Цветные мелки

      Изуку стоял около огромной — в два раза выше и в три раза длиннее его самого — доски, прислоненной к дереву в центре идеального газона семьи Бакуго. Ладони-козырек едва спасали от палящего июльского солнца, но он упрямо продолжал глядеть вверх, на своего лучшего друга, который творил волшебство и сам выглядел настоящим волшебником. Освещенный золотистыми лучами, подобно нимбу вплетающимися в светлые волосы, тот стоял на табуретке и тянулся вверх. Правая рука, с зажатым в ней мелком, выводила последнюю линию радуги. Когда рисунок был закончен, тот опустил руку и обернулся к Изуку.       — Ну? Круто?       — Потрясающе! Каччан и рисовать умеет!       Словно только этого и ожидая, тот гордо выпятил губу. Пухлые щеки порозовели:       — Я умею делать все! Не знал, что ли?       Не успел Изуку ответить, как тот спрыгнул с табуретки, ловко приземлившись на траву. Кинул ненужный уже мелок в коробку к остальным и прошелся перед единственным зрителем взад-вперед, необычайно важный в своей огромной футболке, оставившей лишь тонкую полоску шорт и худые ноги. Изображение Всемогущего широко улыбалось с белой ткани. «Лимитированная коллекция только для взрослых!» — вспомнилось Изуку самодовольное объяснение друга, последовавшее за попыткой узнать, где же Каччан достал ее.       Остановившись около доски, тот с задумчивым видом почесал лицо: от перепачканных мелом пальцев на щеках остались разноцветные отметины. Изуку подошел поближе, кидая на друга косые восхищенные взгляды. Они были почти одного роста, но Каччан все равно казался ему выше и значительнее, что ли. Так и хотелось взять тетрадку и начать записывать мысли по поводу его замечательности. Как жаль, что он пока не умел писать!       — Что бы такое придумать, — негромко пробубнил тот, а потом вдруг вспыхнул, подпрыгнул от идеи, пришедшей ему в голову. — Да, точно!       Нагнувшись, подобрал из коробки несколько мелков, а потом поднял руку и вывел на доске немного кривой, белый круг. Вскоре к нему присоединилась палочка-тело и ручки-ножки. Когда на голове появились желтые, похожие на звезду, волосы, Изуку хлопнул в ладоши:       — Это же ты, Каччан!       — Конечно же это я, — тот, кажется, оскорбился. — Кого еще, по-твоему, я мог нарисовать?       Следующими в круге появились два красных глаза, которые не оставляли сомнений, кто именно был изображен на доске. Последним тот дорисовал недовольный, с опущенными уголками, рот.       — Чего-то не хватает, — Каччан стоял, нахмурившись, губы надулись. Тот кинул на Изуку короткий неясный взгляд, который, впрочем, сразу отвел в сторону. Спрашивал ли он таким образом его мнение?       Изуку вгляделся в рисунок с таким вниманием, будто разглядывал картину в галерее, отмечая штриховку и резкость линий, но не нашел ни одного изъяна. Хотел было поделиться своими мыслями, но Каччан неожиданно подорвался с места, бросил все цвета и схватил новый — оранжевый — мелок, зарисовывая пространство за человечком в подобие плаща.       — Вот! Теперь я герой! — тот рассмеялся собственным словам, и его смех разнесся по окрестностям как колокольчик. Изуку засветился от счастья, видя, каким радостным выглядит его друг. — Я герой как Всемогущий! Нет! Еще лучше! Теперь все идеально!       Их смех слился в один, и все было здорово до того момента, пока вдруг с лица Каччана не сползла улыбка. Тот стал отрешенным, даже печальным, рука с мелком расстроенно опустилась вниз. Забеспокоившись, Изуку подался к нему, чуть касаясь пальцев своими, и попытался заглянуть в глаза.       — Каччан?       — Мне не нравится.       — Но почему?       — Не нравится и все, — тот буркнул, а потом и вовсе отвернулся от доски с таким видом, будто и видеть ее не мог, принявшись увлеченно пинать траву.       Озадаченный такой резкой переменой, Изуку какое-то время следил за ним, а потом снова посмотрел на рисунок, силясь увидеть то, что же так огорчило друга. Все было, как и раньше: огромная семицветная радуга, а под ней желтоволосый человечек в плаще. Желтоволосый герой в плаще — поправил он себя.       Этот человечек был грустным, как и Каччан сейчас. Уголки мелового рта глядели вниз, делая радугу совсем не такой яркой, какой она была на самом деле. Даже волосы как будто потускнели, став светлыми, выцветшими.       Пожалуй, Изуку знал, как ему помочь. Он взял из коробки несколько цветов и принялся рисовать. Работа шла медленно, мелки скрипели по доске, но друг не оборачивался, продолжая дуться и смотреть вниз. Осталось совсем немного, совсем чуть-чуть, и вот, наконец, Изуку закончил.       — Каччан! Повернись!       Словно нехотя, тот обернулся к доске, да так и замер в изумлении. С открытым ртом, покрасневшими щеками и расширенными восхищенными глазами. Изуку находил его невероятно красивым сейчас, даже красивее, чем тот был обычно, если это вообще было возможно.       — Ты…       Теперь нарисованный им человечек, хоть и казался мрачным, был не одинок. Рядом с ним, широко улыбаясь, стоял еще один — зеленоволосый. У нового человечка были веснушки, а за спиной развевался плащ — только не оранжевый, а ярко-красный. Радуга над ними сияла ярче обычного, и, казалось, что выражение лица мультяшного Каччана немного смягчилось, потому что теперь тот держал за руку нарисованного Изуку.       — Эт-то нормально, да, Каччан? Что я тоже нарисовал что-то? — неловко замахал руками он. — Ты не разрешал мне, а я…       Покрасневший Каччан недовольно цыкнул, а потом неожиданно схватил его за мельтешащую в воздухе ладонь и крепко сжал. Опустил их переплетенные руки, как это было на картинке, пробубнив куда-то в сторону:       — Вот теперь все точно идеально.       У Изуку почему-то загорелись щеки. Наверное, от палящего июльского солнца, да, день сегодня стоял очень жаркий.