Лишние вещи

- И кто они? Кучерявый юноша - пряди волос, как пружинки, - сидел на заборе, отделяющем конюшню от двора, и вертел в грязных пальцах красивое красное яблоко. В этом месяце в саду таких уже не оставалось - все были собраны и либо проданы, либо отправлены в погреба. Именно это было из погреба - хозяйская племянница, Лиод, принесла столько, сколько влезло в руки - накормить любимых лошадей и случайно подвернувшихся по пути слуг. Яблоки были, как на подбор, большими, сладкими, одинаковыми - за такие на рынке можно было бы просить до наглости много, такие жалко вот так просто раздавать и лошадям, и слугам. Лиод жалко не было. Кухарка говорила - это потому, что она сама не растила и не собирала их. Дядя, граф Морель - потому что плохо понимала ценность заработанных с продажи урожая денег и никогда не видела голодных зим. На слова кухарки Лиод только пожимала плечами. Не собирала, и правда. Разве только совсем немного, развлечения ради, когда не было занятия более весёлого, чем со слугами в саду таскать корзины. А дяде всегда возражала: никто из них не видел действительно голодных зим. А то, что он называл голодом, на деле было лишь… Ограничениями. Да, весьма опечаливающими, когда привык иметь на столе всё, что только можно вообразить, тогда, когда только вздумается, но отсутствие этого – ни разу не голод, только чья-то обыкновенная жизнь. Любого из их прислуги, к примеру. Граф на этом разговоры обычно заканчивал. Мог ещё уточнить, что сама Лиод отчего-то к подобным ограничениям никогда добровольно не стремилась – любила, когда угощают её так же, как любила угощать других. Разве только к яблокам была равнодушна. Лиод успела убрать руку до того, как лошадь, закончив с яблоком, принялась бы и за неё. Вытерла пальцы о собственную рубашку - странное сочетание дорогой ткани и слишком простого, почти деревенского кроя. То, во что графская племянница предпочитала одеваться, отличалось от одежды того же конюха только цветом и тонкостью работы – искусной вышивкой на воротнике и по рукавам. Если бы не фигура, выдающая в ней девушку, и не глубокий фиолетовый на рубашке – простой народ такого цвета не мог носить – не имел, чем в него красить, - со стороны можно было бы счесть, что это два юноши-конюха лясы точат посреди бела дня вместо того, чтобы работать. Обсуждают бесцеремонно – подойди, и услышишь, - будущих гостей. - Герцог Сильван с Золотого Круга. И, кажется, с ним будет его дочь. Лиод заправила за ухо непослушную прядь, и та тут же вывалилась снова. Волосы её, хоть и не вились, а стрижены были так коротко, как девушки её возраста стригли нечасто – только если работали тяжело или с юных лет решали брать меч в руки. Лиод целыми днями отвлекала от дел прислугу, гуляла с деревенскими девушками и в целом не делала ничего, что могло бы требовать от неё столь рабочего внешнего вида. Впервые увидев её с такими волосами – в тот миг они были стрижены не просто коротко, а ещё и криво, - пожилая кухарка ахнула и предположила, что это, не сумев в ссоре совладать с гневом, сделал с девушкой сам граф, в наказание. Лиод же – как только можно было подумать о чём-то плохом, глядя на её откровенно радостное лицо? – заверила, что дядя в жизни бы такого не сделал – он человек, пусть и строгий, но не самодур же вовсе! – а волосы это она сама, перед тем у дяди спросив мнения и решив, что с ним всё-таки не согласна. Кухарка исправляла ситуацию, подравнивая то, что осталось у девушки от пышных волн, ещё утром спадавших до самых лопаток, и причитала. Мол, так Лиод идёт куда меньше, мол, как же она умудрилась ещё и так косо – надо было кого-то на помощь звать, а не самой, но нет, в следующий раз – какой ещё, упасите духи, следующий раз?! – пусть саму кухарку даже не думает просить – она ей и сейчас помогает неохотно, боясь, как бы, состригая лишние пряди, здоровье ненароком не состричь, ведь у каждой девушки оно всё не иначе как в волосах. Лиод только отмахивалась и улыбалась. Здоровья у неё, дескать, хоть отбавляй. Не так, конечно, чтобы на полу валялось обрезанными локонами, но если надо поделиться с кем… Пускай, что ли, подберут. - И зачем они к нам едут? Услышал бы такую фразу старший конюх, прицепился бы, что о господах так не говорят. Что какие ещё «они», когда надо, к примеру, «их милость»? Что какое это мальчишке дело, по какому они, собственно, сюда делу? И какое ещё «к нам»? К нему, что ли, лично? Или всё-таки к графу? И почему это сено до сих пор не собрано, если уже за полдень? К счастью, старшего конюха здесь не было. И так близко, чтобы он мог услышать, не было тоже. Зато была Лиод, в присутствии которой трудно было кого-то отчитывать – она всегда улыбалась и заверяла, что это всё она. Вообще всё. И от работы отвлекла от собственной же скуки, и дурному научила – где только сама научилась? – и сплетничать первая начала, и… В общем, всё она. А если что не нравится – можно пойти и сказать самому графу. Если, конечно, не боязно такими глупостями его отвлекать. - Будут договариваться о лесе. Дядя всё хочет его продать, вот, едут смотреть. Юноша пожал плечами. Продать так продать. Раз уж графу так хочется – чего б не продать? Его лес. Хотя Лиод этого желания, похоже, не разделяет, вон, дуется вроде как. Или то по иному какому поводу… Или то просто лицо у неё бывает такое. Без причины. Конюх в него повглядывался и, решив всё же, что доля недовольства там явно есть, постарался выдать что-нибудь ободряющее. Ему казалось, в обмен на яблоко и её общество он что-то подобное ей теперь и должен. - Ну хоть не сын. А то, глядите, договорятся заодно и о чём другом. Лиод на это улыбнулась. Кивнула: - И то верно. От неё, что она замуж не хочет, здесь слышали чаще, чем «доброе утро», хотя замуж её, признаться, ещё ни разу никто не звал, да и рановато было. Поёрзав ещё немного на заборе – ну не строили его, чтоб на нём сидеть, - юноша соскочил на землю. - А она красивая? Ну, дочь герцога. Лиод, к тому мигу успевшая о чём-то задуматься и, похоже, опять загрустить, вскинула брови, какой-то нехороший, почти дядин взгляд под ними: - А я что, отсюда вижу? Да и тебе зачем, Илла? Свататься собрался? Илла от скул до переносицы вспыхнул румянцем. - Я? Что вы, госпожа… Лиод передразнила, интонацию исковеркав: - Что вы, госпожа! И, поморщившись, мол, надоел, двинулась прочь, оттолкнувшись рукой от забора. Её беспокоил лес. Вернее, то, что скоро его может не стать. Лиод шла и смотрела в ту сторону, где он был. Был очень теоретически - со двора его не разглядеть, мешали постройки, мешал высокий забор. Лес был далеко - чтобы увидеть требовалось сперва выйти за ворота. А чтобы войти в него - от ворот направо, долго-долго через поле, ориентируясь на ту черту вдалеке, какая, когда до неё дойдешь, окажется лесом, и брести вдоль, пока под ногами не появится тропа. Лиод в лес не ходила. Видела его, проезжая мимо верхом, знала, где эта тропа, но чтобы внутрь… Всё было как-то то незачем, то некогда, то не с кем. А лес был диким, самостоятельным и каким-то отстранённым. Туда, конечно, наведывались иногда то за ягодами, то за грибами, но чтобы гулять, чтобы заходить далеко - такого Лиод не слышала. Однажды пробовала принесённую оттуда землянику - несколько ягод на дне корзины, - и слушала, как ругается одна из деревенских девушек. Она говорила, от тропы, стоит только пройти по ней более десяти шагов - одно название. Всюду ямы, папоротник и ветки, одни - на земле, за юбку цепляются, другие - сверху, растут во все стороны, лезут в лицо. Ещё и ягод нет почти, хоть обыщись. Охотой там тоже не промышлял никто. Сам граф её за достойное развлечение не считал, говорил, что, во-первых, стар уже за кем-то гоняться, во-вторых, что это вообще за дело такое - убивать веселья ради и лепить потом эти сомнительные трофеи - шкуры или рога - на стены. Ночью увидишь - испугаешься. Никакого указа, однако, запрещающего охоту другим, он не подписывал, да люди сами не шли - куда ж на коне в лес, по которому и на своих двоих пройдёшь едва ли? В общем, лес простаивал. Ветки ломались от старости, падали, гнили, питали буйные, густые заросли папоротника, можжевельника и плюща, и те не оставляли за собой земли, по которой можно было бы ступать, не боясь, и видя, куда ступаешь. Граф не видел в этом лесу смысла, но видел землю, которую можно продать, деревья, которые можно срубить и пустить, скажем, на корабли. Найти бы только человека, пожелавшего ехать сюда и это делать. И одного, согласившегося хотя бы взглянуть, он нашёл - герцог Золотого Круга имел на своих землях всё, что только можно было вообразить - и виноградники, и мастерские, и даже выход к морю, светлому и спокойному. Сам строил свои корабли, и его люди возили на них с Востока ткани и специи, с Запада - бумагу, серебро и кофе. Золотой Круг потому золотым и звался - там было всё. Но, быть может, деревья, предоставленные сами себе на протяжении последних десятилетий, выросшие такими, какими никогда бы не выросли, касайся их человеческая рука, могли бы герцога заинтересовать? Граф на это надеялся. А Лиод сама не знала, что её не устраивает в этой идее. Она видела море дважды в жизни и всего раз бывала на корабле, хорошо помнила, как тогда восхитилась всему этому огромному, но при том изящному, с цветными парусами и яркими флагами. Вспоминала лес, лишний, ненужный, и думала, что стать кораблями для этих деревьев - честь, самое красивое применение из всех, какие только можно выдумать. Но что-то всё-таки было не так. Чему-то внутри неё - возможно, сердцу - не нравилось представлять, как высокие, крепкие стволы пойдут на мачты, на доски. Лес был ей как большой, тяжёлый сундук, заполненный неприменимым хламом, который всё стоит и стоит, и не знаешь, чего хочется меньше - выбросить его так, даже не открывая - а если там лежало что-то важное? - или начать разбирать. Так Лиод бесцельно бродила по двору, думая, а не вернуться ли сейчас к конюшням, не велеть ли запрячь ей коня и не съездить ли туда прямо сейчас, взглянуть этому лесу в глаза, постоять у тропинки. Пока думала, стали собираться сумерки - поздно ехать. Да и без сопровождения страшно. И пора бы уже возвращаться в дом, отужинать с дядей, попросить его почитать ей перед сном или самой ему почитать… В общем, завтра. Завтра стоит. А завтра - дождь. Такой, что поля превратились в болота на ближайшие несколько дней. Как просохли – дядя велел сесть за книги в его же кабинете, чтоб он видел, как она занимается. А как играть в учителя ему надоело, нашлось множество других занятий, дел и причин, мешающих отлучиться на пару часов взглянуть на лес. Так Лиод и перекладывала эту поездку до тех пор, пока не стало поздно. Пока не настала пора в лучшей из своих рубашек стоять на пороге вместе с дядей и встречать гостей. Накануне ночью ей был сон – она видела фигуру у ворот. Видела её со спины – длинные одеяния и такие же длинные волосы. И всё чёрное. А кругом туманно и сыро, как во время дождей несколько дней назад. И никого. Фигура стояла, не шевелясь, смотрела куда-то – на лес? – и в том весь сон и заключался. Теперь, стоя на ступенях, ведущих в дом, чуть позади графа – и на две ступени выше, – Лиод смотрела на ворота – вот-вот из-за них кто-то появится, – и думала, что примерно отсюда она и видела всё во сне. Подняться ещё на одну выше – и будет совсем точно. Разве только день солнечный и по двору слуги носятся, заканчивая последние приготовления в последний же миг. Граф наблюдал, вздыхал, но не говорил ничего. Только руки, сложенные за спиной, из одного замка в другой перекладывал. Лиод наблюдала то за этим, то за воротами. Ровно за миг перед тем как они открылись успела проскочить мысль – а что, если это она видела сегодня во сне их гостью, что, если дочь герцога окажется сейчас черноволосой и в чёрном платье? О своём сне Лиод уже успела рассказать кухарке, так что, в случае если он – вещий, ей просто обязаны будут поверить. Заранее ведь не придумаешь! Ворота открылись. Первыми въехали их воины – герцога с его свитой они должны были встретить ещё в пути, – за ними ещё воины, уже чужие, а за ними… Определённо никого с чёрными волосами, но кое-кто – с красными. Лиод изумлённо распахнула глаза – видел бы дядя, велел бы так не таращиться, – и рот бы раскрыла тоже, но сдержалась. Узнать герцога было просто – он ехал по центру, он держался в седле совсем как её дядя, он в расшитых золотом одеждах казался по меньшей мере королём, а вот рядом с ним… Рядом с ним ехала девушка с волосами, как рубин, как кровь, как самая красная рябина. О таких говорили – южные алые розы. О таких говорили, у них духи в роду. Откуда иначе ещё взяться красным волосам? *** Гости, уставшие с дороги, - и не мудрено, оба весь путь преодолели верхом, - пожелали остаться в предоставленных им покоях до вечера, отобедать в компании друг друга и встретиться с хозяевами дома лишь к ужину - пусть не обсудить дела - для этого усталость, верно, сойдёт только к утру, - так хоть просто побеседовать. Из кухни, ответственной за то, чтобы к этой беседе было, что поставить на стол, разве что дым не шёл - старшая кухарка носилась, раздавая указания, а за ней, точно хвост, игнорируя окружавшую их суету, следовала Лиод, размахивала руками и изумлялась вслух тому, что ей довелось увидеть на крыльце. - Она Красная Роза! Почему я не знала, что у герцога Сильвана такая дочь? Разве об этом не должны знать все? Это же чудо! О них разве не объявляют? Хотя, может, они боялись сглазить? Хотя как это возможно скрыть?! Она размышляла вслух, сама с собой спорила и никак не могла выбрать, во что ей лучше верится: в то, что быть такого не может - родись у кого-то столь влиятельного, как герцог Сильван, такой ребёнок, об этом знал бы весь Юг, вплоть до самого короля - или в то, что она видела своими глазами прежде, чем поклониться ему и его дочери, и после поклона тоже. Поднимая голову, Лиод даже допустила мысль, что это был какой-то морок и сейчас она увидит что-то иное, но нет, будущая госпожа Золотого Круга стояла перед ней всё такая же красноволосая. И приветливо улыбалась. Лиод успела ещё рассмотреть платье - благородная зелень и бирюза, - и крупный кулон на длинной цепочке - монета со звездой в середине, символ Золотого Круга и герцогской семьи, а ещё глаза - ещё один повод для разговоров. У тех, кого отметили духи, они должны были быть зелёными, как первые весенние листья, у неё же были, как янтарь, как графов любимый чай с коньяком. Тех с кухни, кто видеть её не имел чести, но услышал от Лиод описание - а слушали все, с огромным любопытством, - это заставило усомниться. Не может ведь быть Красной Розы без зелёных глаз - есть же у роз стебель и листья, и совершенно точно зелёные. - А если она покрасила их как-то? - Предположила одна из служанок. - Точно! - Отозвалась вторая, - Чтобы духов задобрить. - Или обмануть! Я слышала, в столице из сосновых иголок делают такое зелье, наносишь на волосы и… Кухарка шикнула, опасаясь, как бы Лиод, про это зелье услышав, завтра же сама не щеголяла в красный разукрашенная. Но Лиод, похоже, мало заинтересованная сосновыми иголками, куда больше - самой историей, задумчиво протянула: - И что же, думаете, духи за такое не разгневались? Ответ приходил сам – ни у кого в здравом уме не могло возникнуть и мысли, чтоб духи злились на Золотой Круг или его хозяев, уж так там всё было хорошо. Быть может, и впрямь принимали дочь герцога за своё дитя и как следует о нём заботились? Прежде, чем обсуждение успело бы продолжиться, в кухню, наполненную, кроме разговоров, поспешной работой - девушки не только болтали - они резали, мыли, ставили на огонь, - приоткрылась дверь, заглянула служанка в белом фартуке - она должна была прислуживать за столом, когда на него будет, что нести, - и сообщила несмело: - Господа гости сказали, ужинать не желают. Слишком устали, говорят. Хотят отдыхать до утра. Ответом на это громко грохнула сковородка. Это кухарка, не сдерживая возмущения, вместо на печь поставила её на стол. - Да они что, подурели там на своём Золотом Круге!? Служанка в белом фартуке пожала плечами, мол, вполне возможно. А Лиод ахнула: - Дядя знает? И рванула было к двери, срочно идти к нему, но по тому, с каким лицом ей в ответ закивали, стало ясно - не стоит. Графу лучше побыть сейчас одному. *** Иллу - работа его на сегодня была закончена, - найти было всегда легко - он, по обыкновению своему, сидел на заборе, наблюдая за тем, как над опустевшим двором сгущаются сумерки. Лиод этот забор огибала кругами, пересказывая про гостей - начала с волос, закончила ужином, и тогда уселась с ним рядом. - Ну и как тебе такое? - А это… - Протянул он без особого понимания, - Плохо, да? - Нет, прекрасно! - Всплеснула руками Лиод, - Заявиться в чужой дом и свои условия в нём ставить. Пойдём, не пойдём, сейчас, нет, потом. Вечером, нет, утром. Всем и так известно, что выше них лишь король. Зачем же лишний раз это показывать, да ещё и в гостях!? - И, чуть успокоившись тоном, вздохнула, прибавила, - Это дядя говорит так. А Мэл просто злится, что зря гоняла всех с ужином. - А вы? - Илла держал в руках принесённый ему с кухни, завёрнутый в платок, кусок пирога, не разворачивая и не пробуя, и смотрел внимательно. Глаза, светлые, сейчас казались чёрными. Должно быть, из-за темноты? - Что злит вас? Лиод всерьёз задумалась. Обиду дяди и слуг она, разумеется, понимала, но не разделяла настолько, чтоб звать её своей. Так что же тогда?.. - Наверное, что придётся ждать до утра, чтобы увидеть Ювелин. Дольше, чем на полминуты у крыльца. Ты спрашивал, красива ли она, помнишь? Так вот, очень. Ещё и эти волосы! Я, пожалуй, не насмотрелась. Да и… Поговорить. - Так пойдите что ли, доброй ночи ей пожелайте. Как хозяйка дома гостье. Вон, глядите, у неё и свечи ещё горят! - Илла указал на окно, в котором и впрямь мягко светилось, намекая на то, что гостья ещё не спит. Лиод мотнула головой: - Дядя мне голову оторвёт. - Если узнает. Илла, едва ли способный на ехидство, не склонный к наглости, сказал это, наверное, из прямоты - лишь поделился идеей, что, вообще-то, графу можно об этом просто не говорить, но прозвучало всё-таки как-то слегка чуждо, заговорщически, подстрекающе, так, словно он при том одними уголками губ усмехался. Лиод слабо представляла его с таким выражением лица, а потому недоверчиво обернулась, проверяя, точно ли это он перед ней и точно ли над ней не шутит, и, так ничего подозрительного и не разглядев - Илла запрокинул голову к небу, щурился на загорающиеся одна за другой звёзды, - махнула рукой. - Да ну тебя! И соскочила на землю. - Вы куда? - Илла остался на заборе. - Спать. А ты ешь давай. Уже у крыльца Лиод зачем-то обернулась, но в темноте не увидела ничего, только холодок пробежал по спине, подгоняя и не глядеть на неё, на ту темноту, и скорей заходить внутрь, пока что-то оттуда не пошло за ней. Поместье уже спало, погружённое в тишину - пустые коридоры, разошедшиеся по своим комнатам господа и слуги. Лиод, поднявшись к себе, наощупь, не взяв и свечки, чтоб никого лишний раз не тревожить ни светом, ни шумом, ни просьбой, вместо того чтоб свернуть к дверям, замерла на лестнице. Одним пролётом выше – комнаты гостей. Прислушалась – тихо. Должно быть, тоже отпустили слуг и сами отдыхают. Действительно устали с дороги? Поднялась ступенькой выше, прислушалась снова. И снова ничего. Лиод и сама не заметила, как вот так, ступенька за ступенькой - каждая, только чтобы проверить, лучше прислушаться, убедиться, что тревожить их нечего, - поднялась наверх. Там тоже темень – ни свечки. Только из-под одной двери, чуть приоткрытой, линия по полу, оранжевая. Дядя говорил ей, в каких именно комнатах разместят гостей, Лиод наблюдала, как их готовят, а Илла - откуда только сам знал, где поселят приезжую госпожу? - только что показывал ей окно со двора, но сейчас, когда всё вокруг - чёрное, она не в силах была даже отсчитать дверей, так что просто пошла на эту полоску. Шаг бесслышным делал ковёр. Лиод решила - заглянет. Просто заглянет, а завтра пойдёт к конюшням и нарассказывает об увиденном с такими преувеличениями, чтобы Илла впредь раздумал ей советы давать и пальцами господам в окна тыкать. У двери - за нею, - постояла немного, убеждаясь, что дыхания её не слышно, разбираясь в том, что слышно изнутри - какой-то шорох, то ли ткань, то ли кто-то книгу листает, - и лишь тогда заглянула. В свете нескольких свечей Ювелин - почему-то сама, без служанки, - к двери спиной, снимала с себя платье. И не то бирюзовое, в каком приехала, а другое, синее. Или это из-за света оно таким казалось? Лиод не была уверена, но стояла на месте, как вкопанная, явно не для того, чтобы убедиться в цвете. Она просто… Смотрела. Как расшнуровываются ленты на боку, как ткань - шёлк, тонкий, переливающийся, совершенно точно восточный, - с шелестом падает на пол, одна за другой - несколько тонких юбок. Как Ювелин их переступает, наклоняется поднять, убрать куда-то в сторону, как принимается снимать и то, что было под юбками. Лиод не сводила с неё округлившихся, блестящих глаз. Могла бы - не моргала бы, чтобы не упустить ни одной детали, ни одного жеста, так всё это было, как переливы на восточном шёлке, чарующе. Вроде и не происходит ничего - а не оторваться. И ни мысль о том, что, быть может, служанка отошла по какому-то поручению и сейчас вернётся, с водой ли, с гребнем или с чем-то ещё, что могло бы понадобиться, ни возможность, что Ювелин в любую секунду обернётся, ни даже тьма коридора, смотрящая в спину, пока сама она смотрела в щель, не вынуждали уйти. Начинало казаться, что любой шаг назад будет опасней и безрассуднее, чем продолжать стоять. Ведь вдруг там, сзади, пока она смотрит, что-то по ковру тихо перекатилось ей под ноги. Шагнёт - и споткнётся, наделает шуму. А так… Так Лиод казалось, что она, чтоб её не заметили, может даже не дышать, что уже не дышит. У Ювелин были красивые плечи. Ей бы такие носить платья, чтоб их видно! Ей бы… Мыслей у Лиод в один миг возникало с десяток, и все - дурацкие. Фантазии какие-то странные, почти чужие. Про то, что ткани - а особенно восточные, - бывают ведь полупрозрачными, про то, что вот бы Ювелин ещё что-нибудь уронила и ещё раз нагнулась, или вот бы обернулась - хотя нет, так же она, не приведите духи, ещё глянет на дверь! - про то, что кожа у неё, должно быть, сама наощупь как шёлк, а уж волосы… Вспоминались легенды - уточнения из них, - что у Красных Роз на теле ни родинки. У Ювелин были. На спине, на плечах, на шее. И так хорошо там смотрелись, что Лиод думалось - они на вид лучше любого чуда и куда притягательней тех же красных волос. Любоваться бы и любоваться. Вот она и любовалась: телом, движениями - Ювелин вынимала из волос острые заколки, - той размеренной, благородной грацией, что бывает, наверное, только на Золотом Круге. Ей казалось, всё это похоже на яблоки. Но не формой и, конечно, не цветом - никакого красного и, уж тем более, зелёного, - а просто… Похоже. На яблоневый сад. Такой, на какой глядя, дядя не возмущается, что что-то не такое или чего-то мало. Такой, по которому видно, что в полном порядке сама земля, на которой он стоит. Ювелин принялась расчесывать волосы, заплетать их в косу на ночь - наутро будут красивые волны, - затем потянулась за рубашкой. Лиод чуть склонилась в бок - поглядеть на простыни, какие гостье постелили, и лишь утвердилась в мысли, что той стоило бы лечь на них так, без рубашки, как ложились на Востоке - так было бы красиво. С другой стороны - они ведь не на Востоке, и здешних духов, будучи в гостях, лучше лишний раз не дразнить. Интересно, как они смотрят на её волосы? Понимают ли, что это краска? Увлечённая этими размышлениями, Лиод хоть и заметила, как Ювелин запуталась пальцами в завязках на рубашке, как потянулась за зеркальцем, чтобы посмотреть, что там вышел за узел, значения этому не придала. И зря, ведь как только Ювелин вскинула руку с зеркалом, пытаясь поймать нужное отражение, Лиод увидела в зеркале себя, своё собственное лицо в дверном проёме, увидела, что её тоже увидели - у Ювелин в испуге и изумлении округлились глаза, - но прежде всего… Прежде всего этого Лиод разглядела в отражении что-то у себя за спиной. Высокое - на целую голову её выше, если б было видно, где у этого голова, - чёрное, чернее коридорной тьмы, и совершенно неподвижное. Не осознав, что творит, что оно ведь не в зеркале - оно за ней, в коридоре, Лиод отшатнулась назад, ни на что почему-то не натолкнулась и бегом ринулась прочь, обратно, к ступеням. Прежде, чем сбежать по ним вниз, оглянулась раз, понять, не следует ли кто-то - или что-то, - за ней, но не увидела ничего - линия света из-под двери так линией и оставалась, а тьма в коридоре была ровной, одинаковой. Быть может, Ювелин этот силуэт тоже видела и побоялась к нему выйти? Крикнуть побоялась? А её лицо? Рассмотрела ли она его? Сообразила ли в полутьме, кто околачивался у её двери? А кто там, собственно, околачивался, кроме самой Лиод? Кто вместе с ней смотрел, как гостья раздевается? Лиод спускалась, придерживаясь за перила, и с каждым шагом ощущала, что успокаивается, сердце перестаёт биться так тяжело, а как за ней заперлась дверь её комнаты - так и вовсе отлегло. Подумалось, мол, хотела же она ужасы, чтобы было, чем Иллу пугать. Вот они ужасы. И даже лучше, что настоящие - ничего выдумывать не придётся. Разве только, кроме объяснений, что она делала у спальни почетной гостьи в такой час, почему смотрела сквозь приоткрытую дверь. Илле этого, разумеется, объяснять не придётся, а вот кому другому… Дяде, герцогу, самой Ювелин. Что если кто-то из них спросит? Лиод раздевалась ко сну быстро и небрежно, в полной темноте, откладывая вещи, куда придётся, стягивая через голову то, что по-хорошему требовалось бы сперва расшнуровать. А как наконец улеглась - решила: если её спросят, она скажет, что видела, как тень поднимается по лестнице, что приняла её за человека, ни на что не отзывающегося, и последовала за ней, что видела, как тень эта проскользнула Ювелин в комнату, и что там, внутри, никого не оказалось, кроме самой Ювелин. Наличие духов, что развлечения ради тревожат и пугают людей, не сделает их дому чести, но всяко лучше, чем то, что было на самом деле - детская шалость, для которой ей уже поздно, или бесстыдный интерес, для которого рановато. *** Утро явилось с требованием выглядеть за столом прилично, ведь уважаемые гости - раздерите их духи, - соизволят спуститься к завтраку. Поверх расшитой рубашки - цвета она была такого же, как вчера платье у Ювелин, - Лиод надела корсет, слабо зашнурованный по бокам перевитыми серебром лентами. Приличия это, по мнению помогавшей ей одеваться служанки, вполне придавало - создавало вид куда менее расхрыстанный, подчёркивало в фигуре всё женское, а цвет… Цвет пускай благородная гостья воспринимает комплиментом её вчерашнему наряду. Лиод не спорила, но и шутила про себя, что комплименты платью Ювелин - и тому, что под платьем, - она бы с радостью высказала словами, если б могла. За завтраком Ювелин появилась, как Лиод и ожидала, с волнами в волосах. С золотыми серьгами в форме растущих лун и золотым же солнцем на груди. Лучи его гнулись, закручивались, похожие на языки пламени, и заострялись к концу крючками. Сколько смелости - это Лиод после расскажет на кухне, - нужно иметь, чтобы носить на себе одновременно и луну, и солнце, сколько силы! Это ж каким надо быть духом - и какой дурой! - чтобы осмелиться приближаться к её дверям. Ювелин смотрела на всех с одинаковым доброжелательным спокойствием - на отца, на графа, на неё, - и ни слова не говорила о случившемся, пока речь, как это обычно бывает при любых гостях, не зашла о духах. Тогда поделилась, осторожно, даже слегка застенчиво, что видела силуэт - а может и два, - на своём пороге. Позволила хозяину дома самому определить, списать это на проделки здешних духов или здешних людей. И тем самым устроила ему проверку. И граф, как казалось Лиод, её прошёл - злился страшно. И этим демонстрировал своё уважение к гостям. Выспросил у Ювелин, на что силуэт был похож, и когда та, будто бы нехотя, призналась, что на юношу в штанах и рубахе с копной пушистых, непослушных волос, велел после завтрака привести всех подходящих под описание со двора. Уж в чём, а в разбирательствах граф Морель всегда был хорош и никогда на них не ленился. Ювелин, окинув мальчишек чуть растерянным взглядом, немного посомневавшись, указала на Иллу. Тот стоял, хлопал глазами и вряд ли даже приблизительно понимал, о чём речь. Говорил, что да, выходил вчера по темноте, но только за водой к колодцу с одним ведром, что как воды набрал - сразу назад, что и порога не переступал, не говоря уже о том, чтоб по этажам скакать и приезжей госпожой любоваться. Да ведь он, не так часто в дом допускаемый, и комнат не знал как следует! А чтоб угадать, в какой именно гостья… Старший конюх, за водой его пославший, - его тоже позвали на разговор, - только нахмурился и признал, что не следил, сколько времени у Иллы ушло на «к колодцу и обратно», что, может, он и мог по пути туда - или обратно… - всё это устроить, а может и нет. Видно было - ни соглашаться не хочет, ни своё слово против слова гостьи ставить. Свидетелей более не имелось - если не считать, конечно, вскользь упомянутую Ювелин тень у мальчишки за спиной, - и тогда, с позволения гостей, граф всё определил сам. Здесь давно никого не пороли так. Илла едва волочил ноги после. А Лиод в это время вместе с дядей развлекала гостей прогулкой по саду, несла Ювелин какие-то глупости про цветы, что у них растут, выспрашивала её о краске на волосах и изо всех сил старалась выглядеть беззаботной, точно её это не касается, точно она мало того что о произошедшем не знает ничего, так ещё и к Илле безразлична, как к любому другому из слуг. Вечером, однако, когда все разошлись по комнатам - гости возможность уединения, должно быть, ценили, раз так ею пользовались, - Лиод его разыскала, готовая оправдываться, извиняться и, главное, благодарить. Она, конечно, и ожидала чего-то подобного от каждого, кто ей служил - что, в случае чего, прикроют, со всем согласятся, просто не посмеют выдать свою госпожу - да ещё и перед гостями, да ещё и в таком проступке! - но сейчас, среди всего творящегося хаоса, - Ювелин всё-таки красила волосы средством из еловых иголок! - поступок Иллы казался чем-то… Духи, ну, пускай, благородным, хоть это слово и клеилось к нему с большой натяжкой. Илла был простым. И по простоте своей, наверное, и смолчал. - Илла! - Она поймала его, бледного и расстроенного, у колодца, придержала за плечо, оглядела с беспокойством, - Как ты? - И тут же прибавила доверительным шёпотом, - Благодарю, что не выдал меня. Взгляд у юноши, до того пустой и печальный, от одной встречи с её взглядом мигом прояснился, но тут же снова подёрнулся пеленой - Илла потерянно мотнул головой: - Вы о чём? - Ах, я же не говорила… - Лиод оглянулась по сторонам, проверяя, нет ли никого рядом, а, убедившись, всё равно склонилась ближе, чтобы наверняка, - Я вчера-таки пошла к ней. Но не доброй ночи желать, как ты предлагал. А… В общем, это я подглядывала. Илла вскинул брови, ахнул почти перепугано: - Я п-предлагал? Когда? - Как когда? Вчера вечером у забора. Я тебе пирога принесла, жаловалась, а ты… Нахмурившись, не в раздражении, только от сосредоточения, на памяти ли или на том, какие подобрать слова, Илла настолько же растерянно, насколько твёрдо произнёс: - Вчера вечером, госпожа, я только за водой выходил. Мы не виделись с вами. И замер, в сказанном абсолютно уверенный, но при том настороженный - не играют ли с ним сейчас? Не должен ли он был сказать чего-то другого? Лиод замерла так же. Не играют ли с ней? Не испугался ли Илла - или не обиделся ли, - так сильно, что теперь отрицает всё на свете, опасаясь уже и её? Окинув его пристальным взглядом: спутанные кудри, лицо с лёгким оттенком перенесённого наказания - краснота в глазах, краснота на губах, прямой, искренний взгляд - в общем, ничего, что могло бы указывать на обиженную позу, Лиод малость растерялась. - С кем же я тогда говорила? И лишь тогда, к ужасу своему, приметила ещё кое-что: ведро - пока ещё пустое, ведь она отвлекла его прежде, чем Илла опустил бы его в колодец, - стояло у юноши в ногах. Ведро! Которого вчера при нём не было. А ведь даже конюх говорил, что Иллу за водой отправляли, стало быть, оно непременно должно было быть при нём, останавливался он по пути или нет. От этого осознания - точно ледяной водой окатили из этого самого ведра! - сделалось почти что нехорошо. Захотелось срочно присесть, хоть куда-нибудь, хоть на край колодца, но Лиод сдержалась, не желая лишний раз юношу пугать. Улыбнулась натянуто, махнула рукой (а пальцы-то дрогнули): - Знаешь, не бери в голову. Это всё духи. - Вот ведь успокоила! - Эти притащили нам с Золотого Круга всякой гадости и ещё рассказывают, что у них по ночам кто-то в дверях стоит! Ты лучше скажи, тебе чего-нибудь не принести? За суетливой заботой - а Илла никогда не отказывался, если ему предлагали «чего-нибудь принести», - за шутками, которыми Лиод сыпала, развлекая его по пути от колодца до двора, она лишь оттягивала тот момент, когда останется с мыслью о произошедшем вчера наедине. Всё-таки, поминать духов через слово, в каждом благословении и ругательстве - это одно. Встретить кого-то из них - совсем другое. Да ещё и как! Лиод в жизни не слышала, чтобы те вот так людьми прикидывались. И ради чего? И ведь никому не расскажешь об этом - Илла не в счёт, - ходи да мучайся. Лиод и ходила. В сумерках, по двору, кругами. Глядела по сторонам, долго топталась на месте, где они вчера говорили, пытаясь понять, было это, нет. Так же, как тогда стояла, становилась, в окно Ювелин глядела - оно, как и вчера, горело мягким янтарным светом. Неужто она и впрямь её за мальчишку-конюха приняла? Тем лучше, конечно, но всё-таки! Лиод опустила глаза - оглядеть, во что была одета, и вдруг приметила на земле белое - тот платок, в который вчера для Иллы пирог заворачивала, который ему с ним и отдала. Значит, было! Стал бы Илла - настоящий Илла, - вот так бросать его? Или обронил? Потянулась поднять - тяжёлый, завёрнуто что-то. Развернула, а там… Угли. Чёрные-чёрные камешки. Пальцы пачкают, платок так и вовсе весь изнутри измазали. Не уверенная, как нашла в себе силы не бросить его сейчас же на землю, свернула, унесла в дом. Угольки - в камин бросила, платок - в корыто к вещам, ожидающим стирки. Зная, что он её, никто и не удивится, не спросит даже, отчего он в чём-то так измазан. Перед сном, уже лёжа в кровати, Лиод потребовала в темноту: - Кем бы ты ни был, довольно играть со мной. - И, малость помолчав, добавила, словно в оправдание, прежде, чем перевернуться на бок и закрыть глаза, - Я ничего не сделала. Во сне ей виделся лес, виделся тот силуэт у ворот, на него смотрящий, и эхом, её же собственным голосом, звучало, но уже не как убеждение, а как укор: - Я ничего не сделала. *** Визит гостей, хоть те ехали издалека, не планировался долгим. Раз - формальности, пара совместных ужинов, прогулок по саду и по окрестностям. Два - съездить к лесу, принять решение и, если то окажется положительным, подписать бумаги. На три - с соблюдением всё тех же формальностей, распрощаться. В день, когда герцог изъявил желание взглянуть на лес лично, у Ювелин разболелась голова, да так, что она - а значит, и Лиод, чтобы всё сочеталось, - оставалась в доме. Граф Морель чтил правила, и ни за что не взял бы свою племянницу ехать, тогда как дочь гостя - остаётся. Стоило им скрыться за воротами, набежали тучи. Лиод помогала служанкам занести бельё со двора, чтоб не делать этого в панике, когда с неба польётся, и хотела было идти к себе - взять с гостьи пример и поваляться в постели, там встретить тот момент, когда дождь застучит по стеклу, но увидела Ювелин в саду - она неспешно прогуливалась среди высаженных вдоль тропинки пионов, придерживала расшитый бирюзовыми бусинами платок, чтоб не соскальзывал с плеч. По её виду казалось - только-только встала с постели и вышла, должно быть, через заднюю дверь, вдохнуть собирающейся грозы. Понаблюдав за ней со стороны - Ювелин плавала тропинками, точно призрак, - Лиод осмелилась подойти. Всё-таки, в этот раз ей было, с чего начать разговор. - Госпожа Ювелин, как ваша голова? Это, должно быть, из-за погоды? Небо с каждой минутой всё сильней чернело, ветер, то и дело поднимающийся, рвал у Ювелин из пальцев платок, дёргал на Лиод рубашку. - Чуть лучше, чем было утром, благодарю. Я вышла… Немного подышать. Ещё несколько фраз, не значащих ровным счётом ничего, несколько порывов ветра. Лиод казалось - это сейчас говорят не они, а их дядя и отец в них говорят друг с другом. Имело ли это хоть какой-то смысл? А имело ли смысл им говорить по-настоящему? Что сделал бы сейчас граф, чтоб не выглядело, будто подошёл зря? Немного подумав, порассматривав волнистые красные пряди - таких волн не добьёшься косами… Неужели Ювелин сегодня завивала волосы? До последнего собиралась поехать? - Лиод пригласила гостью в беседку, чью крышу, столбцы и перегородки увивал дикий виноград. Его убрали бы, как убирают сорняк, если бы от его ягод не пахло так сладко, если бы сами они не были слаще любых, что Лиод когда-либо доводилось пробовать. Она сорвала несколько самых на вид красивых, предложила Ювелин, но та отказалась. На Золотом круге, стало быть, есть ещё лучше? Кто б сомневался. Снова поговорили о ерунде. О винограде, о головной боли, о том, как хорошо беседка укрывает от ветра. И снова замолчали. Лиод отправила ягоды себе в рот. Ювелин смотрела перед собой, на сад, на его дорожки, словно примерялась к этому так, как её отец сейчас примерялся к лесу, словно у них, как она всё рассмотрит, тоже будет деловой разговор. Вдруг, развернув к Лиод голову, она заявила: - Я знаю, что за мной в ту ночь подглядывала ты. И Лиод подавилась бы, если бы до того всё не проглотила. Резко развернулась в ответ. Посмотрела так, будто впервые увидела, будто они обе впервые увидели друг друга как следует. Что теперь? Извиняться? А не поздновато-ли? Извиняются ли вообще за такое? Да и разве в этой фразе была хоть доля упрёка? Ювелин щурила глаза - в серой полутьме беседки и они казались темнее, - и не ожидала, похоже, ни извинений, ни объяснений, только, возможно, испуга или изумления. И если последнее Лиод, не в силах сдержать, демонстрировала, то первое - и близко не собиралась. Прищурилась тоже. - Тогда почему за столом солгали? - Не хотела выдавать тебя. - Но указали на Иллу. - Лиод запоздало спохватилась: назвав его по имени, а не как-то вроде «мальчик», она глупо выдала свою с ним связь. Но Ювелин к услышанному осталась равнодушна. - Кто-то же должен был ответить. - Жестоко, но справедливо, так сказал бы граф. Лиод пожала плечами, словно это «кто-то же должен был ответить» показалось ей причиной достаточной для того, чтобы вот так, со спокойным лицом - и, наверное, душой, - указать на того, кто ничего дурного не совершал. И потянулась сорвать ещё винограда. - В следующий раз выдавайте меня. Он и так тут что ни день… Отвечает. Ювелин вскинула аккуратно подрисованные - неужели она и это сумела сквозь головную боль? - брови. - В следующий раз? Лиод не ответила - рот был занят. Снова передёрнула плечами, что означало бы… Ну, видимо «как пойдёт». И Ювелин это тоже явно устроило. Откинувшись на спинку скамейки, она казалась почти засыпающей, разглядывала, как плетение винограда закручивается ближе к крыше и всем видом своим выражала, что ни за что не заговорит первой, что молчание не доставляет ей никаких неудобств и, быть может, в тишине у неё и голова болит меньше. Лиод, к своему изумлению, ощутила, что и ей их паузы неловкими не кажутся, словно она говорит с собой, Ювелин - картинка, которую не смущает ни то, что на неё, обнажённую, смотрели без разрешения, ни компания Лиод, ни их странный разговор, ни даже головная боль. Такой внутренний покой, не сдуваемый никаким ветром, тоже на Золотом круге раздают? Лиод вдруг вспомнила, что беспокоит её. - Вы купите наш лес? Ювелин так и не отвела глаз от крыши. - Скорее всего. Интересно, отец посвящает её в дела земельные так, как граф - свою племянницу? Хотя вряд ли, конечно, именно так. Лиод всегда - с самых юных лет, - знала обо всём лишь по одной причине - граф Морель ни одного решения не принял без предварительного скандала, а раз был скандал - значит были и сплетни. Значит, все всегда знали всё. Прямо как на базаре. Приметив, как Лиод после этого «скорее всего» затихла, обдумывая или смиряясь с услышанным, Ювелин чуть нахмурилась: - Что такое? Ей признались прямо: - Не хочу, чтобы его вырубали. - Ходишь туда гулять? - Нет. Просто не хочу. Лиод понадеялась, что это не прозвучало заигрыванием или притянутой за уши тайной. Не было ведь никакой тайны! Она говорила, как есть - не хочу, и всё. Без всяких объяснений. А что до заигрывания… - Почему вы решили его продать? - Дядя не говорил? Нет? - Лиод фыркнула, нервным жестом одну ногу на другую переложила, - Разумеется, он никому об этом не скажет. Потому что ещё немного, и мы начнём бедствовать. Так он это называет. И пугает всех тем, что примется продавать бесполезных слуг. Иллу я не отдам. Он мне нужен. - Вы… Друзья? - Не то что бы. Но… Я хочу, чтобы он остался. Как и лес. - От нескольких повторений что угодно обретёт смысл, и Лиод начинало казаться, что и это, её странное желание, обретает, безо всяких причин, аргументов и пояснений. В него просто начинает вериться, как в заклинание. Ювелин выслушала и задумалась. Трудно, наверное, подобрать что-то в ответ на такое - что тут скажешь, чем поможешь? Но Ювелин нашла: - Завтра утром отец отправит туда одного человека, чтоб осмотрел деревья. И примет решение в зависимости от того, что тот скажет. Хочешь, я сделаю так, чтобы он объявил лес непригодным? С такой беспечностью, с такой невозмутимостью это было предложено, точно они и дальше обсуждали погоду, точно совершить что-то подобное за спиной у собственного отца, в ущерб собственным кораблям, если деревья на самом деле хорошие, для неё - мелочь, услуга, которую можно предложить из вежливости. Ведь что, спрашивается, кроме вежливости было между ними? Те несколько минут у двери? Тут уж скорее сама Лиод должна была что-нибудь предлагать, искупая своё поведение. Теперь она насторожилась: - Зачем вам это? И Ювелин - до чего же ровно у неё были подведены брови! - тут же парировала: - А тебе? - Я не знаю! Я даже не уверена, что этого хочу. - А минуту назад была. Этим прихлопнуло, точно доской. И ведь правда! Меньше минуты назад была. Теперь что? Ювелин поднялась, плавными движениями расправила платок. - Думай. И, придержав юбку, осторожно, глядя, куда ступает, шагнула из беседки. Лиод захотелось вскочить и первым делом крикнуть «Стойте!», но вместо этого, оставшись на месте, она крикнула: - Я согласна! - И, когда на неё обернулись - Ювелин точно только этого и ждала, нарочно уходила помедленнее, - прибавила, уже совершенно уверенно, - Скажите этому человеку. О том что Ювелин просьбу выполнила, Лиод узнала через день - дядя сообщил ей лично. При том, разумеется, не ругался - «Чего ж тут ругаться, если деревья неподходящие, разве ж с этим сделаешь что?» - но лишь потому, что сдерживался изо всех сил, боялся, что разойдётся - а уж если разойдется, то и гости, не приведите духи, услышат его недовольство - не помешает и разделяющий их комнаты этаж. Из сказанного им Лиод понимала, что с вердиктом «неясно где взявшегося» знающего в деревьях граф не согласен, но ничего, кроме как смириться, ему не остаётся. На лес, от какого сами господа Золотого Круга отказались, совершенно точно не взглянет теперь никто, а слухи распространятся, стоит только моргнуть - и счастье, если будут близки к правде, если лес назовут непригодным под корабли или даже гнилым, но хотя бы не проклятым. Граф Морель изводил себя опасениями и сдерживал в себе бурю. Лиод знала - та разразится, как только гости уедут. И чудом будет, если Иллу, как косвенно виноватого не в лесе так перед гостями, она не сметёт. Однако, не в силах объяснить себе почему, она наконец ощущала покой. Так, словно тот факт, что лес остаётся, избавлял ото всех тревог и решал разом все вопросы. Оставалось лишь просить - пока не дядю, но уже Судьбу, - чтобы Илла остался тоже. Гости уезжали, как и приезжали - без лишнего торжества и шума. Всё же, визит был исключительно деловой, да и сделка по итогу не состоялась. Но без подарков их не отпустили - граф натягивал улыбку и убеждал, что какие бы чудеса не встречались на Золотом Круге, а такие яблоки и такой виноград у них точно не растут. Ювелин попробовала пару ягод и похвалила. Как представилась возможность - Морель отвлёкся на какого-то слугу, герцог решал со своими воинами, куда лучше пристроить подаренное, чтобы не повредилось по дороге - Лиод к ней подошла. Встала рядом. Понаблюдала немного, как запрягают лошадей и грузят багаж, и тогда шепнула, коротко и быстро, всё так же глядя перед собой: - Благодарю вас. Ювелин же немедленно к ней развернулась. На ней был дорожный плащ - переливающийся на солнце лазурный бархат. - За что? Лиод постаралась ответить взглядом. И, похоже, успешно, ведь Ювелин явно её поняла. Улыбнулась, ласково, смущённо и будто слегка виновато. - А, ты об этом. Я не могла сказать правды, это было бы… Скандалом. И прости, что так вышло с тем мальчиком. Я не хотела. Думала, припугну тебя, шутки ради, и спишу всё на духов… Нужно было вовсе не говорить. Лиод растерянно хлопнула глазами. Разве они уже не говорили об этом? Она тогда не благодарила, конечно, но и Ювелин объясняла свой поступок иначе. «Кто-то же должен был ответить». А сейчас - «Не хотела», «Нужно было вовсе не говорить». Впрочем, что тогда, что сейчас, от самой Лиод объяснений отчего-то не требовали. Ювелин же, охваченная тем чувством, которое от любого живого человека требует чуть пооткровенничать перед отъездом, продолжала: - Хотя, признаюсь, в тот день, когда у меня болела голова… Я его весь провела в постели и мне всё казалось, что кто-то перебирает мои платья у сундука. Я ничего не видела, мне просто… Казалось. По спине пробежал холодок, сковало лопатки. Лиод едва отыскала в себе силы разомкнуть губы и переспросить: - Весь день провели в постели? Ювелин поправила волосы - перед дорогой - как, наверное, и в день, когда болит голова, - она не видела смысла их завивать. - Было так дурно… Я и встать не могла. Может, не понравилась вашим духам? Лиод натянула улыбку, и та быстро сделалась искренней, весёлой, ей вообще довольно быстро сделалось смешно. - Может, им просто понравились ваши платья. И они захотели… Примерить? *** Лиод сидела на ступеньках крыльца, на самых верхних, так, чтобы ей видно было чуть за ворота, туда, где за горизонтом скрылась процессия уезжающих гостей, где, будь сейчас светло, виднелась бы линия леса, навечно остававшегося здесь. Когда послышались шаги по камню крыльца - уверенные, твёрдые, похожие на дядины, но недостаточно, ведь дядя, как бы этого ни пытался скрыть, а одну ногу всегда чуть подволакивал, она и не обернулась, почти уверенная, что встретится сейчас с очередной иллюзией. Спросила (губы подрагивали тем смехом, какой бывает обычно от большой неловкости): - Что это было? И этим почти не рискнула. Окажись там действительно дядя - подумает, что то она про весь визит неудавшихся покупателей в целом. Посмеются вместе. Но шаги за её спиной мигом замерли - так замирает удивлённый. И голос, который Лиод услышала, был, хоть и вполне себе человеческим, но вовсе ей не знаком. - А ты как думаешь? Не оборачивайся. То, что говорило с ней, присело на корточки с шёлковым шелестом. С таким звуком обыкновенно подбирали юбку. - Ты сделал… - Лиод запнулась, не уверенная, не стоит ли сказать «сделала». И ей тут же подсказали с тихим, бархатным смехом: - Сделал-сделал. - Так, чтобы не купили лес. - И почему я так сделал? Не ошибись дух с шагами, не будь его визит столь ожидаем, роль графа удалась бы ему чудесно - тот тоже любил наводящие вопросы и порой способен был довести ими до бешенства. - Потому что я об этом попросила. Но тебе это зачем? - А тебе? - Не знаю. Лиод почти обернулась - не специально, так её повёл жест, но не увидела ничего. Интересно, а что увидел бы тот, кто сейчас прошёл бы мимо или выглянул из окна? Её с дядей? Или её одну? - Но ведь ты об этом просила. Решилась попросить. Почему? Они повторяли проговоренное в беседке, как повторяют плохо выученный урок - пока не будет правильного ответа. Лиод повела плечами, посмотрела вдаль, выискивая в себе таковой. - Мне так захотелось. - Почему? - Да я знаю что ли? - Она тряхнула волосами - припугнуть, что вот сейчас обернётся. Хотя кого это, спрашивается, должно было испугать? Дух, может, потому не желал показываться, чтобы ей не было страшно. Ей в мягком усмиряющем жесте положили руку на плечо. Прикосновение было тёплым, живым, но на каждом пальце ощущалось по длинному когтю. Лиод чуть скосила глаза - когти были чёрными, кожа - белой. - Знаешь, как это называется? - Что? - Когда хочется, или не хочется, или страшно, но не знаешь, почему. - Как? - С дядей такое обыкновенно проходило - вопросом на вопрос, пока он нечаянно не ответит, но дух молчал, и хоть ничто на это не указывало, наверняка насмешливо улыбался, пока она думала, - Ну… Предчувствие? - Верно. - Он прибрал руку, - И знаешь, что с ним нужно делать? А вот тут подумать не помогло бы. - Что? Что делают с предчувствием? С ним вообще что-то делают? Лиод ощутила, как к ней склонились ближе, и услышала на самое ухо, вместе с прохладным, точно сквозняк, дыханием: - Уважать. И тогда дух, подобрав свои шелка, поднялся. Она вскочила тоже. - Стой! - Собралась было развернуться, но вовремя спохватилась, испугавшись что тогда «стоять» точно никто не будет, - Погоди. У меня вопрос. Скажи, как духи Золотого Круга смотрят на её… Волосы? Озадаченный - а иначе отчего он вдруг замолчал? - дух постоял немного и тогда спросил: - А как, по-твоему, должны? Лиод развела руками. - На Золотом Круге всё так замечательно, так что, наверное… Она хотела заявить, что духи к его господам, стало быть, особенно благосклонны, а раз так, не считать ли тогда красные волосы оберегом, верным способом их задобрить, но её оборвали: - Духи тут не причем. Золотой Круг - дело человеческих рук. И следующих вопросов - а постой Лиод так ещё миг, они бы непременно появились, - дух ждать не стал. *** - Ювелин! Полы в поместье Золотого Круга были на восточный манер выложены мозаикой, и каждый шаг по ним откликался гулким эхом. Герцог Сильван шёл быстро, страшно чем-то взволнованный, и звал свою дочь. В пальцах у него, распечатанное, раскрытое, вздрагивало письмо. Ювелин показалась из-за приоткрытых дверей и поспешила отцу навстречу, на ходу перенимая его настроение. - Да, отец? Что-то случилось? - Взгляни. Как они поравнялись, письмо отправилось ей в руки. Сломанный лиловый сургуч с буквой «М.», простой шнурок, им закреплённый, что перевязывал конверт. Девушка забегала взглядом по строчкам, побледнела и ахнула, даже не дочитав: - Какой ужас! Мы ведь примем их? - Разумеется. Герцог взял её под руку и, не отнимая у неё письма, повёл прочь по коридору - не говорить же так и стоя посреди него. Ювелин глядела вниз, но вместо мозаики на полу перед взором её метались миг назад прочитанные строчки, страшные картины - вилы, факелы, озлобленные, кричащие люди, лошади, в запале погони встающие на дыбы. Она сжала отца за руку: - Каким чудом они спаслись? - Бежали через лес. Местные считали его непроходимым и шли прямо к поместью, думая, что им некуда больше деваться. - Но разве он и не был непроходим? - Ювелин помнилось, их человек, знающий деревья, сказал тогда, что не только стволы их непригодны, но и вырубка будет непомерно тяжела - так заросло всё, что негде и топору размахнуться. Герцог кивнул на письмо, и она снова уткнулась в него глазами. Там невнятно, коротко говорилось, что лес в тот страшный вечер словно расступился перед ними, предлагая тропу, какой раньше никто там не видел, что все подробности граф Морель и его племянница расскажут им лично, если только господа Золотого Круга сочтут уместным их принять. Граф прибавлял, что имущества, как и слуг, с ними не много, что даже из тех, кто, тем самым доказав свою верность, готов был отправиться с ними, прибудут не все - часть - в том мальчишка, доставивший в их последний визит госпоже Ювелин оскорбительные неудобства, - погибла, ценой жизни защищая своих хозяев от ослеплённых гневом и голодом бунтовщиков.