Мясо с кровью

      Некоторые люди заслуживали смерти. Кто-то — даже мучительной.       Ли Цюаньшэнь не был хорошим человеком — вообще-то, он даже не был человеком, только по материнской линии — и всё-таки не входил в список людей, заслуживших такую смерть. По крайней мере, он так думал. Не то чтобы он никогда не сомневался в собственных суждениях, но и общепринятая мораль редко была ему близка.       Сейчас Ли Цюаньшэнь смотрел на себя в зеркало и красочно представлял, как убьёт того, кто сотворил с ним… это.       Ли Цюаньшэнь не любил оставаться в долгу.       Через секунду его снова скрутило над раковиной из-за сухих неприятных спазмов. В нём не осталось даже желчи. Только кожа вокруг губ снова полопалась, и на белый фаянс упало несколько красных капель.       Кровоточащие губы и рвотные позывы почти не имели значения. Дрожащие руки отнимались от судорог, но в тот момент это тоже мало волновало Ли Цюаньшэня. У него была дырка в животе.       И это, чёрт возьми, как и всё остальное, не причиняло боли.       В представлении большинства людей пули оставляли аккуратное отверстие, как в голливудских боевиках. Внутри кольца с рваными краями виднелся тоннель из кровавого фарша, оттуда вытекала смесь крови и ещё чего-то, что сложно было опознать из-за беспросветной красноты. Ли Цюаньшэнь снова протолкнул палец в рану.       Проклятая пуля застряла где-то там, и он тщетно пытался её нащупать.       К сожалению, именно ему не повезло родиться гибридом с тактильными галлюцинациями и почти полным отсутствием осязания. Что скользило мимо его ногтя: разорванные мышцы, клочки кишок, деформированная пуля? Может, ему просто показалось?       Его снова вырвало голым воздухом. Ноги подгибались, и одеревеневшие от крови джинсы тёрлись об колени, как наждак.       «Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» — звучало набатом в голове Ли Цюаньшэня. Выразить мысли вслух он не мог. Кожа на лице уже более-менее восстановилась, однако во рту всё выглядело хуже, чем плохо.       Зрение резко пропало.       Пошатнувшись, Ли Цюаньшэнь навалился всем весом на залитую кровью раковину и продолжил давить бесполезными пальцами вглубь своего тела. Через мгновение он вынул руку. Что-то звякнуло и укатилось к решётке слива, после чего Ли Цюаньшэнь потерял сознание.       Его день начинался вполне спокойно. Даже хорошо.       Они с Чжань Цзыси собирались на свидание.       Их первое настоящее свидание, думал тогда Ли Цюаньшэнь с толикой теплоты. Нельзя сказать, что раньше они никогда не ходили в кино, не ели из одной большой миски острую лапшу и не воровали на пару консервы из магазинчика напротив подвала… Впрочем, многое из этого им было в новинку. В один прекрасный вечер у Чжань Цзыси обнаружилась авантюрная жилка, и, по мнению Ли Цюаньшэня, владелец той лавки заслужил немного убытков, а котят, которых он хладнокровно выбросил, надо было покормить, ведь спасение животных — то, чем, как говорила Чжань Цзыси, должны заниматься нормальные люди.       О, только вот Ли Цюаньшэнь никогда не был нормальным. Поэтому кошачью еду они тогда умыкнули, а не купили. Этот вариант определённо больше понравился бы Чжань Цзыси, чем неозвученное им предложение передушить мелкие комки шерсти. Чтобы не мучились.       Когда-то мысль оборвать собственную дрянную жизнь не отпускала Ли Цюаньшэня, но она отодвинулась на дальний план с началом дружбы со скромной бровастой девчонкой. Вперёд вышло всепоглощающее желание больше не зависеть от монстра-папаши.       Без сомнения, этот человек входил в категорию людей, заслуживающих мучительной — даже очень мучительной — смерти.       И желание уйти из-под его контроля превратилось в план, который постепенно обрастал подпунктами, как многоуровневый квест в игре. То же свидание, простая подростковая вещь, в конце концов стало заслуженной наградой за работу Ли Цюаньшэня над собой.       Узнав правду о полукровном происхождении своего нового приятеля, Чжань Цзыси не сбежала и не отвернулась от него, как сделала бы на её месте любая здравомыслящая девушка. Наоборот, в глазах Чжань Цзыси Ли Цюаньшэнь, похоже, превратился в очередную тварюшку, которую стоило вырвать из чьих-то жестоких лап.       К лучшему или худшему, гибриды обладали действительно собачьей преданностью, и Ли Цюаньшэнь не был исключением. Имей он хвост, то вилял бы им перед Чжань Цзыси, как глупый щенок. Только перед ней. Только для неё. Без неё он стал бы снова собой — дефективным ублюдком.       За час до того, как изуродовать собственное лицо и словить пулю, Ли Цюаньшэнь разговаривал с отцом по телефону. За два часа до несостоявшегося свидания.       — Отец, — вместо приветствия бросил он, приняв звонок. — Думал, ты удалил мой номер.       Глава семьи Ли проигнорировал вызывающий тон пасынка — он обладал столь же огромным терпением, каким было его финансовое состояние. Ли Цюаньшэнь ухмыльнулся сам себе, но потом всё-таки решил проявить вежливость. За его благополучие до сих пор отвечал отец, и этот бессердечный человек мог отнять у него деньги, подвал… возможность видеть его Цзыси. Ну, и жизнь тоже, хотя после долгих раздумий Ли Цюаньшэнь пришёл к выводу, что это маловероятно.       Возможно, его заключение оказалось преждевременным.       — Чем могу быть полезен, господин Ли? — протянул Ли Цюаньшэнь, проглотив усмешку. Пока истинная свобода лишь маячила на горизонте, подготовка к воплощению плана шла полным ходом, и это держало его гнев в узде.       — Так-то лучше, — ответил Ли-старший с гадкими сладковатыми нотками в голосе.       Этот манипулятивный тон Ли Цюаньшэнь перенял у него ещё в начальной школе и во всю пользовался им, чтобы нужных людей держать ближе, а прочих — на расстоянии. Как будто кто-то соглашался иметь с ним дело по собственной воле…       Поручение отца звучало не так уж сложно.       Клиника «Цзиньюй» располагалась в окружении безликих стеклянных офисных зданий и обслуживала привилегированные слои общества: политиков, предпринимателей, учёных, звёзд сцены и кино. Компания семьи Ли была давним партнёром «Цзиньюй», и Ли Цюаньшэнь не раз бывал здесь — в роли особого пациента.       Его особый статус не гарантировал ни хорошего отношения, ни свободы от ужасных посягательств. И за это Ли Цюаньшэнь ненавидел доктора Фу Дая, одного из ведущих врачей «Цзиньюй», почти так же сильно, как отца. Однако он готов был потерпеть общество этого мерзавца ради сохранения своего плана.       — Малыш Цюаньшэнь. Проходи, дай-ка на тебя посмотреть, милый мой, — в притворном восторге встретил его Фу Дай. — Подрос! Надо взять пару анализов, как ты думаешь?       Ли Цюаньшэнь скрипнул зубами, но под взглядами любопытных медсестёр сдержанно кивнул. Тошнотворная физиономия доктора Фу — настоящей гиены — последние дни часто мелькала по телевизору: благодаря его достижениям в области онкологии. Иногда Ли Цюаньшэню хотелось увидеть лица пациентов, если бы им вдруг объяснили, из чего сделана их грёбанная панацея.       Точнее, из кого и какой ценой.       Но пациенты пребывали в счастливом неведении.       — Господин Ли просил забрать документы о моих весенних процедурах, — проговорил Ли Цюаньшэнь нарочито спокойно.       Прогрессивные вопреки морали эксперименты и болезненные опыты над гибридами вроде него посвящённые люди никогда не называли своими именами. Анализами и тестами — вот чем это было для всех.       В глазах Ли Цюаньшэня за подобные исследования полагалась смерть. Желательно, долгая и неприятная. Он просто откладывал это радостное событие на потом, не сильно надеясь на правосудие.       — Да, конечно, дорогой. Они у меня в кабинете, идём. — Доктор потрепал Ли Цюаньшэня по щеке, будто не замечая его агрессивной позы.       Пока Фу Дай складывал диаграммы и исписанные вручную блокноты в картонную коробку, Ли Цюаньшэнь сидел в новомодном пластиковом кресле и осматривал комнату. Кабинет почти не изменился с его последнего визита, он остался таким же безликим и унылым. Только прибавилось вырезок из газет и наградных документов в строгих рамках.       «Лекарство от рака найдено!» — гласил самый большой заголовок.       Ли Цюаньшэнь отвернулся. Его замутило. Хотя он не особо чувствовал запахи, противный больничный дух пробирался под кожу, вызывая в пальцах дрожь. «Только не сейчас», — опуская веки, взмолился он.       Ли Цюаньшэнь считал про себя и размеренно дышал, полностью сосредоточившись на колыхании грудной клетки, поэтому не услышал, как открылась входная дверь.       Из медитативного состояния его вырвал глухой щелчок и звук падения чьего-то тела. Подозрительно знакомый звук. Потом раздался шелест бумаг, словно эхо только что ушедшей жизни.       Ли Цюаньшэнь открыл глаза — и едва успел прикрыться чёртовым креслом. Нападавший спустил курок. Ли Цюаньшэнь, не обращая внимания на пулю, вошедшую ему в живот, выронил пробитый предмет мебели и кинулся на стрелявшего.       Первое правило боя, которое он усвоил, — вали из-под прицела. Второе — бей на опережение.       Его разогретая докрасна ладонь прожгла белый халат облажавшегося убийцы. Жар мгновенно достиг плоти, и комната наполнилась запахом горелой кожи — Ли Цюаньшэнь не ощущал его, но точно знал, что он витал вокруг. Вскрикнув, нападавший с размаху ударил его пистолетом в челюсть. В то же мгновение слегка обугленная рука Ли Цюаньшэня разжалась. В груди что-то бешено запульсировало, дыхание сбилось.       — Нет, твою мать… — застонал Ли Цюаньшэнь и здоровой рукой потянулся ко рту. Из носа и с губ хлестала кровь, слишком горячая для обычного человека.       Багровый кипяток плавил его собственную кожу, заставляя её пузыриться и слезать рваными лоскутами. Хотя Ли Цюаньшэнь не чувствовал боли, само осознание того, что часть его лица превращается в шматок мяса, обездвиживало.       Сложно было сказать, на сколько секунд или минут он завис. Ли Цюаньшэнь устремил мутный взгляд туда, где стоял нападавший. Дверь была распахнута, а человек исчез.       Зарычав от беспомощности, Ли Цюаньшэнь опёрся на спинку треснувшего пополам кресла и сплюнул по-прежнему кипящую кровь, наверняка уже добравшуюся до голосовых связок. Об уничтожении пятен на полу можно было не беспокоиться: анализ показал бы только то, что оставившее их существо было наполовину человеком, наполовину потусторонней тварью.       Доктор Фу лежал в паре шагов от стола — мёртвый. С дырой вместо левого глаза у него не осталось и шанса. «Слишком легко, мразь двуличная», — успел подумать Ли Цюаньшэнь, прежде чем снаружи послышались крики. Несмотря на ухудшающееся состояние, он быстро выпрямился. Ему надо было уходить. Прямо сейчас. Он изо всех сил старался не потерять линию горизонта, но перед глазами всё плыло и распадалось на кусочки. Рана на животе безостановочно кровила, но, слава богам, не кипела.       Ли Цюаньшэнь ввалился в первую попавшуюся комнату, чтобы избежать всполошившихся врачей. Судя по количеству инструментов, это была операционная. К его удаче, пустая.       Шипя, Ли Цюаньшэнь пытался пошевелить трясущимися пальцами, чтобы взять из шкафчика скальпель и бинты. Он запихал их в карманы джинсов и сосредоточился на состоянии рук. Обожжённое лицо удалось скрыть под медицинской маской, а вот ладони выглядели отвратительно даже в хирургических перчатках. Выходящая наружу буроватая жижа прилипала к латексу, прожигала его насквозь и, наверно, жутко воняла.       — С-с-сука… — беззвучно просипел Ли Цюаньшэнь и, осторожно сунув руки в просторный карман толстовки, поковылял в сторону лестницы.       Почему-то там было много людей, все бегали и кричали, но Ли Цюаньшэнь не обращал внимания. Он едва держался прямо.       На чёрной кофте кровь была плохо видна, и это помогло ему без проблем покинуть здание клиники. На выходе охранник кивнул на его пропуск посетителя и посоветовал поторопиться. Только в квартале от клиники Ли Цюаньшэнь понял, что в ней начался пожар.       Он ведь не чуял дыма.       Сзади доносились истерические вопли, звенели сирены, и Ли Цюаньшэнь поспешил прочь.       «Цзыси ждёт» , — мелькнуло у него в голове.       Он сорвал с лица маску, пропитавшуюся кровью и остывшей слизью, и, превозмогая фальшивую боль в кистях, дотронулся более-менее целым пальцем до губ. Даже с его жалким восприятием было очевидно, что верхнего покрова вокруг рта нет. Его просто не осталось. Чтобы не столкнуться с прохожими, Ли Цюаньшэнь скользнул в ближайший переулок.       Вскоре он набрёл на чью-то заброшенную ночлежку. Поверх вороха отсыревших газет и упаковок от крупной техники лежал замызганный плащ и пропитанный спиртным или блевотиной шарф. Поморщившись, Ли Цюаньшэнь встряхнул их и натянул на себя.       Отвратительный запах шмоток, от которого его уберегла природа, пришёлся очень кстати. Все встречные отворачивались и переходили на другую сторону дороги, а к нему не лезли. В метро от его сидения отсели подальше, Ли Цюаньшэнь старался не заваливаться набок — тогда бы он стопроцентно отключился.       Чтобы отвлечься, Ли Цюаньшэнь достал из кармана левую руку и начал её разглядывать. Ей он прикрывал рот, поэтому она пострадала меньше, чем правая, которой он обжёг убийцу. На кончиках пальцев сохранились ногти, и они пока ничуть не изменились.       Ли Цюаньшэнь на пробу пошевелил языком — безуспешно попытался пошевелить — и закашлялся. Страшное месиво во рту распухло и растеклось до самых зубов, на язык оно вряд ли было похоже.       В какой-то момент он всё-таки потерял сознание, моргнул — и открыл глаза спустя четыре станции. Вывалившись на платформу, Ли Цюаньшэнь чуть не подавился тем, что застряло в его глотке — то ли ошмётками языка, то ли другими кусочками плоти. А, может, выпавшем из расплавленной десны зубом.       Охрана на выходе проводила Ли Цюаньшэня подозрительными взглядами.       Он чувствовал себя чёртовым зомби. Он был испорчен. День был испорчен. Свидание было испорчено.       «Свидания — для нормальных», — с тоской подумал Ли Цюаньшэнь, в который раз убедившись, что даже столь простые радости ему недоступны.       И всему виной… неужели отец?       Со свистом выдохнув скопившийся в лёгких тёплый воздух, Ли Цюаньшэнь побрёл в сторону подвала. Следующие часы он потратил на то, чтобы подлатать себя.       Очнулся Ли Цюаньшэнь с твёрдой мыслью, что его обидчик заслужил охренеть какой мучительной смерти — как он посмел испортить его свидание с Чжань Цзыси? Никакие мольбы и слёзы не спасли бы того, кто обидел его Цзыси.       Гибриды не знали милосердия ни для кого, кроме тех, кого они выбрали.       Деформированная пуля валялась в центре раковины, и всё выглядело, как произведение искусства какого-то извращённого художника. Одежда и коврик пропитались кровью и потемнели, на зеркале и фаянсе застыли брызги и подтёки, уже не красные, а тревожно-бурые.       В маленькой ванной стоял медный запах. Ли Цюаньшэнь даже чуял некоторые отголоски этого смрада.       Из-за зеркала он вновь посмотрел на своё лицо. Хотя оно больше не напоминало полусырую котлету, а затянулось неплотным слоем кожи, его внешний вид оставлял желать лучшего. Фыркнув, Ли Цюаньшэнь взял белое полотенце и, смочив его, принялся оттирать свои руки и лицо. К концу процедуры полотенце стало такого же цвета, как и прочие тряпки.       Кровь из сквозной раны на животе уже не текла. Не было ни серьёзного воспаления, ни гноя, ни чего-то непоправимого.       Ли Цюаньшэнь уставился на свои ногти. Они значительно отросли, да и чёлка лезла в глаза сильнее, чем в начале дня.       Не каждый гибрид обладал способностью к быстрому исцелению, а уж тем более совмещал эту способность с какой-нибудь другой. Ли Цюаньшэнь, если бы отец не скрыл его происхождение от широкой общественности, занял бы высшие строчки рейтинга подобных нелюдей по степени опасности. Он родился почти бессмертным и смертельно опасным, но всё равно заслужил немного бескорыстной любви, и это чертовски грело душу.       Кроме груза ответственности, которую требовало обладание любой силой, гибрид страдал и от множества изъянов. Чем больше сверхчеловеческого ему было доступно, тем больше человеческого он терял.       Проблемы с восприятием информации, поступающей от органов чувств в мозг, представлялись Ли Цюаньшэню платой за его способности к исцелению, а вот наличие галлюцинаций — шло от его внутреннего огня. Каждый полукровка мучился по-своему, и Ли Цюаньшэнь не встречал ещё ни одного гибрида, который бы справлялся с этим без медикаментозного вмешательства.       А у него появилась Чжань Цзыси. Его милая, ласковая и всепрощающая…       И она, широко распахнув глаза, стояла посреди подвала и смотрела на своего полуголого парня, замершего с окровавленным полотенцем в руке.       — О. Привет, детка.