Шансы

Нет ничего странного в том, что однажды они всё равно встретились. Антону сорок два. Он хороший человек. Он работает на обычной, нормальной работе, улыбается девушкам в магазине, знакомится в клубах с голубоглазыми парнями с тёмными волосами, и никак не может выкинуть старую губную помаду. Там и помады то уже нет, так, старый футляр, Антон порывался несколько раз его закинуть в мусорку, а потом прятал обратно и обещал себе попробовать в следующий раз. И так ни разу и не попробовал. Антон пытается убедить себя в том, что все в порядке. Его жизнь сложилась так, как сложилась. Не так, как он мечтал, но всё же… всё же судьба внесла свои коррективы. Антон привык. Привык возвращаться домой один, привык, что никто его никогда там не ждёт, привык, что это не изменится. Он пытался, и каждый раз ощущался так, словно он кого-то (как будто Антон не знает, кого) предал. Всё в порядке. Он просто проживёт так свою жизнь, и он должен быть благодарен, что она настолько длинная. У некоторых она намного короче. На двадцать лет короче. У Антона ничего не должно было поменяться. А потом он столкнулся с ним на улице. *** Это вышло случайно и банально почти до тошноты, такое было только в фильмах, но Антон с некоторого времени был уверен, что он и правда участник какого-то странного сериала. На него пролили кофе. Антон торопился куда-то, он уже и не помнил, куда, и столкнулся с ним. Антон держал стаканчик перед собой, собирался сделать глоток, и от столкновения кофе пролился на свежую рубашку, спасибо, что он уже успел немного остыть, и обошлось без ожогов. Он собирался ругаться, искренне, и отчитать парнишку, который с ним столкнулся, чтобы тот следил за дорогой… и парнишка поднял на него глаза. Голубые, светлые, чистые, живые глаза. Тёмные волосы с очаровательным завитком. Парнишка был в клетчатой рубашке, и выглядел безумно испуганно, а Антон на мгновение подумал, что, кажется, только что умер. — П-Простите! — парнишка дрожал, смотря то на пятно, то Антону в лицо, а тот не мог моргнуть, словно наваждение после этого должно было исчезнуть. — Простите, Бога ради, я Вас не заметил! Черт, черт, надо… д-давайте зайдём куда-нибудь, или, может, я Вам денег на такси дам, чтобы Вы могли дома переодеться, или… черт, я правда не хотел, я… Голос… голос почти такой же. В нем было что-то не так, Антон не мог описать, что, но он и не слышал его двадцать лет… Мог ошибаться. — Всё в порядке, — сказал он, чувствуя, как ему тяжело сдерживать дрожь. — Не переживайте так. Я всё равно никуда не тороплюсь, а кофе уже остыл. Давайте вон в то кафе зайдём, сможем что-нибудь придумать. Как Вас зовут? — Д-Да не надо на «Вы», мне двадцать один всего, — парнишка неловко хихикнул, всё еще выглядя безумно виноватым. — Олежа я. То есть, вообще-то, Олегсей полное имя, но оно звучит по-дурацки, так что лучше Олежа. Пойдёмте, кофе же весь присохнет сейчас! Может, Антон и правда умер. Другого объяснения у него не было. *** Олежа в панике искал в интернете, как убрать пятно от кофе, если под рукой только раковина в каком-то кафе, немного мыла и бумажные полотенце, а Антон забыл о встрече, на которую собирался, забыл о кофе и вообще обо всем. Его интересовал только мальчишка перед ним, почти такой же, как… так безумно, ужасно похожий, только остатки здравого смысла удерживали его от того, чтобы не сжать его в своих руках и держать рядом как можно дольше. — Т-Тут написано, уксус нужен… или… или солью еще предлагают посыпать, но это только если там молоко было… черт, да как же… — Олеж, — как же давно он этого не говорил… и всё равно, нежность из этого слова никуда не делась, не смогла бы. — Всё хорошо. Это просто кофе и просто рубашка, я дома постираю и всё. — Но я же должен что-нибудь сделать! Я так виноват перед Вами, просто ужасно, я такой неуклюжий, и… — Ты можешь кое-что сделать. — Да? Что? — Дать мне свой номер? «Тебе сорок лет, Антон, — мелькнуло в голове безжалостное, мерзкое и очень гадкое. — При другом раскладе ты ему в отцы мог бы сгодиться. То, что он так похож и нравится тебе, не значит, что ты…» — Конечно! — Олежа вдруг просиял. — Я и не думал… В смысле, ну Вы же такой прямо… черт, я глупости говорю, когда волнуюсь, вот и сейчас опять всякую ерунду несу, Вы не слушайте… То есть, если Вы не передумали, я… с радостью дам Вам свой номер. И попрошу Ваш! Чтобы записать и знать, когда Вы позвоните или напишите, чтобы точно ответить и не пропустить, вот. Антон хотел сказать, что Олежа может говорить всё, что ему захочется, и чем больше, тем лучше. Хотел сказать, что соскучился по тому, как звучит его голос. Сказать, что прошло уже двадцать лет, а он всё еще любит его, как тогда. Но, разумеется, Антон ничего не сказал. Ему не хотелось, чтобы Олежа отправил его в места с белыми мягкими стенами в первый же день их второго знакомства. *** Этот Олежа любил сладости, поступил на актёрское мастерство, хотя отец был против, обожал свою сестру и, кажется, был искренне счастлив. А Антон любовался им каждую их встречу, подмечая такие знакомые, но далёкие уже от него черты, и тонул в этой любви всё сильнее с каждой секунды. Он не хотел пугать Олежу. Но иногда пугал. Во время их первой нормальной встречи (Антон заставил себя выдержать сутки, прежде чем позвонил и позвал Олежу прогуляться, хотя ему хотелось сделать это в тот же вечер) они зашли в кофейню, и Олежа не успел даже слова сказать, когда Антон замер около меню и произнёс: — Тебе что-то сладкое, да? — А… А ты как узнал? Антон чуть не хлопнул себя по лбу. Он знал об Олеже многое, как оказалось, и это не походило на совпадение. Антон никогда не верил в паранормальное, но… но, возможно, это был его второй шанс. И Антон старался его не испортить. Он пытался вести себя так, словно не знаком с ним, будто не хранил в голове его голос столько лет, но это было тяжелее, чем Антон мог себе представить. Олежа тоже кое-что о нем знал. Правда, наверное, даже не предполагал об этом. — Я как-то в школе чуть не поругался с учительницей, — они сидят в кафе, Олежа ждёт свой салат (Антону пришлось настоять на том, что он их угостит, и выражение лица Олежи, когда он вдруг покраснел от этого… боже, Антон его обожал) и чуть кусает губу, словно не знает, рассказать ему или не стоит. — Из-за доклада. — Серьезно? — Антон удивлённо вскидывает брови. — Ты же отличник, отличники разве спорят с учителями? — Я делал доклад про Дипломатора, а она пыталась мне рассказать, что он какой-то недостойный член общества, — ворчит Олежа. У Антона падает сердце. — Про… про Дипломатора? — Да! Ты о нем слышал? — Да, я… кое-что слышал. — О! — глаза у Олежи сияют. — О нем так мало знают, на самом деле. В смысле, да, я понимаю, что он с исторической точки зрения совсем недолго был, даже не было практически, и исчез он внезапно… но это же так круто! Обычный человек, который нашёл в себе силы бороться! Я бы хотел узнать о нем немного больше, но литературы о нем нет никакой, всё слишком запутанно… Антон прикусывает язык. И не рассказывает о том, как Олежа выбирал ему губную помаду для маски, и как шил ему костюм, и как Антон репетировал перед ним. И как Олежа потом оттирал помаду с его лица и ворчал, что Антон мажет слишком много. А теперь вот оно как. Олежа делает про него доклады и не знает, кто Дипломатор такой. *** Антон держался целых три месяца. Первый месяц они просто гуляли или катались по городу, обсуждая всё на свете, еще два месяца Антон приглашал Олежу к себе. Иногда Олежа оставался на ночь и спал на диване, хотя в первый раз он безумно смущался, когда Антон предложил ему одну из своих футболок. — Хочешь остаться спать в одном нижнем белье? — спросил тогда Антон, склонив голову, и Олежа покраснел до того ярко, что Антон не сдержал смеха. — Всё в порядке. Она как раз села после стирки, тебе будет как раз. Я, конечно, могу тебя подвезти до дома, но уже поздно, а тебе же на пары завтра. — Ладно, — Олежа сдался, но румянец с его лица никуда не делся. — Тебе… правда не сложно? Я бы правда хотел остаться. — Правда. Не думай об этом. И на третий месяц, когда Олежа снова остался, Антон просто его поцеловал. Антон боялся. Господи, он умирал внутренне от ужаса, потому что как бы они хорошо не общались, это же не… совпадений было много, больше, чем Антон мог бы принять просто так, но для Олежи это всё было не так. Для Олежи Антон был просто случайным человеком, которого он встретил где-то на улице и с которым у него, неожиданно, получились какие-то отношения. Для Олежи это всё могло остаться только в рамках дружбы, приятной, уютной, спокойной дружбы, и не более. А то, что Антона гнуло от желания прикоснуться губами к бледной коже, это проблемы только самого Антона. И, всё же, он его поцеловал. Олежа как раз переоделся в свою-чужую футболку и повернулся к Антону, улыбаясь, что-то собираясь сказать, и… Антон сам не знал, что им тогда двигало, он планировал это совсем не так, но в итоге всё равно положил ладонь на чужую, тонкую талию, и подтянул Олежу к себе, чтобы поцеловать. Он никогда его до этого целовал. Даже тогда. Боялся всё испортить, не мог предугадать, как закончится этот поцелуй… поэтому тянул, делал вид, что не замечает чужих взглядов, и обещал себе, что вот завтра, завтра… а завтра так и не наступило. Дмитрий ему потом показал список. Когда они разбирались, что случилось, и Дмитрий, сам стесняясь, показал конспект. Антон и тетрадь узнал тут же, и почерк… сложно было его не узнать. А список желаний он не видел никогда, и никак не мог насмотреться. Поцеловаться с одногруппником… Антон тогда подумал, с глупой, болезненной нежностью, подошёл бы Олеже магистрант или нет. И целовался ли Олежа хоть когда-нибудь. Ему тогда показалось, что кто-то коснулся его волос, но ощущение пропало быстро, точно как и появилось. Целовался ли этот Олежа когда-нибудь до этого? Судя по тому, как он неловко приоткрыл рот, и как он неумело попытался ответить — нет. — Прости, — Антон отстранился, плечи ему сдавила вина, но этот груз он уже привык носить. — Я не… — Тебе не понравилось? — перебил его Олежа, и сам сделал шаг назад. У Антона что-то в груди защемило, когда Олежа сделал тот самый жест, сводя указательные пальцы. — Х-Хотя чего я, конечно, тебе не понравилось, ты же… и… я же, ну, это… — А тебе понравилось? — перебивать друг друга становилось традицией. Антон, заглушая панику внутри себя, сделал шаг вперед, навстречу. — Мне… конечно, — Олежа покраснел еще ярче, но не стал отстраняться. Только поднял испуганные глаза. — Мне… мне хотелось. Поцеловать тебя. Но я думал… И тогда Антон снова его перебил, чтобы поцеловать. Только в этот раз крепче, увереннее, обнимая и привлекая к себе сильнее, не давая отойти. И Олежа, выдохнув как-то совершенно восторженно обнял его за шею, вытягиваясь на носочки, пытаясь отвечать, и внутри Антона что-то восторженно тянуло. Ему хотелось думать, что после этого всё будет хорошо. Всё будет замечательно. Они ведь сумели найтись, сумели встретиться, и они нравятся друг другу, а значит, что может пойти не так, верно? Много чего, как оказалось. *** Олеже снились кошмары. Он о них не рассказывал. Антон сам понял, когда проснулся от чужого вскрика, а когда повернулся увидел Олежу, дрожащего сбоку кровати. Он сжался и казался меньше, чем он есть на самом деле. Олежа тяжело дышал, и даже не заметил, что футболка соскользнула с его плеча, и Антон на секунду остановился, застыв взглядом на укусе, который он же и оставил. — Олеж? — позвал Антон, садясь, и зевнул. Олежа вздрогнул, оборачиваясь, и быстро вытер влагу под глазами. — Я разбудил? — спросил он испуганно, и сжался еще сильнее. — Прости, я… Такого не было давно, я и не думал, что оно вернётся, а оно… еще и тебя разбудило. Прости пожалуйста. Давай я… — Что случилось? — Антон склонил голову и дотянулся до Олежи, осторожно касаясь его, привлекая к себе. — Кошмар приснился, — Олежа поморщился, но не стал сопротивляться, и спрятал лицо у Антона в груди. — Он… всегда один и тот же. Уже давно очень. Иногда он почти пропадает, и я думаю, что всё, больше не будет… а потом он снова снится. Еще ярче, чем до этого. — Расскажешь… расскажешь, что за сон? — хотя Антону почему-то казалось, что он знал ответ на этот вопрос. — Я стою в какой-то комнате. Не очень большой, но я откуда-то знаю, что там много моих вещей, — Олежа устроился удобнее, обнял крепче, дрожь из плечей пропадала, как и не было, и Антона это более чем устраивало. — А потом я вдруг… Падаю. Меня кто-то толкает, я не сам упал, но я просто лечу и лечу вниз, и это никак не заканчивается. И… мне еще кажется, что там кто-то есть, кто-то тянет ко мне руку, но я не могу дотянуться, и тот человек не может тоже. А потом я ударяюсь об землю… и просыпаюсь. Антон так и знал. Знал, и всё равно было больно. Он вздохнул, обнимая Олежу крепче, словно он мог таким образом сделать вид, что ничего этого не было. Это оказалось тяжелее, чем он думал — знать, почему Олеже снятся такие сны, и, наверное, знать, кто тянет руку… но не иметь возможности даже намекнуть. Иначе Олежа, разумеется, покрутит пальцем у виска, и будет прав. Антон бы сам себе не поверил, если бы такое сказал. — Но в итоге же не разбился, — сказал он вместо всего этого, и поцеловал Олежу в макушку. — И смотри. Вот моя рука. Олежа хмыкнул, но руку сжал, и сам прижался крепче, успокаиваясь. *** Антону тоже снились кошмары. В основном, про Олежу. И снились они уже давно, последние двадцать лет, Антон мог бы, конечно, обратиться за помощью, но никогда этого не делал. Потому что, в каком-то смысле, только эти сны и позволяли ему Олежу видеть. Хоть как-нибудь. Раз за разом он видел, как Олежа делает шаг назад, как чья-то рука хватает его за футболку и толкает вниз, и как Олежа падает, вытягивая руки, хватаясь пальцами за воздух. Антону часто снилось, как он пытается Олежу спасти, но каждый раз тот выскальзывает из хватки. Каждый раз. Антон к этим снам успел привыкнуть. Настолько, что после каждого такого сна, просыпаясь, уже даже не кричал. Обычно он просто просыпался, брёл на кухню и залпом выпивал стакан воды, игнорируя то, как у него бешено стучало сердце и тряслись руки. Сейчас было не так. Рядом спал Олежа. Расслабившись рядом с Антоном, окончательно перевезя сюда свои вещи, он заимел привычку спать в больших для себя рубашках, а Антон не находил сил и не видел смысла ему протестовать. Вот и сейчас, Олежа спал на животе, крепко, спокойно, и он был живым. Дышал, состоял из плоти и крови, любил театр, кошек и сладости, и… и, вообще-то, умер двадцать лет назад. Чуть больше, вообще-то, если посчитать, но Антон не хотел вдаваться в подробности. Было ли это предательством того Олежи? Антон носил траур и любовь к нему у себя под сердцем половину своей жизни, и он планировал, что так останется навсегда. Этот Олежа был безумно похож на того, внешностью, характером, поведением, и вместе с этим были какие-то различия… Антон не знал, что ему и думать. Может ли это быть тот самый Олежа? Переродившийся, вернувшийся к Антону, нашедший к нему путь через смерть и время? Антон никогда не верил в паранормальное, но, что ж, видимо, паранормальное верило в него. — Я очень тебя люблю, Олеж, — Антон мягко коснулся чужого плеча, поглаживая. Голос у него был тихий, он не хотел, чтобы Олежа его услышал сейчас. — Любил тогда, люблю и сейчас. Через все расстояния и любое время. Мне безумно жаль, что всё так. Ты не должен был умирать так. Олежа не проснулся. Олежа обнял подушку, на которой он спал, крепче, и расслабился еще больше. *** Чем ближе был день рождения Олежи, тем сильнее Антон нервничал. Олежа умер, когда ему было двадцать один. Совсем скоро ему должно было исполниться двадцать два. Не в октябре, как раньше, а в середине ноября. И Антон… нервничал. Наверное, это было глупо. Вероятнее всего, это было глупо. Но Антон в последнее время верил в перерождение душ и вторые шансы, которых быть не должно было, так что, в самом деле, почему бы и нет. И теперь Антону было страшно — может, Олеже было суждено прожить только двадцать один год. Двадцать один год… как будто бы безумно много, когда тебе пять, и до тошноты мало, когда тебе сорок. Антону казалось, что если с Олежей снова что-то случится, Антон сам долго не протянет. Тогда он продержался каким-то чудом, не иначе, но сейчас не справится. Особенно сейчас, зная, каково это — обнимать, целовать, касаться Олежи, и получать ответные объятия, поцелуи касания. И у Антона ехала крыша. Он всегда подвозил Олежу до института, а в последние несколько недель еще и забирал. На всякий случай. Олеже он это объяснял тем, что его попросили отъехать по работе, вот ведь совпадение, и значит, ему совсем не сложно подвести своего парня до дома. О том, что на работе ему приходилось выдумывать причины, по которым он должен уехать на час или больше, он предпочитал молчать. Олеже не стоило этого знать. Антон водил Олежу на свидания. Антон, в общем-то, никогда и не был против сходить прогуляться, зайти поужинать в ресторан или остаться дома и смотреть фильм, обнявшись на диване. Но Антону всё казалось, что времени у него меньше, чем нужно, и что ему нужно нагнать. Поэтому он подвозил Олежу домой, возвращался на работу, а после работы предлагал съездить в ресторан, пойти в парк, показывал билеты в театр… Олежа всегда соглашался. Улыбался, целовал Антона в уголок губ, прежде чем шёл переодеваться, и восторженно рассказывал Антону про свой учебный день. Антон знал, что Олежа очень переживал, что его рассказы про театр могут надоедать или быть неинтересными, но, кажется, сейчас немного оттаял. Он больше не уточнял, точно ли Антону интересно, не замолкал испуганно, если вдруг думал, что говорит слишком громко. И Антон слушал. Слушал, смеялся, показывал, как ему интересно. И Олежа расцветал перед ним, вслух размышляя, что хочет принести на день рождения одногруппником печенье, и, может, если у Антона будет желание, они могли бы приготовить их вместе. И Антон уверял себя в том, что всё было хорошо. Даже если он изучил страницу в соцсетях каждого одногруппника, просто чтобы убедиться, что они не вызывают подозрений. И даже если он на несколько раз проверил документы, по которым университет Олежи закупил продукты, а затем проверил всех поставщиков. Всё было хорошо, а как только Олежа перейдёт этот рубеж в двадцать два — станет еще лучше. А потом стало еще хуже. *** До праздника было два дня. Они гуляли после работы Антона вдоль улиц, думали, где бы им поужинать, и Олежа рассуждал о том, что ему нужно будет съездить к маме с сестрой, и, может быть, к отцу, если он хотя бы позвонит ему. Антон в это время мысленно рассуждал, может ли он отпроситься на работе на недельку, чтобы как раз подвести Олежу по всем этим местам, когда Олежа вдруг ушел немного вперед. Он шагнул на дорогу и обернулся, чтобы найти Антона взглядом. Он улыбался, как и всегда, когда на него смотрел, и всё было бы отлично… Пока Антон не скосил взгляд в сторону. — Олеж! — рявкнул он, дёргая парня на себя, и как только Олежа упал ему в руки, мимо пронеслась машина. Антон прижал Олежу к себе, так крепко, что, кажется, тут же оставил синяки. Антона трясло, Олежу тоже. — Антон, я не… — пробормотал Олежа, шмыгнув носом, и поднял на Антона испуганный взгляд. — Е-Его не было секунду назад, совсем не было, я же проверил, прежде чем к тебе обернулся, и… А он вот как… — Пойдем домой, — Антон прижал Олежу к себе еще крепче, полный мрачной решительности. — Ты не пострадал? Как ты себя чувствуешь? Тебя не задело? — Нет, всё нормально, испугался просто, — Олежа зажмурился, сделав глубокий вздох, и коснулся руки Антона своей. — Ты уверен? Ты поужинать еще хотел, да и я… — Мы идём домой, — повторил Антон мрачнее, и сжал руку Олежи. — Я закажу на дом. Идём. Олежа шёл чуть позади. Антон не выпускал его руки. Олежа, может, и пытался что-то сказать, но у Антона кровь шумела в ушах, и он его совсем не слышал. Это чуть не случилось снова. Он снова чуть его не потерял. И так близко, когда до «рубежа» осталось всего два дня! А если… если, даже после перехода рубежа, ничего не изменится? Если Олежа снова должен будет погибнуть? И все старания Антона, все попытки, всё это не будет иметь никакого значения — Олежа будет лежать в земле опять, а Антон будет жить. Без цели, без смысла, без желания. Дома они так и не проронили друг другу ни слова. Олежа выглядел мрачным и всё еще напуганным, но Антон не предавал этому большое значение. Конечно, он был испуган, он чуть не попал под машину, ему нужно было подумать об этом. А Антону нужно было подумать о том, что ему делать дальше. Рубеж будет пройден — но всё так и останется, Олежа всё еще сможет погибнуть в любой момент, если Антон не придумает, как это исправить. Он должен был. Поэтому, на следующий день, когда он подвёз Олежу до института, Антон вернулся домой, чтобы снять ручки с окон. *** Это было очевидно. Конечно же. Олежа погиб от того, что выпал с окна, значит, Антон должен будет сделать всё, чтобы этого не повторилось. Чаще всего Олежа находится дома, так? Значит, дом должен стать безопасным местом, где Олеже ничего не могло навредить, а когда они будут выбираться куда-нибудь, Антон просто не будет подпускать его к окнам. Или, даже лучше будет, продаст эту квартиру и возьмёт другую, на первом этаже. Или построит свой одноэтажный домик. Да, так будет даже лучше. Эти мысли очень приободрили Антона, когда он снимал последнюю ручку с окна. Никаких открытых окон. Никаких опасностей. С Олежей всё будет хорошо, он будет жить, и будет жить долго и счастливо, как и всегда должен был. — Антон? Антон вздрогнул, резко оборачиваясь. Олежа был дома. Антон точно помнил, что пары у него заканчивались только через час. Отменили? Тогда почему не предупредил? — Почему ты не в институте? — спросил Антон, хмурясь. А если бы что-то случилось, пока он ехал домой? — У тебя пары только через час кончаются, я же говорил, что пиши мне, я… — Нам нужно поговорить. Внутри всё похолодело. Поговорить? О чем? Зачем? У них всё было хорошо, всё было прекрасно, Антон всё для этого делал, делает и будет продолжать делать. Для чего тогда разговоры? Наверное, иронично о таком слышать от него. Хорошо хоть Олежа не станет бить его табуреткой, чтобы Антон его выслушал… — Что-то… что-то случилось? Антон ведь обещал себе, что если этому Олеже он не будет нравиться, если у них ничего не сложится, он отпустит его, позволив жить хорошую жизнь дальше. Тогда почему так страшно сейчас? Почему хочется, чтобы Олежа забрал слова назад? И чтобы сказал, что между ними ничего не изменилось? — Нет. Да. Я не… я не знаю, — Олежа вздохнул, неловко обхватив себя одной рукой, и сел на край дивана, немного хмурясь. Подбирал слова. Антон хотел сесть рядом с ним, но не рискнул, но устроился неподалёку. Правда, взгляд всё равно зацепился за ручку, которую он снял с окна, но еще не успел отнести к остальным. — Ты… ведёшь себя странно. В последнее время. Мне нравится, что ты так ко мне внимательно относишься, все эти свидания каждый вечер, что ты меня забираешь с института, и всё такое, но ты… Ты вчера весь вечер со мной не разговаривал. Я знаю, ты испугался, когда меня чуть не сбило, но… и ручки с окон? Зачем ты их снял? Антон открыл рот. Закрыл рот. Это было так сложно объяснить? Что он мог сказать? — И, знаешь, когда мы познакомились, ты… всегда смотришь на меня так, будто не веришь, что это правда я. Это странно. Я хочу понять, что с тобой, хочу тебе помочь. Антон не хотел рассказывать. Не хотел думать о том, как ему придется снова погрузиться в воспоминания обо всём этом. Не хотел даже представлять, как Олежа уходит, испугавшись, что Антон сумасшедший. Не будь всё так реально, Антон бы сам себя в дурку отправил, но всё происходило на самом деле, и… Олежа, наверное, заслуживал знать. И понимать, что с Антоном такое. — Мы уже были знакомы, — Антон сцепил руки в замок, опираясь на них, и сам не заметил, как голос у него наполнился горечью. — Очень давно. Ты этого не помнишь. Это всё прозвучит как бред, но… мы учились в одном институте. Твой отец запретил тебе поступать на актёра, хотя ты безумно хотел, но ты испугался идти против его воли. Я учился на курс старше, и ты… был моим другом. Помогал мне в моих делах. Помнишь, ты рассказывал, как тебе нравился Дипломатор? Ты писал для него речи, и я репетировал перед тобой, и на митингах ты стоял где-нибудь рядом со сценой, чтобы убедиться, что я всё сказал правильно. Антон не сдержал смешка, игнорируя, как у него слезятся глаза. Он думал о том, что так и не сказал тогда. О том, что он должен был сказать, но боялся. И о тех двадцати годах, что он прожил в сожалении. — И… Я любил тебя тогда, уже, как люблю сейчас. Но ты умер. Упал с окна и разбился, — Антон зажмурился. — Я не смог тебя спасти. Многое тебе не сказал. И двадцать лет был уверен, что это конец нашей с тобой истории, что она закончилась, так и не начавшись. А потом ты вылил на меня кофе. На двадцать лет младше меня, поступивший, куда когда-то хотел. Я и сам знаю, что это звучит как бред, я бы и сам себе не верил, но я вижу тебя, и ты и… другой ты, вы так похожи. Я не могу допустить, чтобы с тобой снова что-то случилось, я так безумно боюсь, что этот второй шанс, который я вдруг получил, кончится также. Антон не хотел смотреть на Олежу, не хотел видеть разочарование на его лице, но заставил себя поднять взгляд. Олежа плакал. Глаза у него были широко раскрыты, и крупные слёзы катились по лицу. Антон сглотнул, не зная, что ему делать. Он мог подойти? Мог помочь стереть их? Мог ли он как-то Олежу успокоить? Ему было больно, Антон это прекрасно видел, но не представлял, как это изменить. Олежа всхлипнул, быстро вытирая влагу, но слёзы не останавливались. — И… мои кошмары, это… — Это правда, — кивнул Антон. — Из… из твоей другой жизни. Когда ты сказал, что тебе снится что-то страшное, я уже догадывался, что там. Мне тоже такое снится. Но с другой стороны. Я никогда не могу тебя поймать, всё тяну и тяну руку, но ты падаешь, и я… — А вот так дотянешься? Олежа одной рукой стирал слёзы, а вторую протянул Антону. У него мелко дрожали пальцы, а взгляд был серьёзным и решительным. Олежа, кажется, и сам весь дрожал… или это Антона трясло? — Что? — В с-своих снах мы постоянно пытаемся друг друга достать, но у нас не выходит. Но вот так ты сможешь дотянуться? Ты уже меня нашёл, осталось только ухватиться, — сказал Олежа, глядя Антону в глаза. — Это звучит как выдумка. Но… совпадений слишком много. А это значит, что я должен был найти тебя, а ты меня, и изменить то, что у нас не вышло. Ты возьмёшь? И Антон схватил его за руку, тут же притягивая к себе. Удерживая. Спасая. *** — Антон! Посмотри тут старый хлам, пожалуйста, скажи, что можно на выброс. Меня попросили часть реквизита у себя подержать, я потом обратно в театр отвезу, но просто хочу немного места освободить. Можешь? — Да, секунду. Олеже несколько месяцев назад исполнилось двадцать три, и месяц назад его взяли в труппу театра, как постоянного актёра, а не мальчика на заменах. Антон им так гордился, что, кажется, случайно всем на работе рассказал об этом театре, и всех приглашал посмотреть на выступления Олежи. Олежа отмахивался и всё говорил, что зря Антон так, но тот видел, как ему было приятно. Несколько коробок с надписью «реквизит» стояли в углу. Антон подошёл к полке со старыми вещами и, быстро поцеловав Олежу в макушку, принялся выгребать оттуда вещи. Нужно было расположить тут всё так, чтобы было удобнее, а пока он скидывал вещи в подготовленный Олежей мешок, Антон обернулся, чтобы на него посмотреть. Олежа стоял у окна, любуясь видом на город. Антон любовался его чертами лица, даже не глядя, что он там выбрасывает. И если под пальцами и ощутилась знакомая когда-то гладь старой губной помады, то Антон её не заметил, и футляр потерялся среди другого барахла. У него было и без того много других дел. Например, закончить с этой уборкой побыстрее и поцеловать Олежу, пока ветер из открытого окна треплет ему мягкие волосы. Да, такой план нравился ему намного больше.