С неба падало золото

      Роуг думалось, что Реми сам себя назначил её учителем по самоконтролю. Это даже подогревало.       А ещё она искренне радовалась, что была его единственной ученицей, ведь и представить страшно, что было бы, если бы Реми Лебо вёл подобные уроки с кем-то ещё так, как с ней.       Ни о каком самоконтроле точно не шло бы речи.       Он любил приходить затемно, а она чувствовала себя его подельницей в чем-то страшно интересном и рискованном. Не жертвой, нет. Даже когда его глаза заливал сочный гранатовый свет, а бархатистый голос щекотал слух.       — Прекрати мне это, — смеялась она. — Тебя слишком много.       Хотелось спрятаться от его энергетики, и Роуг силилась понять, как при этом всём он умудрялся не растерять обаяния.       — Chérie… — шептал он, а ей чудилось, что это ветер ласкает прозрачные белые шторы, уходящие к высокому потолку.       Как-то раз она пожаловалась на дурной сон. Так, к слову, просто ответила на вопрос:       — Comment as-tu dormi, chérie?       Реми сказал, что ей не хватает положительных эмоций и решил устроить шоу: откуда-то притащил длинный черный шест с идеально гладкой глянцевой поверхностью и прикрепил его способностями к полу.       Он весь светился, но совсем не освещал комнату, лишь на расстоянии вытянутой руки. И Роуг, полулёжа на кровати, зачарованно наблюдала, как тень Реми бликует в россыпи золотых и красных огоньков.       Кому-то это действо наверняка показалось бы забавным, но чем дальше Роуг смотрела на пластичные движения, на беззвучные обрывы с высоты вниз головой, на истинно кошачью акробатику, то всё больше ощущала и себя невесомой.       Слабый луч света посередине комнаты казался ей порталом, экраном, через который Реми пришёл к ней. А, может быть, это она смотрела сейчас без спроса в это узкое окошечко в другое измерение. Роуг чудилось: сейчас оно закроется, и всё, что она видела, останется лишь в её памяти, в блаженном мороке этой ночи.       Она тихонько встала, подошла так, чтобы быть рядом, но чтобы луч её не касался. Реми обаятельно улыбнулся и поманил.       Роуг не боялась обжечься, но этот огонь не жёг. Не её, только не её.       Реми танцевал. Пламя заливало васильковую приталенную рубашку, застегнутую всего на две пуговицы посередине, отражалось в тёмных глазах. Согревало. До мурашек, до неуёмной дрожи. Было даже неловко… ведь Реми это чувствовал.       Он почти касался её пальцев. А она представляла, что тепло его энергии — это и есть тепло его тела.       Роуг вспоминала время, когда бежала от людей, скрывалась от себя. В одном тёмно-зелёном пальтишке, без вещей, без еды, без смысла. Она старалась никому не смотреть в глаза, но когда поднимала взгляд — видела вокруг хмурые серые лица. Исключение составляли дети. Исключением, как ни странно, стал Логан. Терпеливый, грозный, сильный. Она откуда-то знала, что он её не прогонит, а если прогонит, то вернётся. И тем более не станет делать того, что с ней пытались делать водители случайных машин. Пытались… и сильно жалели об этом.       Логан был другим. Она не могла просто так придумать и увидеть блеск в зелёных глазах, делающий его по-настоящему живым, даже когда больно. Она до сих пор помнила вкус еды, которую ела у него в машине на морозе и, кажется, до сих пор не ела ничего вкуснее.       Как хотелось бы ей, как у отца, спросить у него о Реми. Который тоже словно был из другого мира, который на фоне тех, кого она оставила в прошлом, выглядел не просто чужим, а иноземным. Эти его манеры, обходительность, обаяние, готовность поддержать и прикрыть, выйти против большинства и разорвать за тебя. Этот пылкий взгляд с чертовщинкой… от него рассыплешься, если рискнешь посягнуть на святое. В него провалишься, если святое — ты.       Разве мог он быть с ней здесь сегодня? И просто быть. Она ведь такая же… как те, кого оставила за чертой. Только не серая. Мир научил её быть сильной, хитрой, проворной, дерзкой. Только с Логаном она не могла быть такой, с Реми не хотела, по крайней мере, долго.       Она впускала его в свою жизнь так, будто держала в руке заряженную карту. В конце концов, он ей не единокровный брат, не отец, не тот, кто был для неё, как на ладони. Это был совершенно новый человек, в чью голову она не могла залезть, чтобы прочесть истинные мотивы. И её пугало то, что ему так слепо хотелось верить. В то время как даже родным доверять уже не могла. В то время, когда даже те, кто должен был и мог её защитить — стали предателями.       Реми… Гамбит… Словно сошедший с шекспировских страниц. Такой гладкий, тёплый, уютный, с неизменным шлейфом аниса и крепкого кофе.       Она помнила, как он принёс ей однажды глясе среди ночи. В специальном бокале с мороженым, усыпанным шоколадной крошкой и двумя вишенками сверху.       Роуг пила кофе через трубочку, аккуратно собирала мороженое чайной ложечкой и представляла, что целует Реми, смакуя горькую сладость.       Вместо света — отблески ночных огней за окном. Реми сидел рядом и, хищно глядя в глаза, изредка прикладывался ко второй трубочке. Его голос действовал на Роуг, словно дурман — обволакивающий, мутный, берущий в плен, из которого не сбежишь, даже если захочешь.       — Закрой глаза, — вдруг попросила она, вторя его интонации, и прихватила губами одну из вишенок.       Поймала вдох, когда почти поцеловала и пропихнула ягодку в рот. Отстранилась.       Ему явно понравились правила этой игры. А, может быть, он на это и рассчитывал, ведь вишен изначально было две. Смущенно улыбнулся, посмаковал с видом человека, который чуть ли не сам вывел сорт этих ягод. Глаза светились нежностью.       — Моя очередь.       По телу побежали мурашки, когда Реми проделал тоже самое. Почти касание, почти поцелуй, кисло-сладкий вишневый сок. Открывать глаза не хотелось. Она чувствовала бархат и тепло его кожи близко-близко. Слышала чуть сбитое дыхание — ей и самой хотелось смеяться.       Почти близость, почти на слишком тонкой и хрупкой грани, только телу упрямо казалось, что никаких преград уже нет. И никогда не было.       — Вся сложность в том, — прошептал Реми над самым ухом, — что тебе нужно понять, чего именно ты хочешь. Чтобы и сердце, и разум сошлись в одной точке, в которой нет ни единого страха или сомнения. Ты можешь убить меня, и я тебя прощу за это заранее. Можешь оттолкнуть, а можешь коснуться, не навредив. Это всё у тебя вот здесь, — он взял её за руку, приложил к груди, а затем вдруг быстро поцеловал.       Роуг не успела и вздрогнуть, лишь распахнула глаза. Реми всё так же смотрел на неё, только ладонь держал у щеки, будто бы она его ударила.       — Ещё сомневаешься, — сказал он, устало улыбнувшись. — Ничего…       Его поцелуй долго помнила кожа. По щеке разливалась сладкая дрожь и желание ощутить эту негу снова.       Она отставила кофе, прижалась к его груди, ловя и даря тепло, а заодно вслушиваясь, насколько навредила.       — Je crois en toi, chérie.       Он мягко гладил её по голове, а она с ужасом вспоминала, как спровоцировал в самый первый раз, прикрывшись тем, что «это того стоит». И упал ей в руки, скользнув по стене. Отключился всего на миг, сохранив игривую улыбку на чувственных губах.       Тогда он так же гладил её… после несильного удара в солнечное сплетение.       — Ненавижу тебя.       В ответ он лишь обнял крепче.       Сомневаешься… Да она протестовала каждым атомом из-за того, что должна была пытать его для обуздывания способностей, которые с какой-то больной жаждой молили о свободе, о том, чтобы она… убила. Того, кто так предан ей, что сам себя добровольно превращал в игрушку в её руках.       — Почему это делаешь?!       Не то, чтобы она не знала ответ — осознанно не слышала и отвергала. Только лишь задыхалась от слёз и ненавидела уже себя.       Закрывала глаза и видела отца, похожего на гору, в чьей тени было так безопасно и просто. От него она слышала не раз самые важные слова на свете. Берегла их до той самой минуты, пока не превратилась из любимой дочери в ту, которую надо было «раздавить ещё в колыбели». Перечеркнуть любовь оказалось элементарнее, чем стереть ластиком ошибку в тетрадке.       Она сжимала Реми в объятиях, сминала рубашку, намереваясь проникнуть пальцами сквозь ткань и мелко дрожала, повторяя одними губами всего одно слово: «моё».       — Потому что я тебя очень…       Он не договорил, дыханием обожгло слух, по телу разбежались сотни маленьких иголочек. Реми смотрел на неё дьявольски обаятельным взглядом с гранатовыми переливами в чёрном омуте.       Казалось, что вся комната заполнилась его энергией. Она оглушала.       Ладонь к ладони, голова к голове, вздох к вздоху. Реми будто бы владел разумом Роуг, и ей это безумно нравилось. Они не касались друг друга, но то крошечное расстояние между ними, как зеркальная гладь между человеком и отражением, источало невероятное тепло.       Так близко. Реми был так близко, и было в это страшно поверить. Золотые и красные всполохи таяли в шёлковом перламутре образа. Ей пригрезилось синее небо и она — летящая по нему комета в своей белой сорочке.       Идеализировала ли она его? Не больше, чем он её. Но она видела его с другими и лишь оставшись наедине не чувствовала ни грамма фальши.       Рубашка, провокационно скользящая от каждого движения рук, уже давно сводила с ума.       Mon Dieu, да она Реми без языка оставит, если научится контролировать способности достаточно для полноценного французского поцелуя!       Он не касался её, это её тело предательски дрогнуло, когда Реми по-кошачьи бесшумно зашел со спины. Сердце пропустило удар: хорошо, что не убрала волосы. Но какая же лавина мурашек прокатилась по обнаженной коже от касания шёлковой ткани!       Роуг развернулась в кольце его рук, сплела свои у него на талии и повела вверх, по лопаткам. Уткнулась головой в плечо, вырвавшись из бездонного омута потемневших глаз. В ушах шумело, словно они с Реми поменялись местами, и теперь уже он крадёт её всю из этого мира. Впрочем, на это она была согласна.       — Я тоже тебя очень…       Роуг не хватило дыхания договорить. Она чувствовала его улыбку, таяла в блаженном мороке от того, как он кружит её по комнате. И не сразу сообразила, в какой миг переплелись пальцы их рук.       Точка опоры. Она нашла ту самую точку, где сердце и разум становятся целым! Невозможно. Она хотела оттолкнуть, но Реми не отпустил.       — Видишь? Я в порядке, — сказал тихо.       Она ещё не верила. Почти не верила, обнимая вновь и, наконец, вызволив свои ладони на всякий случай.       Помнила, как он бережно положил её на постель и укутал одеялом, поцеловал в висок. Слышала, как щёлкнул замок на двери. Считывала ароматы аниса и крепкого кофе в воздухе, создающие иллюзию того, что Реми никуда не ушёл.       Завтра он придёт снова. Когда ночь разольёт по небу чернила.       — Bonne nuit, chérie.