No homo

— Извиняй, что задержался, — сказал Билли, принимая от Эдди косяк. — Пришлось подвозить домой пиздючку, опять она хуй знает где шаталась, отец чуть голову не открутил. — Да забей, — отозвался Эдди мягко и, сунув самокрутку меж губ, похлопал себя по карманам, ища зажигалку. — Бля, да где… сунь кассету пока, — он кивнул на проигрыватель и отвернулся, торопливо перекладывая вещи на столе. Зажигалка нашлась под набросками очередной карты для ДНД. Билли пощелкал скрипучими кнопками, и музыка жахнула так, что Эдди вздрогнул, а потом сразу же довольно закачал головой в такт. — А погромче?! Билли выкрутил ползунок громкости; басы завибрировали в груди. Щелкая крышкой зажигалки, Эдди сел на кровать рядом с Билли. Они наклонились друг к другу, соприкасаясь кончиками косяков. Эдди вдохнул неприличное количество резкого одеколона, который Билли на себя выливал каждый день, и высек искру. Они выпрямились и длинно затянулись. Билли прикрыл глаза. Длинные ресницы легли на щеки. Он блаженно звучно вздохнул и опустил плечи. Черты перестали быть такими резкими и заебанными. — Охуенно, — сказал он (за музыкой Эдди едва это услышал) и упал на постель спиной. Эдди согласно кивнул, выдохнул дым, сделал еще затяжку и лег тоже. Он закинул ногу на ногу, качая стопой в такт басам. Краем глаза он послеживал за Билли: тот лежал, закрыв подведенные глаза, длинные ресницы бросали тени на щеки. Кончик сигареты между его губ покачивался. Полежав так, Эдди привстал на локте и поставил между ними пепельницу поверх покрывала. В голове становилось легко. Во рту от дыма — сухо. Докурив, Эдди положил окурок в пепельницу и закинул руку за голову, прикрыв глаза. Под веками плясало цветными кляксами. Эдди повернул к Билли голову, проследил взглядом за расслабленным лицом, не думая никаких конкретных мыслей, и не думать оказалось очень приятно. Билли покосился на него, затянулся в последний раз и вдавил окурок в пепельницу, а потом, приподнявшись, переложил куда-то вбок. Эдди облизал горчащие губы. Сердце аритмично частило, а энергии в теле было хоть отбавляй. Он ощущал себя пьяным, голова немного ехала, но вместе с тем все вокруг виделось почти болезненно четким. Билли плавно, как в замедленной съемке, повернулся к нему всем корпусом. Его рука легла Эдди на затылок и придержала, сжала волосы почти больно и так охуенно правильно. Целоваться с Билли тоже было охуенно. Каждый раз — почти как первый, но вместе с тем в этом было столько привычного, что падать оказывалось так просто. От него пахло одеколоном и куревом, рот горчил, тело казалось горячим, как уголь. И можно было обнимать за крепкие плечи и пробовать кусаться — Билли тогда обхватывал рукой за горло, надавливал достаточно сильно, чтобы ощутить в полной мере, но недостаточно, чтобы стало неприятно. С Билли вообще в принципе было охуенно делать почти что угодно. Они разделяли любовь к куреву, музыке, сомнительному стилю в одежде и черной подводке. Билли совершенно не понимал все, что связано с ДНД, но в общем-то слушал, когда Эдди начинал об этом трындеть. Эдди учил его подбирать на гитаре аккорды, Билли показывал, как ровно подвести глаза и как классно, оказывается, целоваться с языком. И во всем этом не было совершенно ничего гейского. Они просто тусовались. Билли отстранился и нахмурился, а потом прижался опять и выдохнул прямо в ухо: — Дядя твой не вернется сегодня? — У него ночная смена, — отозвался Эдди, голос тонул в новой еще более агрессивной песне. Он прикусил губу, сердце забилось сильнее и чаще. Билли присосался к его горлу, царапая кожу зубами. — Ага. Трахаться будем? — пробормотал Билли. Эдди весь покрылся мурашками и шумно жалобно вздохнул. — Будем, — согласился Эдди, смотря в потолок и совершенно по-дружески зарылся Билли в волосы, запрокидывая голову.