Один из бесконечности

Strung out in heaven's high Hitting an all-time low «Ashes to Ashes» David Bowie

Жёлтый, жёлтый, ослепительно ярко-жёлтый цвет повсюду, он застилает собой всё пространство, проникая в каждую клетку, в каждый атом. Кажется, что каждой своей частицей Шерлок светится до боли жёлтым светом, пока его ватное онемевшее тело проваливается сквозь глубокую вязкую материю. Если бы космос можно было потрогать, пропустить сквозь дрожащие пальцы всю суть мироздания, он бы почувствовал, как вокруг него сгущаются фотоны, как в его уставшую плоть врезаются острыми иглами космические лучи, проникая прямо в сердце. Уже нет ничего, что способно его остановить. Шерлок мог бы прекратить в любой момент, нет, он не наркоман, потому что ни одно химическое вещество не смогло бы вытеснить из его разума ту единственную всепоглощающую зависимость. Она становится сильнее с каждым днем, горит внутри, и нет никаких способов хоть как-то заглушить её, заставить заткнуться раз и навсегда, лишь бы не чувствовать, не желать, не хотеть коснуться. Он тебе не принадлежит. Он сделал свой выбор, и его выбор — не ты. Вокруг пусто. Нет, нет, пустоты не существует, вокруг всегда есть тысячи различных частиц, которые несутся друг к другу с космической скоростью. И их ничтожно мало. Его самого ничтожно мало, но Шерлок знает, что он существует, так же, как существует и Джон. Сказать точнее — Шерлок как раз и держится за существование благодаря Джону, ведь он — тот единственный якорь, который способен удержать на плаву. О, его атомы беснуются и пляшут в разрежённом пространстве, отдаляясь друг от друга и плавно покачиваясь на расстоянии одной единицы на кубический метр пустоты, и всё это просто от осознания того, что в этой пустоте он мог бы быть не один. Он мог бы быть не один, он мог бы остаться тогда в Лондоне, он мог бы вернуться раньше и всё исправить. Он не успел. Не успел, не успел. Снова чертовски поздно, как и всегда. Там, где нет Джона, там нет и жизни. Абсолютный вакуум, безвоздушное пространство, в котором только и остаётся, что давиться звёздной пылью. Белой-белой, кристально-белой чистотой, которая наконец приносит умиротворение. И теперь уже точно некуда торопиться, всё время мира, мириады световых лет впереди только для него одного. Глаза закрываются сами собой. Лишь бы не видеть яркие всполохи, которые наступают, становятся ближе и ближе, они уже почти добрались до него, чтобы выцепить изнутри болезненно-черную пустоту и заполнить собой. Но среди всего безумного и красочного нет того самого пепельно-голубого оттенка, который заставляет сердце Шерлока биться быстрее, когда их взгляды встречаются, задерживаясь друг на друге на доли секунды. Он знает, что это всё фальшивое, что мир не яркий, что нет ничего столь жизнерадостного в том, чтобы существовать на своей собственной орбитали и бесцельно вращаться день ото дня. Просто химическая реакция. И лишь она сможет избавить его от всего. И лишь она сможет вернуть ему всё, что было так дорого. Шерлок чувствует, что все атомы его тела готовы разорваться на части в тот момент, когда Джон смотрит на него. Он смотрит не на него, он смотрит в самую суть, он знает, кажется, каждую грёбаную клеточку, видит его полное квантовое состояние. Игла входит в вену плавно, еще плавнее, чем сжимается и расширяется пространство. Плавнее, чем тихие волны одиночества, что мерно бьются изнутри о черепную коробку. Наркотики были давно, еще до Джона, до смысла, до сути. Он дойдёт до самой сути. И хоть он не какой-нибудь майор Том, но он не сможет остановиться. Коллапс. Конец эволюции, конец всему сущему. Шерлок прекрасно знает, чем всё закончится. Нет ничего, больше нет ничего. И в этот момент вся скопившаяся энергия рвётся наружу. Нейтрино сливаются с античастицами, подхватывают, вращаются, принимают в себя весь всплеск необузданных чувств. Эта энергия так чиста и безмятежна, что ей больше нет места внутри. Всему приходит конец, но всё есть начало. И чтобы вместить в себя эту накопившуюся нерастраченную мощь, необходимо, чтобы он был рядом. Шерлоку просто чертовски необходим переносчик. Только он всегда был готов вместить в себя всю бурю, весь поток энергии Шерлока, но он же одновременно и его главный дестабилизатор. Его ядро, всё его существо больше не в равновесии. И кажется, что никогда и не было, с самого первого взгляда, с каждой улыбкой и колкой шуткой, с каждым произнесенным вслух восторженным «Великолепно». Он устал от этого, так чертовски устал. И всё, на что его теперь хватит — это бесконечно проводить нескончаемый эксперимент, в ходе которого придется засунуть себя в коробку и вычленить все переменные из этого уравнения, чтобы дойти до смысла самого существования, чтобы опуститься на дно и подняться бессчётное количество раз. И Шерлок сознательно готов шагнуть за край той Вселенной, что крутится вокруг него. Но для того, чтобы выбраться за видимые пределы, достигаемые сознанием, ему сначала необходимо разогнаться до трехсот тысяч километров в секунду, а затем провалиться в бесконечно-тягучую плотную материю. Холодно. Дрожь пробирает до костей, проникая под кожу холодными иглами. Не осталось ничего, кроме всепоглощающего ледяного ужаса, который не притягивает ни один фотон света, он кутается в холодную темную материю и понимает, что в этот раз уже не получится поднять воротник в поисках защиты от звёздного ветра, потоки которого вытягивают оставшиеся частицы и уносят прочь, туда, где они могут слиться с частицами других звезд и создать нечто большее, чем те ничтожные отголоски от его прежней жизни, что теперь остались. О, как бы ему хотелось согреться о другое тело, одно-единственное тело, находящееся от него за сотни световых лет. Конечно, это всегда был Джон. Только он может стать наблюдателем и главным судьей над его экспериментом. Шерлок знает, что его судьба во власти его главного и единственного наблюдателя. До тех пор, пока Джон смотрит — Шерлок существует, таков закон. Комната вращается, и в очередной раз его сознание проигрывает эту уморительную сценку, когда все объекты начинают крутиться с бешеной скоростью, и нет ничего, что способно заставить его прийти в равновесие. Вокруг только вращающийся хаос, темнота, сквозь которую уже не так часто пробиваются яркие жёлтые всполохи. И в центре этого всего. В центре всего — Твои глаза Ему хочется кричать, но слов не осталось. — Смотри на меня, смотри же, посмотри единственный раз в жизни и осознай, что единственное, что может остановить меня — это лишь один твой взгляд. Пустота обнимает его и поддерживает, не давая хаотично движущимся заряженным частицам покинуть зону действия магнитного поля. И если бы можно было всё исправить, то Шерлок обязательно бы вернулся на одну из ветвей событий, чтобы прожить все маловероятные сценарии вновь в тех мирах, где ещё не поздно, где Джон обнимает его каждый день по утрам, не давая растворяться в безмятежности, текущей по венам. Но механизм уже запущен, и Шерлок — никто иной, как участник эксперимента. Только сейчас всё становится до смешного просто — нет никакого выбора, потому что в этой реальности все развилки уже были пройдены. Исход событий не предопределён и не зависит ни от каких вероятностей. Чистая, кристально-ясная закономерность, которая поддаётся лишь воле случая, распределяющего события с точностью пятьдесят на пятьдесят. И именно здесь, в этом самом моменте, Шерлок чувствует себя на границе существующей реальности, события которой соединяются лишь тончайшими нитями ужаса, что бушует внутри. Но если, согласно вероятности, существуют другие версии нашей вселенной, которая постоянно расширяется во временных линиях и делится каждый миг, каждую секунду, создавая миллионы и миллиарды вероятных событий в различных мирах, подчиненных мегавселенной, то почему же в этой вселенной у него нет ничего, что заставило бы его остановиться от погружения в нескончаемую тьму, где всё равно слишком мало места. И, сидя в своей коробке, он надеется лишь на то, что за час не распадется ни один его атом, что счетчик Гейгера не зафиксирует ни одну из пропавших частиц. При этом он отчаянно желает завершить эксперимент, ведь стоит только всему закончиться в этом мире, как он тут же перенесётся в другой. И так будет происходить несчётное количество раз, но на всё есть лишь час. И он не знает, много это или мало. Часа было бы недостаточно. Час — это слишком долго. Бесконечно мало и чересчур много. Но сейчас, он уверен, ему хватит времени, чтобы уничтожить себя и переродиться в альтернативном таймлайне. Он борется с темнотой и накатывающими красными волнами, которые цепляются за его пальцы, путаются в сознании и всё никак не дают провалиться через сахарную вату мягкой обволакивающей правильной реальности. Он мог бы уже наконец соединить все обрывки картины воедино, склеивая их между собой липким ужасом и холодным потом. Он тянет руки ближе, ему нужно прикоснуться к Джону, который смотрит на него своим пронзительным взглядом, за которым нет пустоты и небытия. Есть только все те вселенные, в которых тьма не может напугать, где не было всех оставивших шрамы событий. И все, что сейчас необходимо — утонуть в освободительной и успокаивающей синеве. Шерлок изо всех сил старается уцепиться за приоткрытую дверь в Чертогах, самую сокровенную, в которой бережно хранится всё то, с чего однажды началось его путешествие по несущейся с космической скоростью жизни, наполненной смыслом. И там, в первую встречу с Джоном всё идёт совсем не так. Никакой недосказанности, никаких намёков и последующей неприкосновенности, никаких попыток защититься в коконе от эмоций. И они оба поддаются этим эмоциям и выбирают свой совместный путь, смещая оси вращения собственных тел на другую траекторию. Но Шерлок лишь проваливается дальше сквозь эту реальность, чтобы почувствовать, как кроваво-красные подтеки искусственной крови не растекаются по асфальту, а он сам не летит вниз. Нет пропасти, нет боли, нет расставания, нет ничего, через что им пришлось пройти. Джон смотрит на него ласково, и его улыбка бликует последними золотыми лучами закатного солнца. Шерлок сам светится жёлтым и шагает навстречу. В объятия, в безопасность, в тепло. Домой. К Джону. Никаких крыш, никаких падений, только нескончаемый полёт и частички звездной пыли, оседающие на кончиках дрожащих от удовольствия ресниц. Слезы наворачиваются на глаза, но он может лишь плыть по течению времени, безвольной куклой зависнув в вакууме. Внутри растекается тепло от прикосновения к щеке. Он льнет к этому свету и теплу, хоть и прекрасно знает, что солнечные лучи — иллюзия. Искажение, всего лишь проекция, которая в сумерки сходится в противосолнечной точке, грозясь исчезнуть навсегда. Он жмурится, чтобы не видеть, как сквозь пальцы просачиваются красные нити, последние отблески уходящих лучей. Закат всегда наступает. Но в последние минуты перед ним мир приобретает удивительно яркие оттенки. — Не закрывай глаза, смотри на меня, пожалуйста. Смотри и не исчезай. Он задерживает дыхание и ощущает, как сам превращается в протон, притягивающийся к своему нейтрону, чтобы слиться воедино и образовать собой атомное ядро. Спин вращается, и они продолжают свое движение по спирали всё дальше и дальше по разветвляющимся путям событий их собственной истории. Заряда ядра хватает на то, чтобы совершить еще один скачок по развилкам событий. Всё его нутро пропитано болью, которую приносит очередной удар. Вокруг темно. Шерлок погружается во тьму, понимая, что в эти уголки не способен проникнуть ни один фотон солнечного света. Но вопреки всему, среди нескончаемой тьмы, в которой так душно и мало места, находится последний яркий участок, который зовет его по имени и просит не отключаться. Тихий шепот доносится мягкими волнами, оплетая его разум и останавливая некончающуюся пытку. Ему больше не нужно строить планы по возвращению, ему больше не страшно. Всё неизбежное уже окончено, потому что Джон снова рядом. Всё сводится вновь к одной точке. Неизменно, постоянно. Больше не больно. Он не чувствует боли, её тут никогда не было. Восточный ветер никогда его не заберет. Всегда было лишь раскинувшееся бескрайнее поле, безмятежное, яркое, доброе. Последний скачок отзывается внутри всё более яркими вспышками. Красные и желтые пятна расползаются перед глазами, затягиваясь на руке иссиня-чёрным жгутом. В этом, другом мире, все грани и линии ощущаются острее и четче. Как полоски на Юнион Джеке, как росчерки красных следов на спине, как след от выпущенной из военного браунинга пули, просматриваемый на записи в замедленной съемке. Шерлок не способен отлепить от своего сознания тягучие мазки красок открытых оттенков, следуя за хаотичными геометрическими фигурами с полотен Кандинского. И среди всего этого безумия нет ничего, что сможет завершить ход эксперимента и привести систему в состояние суперпозиции. Он может лишь поддаться полной амплитуде перехода, пока не достигнет наивысшей точки падения. Движение времени бесконечно. Вращение планет в Солнечной системе невозможно остановить. Падение всегда превращается в полет. Последние секунды эксперимента растягиваются до ощущения бесконечности. Мириады зеркал, разбитых на осколки, приносят очищение. Боль. Он полон боли, но он заслужил всю её до капли. В конечном итоге, никто не обещал, что квантовый переход — вполне обычное и безболезненное дело. Шерлок видит отражение себя самого в каждом из осколков, в каждом обломке из всех вероятных миров он остается один. Конец неизбежен. Игра всегда заканчивается. Одиночество всегда наступает. И всё это ощущается так правильно. Так и должно быть. Одинокий человек, сломленный в своей боли и заключенный в коробке собственного сознания, проводит последний эксперимент над самим собой. Ему плевать на вероятности любых исходов всех событий параллельных миров, потому что его разум — самый совершенный инструмент из всех существовавших, разлетается на тысячи осколков. Их уже не собрать. Не склеить. Нет никаких шансов по-настоящему прожить и прочувствовать те несбыточные моменты, которые возникают из ухмыляющейся темноты его окислившегося и помутненного рассудка. Под закрытыми веками мельтешат неугомонные серебряные звезды. Они соединяются в созвездия и отдаляются, теряя четкие контуры своих очертаний, до тех пор пока не сливаются в искрящийся огненный шар, обволакивающий его оболочку. В полной оглушающей тишине, он ощущает только чистый ничем не разбавленный кайф катаклизмического процесса. Он поглощен вспышкой, которая отзывается внутри. Шерлок не может её увидеть, но он чувствует тепло внутри солнечного сплетения. Всё тело светится изнутри, увеличивая яркость на десяток звездных величин. Световой поток подхватывает его ласково, удерживая на весу, а вокруг, где-то высоко над головой продолжают вращаться черные точки потухших светил. Всё тело утопает в зелени, увенчанной желтыми соцветиями и острыми лепестками. Шерлок пытается вновь оторваться от земли, но обнаруживает, что его конечности всё сильнее путаются в листьях ослепительно желтых подсолнухов. Бескрайнее улыбающееся поле простирается вперед на тысячи километров, и он уже не хочет покидать его никогда. Лепестки желтых цветков опадают, ветер подхватывает их в полёте и плавно кружит в медленном вальсе. Последним отрывается самый упрямый лепесток, искрящийся золотом в карминовых лучах заката, и опускается прямо на нос Шерлоку. Ему щекотно, хочется сдуть этот лепесток, но вокруг больше нет ничего яркого, а веки не хотят открываться. Тяжёлая крышка коробки внезапно открывается с громким щелчком. Темнота наполняется приглушенным холодным светом и начинает приобретать очертания потолка с длинными лампами. Перед глазами всё плывет. Кажется, Шерлок вновь начинает ощущать каждую клеточку своего тела. Он пробует пошевелить пальцами, и онемевшие конечности с трудом слушаются своего хозяина, нехотя преодолевая свинцовую болезненную тяжесть. Веки снова закрываются, а в мыслях не крутятся тысячи формул и строки из учебника по квантовой теории. Нет никаких звезд, полей с подсолнухами и тело больше не расщепляется на мельчайшие частицы. Шерлок способен различить тихий писк каких-то приборов и резкий больничный запах. Получается, что эксперимент завершён. И он, что… выжил? Каким-то невероятным образом ему удалось обыграть теорию вероятности, повернув бесконечную часовую стрелку в свою пользу. И пока он блуждал среди неизвестных и переменных, пытаясь не растерять ни один свой отделившийся атом, его наблюдатель также находился в неизвестности, не представляя, каким будет исход. Шерлок Холмс снова перевернул правила игры, оказавшись подопытным в собственном эксперименте с реальностью. А это значит лишь то, что теперь он может вновь открыть глаза… И столкнуться с тяжёлым взглядом Джона. На нем помятая рубашка с пятнами кофе, а меж бровей залегла глубокая складка. Всё его тело напряжено, он мигом выпрямляется, словно струна, и трёт правой рукой переносицу, издав вздох… облегчения? Тревога Джона пропитывает всю атмосферу небольшой одиночной палаты, а вместе с ней просачивается и подавляемая злость. О, Джон ещё как злится. И пока эта смесь тревоги, страха, ожидания и злости не обрушилась на него лавиной, Шерлок хочет вновь прикинуться, что без сознания. — О чём ты думал? — эти слова застигают Шерлока врасплох. И как бы сильно он ни хотел избежать этого разговора, он готов выслушать все упрёки и обвинения в свой адрес, ведь не важно, что именно говорит Джон, и как сильно он сейчас зол, главное — что сейчас он сидит в кресле для посетителей сбоку кровати. И смотрит на него. Внутри растекается тёплое чувство облегчения, потому что самым разрушительным для Шерлока стало бы очнуться в одиночестве. Снова. И просто от присутствия Джона здесь, совсем рядом, становится легче, несмотря на то, что по ощущениям мозг у Шерлока раскалывается изнутри на мелкие крошки, а приглушенный вечерний свет кажется чересчур ярким и болезненным. По телу пробегает неконтролируемая волна дрожи, ему хочется натянуть одеяло на голову, свернувшись в позе эмбриона, и игнорировать навязчивую раздражающую реальность. Но он не делает этого, потому что он в порядке, он должен показать Джону всеми возможными способами, что ничего не произошло, и он в норме. И всё, что ему остаётся, это лишь надеяться на то, что многомировая интерпретация не верна, ведь тогда следует, что бессмертный наблюдатель рано или поздно пройдет все состояния, в том числе и те, в которых он будет испытывать непереносимые страдания. А меньше всего на свете Шерлок хочет, чтобы Джон снова страдал из-за него, поэтому он будет в порядке. Ради Джона. — Шерлок! Ты вообще меня слышишь? — Джон говорит сквозь зубы, пытаясь не перейти на крик. — Я вообще-то с тобой разговариваю, чёрт побери, поэтому будь добр, обрати внимание. И ты, мать твою, сейчас никуда от меня не сбежишь, поэтому даже не думай отключаться или уходить в Чертоги. Уголки губ Шерлока трогает мимолётная улыбка. Нет, он уже не под кайфом, просто действительно рад вернуться из своего путешествия — трипа. — Я не буду спрашивать тебя, сколько ты принял, мне, мать твою, достаточно лишь приблизительного списка всей той дряни, которой ты успел ширнуться, что смогли выявить по анализам, — голос Джона срывается на хрип. Он нервно сжимает и разжимает правую кисть, и Шерлок прекрасно знает, что это значит. — Нет, Шерлок, серьезно?! Скажи мне, какого хрена. Какая гениальная идея посетила твой мозг, что ты решил принять вообще всё, что гарантированно может вызвать передозировку? — Я… — Шерлок прочищает охрипшее горло. Он что, кричал? — Джон, это был эксперимент. — Да что ты? Серьёзно? — Брови взлетают вверх, и Джон начинает истерически смеяться. — Какой нахер эксперимент? Ты, Шерлок, человек. Не машина, не подопытный образец. Ты гениальный консультирующий детектив, квалифицированный химик к тому же, и ты сейчас говоришь мне про какой-то эксперимент с наркотиками! — Ты не понимаешь, так было нужно. Это всё было не просто так, у меня нет зависимости, и ты прекрасно об этом знаешь. Я всё просчитал. — Это невозможно просчитать! Смешать кокаин и несколько видов опиатов — это, по-твоему, просчитать? Это называется добровольно пойти на смерть, о чём ты только думал? Если тебе настолько плевать на себя, то ты мог бы хоть на минутку задуматься о том, каково будет мне — найти твоё бездыханное тело в нашей квартире, чёртов ты идиот! — Джон резко поднимается с кресла и, запуская руку в отросшие волосы, начинает ходить из угла в угол. — Джон, я не хотел, правда. Но это был единственный способ унять боль, — ему хочется сбежать, спрятаться, лишь бы не видеть эту гримасу страданий на лице Джона. Он снова чуть не облажался. Он снова чуть не потерял Джона. И он боится даже представить, что Джон покинет его, потому что Шерлок снова не принёс ничего в его жизнь, кроме боли и разрушения. Какой смысл светилу существовать без своего спутника? Это всегда только взаимное притяжение, нескончаемый ход вращающихся друг с другом небесных тел. Звенящая тишина заполняет пространство, и только мерный шум приборов выдает реальность происходящего. Шерлок зажмуривается, понимая, что не в силах смотреть на удаляющуюся спину Джона, который несомненно должен уйти. И лучше продолжить путешествовать по множественным мирам и выдуманным вселенным, чем остаться вне эксперимента в одиночестве. Он не считает секунды, которые тянутся бесконечно долго. Он просто ждёт, затаив дыхание. Но самому страшному не суждено произойти. Облегчение накатывает в тот момент, когда под тяжестью Джона прогибается край матраса, а затем тёплая ладонь ложится Шерлоку на грудь поверх одеяла. — Эй, я здесь, — Джон снова смотрит на него тем самым взглядом, за который Шерлок из раза в раз готов умереть. Злость и отчаяние никуда не делись, но они медленно отходят на второй план. — Шерлок, я чертовски испугался. И я просто хочу знать ответ — почему в своей гениальной голове ты считаешь, что имеешь право на всё это, — он картинно вскидывает руки, описывая в воздухе невидимый полукруг. — Я контролировал дозировку. И у меня всё получилось, как видишь, — из-за дикой головной боли слова даются с трудом. — У тебя зависимость, Шерлок, сколько раз мы будем к этому возвращаться? — Джон пододвигается ближе на кровати, так, что Шерлок ощущает тепло его тела бедром. — Мы не должны к этому возвращаться. И ты не должен, Джон. Быть здесь. Я справлюсь, — ложь, и они оба прекрасно всё понимают. Джон наклоняется ближе, и Шерлок теперь может почувствовать его дыхание на своей коже. Тёплая ладонь легко гладит Шерлока по спутанным волосам, и он льнет к этому прикосновению, потому что сейчас это единственная возможность сконцентрироваться и не погрязнуть в липких ощущениях остаточного кайфа. — Я должен, и я здесь. С тобой. Где же мне ещё быть? — Голос Джона звучит спокойнее, и весь он, кажется вновь излучает уверенность и спокойствие, которые обволакивают ослабевшее тело Шерлока золотыми нитями. И это умиротворение ощущается по-настоящему правильно. — Я в норме, поэтому ты можешь пойти домой. К Мэри, — Шерлоку нелегко даются эти слова, но если он может отплатить Джону ответной заботой, то должен отпустить его. — К Мэри? Кто такая Мэри? Ты явно ещё под кайфом, — Джон с тревогой изучает Шерлока, продолжая гладить его по волосам. В воздухе повисает звенящая тишина.