Последний стук моего сердца.

Базаров Евгений Васильевич – нигилист, будущий врач, и просто крайне умный молодой человек. Он, сидя за столом с ювелирной точностью орудовал ланцетом, рассекая еще сыроватую, покрытую бородавками, темно-зеленую кожу самой обыкновенной озерной лягушки. Та уже давно издала свое последнее «ква» и теперь, лежа на столе, дожидалась еще более печального исхода для своего трупа, которому явно стоило ожидать похоронную церемонию, коя, скорее всего, будет проведена в мусорном ведре. Обычное земноводное, естественно не могло оценить чести быть умертвленным от руки врача, а вот Евгений оценить вклад этой бедной квакши в науку вполне мог, однако вскоре к этому животному интерес он потерял, ибо оно стало совсем непригодным для дальнейшего исследования, а желание завладеть даже самыми малейшими секретами натуры преодолевало лень, из-за чего лекарский сын нашел в себе силы подняться, собрать все необходимые вещи и отправиться на болото за новым материалом для изучения. Вечерело. Свиристель игриво насвистывала какую-то только одной ей понятную мелодию, солнце уже сделалось красным и окрашивало облака в нежно-розовый цвет, создавая приятную для глаз, невероятную картину. Сверчок лениво вел лапкой, подыгрывая в такт озорной птичке, а комары, словно флейтисты в оркестре, тонко звучали над ушами будущего доктора. На этот раз Евгений Васильевич не стал вплетать сюда крестьянских детей (которые были без ума от этого занятия) и пошел один к болоту, находившемуся неподалёку от усадьбы. Дел было буквально на десять минут, однако, видимо сегодня явно неудачный день. Быть не может! Вечером, и ни одной лягушки, на секунду в сознании Базарова промелькнула мысль: неужто всех вскрыл? Но быстро опровергнув данную теорию, направился к воде, с целью поискать квакш в камышах и высокой траве. Разведя в сторону растения, взору предстала необычная лягушка: каштанового цвета кожа с крупными бугорками, необычайно громкое кваканье, желтая полоса вдоль спины, неужто камышовая жаба? Не теряя времени, Евгений попытался схватить ее, однако та прытко увернулась и скользнула в воду, но разве можно упускать столь ценный экземпляр? Рука его полезла следом и быстро настигла плохо плавающее животное. Разве подобные водятся в этой местности? Насколько помнил Базаров такие обитают только в где-то в Европе, неужто способна Русь-матушка породить такое чудо? Впрочем, размышлять нечего, и врачеватель решил, что вскрытие лягушки проведет лишь после того, как доложит о находке отцу, который, выпив свой вечерний кофе, наверняка лег спать. Да и сам сын врача хотел вздремнуть. Поэтому дома он посадил жабу в банку с высокими стенками, чтобы избежать ее возможный побег и затушил лампаду. Утро выдалось солнечным, за окном уже во всю кричали петухи, а лучи раннего солнца сквозь старые занавески освещали внутреннее скромное убранство комнаты. Стоило Базарову лениво разлепить глаза, как удивление сковало мышцы. Он пригляделся еще раз, поморщился, протер глаза руками, а картина перед ним все та же: темноволосый, смуглый молодой человек, закинув ноги на невысокое деревянное подножие, читал позавчерашнюю газетенку. А главное – он был совсем без одежды! Выражение его лица Евгений видеть не мог, лишь догадывался с какой важностью этот незнакомец перебирает листы. Но только ужас прошел, наступило недоумение, а после осознания и настоящая радость, что никакой это не незнакомец, а давний приятель и возлюбленный, повидать которого все никак не получалось – Аркадий Кирсанов. — Аркаша? Ты как тут… из лягушки вылез что ли? – несмотря на то, что почти в любой ситуации лекарский сын старался выражаться без лишних эмоций, сейчас это сделать не получалось, слова путались уже в голове, сказать их не выходило, поэтому все, что мог Базаров, это пялиться на улыбающееся лицо Кирсанова. — Хочешь я послушаю стук твоего сердца? — Аркадий, я не понимаю тебя от слова «совсем» … – произнес Базаров, человек обычно невпечатлительный, да и в принципе, малоговорящий, он открыл рот и хотел было продолжить свою речь, но Кирсанов не дал, приблизившись вплотную он тесно прижался своим телом к недоумевающему Евгению, который еще находился в утренней рубашке. Конечно, такое поведение человека, которого любишь столь страстно, могло лишь возбуждать. Лекарский сын не стал долго мучить себя, и уж тем более заставлять ждать Аркадия. Обвив руками его голову, Базаров медленно, но уверенно потянулся за поцелуем, а Кирсанов, естественно, отказаться уже не мог. Языки сливаются в жарком танце, переплетаются друг с другом так, будто сейчас свяжут собою гордиев узел, углублять поцелуй уже некуда, поэтому в ход вступают руки, губы отодвигаются друг от друг, горячие пальцы Аркадия проникают под рубашку вырисовывают на спине узоры, а затем спускаются ниже, пробираются под нижнее белье, Базаров громко выдыхает, а Кирсанов и не думает прекращать, одна из его ладоней мягко сжимает лекарское бедро, а свободная проводит по щеке с колючими бакенбардами. Евгений с трудом выдавливает из себя слова: — Аркаша, вы прямо узурпатор моего сердца, и я правда не прочь дать вам послушать его биение. – и вновь множество букв, сливающихся в звуки… неужто сам Базаров способен на такое количество слов? — Тогда… – Кирсанов нежно прильнул ухом к груди Евгения и… *** Отец отлип от груди сына, убедившись, что его сердце перестало стучать. Пробудиться Евгению уже не было суждено. После последней встречи с Анной Сергеевной и еще живым Базаровым прошла целая ночь, наполненная большим количеством бреда, страданий и неясных снов, сюжеты которых вряд ли когда-нибудь пришли в голову лекарскому сыну при жизни.