Разукрась мои воспоминания

      Сколько по-вашему стоит человеческая жизнь?       «Я бы продал её за гроши..,» — ответил бы наивный и глупый мальчишка, живущий с мамой, обычный ученик средней школы, которого все дразнят прозвищем «никчёмный Тсуна». Никогда ничего из себя не представлял, зато всегда и везде, в любой ситуации, оправдывал своё прозвище, будто оно было дано ему с рождения. На табличке в роддоме рядом с именем было высечено, чтобы родители не возлагали слишком больших надежд на сына. Он их не оправдает, как бы не старался. А нужно ли ему стараться? Неужели с детства ребёнку в голову вбили что-то настолько омерзительное?       «Она бесценна!» — возразила бы более старшая версия всё того же никчёмного ребёнка. Выросла, поменялась. Точнее, нет, он этого не хотел, у него просто не спрашивали, поменяли, будто он кукла с прилавка, которую никто не хочет покупать. Не спросили разрешения, а сломали, перешили, переделали и снова поставили на тот же стенд. Только теперь купили и приняли. Сначала один, потом второй, третий, четвёртый… Люди тянулись один за другим непробивной очередью, длинной, от центра города до самой далёкой опушки леса. А может ещё дальше. Они полюбили его таким, вытащили из омута самокопания, отмыли от грязной противной тины «никчемности» и дали почувствовать себя нужным.       «Секунд тридцать,» — поразила бы ответом совсем взрослая версия. На этот раз сломал не кто-то, изменения нашли по собственному желанию, если бы вы смогли назвать рвение выжить именно так. Может быть, он бы и не стал таким, но обстоятельства не позволили, люди вокруг не позволили, чувство ответственности за них не позволило. Его не спрашивали — он сам делал то, что считал нужным. В конце концов, хочешь жить — умей вертеться, а когда за тобой идут дорогие и любимые люди — вертеться придётся с такой силой и решимостью, что только в конце осознаёшь кем стал. Тем ли, кого хотела видеть в своём ребёнке мама, чтобы потом гордиться им? Тем ли, кого жестокими, но действенными тренировками воспитывал Реборн? Тем ли, на кого положились близкие и сломленные жизнью друзья? Тем ли, кого взлюбила даже Система Три-Ни-Сетте?       Ответ один: да. Он сделал всё для этого.       А сколько человеческая жизнь стоит по-твоему?       «По крайней мере, одной смерти,» — задумчиво хмыкнет, смеясь в душе с собственной глупой формулировки, парень не старше второй версии, но и не младше первой, застрявший в периоде времени между ними. Да вот только старше он всех их вместе взятых, хоть на вид и не скажешь. Сейчас он бы сам себе не поверил, если бы интуиция не била благим матом о том, что происходит что-то невероятное. Но понять это можно было и без её громкого трезвона, всё же не каждый день ты сначала старческой усталой улыбкой успокаиваешь своих сыновей и маленькую дочурку, чтобы они помнили, что их отец умер счастливым, а потом оказываешься в теле какого-то неизвестного тебе парня.       «Неизвестным» назвать его не повернулся язык. Тсунаёши знал его. Конечно, предпочёл бы забыть о печальной судьбе бедного ребёнка, наконец умереть, отжив и отстрадав своё, но теперь его не спрашивали, а ставили перед фактом.       Теперь это твоё тело и твоя жизнь.       Представление того, что эту фразу проговаривали с хищной довольной улыбкой, заставило поёжиться. Савада пережил многое, повидал невозможное, а испытал тягостное, бьющее по голове, рукам, ногам… Жгучее, неприятное. Но то, что происходит сейчас, не выходит описать ни одним словом.       Он снова жив. Молод и полон сил. Кто в здравом уме в такое поверит?       Медленно подняться в ванне заставило жутчайшее чувство голода. Красная, грязная вода отблёскивала от лампы в ванной и уже не выглядела такой уж грязной, скорее полной страданий. Тсунаёши ступил босыми ступнями на холодный кафель, ибо пачкать белый ковёр кровавыми следами не хотелось совсем: ему тут ещё убираться, а кровь отстирывается слишком долго. Спасибо многочисленному опыту в прошлом, что он знает об этом.       По ногам побежали мурашки от холода плитки, всё тело свело спазмом — Тсунаёши еле успел ухватиться за раковину, чтобы не рухнуть на пол кровавым месивом, — голова раскалывалась от воспоминаний. Пугающих, жестоких и очень печальных воспоминаний, от которых прошлого хозяина тела было лишь жаль. Чисто по-человечески.       Через пару секунд, когда мир вокруг перестал плыть перед глазами, Савада отшатнулся от раковины, подходя к зеркалу и рассматривая внимательным, цепким и натренерованным взглядом парня напротив. Высокая, жилистая фигура чем-то напоминала его в этом возрасте: те же карие глаза и черты лица, но различий было куда больше. Например, непослушные каштановые волосы, которые даже к старости не изменяли своей взъерошенности, сменились красивыми короткими волосами золотистого цвета. Правда казалось, что цвет выцвел, и из новой драгоценности превратился в потёртый антиквариат, который потерял свой блеск, но остался всё таким же неповторимым. А также самое заметное различие, от наличия которого даже Дечимо шумно сглотнул.       Шрамы.       Они были повсюду. Размеры от самых маленьких, больше похожих на мозоли, до огромных, хоть таких было и немного: один на спине, высеченный молнией, второй на правом плече, сделанный точно острым коротким лезвием (чужая память послушно подкинула картинку обычного ножа-бабочки в руках крайне знакомого мужчины), третий чуть ниже живота — череда выстрелов. Мелкие отметины же покрывали паутиной не только пальцы, ладони рук и верхнюю часть туловища, но и бёдра, икры… Даже на пояснице красовался крестообразный уродливый порез, до боли напоминавший цифру, что преследовала Тсунаёши всю жизнь. Римская цифра десять.       Тсунаёши знал, откуда эти шрамы, знал, по чьей вине невинное детское тело превратилось в плоть матёрого мафиози, от чего глубоко внутри закипала ярость, жгучая ненависть. Пламя хозяина тела, вытекая из самых глубин на такие сильные эмоции, будто ждало только этого, медленно кружилось вокруг. Воздух потяжелел, становясь настолько горячим, что обжигал уже давно не нежную кожу своими всполохами. Пламя танцевало, отбрасывая повсюду горячие искры, будто приглашало на танец. И Савада бы согласился, если бы не здравый смысл взрослого человека, который шептал «не сейчас, не здесь и не в таком состоянии». Пламя будто цыкнуло, разочаровываясь в отказе, но послушно вернулось обратно в своё убежище, наблюдая за всем происходящим оттуда и готовясь выйти наружу сильнейшим вихрем по одному только слову.       — Пламя… Сильное, — сделал вывод взрослый мужчина в теле молодого парня, наконец придя в себя. Теперь можно спокойно подумать обо всём… Но для начала стоит убраться, пока никто не заметил его слишком долгое принятие водных процедур.       Савада убрал слив из ванной, чтобы кровавая вода медленно стекла с белоснежной поверхности, на которой остались неприятные глазу разводы. Пришлось заново набрать немного воды, чтобы ополоснуть её и оставить лишь лёгкий розоватый оттенок повсюду: он бы хотел помыть её полностью, но самому срочно требовалось принятие ванны, ведь кровь с тела никуда не делась. Чистая только набранная прозрачная вода окрасилась красным почти сразу, так как кровь за время «отдыха» в ванной впиталась в тело. Пришлось менять воду ещё два раза, чтобы полностью отмыться. А после уже и убрать за собой.       Мысли вернулись в одну кучу только когда Тсунаёши вернулся в комнату. Ту, в которой жил ещё когда был совсем молод, когда его звали прозвищем «никчёмный», будто не знали его настоящего имени. Хотя эта комната отличалась от той своим порядком: не было разбросанных вещей на полу, не валялись пустые пачки от чипсов или бутылки с газировкой, даже учебники и тетрадки были разложены в ящиках стола. Видимо бывший хозяин тела был куда чистоплотнее его в таком юном возрасте. Открыв шкаф Савада обнаружил ту самую одежду, что в его мире всегда лежала на полу, она выглаженными аккуратными стопочками забивала собой все отделения.       Тсунаёши похвалил про себя мальчика и осторожно вытащил чистые нижнее бельё, кофту с длинными рукавами (в шкафу, видимо для того, чтобы скрывать многочисленные шрамы, совершенно не было одежды с короткими) и штаны, быстро нацепив их на себя. Вышло шумно и тяжело вздохнуть, когда все первоочерёдные дела были сделаны и последнее, что осталось — это продумать все свои следующие шаги. В такой ситуации лучше не недооценивать будущие события, ведь мир этот может отличаться не только количеством детей в семье Савад. Тсунаёши упал на мягкую кровать, с наслаждением ощущая прохладные простыни, что помогли немного взбодриться.       Он находится в теле Савады Та́ро — всегда серьёзного мальчика-отличника с лицом, выражающим полное безразличие к окружающим его людям. Достаточно красивого, учитывая личный фан-клуб в школе, и очень бедного ребёнка. С детства подвергался животным тренировкам по прихоти отца, из-за которых и появилось такое количество шрамов на совсем ещё детском теле. Кроме тела, шрамы «украшали» и сердце: мать считала слишком взрослым мальчиком, поэтому отдавала свою любовь младшему сыну, радуя старшего только мимолётной утренней улыбкой и короткой благодарностью, в виде еле ощутимого поцелуя в щёку, когда он ходил в магазин за продуктами…       А младший брат… Тсунаёши Савада. Задрот, каких ещё поискать надо, двоечник с милой широкой улыбкой и прозвищем «никчёмный Тсуна». То есть, это буквально копия Дечимо в этой вселенной, что по внешности, что по характеру, но это на первый взгляд. Если верить воспоминанием Таро — Тсунаёши неплохой хакер, который залез туда, куда лезть не стоило. В мафию. И затянул туда же своих друзей, изобретателей Вонголы в его мире — Ирие Шоичи и Спаннера. Отец с Тимотео на пару утверждали, что младший Савада не обладает пламенем и является обычным гражданским, да вот только сам Таро не раз чувствовал от брата всполохи Неба. И не обычного, а, так называемого, «Истинного Неба».       В его вселенной такого понятия и в помине не существовало, а тут это широко известный термин, которым обозначают особо редкий вид Небесного пламени, при котором гармонию можно назвать абсолютной. Обладатель столь необычного дара притягивает к себе не только своих Хранителей, но и всех остальных пламенных, включая даже таких как он. Иногда на дружелюбие «истинных» реагируют и гражданские, что особенно необычно. Постепенно понимая подобные нюансы, что различали два мира, в голове Тсунаёши пазл начал складываться в одну картину: воспоминания Таро пришли совершенно не постепенно, а резко накрыли огромной волной из-за чего многие факты путались, но теперь медленно получалось раскладывать новую информацию по полочкам.       Наследником на место Десятого Вонголы был назначен старший сын, из-за чего отец и тренировал парня с ранних лет, совершенно не воспринимая его возраст как причину для смягчения упражнений. Именно к Таро пришёл Реборн в качестве репетитора — от упоминания этого имени в сердце больно кольнуло, но Тсунаёши быстро спохватился и спрятал собственные чувства, — и именно у Таро был тот же набор Хранителей, что и у него в родном мире… Но, в отличие от его вселенной, большая часть из них в этой перешла на сторону младшего брата, уж слишком быстро купившись на его преувеличенные факты их семейной жизни и ложные обещания, что всё обязательно будет хорошо, мафия это не так страшно… Всё же между ним и этим Тсунаёши было ещё одно существенное различие — этот прямо рвался на место Босса, будто не понимал всю опасность этой должности. Хотел быть важным для кого-то? Или для себя? Основываясь на одних воспоминаниях вывод не сделаешь, всё же кроме них передалось и чужое мнение. И, как считал Таро, младший Савада просто не понимал, во что ввязывается, видел всю жизнь мафиози на поверхности.       В итоге, если обобщать, картина вырисовывалась неприятная. Таро пережил ужасные тренировки отца, назвать которого так уже не поворачивался язык, а после возвращения домой от него отвернулась родная мать и любимый младший брат. Мальчик понадеялся на то, что хотя бы Хранители будут ценить его, но с самого начала не получилось завоевать их расположения из-за плохой социальной адаптированности. Понять Таро можно — всё же если с детства видишь одни тренировки, то и с людьми общаться не научишься по щелчку пальца. В итоге друзья после битвы в Кокуё-Ленде предпочли более искреннего и «живого» младшего брата и Истинное Небо. После на его сторону встал и Реборн (хоть в это совсем не верил уже взрослый Тсунаёши, который понимал, что за лицом ребёнка прячется зрелый мужчина... Или неужели влияние Истинного Неба настолько велико.) С раннего возраста на детские плечи положили тяжёлую ношу в виде Вонголы, все от него отвернулись из-за недопонимания и вполне очевидно, что единственным выходом для неокрепшего мозга было самоубийство.       — Ситуация плачевная… — пробубнил под нос Тсунаёши, запуская пальцы в волосы. Было непривычно от ощущения гладких послушных волос после его гнезда в родном мире.       Дальнейшие размышления прервал урчащий звук из живота, который видимо решил напомнить о том, что человеку для здорового поддержания жизни нужно хорошо питаться. Тсунаёши нехотя встал с мягкой кровати и осмотрелся в комнате, надеясь найти что-то съестное. Но, как и ожидалось, чистоплотность Таро не дала ему оставить какие-то объедки в комнате. Идти на кухню не хотелось от слова совсем, ибо там сидел его младший брат с несколькими «своими» Хранителями и Реборном, судя по воспоминаниям бывшего хозяина тела, который перед своей смертью решил проверить дом. Тсунаёши понимал, что выйдя в свет он должен играть роль Таро, так как не Хранители, но Реборн уж точно заметит странное поведение ученика. Но Савада не знал, сможет ли, ведь там сидят не какие-то незнакомые люди, а его семья в том мире, самые близкие и родные… Те, кто оставили своё Небо слишком рано.       Он серьёзно задумывался над тем, как бы не расплакаться при виде их лиц, хоть и помолодевших не на один десяток… Он скучал. Безумно скучал. Каждая смерть Хранителя заставляла полностью зарыться в работу, иногда забывая просто поесть. Сердце беспрерывно билось бешенным ритмом, мозг закидывал теми приятными воспоминаниями, что со временем отзывались только болью. С каждой смертью друга будто уходила его собственная жизнь, а сейчас… Они живы. Снова улыбаются невинным юношеским временам, ещё не познав вкус крови.       Как же Тсунаёши когда-то хотел оградить их и себя от мира мафии, но этому не суждено было сбыться. За них решили всё с самого рождения, не спрашивали мнения обычных детей, которым не повезло родиться потомками Первого поколения Вонголы. Поэтому в один момент Савада решил, что хоть спасти их от преступного мира не получилось, он станет для каждого тёплым уголочком, который пригреет, подставит плечо и прикроет спину, даст любимый напиток и выслушает любые жалобы… Он принимал их любыми. Также как и они его. Они были семьёй.       — Были?       Мысль промелькнула в голове и будто выбила землю из-под ног. Нет, они были, есть и будут семьёй. Даже… В этом мире. Да, возможно ребята уже не такие, какими Тсунаёши их помнит, может они выбрали младшего брата, но он чувствует эти тонкие, почти исчезнувшие, но всё ещё существующие нити, что связывают его пламя Неба и их атрибуты.       Тсунаёши поправил чуть влажные волосы и направился к выходу из комнаты. Ну уж нет, он так просто не сдастся. Ни в том, ни в этом, ни в любом другом мире.       Дверь с лёгким скрипом открылась и Савада переступил порог.       Они его Хранители, его семья. Хоть сто раз они ненавидят его, но Тсунаёши знает, кто они, через что прошли, что скрывают и чего хотят больше всего на свете. Понимания.       Половицы скрипели под ногами, когда Тсунаёши спускался по лестнице на первый этаж.       Он когда-то так долго добивался их доверия и ни за что не поверит, что Тсунаёши этого мира получил это расположение таким же способом. Савада уверен, что этот мальчишка не понимает, во что лезет и теперь он не позволит человеку, который всё это время поступал из зависти к старшему брату, встать на такое важное место. В жизни его Хранителей и в жизни Вонголы.       — Не просто же так тебя сюда отправили, Савада Тсунаёши?       Дечимо тихо вздохнул, вслушиваясь в знакомые голоса. Он готовился перед тем, как войти в свою новую жизнь и взглянуть в чужие здесь, но такие родные там лица. Удалось успокоиться через пару секунд и ноги сами двинулись с места, поворачивая на кухню.