Серебро с привкусом железа

Внутри башни темно и холодно, слабый свет исходит лишь из маленьких окошек-арок, расположенных по кругу высоко вверху. Но даже без света заметно поблескивающую влагой серую каменную кладку. Судя по всему, вечереет. Тэхён чувствует это, а потому несколько раз судорожно дергается, отчего серебряные кандалы больно впиваются в кожу на запястьях и лодыжках. Запах собственной крови растекается по башне, словно туман. Вампир резко втягивает его, будто бы пытаясь вернуть. Силы ему еще пригодятся. Издали он слышит знакомую до боли тяжелую поступь, размеренную и четкую, как секундомер. Человек не торопится, останавливается перекинуться с подчиненными парой дежурных фраз, а с кладовщиком даже травит анекдоты. Такие же бородатые, как и сам старик-кладовщик. Тэхён даже жалеет, что не может притупить свой чуткий, нежный слух, чтобы не слышать ненавистный ему голос, эти раскатистые, самоуверенные нотки. Спустя несколько мгновений металлическая дверь все же распахивается, являя его. Мучитель Тэхёна, его личный каратель, безжалостный экзекутор, Бог и Дьявол в одном лице, Хозяин и тот, от кого целиком и полностью зависит чужая жизнь. Похожая, по правде, лишь на жалкое влачение, никчемное существование. Глядя на деревянный крест, к которому прикован вампир, практически распят, словно самый настоящий грешник, Чонгук улыбается. Хищно, собственнически, совершенно безумно. Его жадный взгляд скользит по обнаженному бледному телу, прикрытому лишь какой-то тряпкой в грязных разводах, что только больше раззадоривает, заставляя желать скорее содрать ее, нежели прикрывает наготу. Мурлыкая себе под нос, мужчина неторопливо приближается к кресту, что подвешен на широких стальных цепях по центру башни. Его пальцы бегло проходятся по голубоватым венам на чужом теле, следуют от запястий к сердцу, давно небьющемуся. Он пачкается в крови нечисти, стекающей из под серебряных наручников к локтям, и делает это намеренно, оставляя на обескровленной коже свои смазанные отпечатки. Это походит на то, когда влюбленная парочка вырезает на стволе дерева свои имена, запечатлевая свою жалкую любовь в вечности. А еще кричит очевидней некуда: это мое, мое и только мое. Кровавые глаза нечисти смотрят со злобой и неприкрытой ненавистью, предупреждающее шипение исторгается из глотки. На большее сил не хватает. Чонгук ухмыляется. – Мой звереныш усвоил урок и больше не будет таким строптивым? – он тянется рукой вверх, чтобы зарыться пальцами в длинные светлые волосы. И тут же поспешно отнять ладонь, потому что острые ядовитые клыки едва не впиваются в предплечье. Тэхён жутко голоден и нетерпелив, притворно дружелюбный голос лишь сильнее раздражает его. – Больше не будешь нападать на служек? – продолжает допытываться Чонгук, пока обходит нечисть по кругу. Привычная ухмылка одним уголком губ на его лице сменяется недовольно сжатой челюстью, стоит только заметить крупные капли воды на чужом теле. А пошарив взглядом, он находит и небрежно откинутое на холодный пол полотенце в розовых разводах. Делает мысленную пометочку расквитаться. – Бедный мальчишка умер в ужасных муках, ведь ты разорвал ему всю глотку, проказник. – рука вновь поднимается, чтобы зарыться в волосы на затылке. Так и есть, тоже влажные. – Служки и так боятся к тебе заходить, а после убийства вообще наотрез отказываются. Ты ничего не ел уже несколько недель, хочешь и дальше так? – Нет! – рычит вампир и исступленно дергается, пытаясь обернуться. – Дай мне крови! – А ты будешь послушной нечистью, Тэхённи? Чонгук возвращается на свое место перед вампиром, чтобы тому не приходилось чуть ли не выворачивать шею и еще больше истязать кожу на запястьях и лодыжках в попытках дотянуться до своего мучителя. Снова этот издевательский, приторно сладкий тон, за которым не скрывается ничего, кроме грядущей боли. Тэхён прекрасно выучил, как бы он себя ни вел – слушался каждого слова и взгляда поднять на человека не смел или, наоборот, рычал и вырывался, – итог один: ему все равно придется сполна испить чашу страданий. – Если пообещаешь вести себя хорошо, мой звереныш, то получишь прекрасный подарок. – мучитель заглядывает в глаза снизу вверх, прикрываясь длинными темными ресницами. Несколько мгновений спустя, когда вампир затихает, полностью обращая на жалкого человечишку свое внимание, тот льнет ближе, прямо к неподвижной холодной груди, и, отодвинув в сторону легкую ткань, игриво обводит кончиком острого языка темную бусину соска. С наслаждение ловит легкую неконтролируемую дрожь в теле Тэхёна. О, Чонгук натренировал его так хорошо, что от одной лишь близости, даже когда он еще ничего толком не сделал, вампир весь трепещет. Ведь прекрасно знает, что ждет его дальше. – Хорошо. – все же выдыхает нечисть слабым голосом, а Чонгук давит в себе собственное ликование. Ослабленного, полуживого вампира обвести вокруг пальца оказалось проще простого. Мучитель умело ввел Тэхёна в заблуждение, заставив того поверить, что его долгожданный подарок это ничто иное как черные, непроницаемые пакеты с кровью, подогретые ровно до той температуры, которую любит вампир. Однако же… Снова издеваясь, Чонгук намеренно медлит. Неспешно снимает перекинутую через плечо холщовую сумку. До этого, чтобы не мешалась, она болталась за спиной, при каждом шаге шлепаясь о поясницу. Каратель в упор смотрит на вампира, стараясь не пропустить ни единой эмоции, упивается чужим отчаянным желанием поскорее впиться в мешок с кровью, за пару глотков осушить его досуха. Обычно во время приема пищи Чонгук спускает нечисть с цепи и садится в свое излюбленное кресло неподалеку, насмешливо наблюдая за тем, как Тэхён едва не захлебывается кровью от жадности, отчего она красными росчерками спускается по его груди вниз, впитываясь в ткань под торчащими тазовыми косточками. После пятого-шестого пакета вампир обычно притихает, сам подползает ближе, ластится к коленям своего хозяина, пачкая чужие брюки разводами крови и получая долгожданную ладонь в волосах, что чешет за ушком и треплет взлохмоченные волосы. Иногда, пребывая в особо хорошем расположении духа, Чонгук тянет звереныша к себе на колени, чтобы в очередной раз запятнаться в чьей-то крови, когда размазывает ее по чужим щекам своими теплыми губами, а после слизывает. Тэхён на такое больное уподобление себе обычно недобро рычит, потому что выглядит это, как минимум, глупо, а как максимум, пугающе. Ведь Чонгук, чей рот перепачкан в корочках засохшей крови, а глаза безумно сверкают, как никогда похож на поехавшего маньяка. Впрочем, кем еще может являться человек, что запирает свою жертву в башне, полностью подчиняя ее жизнь собственной воле? Мучитель, наконец, извлекает свой подарок из сумки на свет божий. Сытая улыбка выползает на его лицо, стоит только узреть, как глаза Тэхёна испуганно расширяются, отчего вертикальные кошачьи зрачки расползаются по золотистой радужке в стороны, а рот ощеривается вытянувшимися клыками. Вампир не то шипит, не то рычит, и вновь принимается вырываться из своих оков, походя на одержимого демоном. Чонгук же, не обращая внимание на этот совершенно бесплодный припадок, с нежностью глядит на свой подарок и любовно оглаживает прохладный металл кончиками пальцев. Отзывается ворчливо: – Между прочим, чтобы выковать его, мне потребовалось отвлечь от дел нашего кузнеца, а ты сам прекрасно знаешь, как Юнги ненавидит дополнительную работу. Поэтому, будь добр, хотя бы постарайся изобразить радость на своем перекошенном личике. Я все-таки для тебя старался, чтобы не было так одиноко в мое длительное отсутствие. Однако вампир продолжает вести себя так, будто его заживо сжигают на костре подобно ведьме, поэтому Чонгук недовольно цокает. Через несколько минут и вовсе ярость охватывает его. Она застилает собой глаза, кровавая пелена, поэтому каратель хватается за тяжелый крест и тянет на себя, отчего цепи гремят под потолком. Деревянная махина с грохотом ударяется об пол нижним концом и заваливается вперед. Цепи натягиваются, крест дергается. Вместе с ним дергается и Тэхён, что теперь оказывается не на полметра выше своего мучителя, а болтается где-то на уровне чужой груди. В ушах звенит, суставы в плечах ломит из-за неудобного положения, перед глазами на мгновение плывет. Хотя даже когда проясняется, собственные волосы лезут в глаза, закрывая половину обзора. Впрочем, свой подарок вампир видит четче некуда, ведь Чонгук пихает его прямо под нос, когда хвастается навыками кузнеца. – Практически полная копия, сам бы не отличил. И это при том, что Юнги делал его, основываясь только на словесном описании. Ну как, нравится? Тэхён проходится языком по нижней губе, разодранной своими же клыками до крови, и вновь шипит. Серебро, что поблескивает в тусклом свете, красивое и смертельно опасное, манит собою, словно магнит. Его взгляд скользит по стволу, невольно отмечая, как искусно выполнены каждая венка и каждая складочка кожи. Ухмыляясь, Чонгук окольцовывает пальцами серебряный член, точную копию его собственного, делает несколько быстрых движений, после перетекая на такие же серебряные яйца. Неловко вспоминать, но Юнги сам его чуть на этот хуй не насадил, пока, плюясь и матерясь на чем свет стоит, объяснял всем любопытным такое необычное для их круга изделие. Похоже, смешки и перешептывания за его спиной будут раздаваться еще долго… Впрочем, Чонгуку до страданий кузнеца сейчас нет абсолютно никакого дела. Гораздо больше его интересует личный кровопийца, что начинает шипеть лишь громче, стоит только брюнету приблизить серебряный член к его лицу. – Неужели не нравится? – вновь притворные эмоции, на этот раз обида и разочарование. – Ни за что не поверю! Ведь ты как шлюха обожаешь мой член, всегда так громко стонешь и сам насаживаешься. Так почему же твое лице не сияет от радости, когда у тебя есть сразу два твоих обожаемых члена? Чонгук тянется свободной рукой к застежкам на плечах, и длинный меховой плащ с шуршанием оседает на пол. Пинком брюнет отправляет его к стене, следом отшвыривая и сумку, после поводит широкими плечами. Плащ тяжелый, и от него всегда начинает ныть спина, поэтому приходится часто разминать мышцы. Следом каратель тянется к молнии на брюках. Не успевает даже коснуться замка, как Тэхён вновь приходит в движение. – Нет, пожалуйста! Не надо! Не делай этого… Чонгук делает вид, что занят раздумьями, пока, опустив голову, созерцает собственную ширинку. На самом же деле он позволяет себе мимолетно проявить свои истинные эмоции – удовольствие от того, что Тэхён следует его четко продуманному плану. Звереныш так предсказуем, что порой с ним совсем не интересно играть… – О, не волнуйся, мой маленький. Я не буду использовать их оба сразу. – приблизившись, ласково утешает брюнет. Его ладонь бережно касается холодной щеки, аккуратно поглаживая, пока взгляд улавливает, как в чужих глазах от испуга собирается влага. – Не в этот раз, следующий. – обещает с улыбкой горячим шепотом. Вампир от этого весь дергается. Чонгук без труда раскусил его потрясающее актерство мастерство, ведь не он один здесь вечно притворствует в своих эмоциях, и, похоже, нечисть жутко раздражает, что его маленький спектакль с бутафорскими слезами не удался. Даже красные прожилки появились на белках глаз. Мучитель решает больше не показывать свою недюжинную силу, приобретенную за долгие годы в этой дыре, а потому подходит к рычагу в полу возле стены. Проворачивает ручку колеса несколько раз, отчего мышцы играют на руках, а крест сначала медленно наклоняется назад, а затем приобретает горизонтальное положение. Тэхён во время манипуляций шипит, потому что цепи на кандалах, более тонкие, чем те, что удерживают крест, но все еще достаточно массивные, чтобы удержать нечисть на месте, вновь натягиваются и широкие браслеты болезненно жгут и так обожженную, покрасневшую кожу. Тряпка на бедрах ни черта не прикрывает, от его елозаний и вовсе только задирается, поэтому вампир сводит чуть согнутые коленки вместе. Мучитель на это лишь усмехается, потому что в нечисти все еще есть чувство стыда даже несмотря на то, что брюнет видел его обнаженным и раздевал сам бесчисленное множество раз. Чонгук неспешно обходит свою жертву по кругу несколько раз, словно раздумывая, как лучше подступиться, с какой стороны. Тэхён все это время не спускает с него немигающего взгляда. Выглядит пугающе, особенно если учесть, что практически все белки глаз покрылись кровавой сеткой, отчего янтарная радужка засияла еще ярче. Из-за этого он напоминает до ужаса жуткого демона. Мучитель же неожиданно думает о том, причиной какой жестокой иронии стал. Обычно ведь как: вампир – стремительный, безжалостный охотник, что может загонять жертву до полусмерти, жаждая отведать ее горячей крови, приправленной страхом и отчаянием. А тут вот как приключилось – этой жертвой стал сам Тэхён, былой охотник. Чонгук хорошо помнит, как заприметил его впервые. Худющего, патлатого, всего перемазанного в крови и облаченного в слишком легкую для их края одежду. Оголодавший вампир кидался на всех без разбору и умудрялся перегрызать нерасторопным служкам глотки даже будучи запертым в клетке с толстыми прутьями. И брюнет бы безразлично прошел мимо, в их темницах такой нечисти навалом, пополнение каждый день, ведь их дозорная крепость – единственная на многие мили вокруг, непреодолимой каменной стеной возвышающаяся над скалистым плато, если бы не два но. Первое: жизнь на отшибе Вселенной абсолютно безрадостная и унылая, вокруг только безжизненные серые просторы, постоянные ветры и колючий снег. А еще одни и те же заросшие, небритые рожи вокруг, от каждой из которых начало тошнить спустя месяц, как совсем неопытный и зеленый Чонгук прибыл в эти места с благородной целью. Он хотел быть храбрым и сильным защитником, что сторожит покой Вселенной от исчадий, прибывающих из Бреши. Представлял, что будет бороться с чудовищными порождениями другого мира, а по вечерам травить с собратьями байки возле костра, когда литровая кружка пива приятной тяжестью оттягивает руку. На деле же все, чем по первости занимался Чонгук – это час за часом вглядывался в горизонт слезящимися от ветра глазами, изредка унылым кличем оповещая дозорных на башнях, чтобы те выстрелили своими лазерными пушками в нечисть далеко внизу. Такой уклад жизни опостылел очень скоро. И даже вернуться на родную планету было нельзя – Дозор возле Бреши был билетом в один конец. Всех новеньких корабль Империи по одиночке спускал в капсулах, никогда не приземляясь на поверхность. Поэтому Чонгук прекрасно понимал тех, кто находил отдушину в мучениях над нежитью. Ведь их жизнь совсем лишена хорошеньких девушек с их упругими грудями и аппетитными задницами, а долбить кулак вечно не будешь. Брюнет, на самом деле, такого поведения собратьев не понимал, чужие похабные истории и вовсе старался пропускать мимо ушей. Однако в один день, до ужаса похожий на все остальные, перестал быть исключением из правил. Как же им быть-то, если Намджун, правая рука и верный помощник, чуть ли не каждый вечер бахвалится россказнями о том, до чего же приятно снимать стресс, отыгрываясь на нечисти. Тут неволей все же станешь присматриваться к заключенным, а те, как назло, на любой вкус и цвет, и женского пола, и мужского, и различных других, с хвостами, с когтями, с крыльями или заостренными ушами. Рычат, скалятся, если умеют разговаривать, то покрывают дозорных на чем свет стоит всем известными им языками. Те же, что поумнее, сами прыгают в постель, чтобы хоть ненадолго иметь возможность выбраться из тесной клетки, почувствовать свободу, снять с себя тяжелые оковы. И даже, может быть, попробовать улизнуть из чужой опочивальни. – А этот что? Живой вообще? – интересуется Чонгук у одного из собратьев, указывая на недвигающуюся, едва различимую в полутьме фигуру, что сидит в углу скрючившись и отвернувшись к стенке. – Если нет, то чего место занимает? Отдать на корм остальным, да и дело с концом. – Да нет, живой он. – с ленцой тянет подошедший охранник и проходится острием длинного копья по решетке, вызывая гулкий звон и усилившийся общий гомон – заключенные от громкого звука приходят в раздражение. Чонгук только моргнуть успевает, как бледная рука с острыми когтями высовывается из-за решетки и крепкой хваткой вцепляется прямо в лезвие копья, с силой притягивая на себя. Вторая рука вгрызается в нескрытую одеждой шею охранника, которого всего секунду назад приложили башкой о прутья решетки. Из разорванной глотки пузырится кровь, заливая все вокруг, а нечисть брезгливо отшвыривает труп в сторону. Чонгук смотрит в чужие глаза и не может взгляда отвести. У вампира янтарные глаза светятся в темноте, белки совсем красные, кровавые. Не разрывая зрительного контакта, он неспешно принимается облизывать чужую кровь с пальцев. Смакует, наслаждается. И ведет себя так, будто это не он всего несколько мгновений назад убил человека. – Хочу есть. – низким рокотом изрекает нечисть. А у Чонгука мурашки по коже бегут, потому что вампир, черт возьми, пугающе притягательный. Это тот самый, худющий и патлатый, которого брюнет заприметил долгое время назад. Множество раз ему приходилось выслушивать стенания собратьем и служек о том, что этот безумный потрошитель кидается на всех без разбору. По крайней мере, двадцать человек стали его жертвами. Хотя если взглянуть под ноги, выходит даже, что уже двадцать один. – Прибери все здесь, избавься от трупа. – говорит Чонгук второму охраннику, что только-только подоспел на шум и сейчас замер с круглыми глазами. – А этого, – он кивает на вновь отвернувшегося к стене вампира, – переправь в Северную башню. Охранник переводит взгляд с лужи крови на полу на Чонгука, и по его взгляду тот понимает, как мужчине дороги и это место, и взбесившаяся нечисть, и сам Чонгук с его приказами. Однако ничего вслух возразить не может – статус не позволяет, он ведь всего лишь обычный охранник, тогда как перед ним один из Старших Братьев, чей чин практически самый высокий в Дозоре. Этот же чин, к слову, позволяет Чонгуку выделить в свое распоряжение одну из башен, расположенных вокруг крепости в два круга. Конкретно эта, куда вскоре в клетке переносят разъяренного вампира, предназначается для пыток. Жестоких, кровавых, мучительных и таких сладких истязаний, благодаря которым от нечисти можно узнать все ответы. Но Чонгук укрывает Тэхёна в башне вовсе не для пыток. Просто так получилось, что его взгляд прикипел к самому неуправляемому в крепости существу, а вместе с ним проснулся и интерес подчинить нечисть себе, обуздать чужой нрав. Хотя нужно отметить, что в сравнении с полчищами арахнидов и прочими многолапыми демонами, вампир оказался довольно-таки симпатичным (пресловутое второе но), особенно после того, как служки несколько раз обдали его водой из ведра. Теплой, разумеется. Ведь Чонгук не изверг же какой-то. Он приручал вампира постепенно, с особым упоением. Откармливал его свежей плотью и все еще теплой кровью, порой специально отправляя на убой к нечисти нерадивых собратьев. Заботился в своей больной манере: обкоронал почти налысо, ведь длинные светлые волосы до пояса свалялись в грязные, слипшиеся колтуны; частенько приказывал служкам выливать на вампира воду, чтобы смыть всю кровь с тела, а после приносил теплую одежду (так же частенько усаживаясь в свое излюбленное кресло и наблюдая за тем, как светловолосый пытается как можно быстрее переодеться при нем). И даже добавлял в чужую пищу собственную кровь, ведь неожиданно проснулись наклонности исследователя-экспериментатора. Результатом же всего этого стало то, что после долгих месяцев вампир перестал кидаться на Чонгука в попытке его убить и даже служек почти не трогал, снисходительно перенося их вторжение в свою обитель. Стал более спокойным и сговорчивым, с ним даже можно было перекинуться парой фраз, во время которых брюнет и узнал, что у нечисти все-таки есть имя. Его звали Тэхён. И, судя по крупицам информации и туманным речам, тот до попадения сюда был каким-то принцем, что жил себе во дворце припеваюче где-то в близлежащих лесах. Это объясняло вспыльчивый, упрямый нрав и замашки аристократа. Спустя еще какое-то время Чонгук решил, что теперь, наконец, может исполнить свой замысел без риска расстаться с жизнью. Своенравная зверюшка была приручена, и теперь настало время поиграть с ней, сполна вернуть все глубокие царапины и укусы, полученные во время неудачных попыток сделать вампира покорным. В тот день брюнет заявился в башню с целым арсеналом разнообразного добра. Все было выполнено из серебра, конечно же. Он ведь экзекутор все-таки, а не страстный любовник. О, Чонгук сполна насладился чужими слезами и всхипываниями, с бесконечным наслаждением причиняя нечисти страдания, заставляя ту стонать от боли, метаться по всему кресту так, что тяжелые цепи беспрестанно звенели. Вампир сначала кричал что-то на незнакомом языке, видимо, проклинал его, потом шипел и рычал, под конец срывая голос до сиплого шепота. Вся его бледная кожа была покрыта покрасневшими пятнами там, где мучитель прикладывал небольшие серебряные предметы вроде монет или колец. Но даже абсолютно обессиленный, взмыленный и судорожно вздрагивающий от любого неосторожного прикосновения, вампир все равно умудрился с мясом вырвать цепи, удерживающие кандалы, из креста и накинуться на Чонгука. Будь у Тэхёна тогда чуть больше сил, он бы перегрыз своему мучителю глотку. Той поздней ночью брюнет еще долгое время рассматривал рваный укус на предплечье, чужие клыки впились едва ли не до кости, а кровь все текла и текла без остановки с локтя под ноги, собираясь в лужицу. Окуная в нее указательный палец здоровой руки, Чонгук вырисовывал на дощатом полу кривые сердечки и улыбался безумной улыбкой. Отстраненно думал о том, что его абсолютно не заводило чужое обнаженное тело, все равно сплошь кожа да кости. Его член истекал вязкой смазкой и подрагивал только от того, что брюнет упивался собственной властью над распростертым под ним телом. Возбуждаться его заставляло собственное положение Бога, мысль о том, что Тэхён в его и только в его власти, в его полном распоряжении. У нечисти нет права голоса и каких-либо возражений, все, что ему дозволено хозяином – это незамедлительно исполнять чужие приказы. Это чувство маниакальное, его хочется ощущать снова и снова, Чонгук буквально становится помешанным, одержимым идеей собственного величия. Поэтому с некоторых пор он стал наведываться в башню на постоянной основе. Со временем, правда, жажда ощутить полный контроль над чужой жизнью сменяется чем-то другим, чем-то совершенно новым. У него начинает вставать только лишь от одного вида абсолютно затраханного, вымотанного вампира, плачущего от наслаждения и просящего больше, сильнее, глубже. От того, как красиво заломлены его широкие брови, светлые волосы липнут ко лбу, а пухлые губы то и дело тянут гласные на выдохе. Возможно, смена мироощущения происходит в тот же момент, когда Чонгук замечает, что Тэхён начинает подмахивать задницей, помогая себе насаживаться. Брюнет даже стопорится на мгновение, потому что, ну, такого просто не может быть. Его действия лишены какой-либо любви и ласки, так с чего бы вампиру отвечать? Однако тот продолжает двигаться, вообще не замечая, что что-то изменилось, и кажется даже, абсолютно забывается в своих ощущениях. Брюнет же в полном ауте разглядывает выпирающие лопатки и вздернутую кверху задницу, ничуть не менее аппетитную, чем у женщин в эротических журналах Намджуна. В голове словно какие-то блоки передвигаются, будто гигантский лабиринт перестраивается, открывая Чонгуку новые выходы. Он продолжает совершать короткие толчки, чтобы вампир ничего не заметил, но до конца вечера все мысли заняты чем-то другим. Брюнет напряженно раздумывает. То, что его жертва начнет испытывать к нему какие-то светлые чувства, вообще не входило в его планы, честно говоря. Чонгук о таком исходе даже и не думал вовсе. Истязать, замордовать, запугать и вконец выжрать чужую душу, после выкидывая на помойку, – да. Заставить испытывать больную привязанность, завязанную на любви и ненависти – нет. Никак нет. И Чонгук старается, раз за разом старается искоренить эти совершенно неправильные чувства вампира к нему. Пытается выбить их еще более зверскими пытками, однако результат выходит ровно наоборот. Тэхён теперь его будто верной собачкой дожидается. Впрочем, все так же показывает характер, норовит перегрызть глотку и без зазрения совести разделывается с несчастными служками, если его хозяин не навещает его слишком долго. Внимание пытается таким образом привлечь. Чонгук миллион раз говорил ему, если вампир не прекратит, у них скоро закончатся все служки, охранники и дозорные (и тогда даже страшно представить, какие исчадия хлынут из Бреши), а также о том, что уже устал писать в Имперскую столицу, чтобы прислали свежее пушечное мясо. Предупреждал и о том, что если Тэхён привлечет слишком много внимания к себе, Советник Императора может потребовать избавиться от неуправляемой нечисти. И тут даже высокий статус Чонгука не поможет, против самого Главы братства он бессилен. Однако Тэхёну на все чужие стенания было наплевать, он просто не видел другого способа перемещения Чонгука в его опочивальню в самые короткие сроки. И, пожалуй, пора было что-то с этим делать. Вынырнув из раздумий, брюнет замечает чужие блестящие глаза и плотно сомкнутые губы, а скользнув взглядом ниже, хмыкает. Его ладонь опускается на вздымающийся бугорок под тонкими слоями одежды, накрывает и слегка сжимает, выдавливая из вампира несдержанное мычание. Видимо, принял воспоминания о былом за тщательно продумываемый план сегодняшней экзекуции. Задрав одеяние вверх, Чонгук принимается неспешно ласкать чужой член. Тэхён сдавленно стонет, переходя на шипение, потому что невыносимо приятно, рука брюнета контрастно теплая, для него так вообще почти горячая. Но тот не был бы собой, если бы мешал наслаждение с болью. Поэтому и нацепил множество серебряных колец. От этого нежная кожа в паху быстро начинает гореть, предвещая скорые ожоги. Чонгук не заигрывается, скользнув еще несколько раз запястьем снизу-вверх, отнимает руку и шлепает вампира по бедру. – Переворачивайся. Тот сначала вообще не двигается, будто не слышал, потом же кое-как переворачивается на бок, а оттуда уже встает на колени, пока руки его неудобно скрещиваются из-за позы. Длины цепей на кандалах идеально хватает только на это и ни на что большее. Чонгук выяснил это методом проб и ошибок, итогом же стали очередная пара укусов и чужие едва не вывихнутые плечи. Он становится сбоку, чуть позади, и вновь задирает съехавшую тряпку, открывая себе прекрасный вид на округлые ягодицы, стройные бедра и поджавшуюся мошонку. Несдержанно мнет совсем бледную кожу, оставляя на ней розоватые отпечатки, так что становится похоже на то, будто Тэхёна отшлепали ремнем. Картина горячая, надо сказать. Облизнувшись, Чонгук огибает крест, чтобы теперь остановиться перед лицом вампира. В руках у него серебряный член, который он успел захватить по дороге с поперечной перекладины. Тэхён тяжело дышит, взгляд совсем мутный. Из-за позы он стоит на коленях практически вниз головой, а если пытается ее поднять, то вскоре начинает неприятно ныть шея. Брюнет ворошит его светлые волосы, скользит ладонью по скуле и перетекает с щеки на подбородок, удерживая тремя пальцами. Большим надавливает на нижнюю пухлую губу, заставляя шире приоткрыть рот. Тэхён покорный и не вырывается, лишь сдавленно дышит и перебирает коленями по неудобной, довольно узкой поверхности креста. Продолжая придерживать чужой подбородок, свободной рукой Чонгук приподнимает свой замечательный подарок и удерживает его прямо перед лицом вампира. У того взгляд осоловелый и совсем ничего не понимающий, поэтому мучитель приходит в легкое раздражение. – Оближи. Он тычется крупной головкой в бескровные губы, игнорируя свежие мелкие царапины от клыков. Только через несколько мгновений светловолосый послушно открывает рот, позволяя головке скользнуть внутрь. Металл холодный и безвкусный, тяжестью оседает на высунутом языке, больно бьется о нижние зубы. Он пытается следовать безапелляционному приказу, пытается обвести гладкую головку кончиком языка, но Чонгук сам же вдруг отходит от своих слов. Кажется, он сегодня раздражен сильнее обычного, поэтому, наблюдая за чужими вялыми трепыханиями, решает действовать сам. Схватив нечисть за горло, глубже пропихивает член в податливый рот. Игнорируя сдавленный скулеж и расчертившие щеки слезы, сразу же наращивает темп до быстрых, резких толчков. Тэхён смотрит на него снизу вверх сквозь склеившиеся ресницы, и от одного только этого взгляда у Чонгука в штанах дергается член. Только когда чужой скулеж перерастает в протяжное мычание на одной ноте, он вынимает металл изо рта, отчего вслед тянется тонкая нитка слюны. Успевает провести беглый осмотр. Нежная слизистая сильно раскраснелась, в некоторых местах слабо кровоточила, но обошлось без ожогов и язв. После Тэхён уронил голову на руки, абсолютно обессиленный. Чонгук же вновь вернулся к своей прежней позиции сбоку креста, чтобы освободить чужие лодыжки от тесно прилегающих кандалов. Одним рывком он стянул ослабшее взмокшее тело вниз, отчего вампир теперь волочил ногами по полу. Сбежать не пытался. Больше. Хотя мог. Только лишь переместился немного ниже и правее, чтобы ненароком не придавить свой же член об острые грани перекладин креста. Из-за этого пришлось сильнее вытянуть правую руку, и уже вскоре плечо начало болезненно ныть. Тэхён старался абстрагироваться от этого, пытался вслушиваться в то, чем занят его мучитель, пока ненадолго отошел куда-то в сторону. Послышался тихий скрип – Чонгук раскрыл дверцы шкафа с витражными вставками. Ненадолго замер, видимо, обшаривая полки взглядом. Когда же нашел необходимое, раздался тихий глухой щелчок. Открылась банка с ароматическим маслом, что пахло вишней. Тэхён ненавидел этот запах. И брюнет прекрасно об этом знал. – Будет больно. Очень больно. – глумливый шепот прямо в ухо. Сверху наваливается горячее тело, вжимает в крест, намеренно вдавливая в его острые ребра. Чужая рука находит свое место на горле, вновь сжимает, частично лишает драгоценного кислорода. Тэхён хрипит, потому что действительно больно, чертовски больно, меж ягодиц скользит что-то холодное и скользкое, отчаянно желая пробраться внутрь, а ухо терзают слишком острые для человека зубы. Чонгук начинает пропихивать серебряный член без предупреждения и без какой-либо растяжки. Просто толкается головкой несколько раз, пока тяжелый ствол не входит до упора, отчего вампир под ним кричит и дергается, лишь сильнее насаживаясь на холодную плоть. Брюнет недовольно цокает: – Другие нечисть на сухую берут, без всяких там масел и подобной херни. Так что кончай орать, будто тебя режут. Ответом служит длинная тирада на незнакомом языке. Видимо, Тэхён послал его туда же, куда сейчас с таким сладострастием вбивается Чонгук. Но мужчине плевать, счастливая сытая улыбка расплывается на его лице, пока он вгоняет длинный ствол (Юнги согласился слегка приукрасить) в абсолютно нерастраханную задницу. В последнее время он был так занят устранением целых лавин нечисти из Бреши, что под конец дня уже совсем не было сил доползти в опочивальню к своему нетерпеливому зверенышу. Ведь башня до ужаса неудобно располагалась на самой высокой скале, до нее еще дотопать нужно миллион лестничных пролетов, а на поставку лифта Советник Императора попросту жопится. Чонгук увлекается своей новой необычной игрушкой настолько, что вампир задушенно кончает два раза, заливая крест и пол под ним белесыми подтеками. Уж слишком ему нравится смотреть на то, как блестящая плоть исчезает в чужой дырке, сначала настойчиво раздвигая нежные стеночки, а затем плавно выскальзывая, отчего кольцо мышц тут же сжималось. После второго оргазма на металле появляются розоватые разводы. Брюнет вскидывает взгляд на Тэхёна, но тот лежит абсолютно выжатый и обессиленный, лишь слабо постанывает при каждом ощутимом толчке. Только с подрагивающего члена на пол стекают вязкие прозрачные нити. Чонгук хмыкает и продолжает вбиваться в податливое тело. Припоминается вдруг, как раньше, когда он только-только начал наведываться к нечисти ради того, чтобы потешить собственное эго, вампир заслужил прозвище распутной шлюхи. Потому что, что бы брюнет ни делал с ним, как бы сильно не мучал или истязал, у Тэхёна все равно продолжал каменно стоять. Чонгук даже завидовал ему, ведь у него после пары-тройки раз все сразу же опадало, будто исчерпав свой лимит. Немного погодя вампир к своему ужасу осознал, что теперь заводится только от боли, которая мешается с наслаждением. От этого адского сочетания все так сладко тянет, так сжимается внутри, будто он под одурманивающими настойками своего дядюшки Сокджина, что вечно ходил по дворцу навеселе с бокалом в руке. Тэхён ненавидит Чонгука, ненавидит то, какие нестерпимые страдания он причинял ему в прошлом, порой едва ли не месяцами заставляя голодать и сидеть на привязи побитой собакой; за все те обидные и несправедливые прозвища, что он получил только лишь из-за того что не может сдержать свой голос; за то, что не позволяет вернуться в свой родной дом, обрекая на жизнь вечного заключенного с просто ужасными условиями содержания (вероятно, все условия показались бы такими после королевского дворца). Порой вампиру хочется перегрызть человеку глотку, осушить его до бесполезного мешка костей, вгрызться острыми когтями в лицо, расцарапать его в сплошное кровавое месиво. Но… Тэхён понимает, что просто не сможет этого сделать. Он своего мучителя любит до беспамятства, обожает до безумия, всякий раз ревниво обнюхивает – с кем там сегодня был его ненаглядный. А от его красоты, мужественной, закаленной суровыми северными ветрами, у него порой перехватывает дыхание (или это из-за чужой цепкой ладони на горле?). Он хотел бы сам мужчину в башне запереть, с собой, чтобы только они вдвоем и больше никого. Этот коктейль чувств, завязанный на абсолютно поехавшей любви и такой же нетерпимой ненависти, заставляет его сходить с ума, заставляет нервно грызть ногти и ходить кругами по удачно круглой башне, дожидаясь только знакомой поступи, знакомого до боли протяжного скрипа заржавевших петель на двери. Серебряная плоть становится багряной от крови, она отвратительно хлюпает и чвокает, однако просто замечательно заменяет смазку. Чонгук отстраненно думает о том, что, должно быть, от запаха крови голодный Тэхён сходит с ума. Все его тело мелко подрагивает, каждый толчок отдается болью и вспышкой удовольствия от того, что его мучитель прекрасно знает необходимый угол. Свободной рукой брюнет принимается надрачивать свой член. Хотел бы засадить вампиру по самые яйца, но брезгует кровью нечисти, а потому обходится лишь сильной хваткой, что так восхитительно пленяет раскрасневшуюся головку. Движения быстрые, резкие, нужно совсем немного, чтобы он с раскатистым стоном излился на чужую бледную поясницу, после наваливаясь на вампира. Тот шипит, рычит, снова сыплет проклятиями и пытается кусаться, потому что серебро просто огнем жжется внутри и он словно даже чувствует, как святой металл разъедает кожу. Чонгуку же хочется немного спокойствия, хочется постоять вот так в обнимку еще немного, словно вино настаивая блаженную негу, разливающуюся по телу. Поэтому он снова недовольно цокает, после запихивая вампиру пальцы в рот, чтобы перестал так громко шуметь. В эту руку брюнет только что кончил, к слову, но его это абсолютно не волнует. Тэхён запросто мог бы откусить ему пол-ладони, мог бы впиться своими острыми клыками, впуская в кровь свой яд, но все, что он делает – это принимается облизывать чужие горькие, солоноватые пальцы. Серебро выскальзывает из него с громким характерным звуком, заставляя тут же глухо простонать от того, что вся задница перестала жечься огнем раскаленных звезд, и вместе с тем от недовольства, ведь внутри теперь так пусто. Однако уже через несколько мгновений он вздрагивает и удивленно распахивает глаза, чувствуя, как чужие пальцы без труда проникают в измученную дырку. Тут же испуганно оборачивается. – Ах, нет! Не надо, пожалуйста, мне очень… Словно разряд молнии вдруг проходится по телу, заставляя вампира вскрикнуть и рухнуть обратно на влажное от его пота дерево. Глаза сами собой закатываются, принося лишь темноту. Едва не теряя сознание, он чувствует, как серебряные кольца вновь обжигают израненную слизистую внутри. – Где находится ваше гнездо? Отвечай, нечисть! Как далеко отсюда? Сколько вас там? Заслышав переполненный злобой рык, вампир всхлипывает. Сжимает челюсти, но не произносит ни слова, вновь оставляя без ответа извечные вопросы, которыми заканчивается каждый их вечер. Ответная ненависть просыпается внутри. – Я ничего тебе не скажу, падаль. – он сплевывает скопившийся яд на пол. Смотрит с ненавистью и вновь молчит, как бы ни пытался Чонгук выбить из него ответы. Сейчас он ненавидит брюнета до алой пелены перед глазами и сузившихся зрачков, но когда тот уйдет… Тэхён знает, что будет зализывать раны, будет скулить побитой собакой и до рези в глазах вглядываться в дверь, дожидаясь, когда же она распахнется вновь, являя его палача, его Бога и хозяина, его единственный свет в этой непроглядной череде одинаковых до тошноты дней. На завтра все раны вампира заживут, затянутся тонкой кожицей, будто их и не было никогда. И тогда он придет вновь. Тот, из-за кого Тэхён каждый раз восстает из мертвых, будто сказочный феникс, перерождается, чтобы только сильнее погрязнуть в своих вывернутых наизнанку чувствах, окунуться с головой в свою больную привязанность к своему прекрасному мучителю. Чонгук кидает окровавленный член в ведро с водой и возвращается к механизму, вновь заставляя крест принять вертикальное положение. Расстегнув кандалы ключом, который всегда надежно скрыт под его рубашкой, он подхватывает совершенно обессиленное, измученное тело вампира и взваливает себе на плечо. Покачивающейся походкой бредет к винтовой лестнице. Спальня на втором этаже совсем крохотная, деревянная койка занимает половину всего пространства. Пока другие заключенные мыкаются на узких стальных лавках, Тэхён может позволить себе развалиться на двуспальной кровати (которую выторговал на обещание шесть месяцев не трогать никого из служек). Однако когда Чонгук укладывает его в постель, заботливо накрывая теплым одеялом и помогая кончить в четвертый раз, он едва ли занимает треть. Рядом на тумбочке нагромождены любимые книги Чонгука, которые тот притащил вампиру, чтобы сильно не скучал взаперти. Книги напечатанные, старинные, а не абы что. На верхней примостился дисплей-проектор, синий экран запечатлел стоп-кадр из какого-то фильма. Это вроде бы все безделушки, ненужный хлам, но отчего-то в груди вдруг лопается щемящая нежность. Поэтому Чонгук аккуратно убирает влажные, слипшиеся прядки с чужого лица, щеки на котором очаровательно раскрасневшиеся, румяные, как свежеиспеченный хлебушек. Брюнет целует вампира на прощание в лоб, после оставляя на самом краю тумбочки несколько пакетов со свежей кровью. В дверях останавливается, чтобы ненадолго полюбоваться умиротворенным видом всегда неуправляемой нечисти. Покинув башню, Чонгук останавливается и окидывает взглядом крепость. Тяжело вздыхает, отчего морозный воздух обжигает глотку. Когда-нибудь однажды он скажет Тэхёну, что его надежно скрытое среди скал и густой поросли деревьев гнездо уже давно обнаружили и перебили всех до единого родственничков-кровопийц, даже малых детей и в особенности кидающегося пивом мужчину, что не упускал возможности во время обстрела винными бомбами полюбоваться своей красотой в зеркало. Нарцисс, чтоб его. Пока спускается по узкой лестнице, брюнет думает о том, что именно здесь, на краю Вселенной, в далекой глуши, возле самой границы миров, где время, казалось, остановилось навсегда, ему удалось отыскать того, кто принимает его все до последнего чувства, даже самые грязные и чудовищные. Их любовь абсолютно больная и неправильная, порой причиняющая только страдания. Но вместе с тем такая сладкая и томительная, крепкая, как стальные оковы. – Выпори того, кто последним из служек был у Тэхёна. Его тело было совсем влажным, служка явно не потрудился хорошо обтереть его, после того как окатил водой. В башне холодно, он мог и заболеть. Намджун, верный помощник, понятливо кивает, ему никогда не нужно ничего объяснять, он просто всегда готов выполнить чужой приказ. Даже взять на себя грязную работенку. И каждый в их краях знает, если за порку берется Джун, то ты вряд ли вообще выживешь после такого. Глядя, как мужчина откидывает в сторону полу мехового плаща, извлекая на свет свой излюбленный хлыст, Чонгук облокачивается о деревянное ограждение лестницы и предвкушающе скалится. Еще один, не менее потрясающий подарок для его обожаемого Тэхённи скоро будет готов.