Это не шантаж, это мотивация, это разные вещи

Солнечные блики проникают сквозь щёлочки между плотными шторами, выжигая свой путь в душной темноте спальни. Одна такая полоска света медленно, сантиметр за сантиметром ползёт по простыне, неумолимо приближаясь к Мишиному бедру. И когда она закончит свой путь — в то же мгновение закончится и Мишина жизнь. Ну или, по крайней мере, он точно останется без ноги, а после истечёт кровью из-за перерезанной бедренной артерии. В его воображении испепеляющий луч августовского изнуряющего солнца по воздействию должен быть равен лазеру Звёзды Смерти — и это как минимум. — Я заебался потеть! В комнате он один, но знает, что крик его души точно будет услышан: вода в душе только-только прекратила работать, и в коридоре слышатся влажные звуки шагов босых пяток по паркету. В городе уже которую неделю стоит жара больше тридцати трёх градусов по Цельсию. Грязная столичная брусчатка плавится, доводя до исступления немногочисленных оставшихся в Петербурге жителей, в числе которых, к сожалению, оказались Миша с Серёжей. Серёжа появляется на призыв, свежий и благоухающий, как майская роза (средства для душа по блату поставляет им Глафира Свистунова, Миша не осуждает). Серёжа одет в одно лишь полотенце — для ещё не высушенной головы — а в остальном вымыт, чист и гол, как Адонис. Если бы был греческий бог кругов под глазами и слегка проглядывающих от трудоголизма тощих рёбер, его бы точно назвали Серёжиным именем. — Кофе будешь? Сегодня пятница, и Миша на удалёнке и, в принципе, работать не планировал. А вот Серёже всё нипочём: во-первых, он жару любит, а во-вторых, работать он любит ещё больше и наверняка уже успел потрудиться за себя и за того парня (Веня просто в отпуске), встав в какие-нибудь безбожные четыре утра. Посреди ночи, конечно, было значительно прохладней; но они только-только закончили ебаться и подушка была такой мягкой, а Серёжина рука послужила Мише прекрасным одеялом, так что тот не смог сдержаться и тут же заснул. Что ещё раз доказывает, его Серёжа — сверхчеловек. Серёже будто всё нипочём. Он функционирует на шести чашках эспрессо и фамильном упрямстве и наверняка собирается сегодня работать в полную силу. Но сначала он пришёл пожелать своему Мишеньке доброго утра, и если бы Мише не было так невыносимо жарко, он бы умилился и поддержал порыв, но сейчас он чувствует себя жирным пережаренным в масле пельменем, и сам бы обниматься с собой не стал, и любимому человеку не советует. Но Серёжа быстро выучил, что (во избежание недопониманий и повторения восьми месяцев неприкрытого юста с обеих сторон) прикосновения — легчайший способ донести до Миши своим чувства и, конечно же, сразу лезет руками под импровизированное одеяло из тонкой простыни. — Я противный, прекрати! Мишины визги слышны, наверное, на улице, но ему всё равно. У пельменей тоже есть права, и Миша (известный борец за свободу, в любом ОВД спросите) готов кричать о них на каждом углу. — Вовсе нет! У Серёжи прохладная кожа, чуть влажная, но это не пот, а душевая вода, и трогать его не так противно, как, наверное, трогать сейчас Мишу. Серёжа весь будто излучает чистоту, а Миша, если б мог, разрешил клеткам собственного тела временно не прикасаться друг к другу из присущего всем интеллигентным людям врождённого чувства брезгливости. Серёжу такие мелочи, правда, не волнуют. Его ловкие пальцы уже забрались под простыню и потихоньку прокладывают себе путь вверх по Мишиному телу. Ну прекрасно, теперь он не только противный, но и хорни. Вызывайте ментов, происходит преступление. Привычно реагируя на Серёжины прикосновения, член постепенно наливается кровью, нисколько не смущённый отвратительным Мишиным настроением. Миша хмурится и, продолжая капризничать, максимально отодвигается к изголовью кровати, преследуемый Серёжиной настойчивостью. — Ну давай я тебя развеселю? — как ни в чём не бывало предлагает тот. Честно говоря, подмывает согласиться. Серёжа всегда хорошо знает, как поднять Мише настроение и дать почувствовать себя человеком, даже если для самого Серёжи толку от их утренних обжиманий обычно мало. Особенно сейчас, когда он явно не выспался и готовится отпахать ещё один десятичасовой рабочий день. Но его внимание и забота волнующе щекочут самооценку даже такому разваренному пельменю, как Миша. — Серж, фу, прекрати, — Мишель сопротивляется прикосновениям играючи, а простыня меж тем предательски сползает всё ниже, оголяя его непривлекательное потное тельце, а ноги будто сами разъезжаются в стороны, освобождая местечко поудобнее для Серёжи. Для человека, который по утрам не хочет нигде и никогда, Серёжа ведёт себя вызывающе: мягко гладит его под рёбрами, пробуждая ворох мурашек по всему телу, медленно целует от пупка до солнечного сплетения и трётся носом о растущий там влажный клочок волос. Миша вздыхает против собственной воли и чувствует, как напрягаются, тянут соски, и Серёжа словно слышит его желания, переключается на них, захватывая один губами и лаская языком, который, впрочем, слишком быстро меняется на острые зубы и хитрющую улыбку в брошенном им снизу вверх взгляде. Миша чувствует, как потихоньку расслабляется мозг и встаёт колом член, поджимаются яйца, и легонько елозит под Серёжей, принимая ласку до тех пор, пока этот невозможный человек не продолжает свой путь вдоль Мишиного тела и не лезет вылизывать его подмышку, собирая капли пота языком. Миша задыхается от возмущения и едва ли не визжит. — Серёжа, нет! — Серёжа, да! Серёжина улыбка должна брать города и рушить бастионы, но Миша кремень. Миша будет сопротивляться. Они борются на кровати шутливо, отбрасывая в сторону подушки и простынь, которая мятым комом сбивается к ногам. Серёже не составляет труда перебороть его и задрать его руки вверх, вытягивая Мишу в тонкую струну вдоль кровати. Так пот можно собирать с запястий, внутренней стороны локтей, из сладкого места за левым ухом, в выемке ключиц и между сосками, вдоль торчащих рёбер. Миша заливается хохотом, счастливый от ужаса, от любви и от того, как Серёжа, серьёзный вдумчивый Серёжа, не может отвести от него взгляда. От того, как трясутся Мишины острые худые плечи и ходит ходуном кадык, широко распахнут рот, украшенный топорщащимися усами, и до коротких чёрточек медовых ресниц зажмурены глаза. — А теперь дай мне себя приласкать. — Шёпот щекочет ухо, и горячее дыхание почти мгновенно сменяется языком, облизывающим ушную раковину по кругу. Миша стонет в голос — звук грудной, низкий — и про себя решает, что разваренные пельмени тоже достойны любви. — Да, да, — мелкими движениями кивает он и облизывает пересохшие губы. Пока Серёжина рука легко дразнит Мишин член от основания до налившейся кровью головки и обратно вдоль вены вниз к чувствительным яичкам, Серёжа не прекращает выцеловывать смешные глупости на его шее и под подбородком. Ты так вкусно пахнешь. Ты похрапывал сегодня ночью, было приятно чувствовать, что я не один. Миш, а давай сырники закажем вместо завтрака? Миш, ты такой вкусный, такой горячий, ты так приятно стонешь. Миш, сделай так ещё. — Ах, ах, — только и может отвечать ему Миша, окончательно распадающийся в любящих руках. В какой-то момент медленная ласка превращается в пытку, член твердеет до боли, и бёдра сводит судорогой от каждого чуть заметного прикосновения. Не в силах терпеть, Миша изворачивается, хватает Серёжу за руку и прижимает к себе ближе, обхватывая член их переплетёнными пальцами и стискивая крепче. Волной удовольствия его прошибает с головы до пяток, он выгибается на кровати, готовый толкаться в кулак и сам довести себя до разрядки, но злой, ужасный Серёжа отпускает руку и несколько раз проводит по его коже, приглаживая и успокаивая его. — Рано ещё, давай по-другому. Миша смотрит на него непонимающе, почти обиженно. Переводит взгляд с его раскрасневшегося от удовольствия лица на всё ещё мягкий член и недовольно прикусывает губу. — Нет, я сегодня пока пас, ты меня ночью умотал. — Миша умотал, ага. Дополнительная нагрузка на работе, вот что. — Но тебе помочь я очень хочу. Знаешь же, что хочу, да? Перевернись для меня. Миша пытается сфокусировать взгляд и начать хоть сколько-нибудь соображать. В голове плывёт теперь не только от жары, но и выжигающего изнутри желания. Серёжа, Серёжа. Миша кивает и весь поджимается, с Серёжиной помощью переворачиваясь на живот и подбирая под себя ноги. Звучит знакомый щелчок колпачка от бутылки со смазкой, Миша чувствует, как Серёжа одобрительно улыбается ему в затылок, целует плечи, а потом в него входит палец, легко и плавно, мышцы, основательно разработанные вчера ночью, поддаются почти сразу, и боли нет, только усиливается тянущее чувство внутри живота и член бесплодно толкается в матрас. Миша хрипло стонет. Серёжа трахает его размеренно, сменяя один палец двумя, скрещивая и разводя их в стороны, постепенно добавляя к ним третий, пока они не входят глубже, а Миша не начинает толкаться задницей вверх и назад, им навстречу, насаживаясь уже сам. Серёжа так и придерживает его за плечи, с силой прижимая к кровати, целует и вылизывает мокрую кожу, шепчет подбадривающие, стыдные, сладкие слова и трахает всё сильнее и сильнее, каждым движением выбивая все мысли из Мишиной пустой головы. Остаётся только Серёжа, его пальцы и бесконечное движение, ещё, ещё, ещё. Когда Серёжа отпускает его плечи, Миша воет, но Серёжина рука тут же находит возбуждённый член и додрачивает ему в такт ебущим Мишу пальцам. Грубо, жёстко, на одном поте и естественной смазке. Ему хватает пары движений. Он кончает, и тут Серёжа и вправду убирает руки, боясь сделать больно перевозбуждённому телу. Миша падает набок, весь покрытый потом, слюной и спермой. Он дышит часто, как задыхается, и ещё какое-то время подрагивает, переживая потрясающий оргазм. Когда он успокаивается, Серёжа ласково проводит по его волосам, приглаживая чёлку, будто ни в чём не бывало. — Ну вот и ладненько. Теперь подъём и в душ хорошо? Будто не он минутой раньше вытряхнул из Миши душу своими фантастическими руками. — И сырники? На самом деле Миша сейчас бы убил за стакан воды или лучше кофе. Но за утренние планы в семье всегда почему-то отвечает Серёжа. Учитывая, что из них двоих это он и не спит толком, есть в этом какой-то скрытый баг. — И к трудовым подвигам! — Знал ведь, что ты заставишь меня работать, — притворно ворчит Миша в ответ. — Не я заставлю, жизнь заставит. Иногда Серёжа всё-таки ведёт себя как настоящий дед. — Но я отомщу, — грозится Миша и морально готовится вставать. Серёжа обгоняет его, поднимаясь с кровати и сладко потягиваясь, всё ещё невероятно обнажённый и прекрасный. — Где-нибудь после обеда, ладно? Вот сейчас с утра сдам Пестелю отчёт, получу его правки, и вот тогда-то у меня проснётся желание по-настоящему поебаться.