Пепел

Это абсурд, вранье: череп, скелет, коса. «Смерть придет, у нее будут твои глаза». И. Бродский

Глаза у Рэйтана бездонные и немного печальные, даже когда он улыбается. Такие вполне могут быть и у человека, но в их глубине, в самом взгляде - слишком прямом, всегда таилось что-то такое, что могло бы с самого начала навести Амалу на мысли о богах. Он будто здесь и не здесь одновременно, будто смотрит перед собой, но видит сразу несколько миров. Амале так хотелось спросить, сколько их и правда ли то, о чем говорится в мифах. Она вообще о многом хотела знать, но только сидела притихшая и рассматривала не по-человечески правильное в своей красоте лицо такого дорогого ей не-человека. Это было бесконечно давно, словно в прошлой жизни, но, если Амала закроет глаза, то сцена предстанет перед ней во всех своих красках. Возможно, это было вчера. Или на прошлой неделе. Или просто выдумано ею. Именно тогда она впервые заметила, что порой Рэйтан смотрел на нее будто на диковинное животное. Хотя даже не совсем так, а как смотрят индийцы на почитаемых ими коров: специфическая смесь обожания, благоговения, жалости, а также – будто бы немного вопросительно и слегка свысока. Все же корова, пусть и священна, не ровня человеку. Вот и Рэйтан безмолвно вопрошал: что ты такое, Амала, и как смогла стать столь особенной в не-моей жизни? Любовь смертного и почти что бога хороша лишь на страницах романов, и то если вдохновенно прописана, а не покоится пошлым грузом под обложкой очередного разрекламированного пустого произведения.  В реальности же у такой любви невозможен счастливый финал, лишь тот, что с привкусом горечи на губах и осадком пепла на сердце. Она безысходна и безвыходна по самой своей сути. У них с Рэйтаном никогда не было никакого будущего (совместная жизнь с аватарой бога – почти нелепо, хотя в легендах бы воспели), лишь мгновения под названием "здесь и сейчас". Вырванные у Сансары, казалось бы, вопреки ее же правилам. Мгновения счастья, нежности, страсти, но всегда с оттенками печали, мимолетности и иллюзорности. Даже ласки Рэйтана – будто осколки сна – бесконечно чувственные, жаркие, дарящие желание жить, но всегда сопровождаемые одним на двоих предчувствием скорого конца. Так же и во сне, даже если ты не знаешь, что спишь: все равно на душе и сердце - призрачное понимание того, что все происходящее неправда и скоро придется возвращаться в реальный мир. Ещё до поездки в Индию Амала почему-то задумывалась об индуистских богах не в том ключе, в котором положено индологу, но о том, что служение им, наверняка, полная отдача всей себя. Если она совершается добровольно, то в этом вполне можно найти что-то прекрасное.  Но это все равно губительно для человека. В случае с Рэйтаном все вышло как-то иначе. В их отношениях – он был подобен человеку, только познавшему, что такое влюбленность, готовому отдавать и дарить себя, не прося дара взамен. Будто именно Амала была кем-то, достойным поклонения – духовного и физического, пусть и весьма специфического – от существа, стоящего выше и понимающего это. А целовал он так, словно пытался вдохнуть в Амалу частицу своей полубожественной сущности. Когда эта мысль впервые посетила ее, Амала невольно хихикнула. От Рэйтана эта реакция не укрылась, но он так и не смог добиться пояснений. А мыслей ее он не читал. Именно благодаря Рэйтану она поняла, что настоящая красота - в естественности, при обнажении души и тела не должно быть стыда, при любви – запретов, если оба партнёра взаимно желают чего-то и сгорают в этом желании. Хоть немного ближе к Рэйтану Амала сможет стать лишь в смерти. Во всяком случае, она так думала и рассматривала эту мысль с разных сторон: как правильнее умереть, чтобы оказаться в Тамас-Витале и задержаться там подольше. Сансара наградила и прокляла ее долгой жизнью. Само по себе это утверждение в корне неверно, хоть и нравится Амале. Сансара не награждает и не карает, просто в ней существуют законы, которым приходится подчиняться, а последствия их соблюдения или попыток нарушения будут уже после смерти. Законы невозможно отменить, изменить или разжалобить, они вечны и непостижимы человеческим разумом. Но с осознанием этого жить тяжелее и непонятнее, чем просто назвать что-то карой небес. Столько лет прошло, страхи и тревога - как казалось раньше, вечные спутники Амалы в Индии, давно ее покинули. Но щемящее, навсегда оплетшее сердце чувство болезненной тоски о том, чего так и не удалось испытать, с тем, с кем никогда не удастся быть рядом, непостижимым образом не исчезло. Оно с ней всегда: иногда практически неощутимо, перекрытое вихрем других чувств, но все равно живое; иногда - как ушат ледяной мертвой воды - обволакивает и душу, и тело, затапливая все остальное, будто изолируя от мира. А в уме столь часто возникают строчки: Я как влюбленная птица с пустотой в ее объятиях. Амала очень устала: от чувств, ни к чему не ведущих, от пустых надежд и таких же ожиданий, от жизни, от самой себя. Она теперь достаточно разумна и приземленна, чтобы понимать: даже окажись она во владениях Шивы, вероятность того, что Рэйтан, именно Рэйтан, там, ничтожна. И даже если, по воле какого-то волшебного случая, это так, что может ждать мертвую смертную, оставшийся после нее, ждущий перерождения атман, и аватару божества? Существование, полное тоски, боли и чувства предстоящей неизбежной разлуки. Так уж лучше сразу - звенящая пустота, хоть и не навечно... во всяком случае, для нее. Если соблюсти все похоронные обряды, то вероятность благоприятного перерождения немного, но повышается. Хотя, конечно, они ничего не гарантируют, а карма запятнана так сильно, что хватило бы на парочку смертей-жизней. С некоторых пор о таких вещах Амала рассуждает немного отстраненно, словно они ее лично не касаются. Индия незаметно и навсегда заняла очень важное место в ее душе и изменила сам образ ее мышления. Наверное, на самом деле она так никогда и не вернулась оттуда. Так сейчас думает Амала, тело которой почти полностью разрушено старостью и болезнями, но разум которой, вопреки всему, удивительно здрав. Амала, потерявшая в этой жизни очень многое, но столь же многое и получившая. Амала, приехавшая в Варанаси с желанием остаться тут навсегда, рассыпавшись пеплом на погребальном костре. Она слишком устала и слишком часто видела во сне его глаза. У пепла нет чувств. Хоть ненадолго, но будет пусто, будет никак.