Съеденный

Гавриил — ангел смерти, так что он знает о падальщиках все. Он может перечислить все когда-либо существовавшие виды этих прожорливых тварей, от микроорганизмов до огромных птиц. Конечно, падальщики, разложение и гниение — не совсем его сфера деятельности, но, если не хочешь потерять лидерское положение, не стоит упускать информацию по темам, касающимся твоей работы даже косвенно. Хотя, возможно, Гавриила с самого начала интересовало все то, что ангелам не дано не только испытать, то, к чему они не могут даже приблизиться. Зато демоны могут. Это, конечно, не единственная причина, по которой Гавриил пришел сюда, но он не собирается себя обманывать: их встречи никогда не были просто деловыми. И дело не в дружбе, не в сексе и не в возможности поговорить с кем-нибудь, кроме других ангелов. Все слишком сложно, чтобы задумываться о первопричинах, особенно сейчас. — Я уже говорила, что твое тело просто создано, чтобы быть съеденным? Говорила, и не раз. Это — одна из причин, приведших Гавриила сюда. — И я просто обожаю эти мясистые ляжки. Вельзевул гладит его бедра, от колен — вверх, а потом снова вниз. Она наклоняется ближе и облизывается, прежде чем с улыбкой болезненно вдавить пальцы в расслабленные мышцы. — Ладно, чего ты хочешь? Порезать тебя? — Ей нравятся открытые раны, но Гавриил сегодня настроен на что-нибудь более сложное. — Нет, засунь их внутрь меня. — Ты сегодня жадный, — Вельзевул с усмешкой шлепает его по бедру. — Не жадный, но определенно нетерпеливый, — Гавриил улыбается в ответ. Вельзевул целует его в колено и откидывается назад, прежде чем выпустить яйцеклад. Он медленно выползает из ее вульвы — толстый, длинный отросток, покрытый блестящей слизью. Такая же слизь сочится из приоткрывшейся головки, похожей на бутон розы, одновременно уродливой и по-своему красивой. Как мухи, как черви, как жуки-трупоеды. — Ладно, давай я тебя смажу. — Медленно двигая бедрами, Вельзевул сплевывает сгусток слизи в свою ладонь. — Не хотелось бы повредить твою славную ангельскую задницу. Вельзевул по-прежнему улыбается, но ее глаза полны голода, как будто она действительно готова съесть Гавриила живьем. Он закрывает глаза и раздвигает ноги шире. Если верить тому, что говорит Вельзевул, в первый раз она отложила яйца в его тело случайно. Это слишком похоже на ложь: она всегда знает, что именно делает и зачем. Гавриил не уверен, что хочет знать причину — возможно, это был тест, возможно, Вельзевул каким-то образом поняла, что он получит от этого удовольствие. Важно ли это на самом деле? Вельзевул запихивает влажные пальцы внутрь его тела, и Гавриил не может сдержать вздох. Это далеко не лучшая часть, но ему нравится проникновение. У него нет пищеварительной системы, похожей на человеческую — только пищевод, всегда пустой желудок и короткая, почти прямая трубка кишечника, тянущаяся вниз. Этого было бы недостаточно для еды, но Гавриил не ест. Он предпочитает заполнять пустоты внутри своего тела иначе. Вельзевул наклоняется ближе, снова поглаживая его бедра. Она их и вправду обожает. — Давай уже. — Жадный, жадный и непослушный, — бормочет она, прежде чем наконец-то протолкнуть влажную головку внутрь Гавриила. Вельзевул действует осторожно: яйцеклад слишком толстый для грубого вторжения и слишком чувствительный. У происходящего мало общего с сексом, движения совсем не похожи на фрикции, Вельзевул лишь покачивается, медленно выпуская из себя яйца, одно за другим. Они крупные, размером примерно со среднюю сливу, но их гораздо уместнее сравнить с плодами граната — внутри у каждого десятки других яиц, поменьше. Гавриил прекрасно представляет себе, как они раскрываются, выпуская личинок наружу. Он видел это не раз. Приподнявшись, он двигается Вельзевул навстречу, чувствуя, как склизкие яйца плавно скатываются к желудку. Возбуждение медленно наполняет его разум и расходится эхом по всему телу, от глотки до паха. — Еще и похотливый. Это я тебя так испортила, или ты всегда таким был? — Вельзевул тихо фыркает, толкается вперед, выпуская внутрь Гавриила больше густой слизи и накрывает ладонью его уже вставший член. Прикосновение совсем легкое, не столько ласка, сколько обещание, но Гавриилу этого хватает, чтобы застонать в голос. Следующее яйцо крупнее предыдущих, оно движется медленнее, в какой-то момент почти застревает, заставляя Гавриила извиваться, пытаясь протолкнуть яйцо глубже. Определенно, сейчас он не выглядит величественным, могущественным архангелом — и не чувствует себя им. И это ему нравится. Он позволяет своему телу все человеческие реакции: сердце колотится в груди, кожа покрывается потом, жилы дрожат, и он почти задыхается, отчаянно хватая ртом воздух. Часть Гавриила уже готова попросить о передышке, но другая часть хочет больше яиц. Он сильный и готов принять столько, сколько Вельзевул даст. — Больше. Еще одно яйцо проскальзывает внутрь и ударяется о предыдущее. Гавриил чувствует себя тяжелым, опухшим, раздутым, беременным — захватывающее ощущение, которое тоже можно назвать одновременно уродливым и непостижимо прекрасным. Эта мысль сворачивается плотным клубком у него внутри, когда Вельзевул снова наваливается всем весом и очередное яйцо проскальзывает в кишки Гавриила. Это продолжается до тех пор, пока он не понимает, что ощущение наполненности стало почти мучительным. — Остановись. — Не знаю, стоит ли. Я только что создала еще пять яиц и не могу оставить их у себя внутри, — Вельзевул усмехается и толкается вперед так резко, что в ответ у Гавриила получается лишь застонать. Ему больно. Больно скорее в хорошем смысле, но он уже на грани и боится двигаться дальше. Гавриил накачан слизью, плотно набит яйцами, его внутренности переполнены, и даже дышать становится все труднее. — Шучу. — Вельзевул усмехается и ласково целует его между бровей, прежде чем отодвинуться. Гавриил открывает глаза. Его тело безобразно, гротескно раздуто, мышцы пресса натянуты до предела, живот выпирает неестественно ассиметрично, от его середины поднимается плотная гряда, заканчивающаяся под ребром, упираясь в легкое. Гавриилу кажется, что даже сквозь плоть и кожу он может различить очертания каждого яйца. Если бы его внутренности не были такими эластичными, он вполне мог бы потерять свою физическую оболочку из-за такого. — Их больше, чем обычно. — Это не вопрос. — Конечно. Больше, чем в прошлом месяце, и больше, чем за две недели до того, — Вельзевул снова игриво поглаживает его бедра, стискивает пальцами расслабленные мускулы и наконец-то наклоняется к члену Гавриила, мучительно требующему ее внимания. — Ты все еще не понял, тупица? Их каждый раз становится больше. Я люблю раздвигать границы. Сколько правды в этих словах? Гавриил осторожно сдавливает обеими руками свой раздутый живот, чувствуя, как яйца двигаются внутри. Густая слизь затекает в его пищевод, и Гавриил представляет себе ее вкус, давно знакомый: стоялая вода пополам с кровью. Неужели он действительно так этим увлекся, что забыл о всякой осторожности? Эта мысль только сильнее его возбуждает. — Только посмотри на себя: похотливый, безнадежно испорченный недоумок, у которого встает из-за того, что его тело вот-вот лопнет. Гавриил мог бы поспорить, но он не станет, и не только потому, что насчет последнего Вельзевул права. Он аккуратно приподнимается на локтях, чувствуя как яйца движутся внутри него, сталкиваясь друг с другом. Вельзевул наклоняется к нему, медленно проводит языком по стволу члена, прежде чем впустить его в рот. Ей это нравится: брать что-то в рот, заполнять свою глотку, глотать сперму. Гавриил ощущает, как яйца у него внутри начинают набухать. Его и без того натянутая кожа горит, легкие точно смяты, и слизь снова затекает в пищевод. Вцепившись в простыни, Гавриил стонет снова, — и стон превращается в отчаянный всхлип, когда Вельзевул опускает голову; ему кажется, что у нее в глотке десяток пауков, поглаживающих его член шершавыми лапками. Она знает, как заставить Гавриила дойти до пика всего за пару минут. Ему не нужно смотреть, чтобы понять, что именно Вельзевул делает — это всегда примерно одно и то же, и их обоих это устраивает, каждый получает то, чего хочет. Она хочет есть. Он хочет, чтобы его ели. Гавриил давится следующим стоном и кончает. Оргазм скорее напоминает отрывистый спазм, и похоть не отступает после того, как он заканчивается. Она все еще пылает внутри тела Гавриила, просто сейчас скорее напоминает свет, чем огонь. Возбуждение больше не привязано ни к его гениталиям, ни к физическому телу в принципе. — Однажды я, вместо того чтобы проглотить, выплюну все тебе в зад и оплодотворю тебя твоим же собственным семенем. — Вельзевул смеется над собственными словами так, будто это — лучшая в мире шутка, а потом неожиданно кусает его за колено. Она — Повелительница Мух, а значит — тоже одна из армии падальщиков, и когда Гавриил притворяется беспомощным, как раненое животное, она чувствует голод. — Никогда не хотел завести детей? Твоя подруга Мария родила одного, а ты сможешь родить тысячи. Она неожиданно толкает Гавриила в живот. Это — легкий удар, но даже этого достаточно, чтобы наполняющие его яйца начали лопаться. Тонкая скорлупа идет трещинами, и первые личинки выбираются наружу. Они начинают расползаться внутри, и Гавриил давится очередным вдохом, чувствуя мучительную, обжигающую боль внутри. — Тысячи моих детей, которые будут питаться не только твоим мясом, но и душой. Вельзевул толкает его опять, уже сильнее, и Гавриил представляет, как насекомые выбираются из лопнувших яиц. — А потом они сожрут и твой рассудок. И ты превратишься в тупую, бездумную утробу, постоянно раздутую от яиц, постоянно умоляющую затолкать внутрь еще и еще. — Она скалится и ударяет его снова. — Прямо как сейчас. Он не может ответить. Она кладет руки Гавриилу на плечи и осторожно обнимает его, помогая ему сесть. Очень приятное проявление заботы: Гавриил не любит, когда личинки попадают в глаза. Опарыши предпочитают вгрызаться в другие яйца, но жуки и многоножки не удовлетворятся такой легкой добычей, их хелицеры впиваются в слизистые оболочки кишечника. Гавриил чувствует, как кровь начинает растекаться по его внутренностям. — Выпусти их, — голос Вельзевул звучит до смешного заботливо. Она изо всех сил старается вести себя не как демон, и это забавно, — Гавриил не может сдержать смешок, но новая волна боли заставляет его всхлипнуть. Похоть никуда не делась. Она ползает внутри разума Гавриила так же, как насекомые — внутри тела. Земные падальщики едят только мертвую плоть, но эти крошечные демонические отродья ведут себя иначе. Десятки ненасытных маленьких ртов впиваются в мясо Гавриила, и он чувствует, как его тело буквально закипает, когда насекомые начинают прогрызать пути в его брюшине, кромсать мышцы и жир. Он моментально исцеляет все раны, но насекомые просто кусают его снова. И снова. И снова. — Выпускай! — Вельзевул притягивает его к себе, и Гавриил ощущает демоническое чудо, проникающее в него, чтобы дотянуться до каждого насекомого. Она заставляет их карабкаться выше, чтобы выбраться, и они подчиняются, выедая в его теле тоннели. Кровь разливается в его животе, и последние целые яйца наконец-то тоже лопаются. А потом Гавриила тошнит — быстро и болезненно, как обычно. Все, что он успевает почувствовать — как к небу прилипает что-то извивающееся. Боль затихает и постепенно отступает. Вельзевул все еще обнимает его, ловя выползающих насекомых одно за другим. Вероятно, она их ест, но Гавриил предпочитает не смотреть. На место боли приходит тишина. Гавриил ощущает себя полым. Свет его души меркнет на секунду, — и в этот момент ни в его теле, ни в его душе больше нет ничего, кроме пустоты. Абсолютное ничто проглатывает его полностью. Гавриил не замечает даже, в какой именно момент Вельзевул разжимает объятия, позволяя ему лечь на постель. Некоторое время он остается неподвижным, не чувствуя ничего, кроме легкого привкуса своей собственной сладкой крови на языке. — Я поймала их всех. Кивни, если у тебя все в порядке. Гавриил сомневается, что он в порядке, но все равно кивает. Он с удовольствием делает глубокий вдох, больше не чувствуя многоножек в легких, и тратит небольшое чудо, проверяя свое тело. Да, все в порядке: ни падальщиков, ни их яиц, ни слизи. Гавриил пуст, чист и свободен, это — тоже часть удовольствия, а послевкусие боли делает его только ярче. Все закончилось так, как оно должно. Он залечивает раны, стирает пот и медленно поднимается. Пора уходить. У него сегодня еще много дел. — Можешь остаться здесь ненадолго. Я о тебе позабочусь. — Мне не нужна твоя забота, лапочка. — Вельзевул ненавидит, когда он ее так называет, и это слово всегда указывает на то, что на сегодня игры закончены. Все на своих местах. Гавриил завязывает галстук превосходным симметричным виндзорским узлом. — У тебя кровь идет, тупица. Разве? Гавриил закрывает глаза и снова проверяет тело. Да, действительно, в кишечнике осталась пара небольших прорех, и он тратит еще одно чудо, чтобы их залатать. Вельзевул наблюдает за ним с пугающим интересом во взгляде, — как будто она все еще голодна. Или как будто хочет чего-то еще, например — съесть его душу и рассудок. — Тебе нужно отдохнуть. Выглядишь помятым, ты потерял много крови. И плоти. Гавриил поправляет ремень и затягивает его туже. Вельзевул права, но это не повод оставаться с ней рядом. У Гавриила много причин бояться собственных желаний. И дело не в сексе, не в личинках и даже не в боли. — Я закончу исцеление позже. — Ты уверен, что все в порядке? Я серьезно: можешь остаться здесь ненадолго и просто отдохнуть. — Не пытайся быть милой, это не в твоем стиле, — Гавриил дарит ей на прощание свою лучшую улыбку и призывает молнию. Он не позволит никому — особенно демону — быть с ним милым.