Who will get a second chance? | Кому выпадет второй шанс?

      — Поговорим?       Верóника, держа во рту тлеющую сигарету, лениво перевела взгляд на приборную панель, а потом, едва заметно вздохнув, выкрутила звук на минимум.       — Умно, — Прайм прибавил громкость вновь, — Но ты же понимаешь что это меня не остановит?       — Нам есть о чём? — Ника выкинула уже третий бычок за поездку в окно. Сегодня ей хотелось курить больше чем обычно, и Оптимус — что на него очень не похоже, — не возражал.       После того, как они уехали из порта, прошло уже два часа. Всё это время они катались в полной тишине, не считая шума колёс, рычания двигателя и кантри, тихо играющего из магнитолы. За это время Ника успела обсудить детали следующих действий с Сайласом, купить билеты на самолёт до Токио себе, Кейт и Полу, а потом обратно сдать их, потому что некий Лиланд Бишоп любезно предложил свой бизнес-джет.       — Да.       — Тогда я вся внимание, — Ника пожала плечами, скрестив руки на груди. Оптимус крутанул руль, съезжая на гравийную дорогу.       — Нам пора поговорить о твоём поведении.       Верóника задумчиво почёсывала кожаную обшивку сидений, смотря пустым взглядом вдаль.       — Моё поведение совершенно логичное. Не понимаю, что тебя так в нём беспокоит…       — Ты думаешь, я не знаю, к чему это приведёт? К чему может это привести? У тебя живой пример перед твоим глазами сейчас.       — Ты действительно думаешь, что я способна развязать войну? — усмехнулась Ника, — Нет, мне это не надо. Не хочу грех на душу брать. Надо просто найти способ дать хорошего пéныча этим зазнавшимся джапам.       — Они начнут тебе мстить. Стычка за стычкой, всё приведёт к тому, что вы начнёте рвать территорию на куски. А это практически то же самое, что происходит сейчас между нами и десептиконами.       Верóника устало потёрла глаза. Ну не понимает Прайм её, ведёт себя как наседка. Туда не делай, это не ходи.       — Оптимус, ты не забыл, что времени у нас осталось совсем немного? Через месяц уже всё решится. За это время мы максимум можем харкнуть друг в друга. Сейчас идёт гонка на опережение, нам некогда тратить время на пакости.       — Ника, я всегда поражался тебе и твоему умению всё вывернуть в свою сторону, что бы ни происходило… Но сейчас всё зашло слишком далеко. Ты не справляешься. Ты, кажется, не понимаешь, что нажила себе таких врагов, справиться с которыми у тебя не хватит сил и ресурсов. А твоих знаний тут уже недостаточно.       — Ха! И что ты мне посоветуешь? Голову в песок сунуть уже не получится, вместо него теперь бетон! Попытаюсь залечь на дно — и пострадаю не только я, но и все, кто ко мне так или иначе приближен! А таких людей довольно много… Но не беспокойся, Прайм, я не буду уж слишком усердствовать и не превращу Землю — ваш последний аванпост, — в собственную площадку для игр, пока вы не разберётесь с десептиконами…       — Я боюсь не этого.       — Так а чего ты тогда боишься-то?! — сорвалась Ника, — Ради чего ты мне сейчас мозги компостируешь?       — Я потерять тебя боюсь! — повысил голос Оптимус, дав по тормозам. Ника, не ожидая такого, со всего размаху впечаталась в руль носом, из которого тут же хлынула кровь, — Праймус, прости, я…       — Всё нормально, — Ника задрала голову вверх, затыкая рукавом нос, — По крайней мере заслуженно…       Верóника выскочила из салона. Её ноги тут же утонули в высокой траве. Выйдя на дорогу, она отвернулась от Оптимуса, зубами из пачки вытянула очередную сигарету и подожгла её, глубоко затягиваясь. Не оборачиваясь, Ника пошла по дороге вперёд. Девушка не обратила на звуки трансформации никакого внимания, продолжая идти. Кровь стекала по подбородку, капала на форму, тут же впитываясь.       — Я боюсь… потому что ты очень мне дорога, — сказал Оптимус.       — Ты думаешь я не боюсь? — выпустив сизую струйку дыма в небо, вздохнула девушка, — Больше всех меня колбасит от ужаса, просто я этого не показываю. Смысл бояться того, что неизбежно?       — Если себя не жалеешь… пожалей других.       — Ты чего вдруг на жалость давить начал, а? — усмехнулась Ника. Однако догадка молнией пронзила её мысли. Пальцы разжались, сигарета выпала на дорогу, оставив пепельный след на земле. Романова медленно развернулась. По глазам Прайма всё было и так ясно, тут не догадался бы только слепой, — Оптимус…       Верóника сделала шаг вперёд.       — Может быть произойдёт чудо и ты смилостивишься надо мной и перестанешь истязать искру? — спросил он на своём родном языке. Ника ничего не поняла, но по тому, с какой горечью говорил Оптимус, это было больше похоже на мольбу о пощаде. Её очень раздражало то, что он говорил на непонятном ей языке, но отчего-то не могла его просить изъясняться понятнее — вдруг ему так проще?       — Я…       — Для меня ты дороже всего, что у меня сейчас есть, — Оптимус положил руку на грудь, сжав стекла так, будто в груди у него действительно жгло, — Ради тебя я готов рискнуть всем. Если тебе будет что-то угрожать, я сделаю всё, чтобы предотвратить опасность. Даже если это положит конец всему, за что мы воевали миллионы лет… Даже если за это Матрица может уничтожить меня, как неправильного Прайма.       Не хочу я брать на себя такую ответственность, иди-ка ты лесом, подумала Ника, однако поняла, что эти мысли уже давно не имеют никакого смысла и ценности — сердцу-то не прикажешь. А её сердце сейчас, кажется, выпрыгнет из груди. Прайм фактически вырвал себе искру и положил к её ногам. Вопреки всему, что говорят о любви, она чувствовала далеко не радужные и лёгкие чувства — Нику одолевал страх и сомнения, а правильно ли они вообще поступают? Что она ему должна на это ответить? А как быть с чувством вины из-за того, что она сбила с истинного пути последнего из Праймов?       — Ника, я понимаю, каково тебе сейчас… я вовсе не требую от тебя здесь и сейчас ответа. Я просто хочу, чтобы ты знала — у тебя всегда будет на кого опереться и прийти за помощью.       Верóника сделала ещё пару шагов навстречу Оптимусу. Теперь их разделяли какие-то жалкие пять метров. Девушка подняла голову, смотря в оптику лидера автоботов.       — Оптимус… я не знаю, было бы нам легче, если б я не чувствовала то же самое… А то кажется, что мы укусили сами себя в зад и бегаем кругами. Я ведь сама хотела оградить тебя от всего, эгоистично лишить тебя памяти, чтобы ты начал жить с нуля. Я понимала, что в этом случае жертвую нашими сложившимися отношениями, но что они такое по сравнению с твоим благополучием?       Оптимус посмотрел на неё и почему-то впервые в активе не смог ей улыбнуться. Горечь — вот и всё, что он чувствовал, глядя на девушку. Осознание того, что они, возможно, никогда не будут вместе, что война — их война — может закончится не в их пользу, всё это больно ранит… А ещё он не мог отделаться от ощущения, что причиняет своим существованием Нике боль, как будто каждый миг, проведённый с ней, даёт ей надежду на какое-то будущее. Это ли не самый большой эгоизм? Его век долог, пройдут тысячелетия, и он сможет пережить разъедающие искру чувства… А вот Ника — нет. Она — человек, её жизнь в тысячи раз короче и может оборваться в любой момент, а он только изводит её, заставляет страдать и ошибаться. Он и не даёт забыть о себе, и не может дарить ей любовь…       Любовь… А можно ли так сказать о них? Если да, то их любовь злая, больная, ненормальная, она родилась не так, как у всех — не было ни романтики, ни нежности, была только взаимная боль, да ещё и в самый разгар войны…       Но своему ужасу Оптимус понимал, что его чувства к девушке только крепнут, как бы он не сопротивлялся — и, кажется, нет такой силы во вселенной, способной разорвать эту связь. Каждый раз смотря на неё, он всё сильнее хочет стать меньше ростом и забыться в её объятиях где-нибудь далеко-далеко, найдя покой в глубинах вселенной. Где не будет ни войны, ни долга, ни Матрицы, лишь он и она.       Верóника улыбнулась, стёрла с лица рукавом кровь.       — Ну вот и всё, — сказала она, притаптывая всё ещё дымящуюся на земле сигарету, — Мы не можем друг без друга, но и вместе быть невозможно… Это тупик, Оптимус.       Прайм перевёл тяжёлый взгляд на девушку. Сжал ладонь в кулак.       — Тупик, говоришь? — тихо спросил он, но в его голосе Ника услышала нечто такое, что заставило её внутренне содрогнуться, — Нет, я так не думаю.       — А что тогда? — повысила голос Ника, едва сдержав слёзы, — Все эти глупости, все эти «долго и счастливо» не работают в реальной жизни! Мы не сможем быть вместе! Никогда! — девушка запустила пальцы в волосы, отвернувшись от Оптимуса. На сей раз она не смогла сдержать слёз. Позади послышались звуки трансформации, земля едва дрогнула.       — Согласен, это всё глупости, — голос Оптимуса раздался совсем рядом, — Но самая большая глупость — потерять тебя из-за сомнений и неуверенности.       — И что же ты намерен делать? — Ника сморгнула слёзы с ресниц.       — Сделать тебя своей.       Верóника резко повернулась и тут же почувствовала, как её голову обхватили за щёки и чужие горячие губы накрыли её. Расширив глаза, она своим размытым взглядом поймала взгляд Оптимуса, полный непоколебимой уверенности.       — У нас всё будет хорошо, — решительно сказал, — Мы выйдем победителями из любой войны, — он поцеловал её в скулу, — Мы уничтожим наших врагов, — следующий поцелуй Оптимус оставил на её переносице, — А если кто-то скажет что-то против или причинит тебе вред, я поделю его на части. Слово Прайма, — сказал он прямо в её губы, — Ты веришь мне, моя Искра? — девушка улыбнулась.       — Верю, — Верóника взяла Прайма за воротник и притянула его к себе, впиваясь в его губы новым поцелуем. Прайм выдохнул с едва слышным стоном, и прижал её ближе к себе, хотя казалось ближе уже невозможно…