***
Суббота, вечер. Они одни в тренировочном зале на нижнем этаже. У агентов мирового масштаба практически не бывает выходных, и это правда. — Ты пялился, Эгги. Вчера и сегодня. Руки пахнут кожей новых перчаток и застарелой кровью (Эггзи никак не прогонит этот запах с задания в Бангкоке). Чарли уходит в защиту по длинной дуге, но у него взгляд нападающего. Эггзи сплевывает: — Ничего подобного, — да, он в курсе, насколько это убого. Чарли коротко, гортанно посмеивается, и ему приходится до боли прикусить щеку, чтобы не потерять концентрацию. Они оба распалены до предела; но если на Эггзи растянутая майка, то Чарли одет по последнему писку спортивной моды. И это горячо. Это очень горячо и очень мешает. — Кого ты обманываешь, — Чарли говорит на выдохе, пружинисто прячась от ударов, улыбается бешено и ярко. — Ты чуть слюной не захлебнулся, коротышка. И. Да. Эггзи даже представить не может, сколько стойкости нужно иметь, чтобы это отрицать. В конце сегодняшнего собрания у него правда были проблемы с тем, чтобы дышать и глотать. И он знает, что это не осталось незамеченным. А все сраный синий костюм, изящно подчеркивающий формы Чарли. И его глаза. Его блядски голубые, удивительно пронзительные глаза. У Эггзи в свете открывшихся событий совсем не было шансов. Но это не повод признаваться, на секундочку. — Завали, — пыхтит Эггзи, делая резкий выпад. Еще чуть-чуть, и он заехал бы Чарли по скуле. — И дерись. Чарли фыркает. Смеряет его оценивающим и насмешливым взглядом. — Завалить? — он не перестает молоть языком и кулаками, и теперь уже Эггзи приходится уворачиваться. — Тебя? Эггзи шепчет про себя как мантру "не думай — не ведись — не слушай" и попутно старается вспомнить все, что Мерлин когда-либо рассказывал про дыхательные техники. Помогает ровно вполовину. Все-таки Чарли красивый что пиздец. Даже так, после сложного рабочего дня, потный и разъяренный. Он выглядит... сочным? Трогательным? Не в том смысле, что способным понять чувства (ха!), а в том, что его хочется обхватить за все, за что только получится зацепиться. И это ненормально. Ненормально. Ненормально. — Да пошел ты! — в сердцах рычит Эггзи и отступает на шаг, чтобы снять перчатки. Они никогда не заканчивали спарринг без первой крови, и сказать, что Чарли смотрится удивленным, значит не сказать ничего. Да-да. Эггзи тоже с себя охуевает. Перманентно.***
Возможно, это не страшно. Эггзи приходит к такой мысли после третьего шота. В баре тепло, играет ненавязчивая музыка, а еще он сумел облюбовать себе самый темный угол. Самое то, чтобы отпустить ситуацию. Возможно, это не страшно. В конце концов, от влюбленности в напыщенных снобов никто не умирал. Кажется. Эггзи глушит настроение абсентовым зельем и не замечает, как Чарли проскальзывает за его стол. Обращает внимание, только когда на стол ложится металлическая лапа — и мозг, как собачку Павлова, клинит. Она бы красиво смотрелась на его шее. А если сжать под кадыком, задев родинку — то вообще... Эггзи с резким свистом втягивает воздух. Ощущение, будто проснулся после не слишком приятного сна. Или слишком приятного. Это как посмотреть. Чарли в костюме с иголочки, замотан в шарф и терпкий шлейф духов. От дождя его волосы вьются, и Эггзи чувствует привычную дрожь от желания зарыться в них пальцами, легонько сжать, потянуть. Попробовать, каково это — владеть Чарли Хескетом. Быть с Чарли Хескетом. С чистокровным и самовлюбленным кобелем. Хотя Чарли не похож на кобеля последние месяцы, в нем появилось понимание и гибкость, и Эггзи теряет голову от этого. Незаконно быть красивым и не до конца тварью, скажите ему уже кто-нибудь. Рука Чарли скребет деревянную столешницу, делает еле заметное движение ближе. Эггзи поднимает глаза: Чарли смотрит в упор, не моргая, и от спокойного выражения его лица одновременно и плохо, и хорошо. Механические пальцы обхватывают стакан. Чарли криво улыбается, выпивая залпом, и облизывает губы. В бордовом свете ламп они кажутся кроваво-красными. — Нужна рука помощи? Когда он подмигивает, Эггзи не может сдержать истерического смеха. Вот же блядство.***
Блядство. Это правда происходит. Блядство. Эггзи думает об этом, не переставая, пока они ждут такси, а потом наощупь открывают дверь в дом Хескета. Чарли горячий, а его рубашка так легко рвется, что это не оставляет никаких путей к отступлению. — Подожди, подожди, — Чарли прикусывает его губы в попытке сбавить обороты, но Эггзи не может. Эггзи чувствует себя невменяемым, дорвавшимся. Голодным, как черт. И он хватается за все, за что только может, осуществляя недавние мечты. Тело под пальцами напряженное, крепкое. Эггзи разводит в стороны полы, забирается под ткань. Трогает, задыхаясь, кубики пресса и ловит ртом тихие-тихие стоны. А говорили, что королевские особы не скулят... Эггзи смаргивает пот, пытаясь разглядеть в деталях. Запечатлеть. Запомнить. Унести с собой чуточку больше дозволенного. Брови Чарли так неописуемо красиво надламываются, когда он трогает его поверх брюк. — Эгги, — он сглатывает, вымеряет дыхание; Эггзи едва душит ликующие возгласы, когда замечает, что он то и дело срывается. — Ты играешь не по правилам. Не твоя рука. Моя, не твоя рука. Очень трудно сдержать торжествующую улыбку — да он и не видит смысла. Вылизывает чужой рот, почти смеясь от удовольствия, сжимает и разжимает пальцы. Потом брякает пряжкой ремня. Лицо Чарли становится испуганным и ужасно, ужасно беззащитным. — Твои правила меня бесят, — шепчет Эггзи его шее со вздувшимися венами, его стыдливо краснеющему уху, его изгибу плеча. И опускается на колени, замечая, как Чарли восторженно и разбито вскрикивает, кусая костяшки. Кусай, кусай. Тебе это понадобится. Эггзи всегда больше любил, когда не он, а ему. Но картинка и звук сегодня окупают старания: Чарли запрокидывает голову, выгибается, отчаянно пробует уцепиться за стену. Эггзи видит его живот и как под кожей играют мышцы. Он сжимает сильные бедра, ласкает их пальцами, насаживаясь на член до упора, так, что нос щекочет лобок. Чарли дрожит. Кажется, что-то беззвучно кричит. Он такой красивый. Красивый, просто пиздец. Эггзи закрывает глаза, отдаваясь бешеному чувству восторга.***
— Может, это контузия. В Бангкоке мне досталось, — говорит Эггзи и опускает взгляд на ноги. Волосатые, белые. Нормальные ноги нормального мужика. Слегка коротковатые и мощные в бедрах, но это не критично. Ему они для ходьбы, а не подиумах показывать. Сойдут. Чарли напротив невпечатленно хмыкает, разламывая пополам багет. Кто вообще мог подумать, что носатый выпендрежник любит багеты?! — Да ну, — у него голос довольного жизнью человека. И ноги — тоже довольные. Безумно длинные, узкие в лодыжках. Хаотично покрытые засосами и царапинами. Да, бурная ночка. Удивительно, что никому из них не стыдно. — Перегрев? — продолжает упорствовать Эггзи, стараясь не обращать на ноги внимания. Это сложно: стол в квартире Чарли маленький и круглый, под ним критически мало места. И если сдвинуться немного вправо, можно случайно задеть чужую ногу своей... — Серьезно? — Чарли с эльфийской утонченностью выгибает бровь и зачерпывает ложкой (!) паштет из хрустальной чашки (!!). Нахуя вообще под паштет хрустальная чашка? Чашка?! — Не знал, что от эмоционального выгорания лечатся трахом. — Ты ничего не докажешь, — упирается Эггзи. Чарли на секунду поднимает глаза, улыбается. Пожимает плечами. — Ну и не надо. Он другой. Выросший. Невозможный. Эггзи смотрит, как он мажет паштет толстым слоем поверх хлебной корки, и думает: да. Все ахуеть как серьезно. Но это не отменяет того факта, что Эггзи никогда — ни-ког-да — не скажет Чарли, что он красив. Это было бы слишком даже для них.