Честно-пречестно

Уже не первый год Арсений Сергеевич работает школьным учителем. Его предмет интересует очень малое количество взрослых людей, не говоря уже о подростках. Сегодня, шестого октября, он все меньше обращает внимание на глупые ошибки и зарывается в свои мысли. Вряд-ли причина такой загруженности кроется в дне недели, потому что четверг для него ничем не отличался от любого другого буднего дня. Друзья, семья и вообще окружающие никогда не становились для него чем-то грузным морально, поэтому они тоже здесь ни при чем. Арсений очередной раз смотрит на экран телефона, дожидаясь звонка с урока. Осталось пару минут, можно закончить мучения девочки, которая читает правильно лишь четверть немецких слов в тексте, запинается и волнуется. — Alles, danke. Ученица с облегчением выдыхает и благодарно кивает Арсению Сергеевичу. Учитель пролистывает несколько страниц учебника, просматривая короткое несложное задание для домашней работы. — Страница тридцать четыре, упражнение два. Это письменно, конечно, и слова выучите, — Попов поднимает глаза на листающих книги подростков. Те, очевидно, довольные маленьким объёмом задания, начинают собирать вещи. После звонка ученики быстро покидают кабинет, иногда обращаясь к Арсу: «До свидания» и «Хорошего дня». Арсений поднимается с места и крутит в руках учебник восьмого класса. Сейчас будет последний, седьмой урок, чему учитель достаточно рад. И день короткий, и дети неглупые: 9-Б можно дать самостоятельную, ответы на которую будут написаны хотя бы на изучаемом немецком языке, чего о седьмых и восьмых классах, например, никак не скажешь. Из шкафа Попов достаёт учебник девятого класса, кладёт на парту подле и делает пару глотков из пол-литровой бутылки воды. Книга снова оказывается в руках учителя, и тот направляется к своему столу, чтоб остаток перемены провести за бездумным пролистыванием соцсетей. От своего не очень важного занятия Арсений Сергеевич пару раз отвлекается, чтоб поздороваться с учениками. Дима Позов поприветствовал его, Оксана Суркова, ещё пара девочек и Антон Шастун, который был абстрагированный от внешнего мира и единственного друга в частности. Учитель невольно акцентирует на этом внимание. У них с Антоном странные отношения. Два года подряд Арсений просил ученика принять участие в городской олимпиаде, пару раз предлагал написать эссе на конкурсы. Он проникся к ученику за время подготовки к этим мероприятиям. Ему было приятно наблюдать за открытостью парня и готовностью помочь. Сам иногда заводил пустые разговоры ни о чём, чтоб увидеть его улыбку. В начале этого года Попов увидел замкнутость и усталость парня. Около недели Антон ходил как в воду опущенный, после чего преподаватель не выдержал, и заставил ученика рассказать всё, что лежит на душе. И Шастун рассказал. Про отчима, побои, маму и постоянные неудачи. Эмоционально, почти криком, его глаза слезились. Испуганный своей же истерикой он хотел убежать, но учитель, схватив за запястье, остановил младшего. — Антон, не уходи... И не бойся. Я никому не скажу, если не попросишь. Тебе нужна помощь? — вкрадчиво говорил педагог. Антон покачал головой из стороны в сторону, вытирая глаза от слёз. — У тебя сейчас ничего не болит? Может мазь какую-то от синяков взять? — Шастун ещё активнее начал отказываться. — Ты можешь обращаться ко мне по любому вопросу, хорошо? Если у тебя и дальше будут проблемы в семье, можно будет взять кого-то другого на олимпиаду... Не переживай, Тош. Что бы кто ни говорил, ты молодец и не должен сдаваться, — приостановился Арсений, ожидая какой-то реакции. Ученик несмело опустил веки в знак согласия со всем вышесказанным, и взглянул на старшего: — Спасибо, Арсений Сергеевич. Извините, что так получилось, — в смятении зашагал к двери Антон. — До свидания. — Да ничего страшного, обращайся. До сви... — хлопок двери не дал Арсению договорить. Антон с того момента ни разу не говорил с Поповым о чём-либо, кроме темы урока. Первое время он даже смотрел на Арсения с явным недоверием и каким-то сожалением, но со временем подуспокоился, видимо, решив, что старший забыл о случившемся. Звонок отвлекает Арса от воспоминаний и напоминает детям, что нужно встать и поприветствовать учителя. Двадцать с лишним пар глаз обращены на него, доску, стены и окна, но один ученик, взгляд которого он хочет встретить сильнее всего сейчас, неотрывно смотрит на пол. — Guten tag, setzt euch. Арсений, потерявшийся под напором своих же мыслей, оборачивается к доске, на которой аккуратно выведено «Klassenarbeiten», и просит учеников скопировать её содержимое в свои тетради. Сам листает книгу: находит новую тему и необходимое упражнение. Педагог поднимает взгляд на учеников, выбирая несколько для работы на уроке. «Антона вообще не нужно спрашивать, пусть отдохнёт, а потом поговорим», — решает он, наблюдая, как нервно Шастун крутит кольца. Урок проходит неплохо, ученики не слишком уставшие, но и не срывают излишним весельем занятие. Арсений много раз смотрит на Антона, и через пятнадцать минут парень отвечает учителю встречным взглядом. Старший растягивается в тёплой, мягкой, одобрительной улыбке, в ответ на что Шастун лишь смущается и отводит глаза. Весь урок подросток больше не смотрит на учителя, лениво записывает необходимое и перебирает украшения. — Auf Wiedersehen... И не забудьте домашку записать, на доске есть, — заканчивает урок Арсений Сергеевич. — Антон, останься, пожалуйста, — негромко произносит учитель, когда Шастун проходит мимо его стола. Антон непонятливо смотрит на педагога, кивает и останавливается. Так же отрешённо, как он просидел весь урок немецкого, опирается на стол. Попов же наблюдает, как выходят из кабинета девятиклассники и закрывает за последним дверь. — Арсений Сергеевич, извините, — Антону, видимо, стало не по себе, думает Арс. — Я вас слушал, всё выучу и всё сделаю, просто сегодня голова болела. — Антон, зачем ты оправдываешься? Я даже не просил за что-либо извиняться, а ты знаешь, я могу, — тяжело вздыхает старший. — Подожди, у тебя голова болит? — обеспокоен учитель. — Да, несильно, ничего страшного, — проговаривает Антон, и в комнате воцаряется тишина. — Зачем вы меня оставили? — Присядь, пожалуйста, я поищу таблетки, — одновременно с Шастуном говорит Попов. — Не нужно, спасибо. — Долго болит? — игнорирует последнее сказанное Антоном Арс и движется к шкафу. — С утра. — И что ты терпишь? — А что мне делать? — вопросом на вопрос отвечает Шаст. — Обратиться к любому учителю или медсестре, например, — говорит Арсений, пытаясь не закатывать глаза от безалаберного отношения парня к своему здоровью. Он уже роется в аптечке в поисках обезболивающего. — Им всё равно, — перечит Антон, — максимум — «поздравляю» скажут. — Антон, — осуждающе произносит учитель. — У тебя нет температуры? — прежняя обеспокоенность проявляется в голосе старшего. — Нет... Наверное, — неуверенно говорит парень. Арсений, сжимая несколько блистеров, резко выпрямившись, направляется к нему. Попов подходит близко к школьнику, который замирает, не зная, чего ожидать, и, приподняв кудрявую чёлку, касается лба подростка. — Вроде нет, — констатирует Арсений и отходит от парня на несколько шагов. — Значит, эти, — он кладёт на первую парту одну пластинку и возвращается к шкафу. — Садись, Антон. Школьник выходит из оцепенения, подходит к парте, на которой несколькими секундами ранее оставил блистер с таблетками Попов. Старый потрёпанный черный рюкзак помещается около ножек стола, а сам парень садится на стул так же тихо. Арс продолжает копошиться в аптечке и шкафу. — Арсений Сергеевич, так зачем вы меня оставили? — спрашивает Шастун, повернувшись к педагогу лишь частично: его взгляд был направлен в окно, хотя вряд ли он смотрел туда целенаправленно. Учитель молча наливает жидкость из полуторалитровой бутылки в чашку, закрывает шкаф и идёт к Антону. Ставит воду перед Шастом, подвигая блистер. — Таблетками напоить решили? Надеюсь, это яд, — язвительно комментирует Антон и послушно выпивает большую часть воды и лекарство. — Антон! Травить тебя — самое бессмысленное занятие для меня, — уверяет Арсений, забирая таблетки и чашку на последнюю парту. — Потому что я живучая тварь? — ехидно проговаривает школьник. — Ну... Я надеюсь на это. — Звучит странно, — закрывает тему Шастун. — Так я могу идти? — сменил уже привычное «зачем оставили» парень. — Нет, — Арсений говорит, словно отрезает пути отступления собеседнику. — Можно быстрее? — школьник раздражается. — Я знаю, что ты никуда не спешишь, — Антон лишь закатывает глаза. Арсений оказывается перед ним и садится на корточки — это самый простой способ достичь зрительного контакта. Арсений замечает потерянность и страх Шаста, которые он очень старается скрыть, понимает, что зря перегибает палку с драматичностью. — Я просто хотел узнать, как дела, — осторожно и вкрадчиво говорит педагог. По лицу Антона невозможно понять, о чём он подумал и что чувствует, но лежащие на столе руки нервно дёргаются и парень вновь начинает перебирать браслеты, подавшись немного вперёд. — Всё хорошо, — подняв глаза, что до этого прятал от пытливого преподавателя, и даже немного улыбнувшись, ответил Шаст. — Правда, если вы беспокоились из-за моей молчаливости, то ещё раз прошу прощения, это из-за головной боли. Всё выучу, — повторно подтверждает ранее сказанное школьник. — Долго будешь врать и стрелки переводить? Мне абсолютно всё равно, когда и что ты выучишь. — Арсений старается говорить не строго, но с серьёзностью. Он до сих пор сидит на корточках держа ладошки на парте. — Я не вру. — Почему восемь месяцев назад ничего не было «хорошо», но вдруг стало? — Почему это не было хорошо? — спокойно спрашивает Антон, пока учитель встаёт и опирается уже на собственный стол. — Потому что ты «отвратительно рисуешь», — выделяет, чтобы было понятно, что это не его мнение, — твой отчим тебя бил, а мать унижала, — добавляет немного вопросительную интонацию Арсений. — Это да, но «хорошо» или «нехорошо» — субъективная оценка. Может, для меня это и есть хорошо, — пожимает плечами Антон. — Антош, плакал ты тогда от радости, я правильно понимаю? — мягко говорит старший. Школьник отнимает руку от чёрного браслета с металлической пластинкой и сжимает губы, начиная их кусать. Он молчит, явно не зная, стоит ли вообще что-либо говорить. — Давай начнем сначала. Как дела? — так же вкрадчиво говорит Арсений Сергеевич. — Всё хорошо. — Это мы уже проходили. И про то, что ты всё выучишь, я уже слышал. Давай, раз субъективную оценку ты дал, опиши объективно, пожалуйста, — у Антона в глазах застыл нечитаемый взгляд, что выражал одновременно и согласие, и недовольство. — Как с рисованием? Ты всегда подбираешь очень красивые цвета и интересные ракурсы, — как бы между прочим делает комплимент Арсений. — Как всегда. Не бойтесь, рисовать я не научился, — с безнадёжностью проговаривает парень и ложится на парту. — Ну рисую и рисую, какая разница. Получается отвратительно, я привык. — Неправда, — слишком резко отзывается Арсений. — Если тебе нравится сам процесс, то это замечательно, даже если результат плох. Тем более, я уверен, что ты преувеличиваешь. — Да, а ещё постоянно вру и жалуюсь. — Я такого не говорил. — Говорили, но это не так важно. Просто вы говорите о вещах, о которых ничего не знаете, будто вы эксперт-специалист-профессионал, — немного надменно говорит Антон, но быстро исправляется: — Не поймите неправильно, но вы же не знаете, как я рисую. Возможно, я действительно не преувеличиваю. — С тем, что я знаю не всё, я согласен. Тош, ты показывал мне свои рисунки чуть меньше года назад — они вправду замечательные. Это хобби, и если оно не приносит тебе радости, то нужно что-то поменять или отдохнуть от него недолгое время, — вкрадчиво советует педагог. Арсений выравнивается и тихо шагает к парте, на которой лежит парень. Он осторожно наклоняется так, чтоб его глаза были на одном уровне с взглядом Антона. Шаст чуть ли не подпрыгивает и садится ровно. — На что смотришь? — саркастично спрашивает учитель. — Очень красивая стена просто, — в той же манере отвечает Шаст. — Что, прям красивая стена? — выделяет интонацией третье слово учитель. «Прям красивее меня?» — в шутку мысленно добавляет Арсений. — Очень. — Как отношения с родителями? — спрашивает Арсений, чем резко меняет тему. — А какие они должны быть? — вопросом на вопрос отвечает Шастун. — Ну... — Арсений понимает, что пойман в ту же ловушку, что сам иногда использует. — Я хотел спросить, поменялось ли что-то с января в хорошую или плохую сторону. — Опять порассуждаем про «хорошо» и «плохо»? Давайте, — Попов лишь тяжело вздыхает. — Ты не скажешь? — устало произносит Арсений. Он понимает, что как бы нагло сейчас не говорил парень перед ним, ему просто сложно, обидно, больно. За смелостью скрывается страх, а за улыбкой — слёзы. Шастун качает головой из стороны в сторону, и Арсений решается на достаточно смелое для себя действие. Он просто садится за парту, справа от Антона, и тот непонятливо смотрит на учителя. — Пойми, самый простой способ для меня сейчас получить ответ... — Попов берёт за запястье правую руку парня и ведёт к себе, — посмотреть, есть ли какое-либо синяки или ранки на теле. Да, очень невежливо, но и знать мне всё же нужно, — Арсений поднимает рукав до локтя и замечает лишь один синяк. Немаленький, но и не смертельное повреждение. «Нужно и на левую руку глянуть, потом обязательно обработать, если там что-то серьёзное» — решает педагог. Он аккуратно накрывает синяк левой рукой, почти не прикасаясь к коже, и за запястье тянет вниз, чтобы вскоре осмотреть и вторую руку. Антон жмурится и чуть ли не скулит. — Что, прям так больно? Извини, я не хотел, — говорит Арсений, и уже тянется за второй рукой парня. Тот прячет её на край парты, а вскоре и вовсе вниз. — Давай вторую руку. Антош, я тебе не сделаю ничего плохого, честно-пречестно, — вкрадчиво, по-детски нежно заявляет учитель. — Она обычная-чистая-здоровая, — заявляет парень, смотря щенячими глазами на Арсения. — Это прекрасно, — произносит учитель, но в противовес своим словам делает жест, чтобы парень предоставил желаемое. — Может, не надо? — слабо говорит Антон, но всё же возвращает на стол руку, чтоб Арс мог дотянуться без усилий. Попова настораживает, с каким боем парень разрешил посмотреть. «Бить по ногам и животу логичнее, это эффективнее и легче скрыть, но если я начну проверять, меня и в тюрьму посадить будет проще» — думает Арсений. Педагог аккуратно берёт ладошку двумя пальчиками, будто при большем усилии она разобьётся на тысячу мелких кусочков. Неимоверно бережно стягивает рукав кофты до локтя и наблюдает удивительную картину: тонкая бледная рука покрыта несколькими большими сине-фиолетовыми пятнами. Учитель около минуты просто смотрит на конечность, пока Антон не вырывает его из размышлений: — Посмотрели? Я пойду, — говорит Шаст и пытается осторожно вырвать руку, надеясь, что Арс сам отпустит. — Подожди, — встревоженно просит педагог, сфокусировав взгляд. Под спавшими браслетами Попов замечает какие-то царапины. Он той же рукой, которую не отрывал от ладошки парня, поворачивает к себе внутреннюю часть руки. Ярко-красные полосы пролегают поперёк вен и кажутся нарисованными в фоторедакторе. Выпуклые кровавые порезы немного отличаются оттенком, видимо, сделаны в разные дни или с разной силой нажима. Больше всего учителя удивляет количество царапин на таком маленьком отрезке. Семь-десять полос смогли уместиться на пару сантиметров кисти, будто Шастун сидел и делал их не только с канцелярским ножом в руке, но и линейкой. Кожа вокруг болезненно светиться красным, и, будь рукава Антона короче, можно было бы заподозрить что-то неладное. — Я сейчас обработаю, — машинально говорит Арсений, вспомнив, что уж слишком долго не подавал признаки жизни. — Не надо, — доносится тихий хриплый голос. Попов переводит обеспокоенный взгляд на парня, который опустил голову и слегка тянет свои руки из несильной хватки педагога. На щеках Антона катятся слезы, а покрасневшие глаза в растерянности бегают по столу. — Надо, — уверенно говорит старший. — Не бойся, больно не будет, — учитель будто говорит с пятилетним ребёнком, который разбил коленки об асфальт. — Извините, — подаёт робкий голос Шастун. — Хватит извиняться, — отвечает Арсений. Он не знает, как помочь, но знает, что «не плачь» и производные — худший вариант. Попов встаёт из-за парты, живо идёт к аптечке, продумывая свои слова. Он хотел, чтоб Антон хоть как-то поделился своими проблемами, но успокаивать людей любого возраста он абсолютно не умеет. Мысли Арсения не могут выстроиться в план, который хоть чуть-чуть подвластен логике. «Зачем?» — достаёт бинты. «Почему?» — находит Гепарин. «Можно ли было это избежать?» — берёт Левомеколь. Обработав руки, педагог направляется к ученику и вновь садится справа от него. Где-то в коридоре дежурный нажимает на звонок. Два звуковых сигнала, противных, но привычных, заглушают мысли Арсения, напоминая о том, что он с Антоном находятся в школе. — Сиди, — говорит учитель, когда Шаст порывается за рюкзаком, чтоб уйти. — Насчёт извинений. Ты мне ничего плохого не сделал, а вот себе... Решать тебе, собственно, — Попов опять берёт левую руку парня, закатывает рукава уже аккуратнее. — Если честно, я догадывался, что ты можешь попробовать что-то такое, чтоб справиться со стрессом. Я про селфхарм, звучало странно просто. Я сниму? — сообщает Арсений, касаясь браслета. Антон только сильнее опускает голову. Педагог возвращается к прежнему, нежному, почти елейному, голосу. — Эй, —наклоняется к лицу парня учитель, почти ложась на парту. Щёки подростка покрыты слезами пуще прежнего, — всё же нормально. Антош, я не умею успокаивать людей, поэтому извини. Я обработаю все ранки, а ты мне расскажешь, что случилось. Идёт? — расстёгивает браслеты старший. — Арсений Сергеевич, может, не надо? — с надеждой в голосе спрашивает Антон. — Извини, не так выразился. Ты не выйдешь, пока я не пойму, что случилось. Давай правую. — Там всё нормально, — быстро проговаривает школьник, подвигая к себе руку. — Я, конечно, не гений, но всё же не такой глупый. Ты почему от боли корчился? — в ответ тишина. — Вот и я о том же. Почему ты вечно отнекиваешься? — меняет интонацию Арсений. — Ничего плохого я тебе делать не собираюсь, наоборот хочу помочь. — Вот именно, — глубоко вздохнув, отвечает Шастун. — Я сам во всём виноват, впутывать кого-то ещё я не хочу. — В чём ты виноват? — непонятливо спрашивает Арсений. — Ну вы же сами говорили, что порезами я себе хуже сделал. — Антон, царапины пройдут, синяки сойдут. Да даже переломы зарастают. Тут проблема в том, что ты борешься не с тем. Иногда вообще лучше прекратить сражаться. Зачем ты соглашаешься с субъективным мнением, которое на тебя так сильно влияет? Докажи себе, не кому-то, что ты можешь достичь многого, что ты достоин многого. Ты же маленький ещё, твои увлечения, взгляды на жизнь могут кардинально измениться, а отстаивая своё мнение перед никем, ты тратишь силы на ничто. Арсений наносит мазь на порезы, в то время как Антон сжимает в кулак другую руку из-за боли. Учитель открывает бинт. — Они мои родители, — тихо говорит Шастун. — Да. Это сложно понять. Какие бы у тебя не были родители, ты бы в любом случае рано или поздно от них сепарировался бы, — обматывает левое запястье бинтом. — Да, это могли быть очень теплые отношения, ты мог бы приезжать к родственникам каждую неделю и проводить у них много времени. В твоём случае тебе нужно справляться с давлением мамы и папы, а не с их помощью, — он разрезает остаток бинта на руке вдоль и завязывает аккуратный узелок. — Вы звучите слишком умно для меня, — немного успокоившись, отзывается Шаст. — Умно? — с лёгкой улыбкой переспрашивает Арсений. Он берет вторую руку и начинает проделывать те же манипуляции. — Да ничего особо умного я пока не сказал, да и не собираюсь. Если обобщить сказанное: абстрагируйся от тех, с кем тебе неприятно общаться и обращай внимание только на себя — спокойным голосом уверяет педагог. — Так что, ничего не хочешь рассказать? — А что говорить? Что я дебил? Вы уже и так поняли. — Антон, — строго, серьёзно произносит Арсений. — Называй вещи своими именами. Тебя просто что-то тревожит, а ты принимаешь это как вопрос жизни и смерти, сильно волнуешься. Ты эмоциональный, но не более того. Не воспринимай всерьёз грубые слова, вот единственное, что стоило бы поменять. Да, уехать от родителей эффективнее и даже проще, но пока что у тебя такой возможности нет. Попов забинтовывает второе запястье и и открывает следующий тюбик с мазью. Лёгкими движениями педагог растирает по коже средство. Антон начинает надевать браслеты, когда Арсений заканчивает с обработкой синяков. — Подожди пока подсохнет, и готово. Кстати, ты так нормально ничего и не объяснил, зато я старческие мудрости порассказывал. Тош, обращайся ко мне, к Диме. Тебе же есть с кем поговорить, но ты замыкаешься. — Ага, мне осталось только Диму потерять из-за этого всего, — язвительно комментирует Антон. — Я сомневаюсь, что Дима вообще что-либо злое или нетактичное может сказать. Даже если он перестанет с тобой общаться, то ты просто вычеркнешь одного лишнего человека из своего круга общения. — Я пойду, — говорит Антон, наверное, понимая, что находится в кабинете уже порядка пятнадцати минут наедине с педагогом. Он расправляет рукава, за которыми не видно ни синяков, ни бинтов. — Конечно, только не простудись, не попади под машину и не спрыгни с крыши. — Я не суицидник, — Антон встаёт и закидывает за спину рюкзак. — Верю. Шастун подходит к двери и уже приоткрывает её, как что-то вспоминает и кладёт ладонь на ручку по другому. — Арсений Сергеевич, — слегка поворачивается к учителю Антон. — Да? — поднимает глаза на ученика. — А кто из нашей параллели поедет на олимпиаду? — Я пока не решил, — говорит Арсений. Он переводит внимание на ученика, который явно жаждет что-то сказать, но боится. — А ты хочешь? — А можно? — стеснительно спрашивает Шастун. — Конечно. Значит ты поедешь... Только при одном условии: ты воспринимаешь олимпиаду и подготовку к ней как интересное времяпрепровождения, а не соревнование. — А если я вас подведу? — Антон! Такого не будет. Мне нужен просто участник школьной олимпиады, а не обязательно победитель. В следующий раз договоримся о дополнительных, например, восьмой урок в четверг, если у тебя художки нет. А сейчас быстро домой отдыхать. Пока. Антон пару секунд обрабатывает полученную информацию, кивает. — Спасибо большое... До свидания. Дверь закрывается за парнем, и Арсений остаётся в пустом кабинете. Перед ним два тюбика мази и остатки бинта, которые он не торопится убирать. Мысли путаются с чувствами и эмоциями, рисуя тревожные сценарии домашнего времяпрепровождения Антона Шастуна.