The Silence is Deafening

Доминик задержал дыхание, приготовившись услышать откровение, которое должен был сообщить ему Мэттью. Приятным то, что он услышит, не будет, в этом он был уверен…были ли у него хоть какие-то хорошие воспоминания? — Им был мой дядя, он стал первым моим абьюзером. Голос Мэттью был таким тихим, что казалось, он делал все возможное, чтобы не быть услышанным. — Думаю, мне было шесть, но, на самом деле, я не знаю. Возможно, тогда я просто стал запоминать то, что он делал. Доминик почувствовал, как по телу Мэттью прошла дрожь, и он крепче сжал его руку. — Сначала это п-происходило только тогда, когда он приезжал…н-но потом он с-стал забирать меня… Мэттью остановился, слова, казалось, его подводили. Последовал еще один глубокий вздох, а рука, которую держал Доминик, тряслась. — Это случилось на мой десятый День рождения, — продолжал он, однако его голос дрожал точно так же, как и его рука. — Он пришел ко мне и-и сделал мне б-больно. Это б-б-был п-первый раз, когда он попытался… Слеза скатилась по его щеке, и Доминик вытер ее свободной рукой. — Но у него не п-получилось, и он о-оставил м-меня…сказал, что вернется по-озже. Потом п-появился огонь, он споткнулся и у-упал, и, наверное, что-то сломал себе. Моя с-семья к-кричала, он к-кричал, чтобы я помог е-ему. Но я его оставил. Мэттью снова замолчал, и было больше слез. — Никто бы не стал винить тебя за это, за то, что ты его оставил, — мягко сказал Доминик. Мэттью посмотрел на него, и он не смог бы сказать, что именно было в этих глазах. — Ты не….. Я х-хотел, чтобы это п-прекратилось. Я поставил с-стул под дверную ручку….он был заперт. — Мэттью, ты был напуган, зол и не мог мыслить здраво. Тебе было десять, ради всего святого. — Нет, я не злился, Д-доминик. Я сделал это намеренно. Доминик на это моргнул; не потому, что его беспокоила судьба больного ублюдка. Он моргнул на тот факт, что это довело десятилетнего, ребенка до совершения убийства. — Тебе лучше п-позвонить в п-полицию, — сказал Мэттью. Он снова моргнул. — Зачем мне это делать? — Чтобы они м-меня арестовали. — За что? — Я кого-то у-убил…я должен быть н-наказан. Доминик убрал свою руку с лица Мэттью и приподнял его подбородок. — Я не собираюсь звонить в полицию. Он мог видеть замешательство в глазах Мэттью. — То, что ты сделал, ты сделал ради того, чтобы выжить. Нет, то, что ты сейчас мне рассказал, остается между нами. Больше никому не нужно об этом знать и никогда не понадобится. Он держал взгляд Мэттью, надеясь на то, что он увидит искренность в его глазах. — Это между тобой и мной, слышишь меня. Ты заслуживаешь быть счастливым…ты заслуживаешь быть свободным, и ты заслуживаешь всей любви, что я могу тебе дать. А теперь тебе нужно отдохнуть, завтра тебе предстоит давать показания, и нужно быть в лучшей форме. Он встал, намереваясь воспользоваться стулом, желая, чтобы Мэттью просто заснул. — Нет…пожалуйста. Я не хочу спать один, — сказал Мэттью. Так, он вернулся к кровати, разделся до футболки и боксеров, и скользнул в постель. Мэттью мгновенно оказался рядом, придвигаясь настолько близко, насколько он мог, и кладя голову на грудь Доминика. Прошло немного времени, прежде чем Доминик услышал, что его дыхание выровнилось, а руки вокруг его талии слегка расслабились. Он вздохнул, надеясь на то, что с этим признанием Мэттью наконец обретет покой.

***

— Я уже перепробовала всех, кого я знаю, кроме тебя. Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, где этот Беллами? — Слушай, если я скажу тебе, ты должна пообещать, что тот факт, что ты узнала это от меня, никогда не вскроется. Я не хочу в тюрьму или свидания с «сотрудниками службы безопасности» Филиппа Уолстенхолма. Журналистка почти могла видеть кавычки в голосе говорившего. — Конечно, и оплата как обычно. — Хорошо, он под программой защиты свидетелей. — Но дело Донни Джеймса давно закрыто. — Это тут ни при чем. Это связано с Лондонским расследованием насилия над детьми….он был их информатором, и одним из их жертв, он знал имена, места и даты. — Вот черт…куда они его поместили? — Он был где-то на побережье, но что-то случилось, не знаю что, и теперь он снова в Лондоне, в доме своих родителей. — Провести меня у тебя не получится. Первое заседание пройдет завтра. — Нет, у меня есть фотографии того, как они выходили из дома сегодня утром. Могу выслать бумажные копии курьером. — Доставь их сюда в течение часа, и я отдаю это в редакцию. — Без проблем…только убедись в том, что мои деньги до меня дойдут. О, есть еще кое-что, и это чистый динамит.

***

Было решено, что Мэттью не нужно будет вставать за трибуну свидетеля; он, как и все остальные жертвы, мог дать показания, записав видео, или с помощью видеомоста. Решили, что из-за того, что Мэттью обладал таким большим количеством информации, он должен будет давать показания через видеомост. Судья сказал, что он не хотел, чтобы заседание закончилось тем же крахом, что потерпел суд над Донни. Однако Мэттью все равно нервничал и не мог перестать ерзать. Рука легла на дергающуюся ногу и остановила ее. — Все будет хорошо, — сказал Доминик. — Я и назначенный судом психолог будем совсем рядом. Ты не увидишь обвиняемого, ты будешь видеть только барристеров, судью и присяжных. Как и в прошлый раз, сконцентрируйся на ответах, никто тебя не осудит…не торопись. Два часа, ушедшие на то, чтобы дать показания, показались вечностью, однако он удивил себя тем, что ему удалось сохранить спокойствие, даже тогда, когда вопросы стороны защиты стали требовать более подробных ответов. И все же его сердце забилось чаще, когда ему пришлось описывать вещи, совершенные по отношению к нему, образы в его голове наконец обретали голос……то, что тот человек делал с другими, пока он был там же, где все происходило. Но он справился, знание того, что Доминик находится всего в паре футов от него, дало ему смелость, в которой он нуждался. Наконец ему было сказано отойти, и камера была выключена. Доминик тут же оказался рядом и обнял его, в то время как он дал волю слезам, которые он сдерживал. — Давай, твоя семья тебя ждет, тебе нужен горячий шоколад и целый пакет зефирок. На это он улыбнулся, радуясь тому, что Доминик помнил, как он любил маршмеллоу с его шоколадом. Он взял руку Доминика, тогда как они шли в сторону выхода, который вел в публичную часть суда. Казалось, что там было шумно, он думал, что суды должны быть тихими местами. Он толкнул дверь, и был ослеплен вспышками нескольких камер и обескуражен посыпавшимися на него вопросами. Он старался игнорировать их, пока Доминик тащил его сквозь толпу прессы. — Мэттью…одним из ваших абьюзеров был член семьи? Вас подозревали в пожаре, убившем вашу семью? Вы устроили пожар, чтобы убить своего абьюзера? Эти вопросы заставили его застыть, и он попытался найти лицо голоса, который их задал, но вспышки камер не давали ничего увидеть. Затем наступил хаос, сотрудники суда и полицейские стали устранять прессу, и слова разъяренного Филиппа Уолстенхолма перекрывали царящий шум. — Черт возьми, оставьте его в покое….чертовы стервятники! Его вытянули из толпы и запихнули в машину, вспышки новых камер лишали его всякой передышки. Когда они наконец приехали домой, он не мог забраться по лестнице быстрее, и захлопнул за собой дверь; укрытие, наконец. Он совсем не заметил, когда Доминик вошел, но он почувствовал, как прогнулась кровать, когда он лег рядом, и сильные руки обвили его, а голос Доминика мягко сказал ему на ухо: — Все хорошо, все будет хорошо. Он обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо…ища утешения; ему что-то было нужно…… — Доминик, — сказал он. — ты нужен мне…. Доминик колебался, но он снял его сомнения поцелуем, и дал страху покинуть его тело, пока они занимались любовью, а панике раствориться, когда он достиг кульминации. Он позволил себе провалиться в сон, надеясь, что завтрашний день не будет адом.

***

Мужчина оторвался от своего завтрака, когда его правая рука приблизился с газетами. Ему нравилось быть в курсе того, что происходило в странах, в которых у него были «деловые» интересы…а эта страна сулила большую прибыль, в чем и состояла причина его короткой «деловой поездки». — Босс, посмотрите, кто всплыл. Он улыбнулся, увидев заголовок и фотографию на первой странице газеты. — Звони Юре, скажи, что у меня есть для него работа.

***

Доминику потребовалась по крайней мере неделя на то, чтобы выманить Мэттью из спальни, и несколько часов для того, чтобы уговорить его прогуляться в местном парке. К счастью, прессе было запрещено приближаться к Мэттью постановлением суда, так как он был свидетелем в ведущемся деле и расследовании. Мэттью все еще льнул к нему так, как-будто от этого зависела его жизнь, и время от времени оглядывался, вероятно, ожидая, что увидит фотографа или репортера, прячущегося за деревом или кустом. Они обошли парк по меньшей мере три раза, такой была нервная энергия Мэттью. Они остановились у одной из лавок, стоящих при входе в парк, чтобы купить горячие напитки. Продавец спросил его, был ли ему нужен шоколад на горячем шоколаде, он повернулся, чтобы спросить Мэттью, и уронил стакан, который он держал…..Мэттью закидывали в фургон. — Эй! — закричал он и начал бежать…но он оказался недостаточно быстрым. Последним, что он увидел, прежде чем двери захлопнулись, был страх, написанный на лице Мэттью, затем фургон ускорился и унесся прочь.

***

Мэттью не был уверен в том, где он был, или когда он был, все произошло так быстро. Он понял, что не знал совсем ничего; должно быть, ему что-то вкололи. Он услышал голоса, затем в поле зрения появилось лицо. Лицо заговорило, слышался явный акцент, но он никак не мог его определить. Рука взяла его за подбородок, и когда его зрение прояснилось, он увидел, что рука принадлежала мужчине. Мужчина улыбнулся ему, но эта улыбка заставила его содрогнуться. — Здравствуй, Мэттью. Фотографии Донни не отдают тебе должного, ты по-настоящему красив. Меня зовут Алексей, и, кажется, мои деньги не были потрачены впустую.