Тихо и нежно

      В номере хостела пахнет странно. Ни хорошо и ни плохо, просто странно, непривычно. Незатейливые кровати, дешёвое постельное бельё, но зато горячая вода, свет, тепло: самое то для пары сбежавших придурков.       Шань не может заснуть больше часа. Он практически уже вырубился, пока Тянь был в душе, но потом тот вышел, завалился к нему в кровать, облепил хваткой дохлого осьминога и всё, сон тю-тю. Шаню неудобно, тесно, жарко, в конце концов. Он пытался игнорировать, пытался высвободиться из захвата, думая, что Тянь уже спит, но то ли он не спит и сознательно пресекает его попытки, то ли он даже во сне такой сильный. Оказалось первое. Когда Шань попытался ещё раз, Тянь пробубнил ему в шею.       — Хватит вошкаться уже, спи.       Шань замер, притихая. Значит, притворялся всё это время, вот засранец.       — Я не могу заснуть, когда ты мне в ухо сопишь.       Тянь только прижался к нему крепче и улыбнулся.       — Просто не хочу, чтобы ты ночью упал с кровати, беспокоюсь, держу.       — Ну да...       Это бесполезно, его только клешнями от себя оторвёшь, а у Шаня нет ни сил, ни желания бодаться и так слишком яркий на эмоции вечер, куда ещё-то добавлять. Да и не выходит на него даже злиться по-настоящему, если честно. Удивительно, как глубоко Тянь пролез в его личное пространство и как прочно в нём обосновался: физическая близость для них давно стала в порядке нормы, а ведь когда-то его коробило, стоило только Тяню хотя бы на плечо ему руку положить.       Скажи ему кто раньше, что он вот так, по доброй воле, будет с этой псиной сутулой в обнимку в кровати спать — не поверил бы, ещё и затрещину бы отвесил от дурной фантазии. А скажи ему кто, что он станет за него переживать, волноваться?       — У тебя теперь проблемы будут? С братом?       Эта мысль засела у него в голове с того момента, как Тянь, схватив его за руку, побежал. Засела и свербит до сих пор. А раз они всё равно оба не спят, так Шань себе хоть мозг разгрузит, глядишь, и сон быстрее придёт.       Тянь пробубнил ему всё так же в шею.       — Не бери в голову, ерунда.       — Пощёчина — не ерунда.       Тянь на это не ответил. Какое-то время он молчал, а потом всё-таки отлип от Шаня, ложась рядом, и вздыхая. Ну вот, а пытается делать вид, что всё хорошо, идиот.       — Если я могу что-то сделать, скажи. — Продолжает Шань.       — Мои отношения с братом и отцом, — говорит тихо Тянь, — не такие, как у тебя с матерью. Это слишком трудно объяснить, но всё будет нормально, обещаю: меня не выгонят из дома и не станут лишать наследства. Наверное. — Смеётся.       Опять этот каламбур, защитная реакция у него такая, что ли?       — Я серьёзно.       — Я тоже.       Тянь укладывается на бок, положив голову на сгиб локтя, смотрит на профиль Шаня.       — Но если правда хочешь, то есть кое-что, что ты можешь для меня сделать.       Шань поворачивает к нему голову с немым вопросом в глазах.       — Утешишь меня поцелуем?       Эту игру бровями надо было видеть. В мягком свете ночника глаза Тяня будто мерцают, а уголки губ дергаются, не в силах сдержать улыбку. Сейчас Шань должен его как-то обозвать, фыркнуть что-нибудь грубое, отвернуться и закончить разговор. Он ведь именно этого добивается.       Тянь никогда не говорит о своих проблемах, никогда не жалуется, не делится; не хочет, не может или не знает как, неважно, факт остаётся фактом: Тянь взваливает и тащит всё сам. А ведь именно за это он постоянно ругает Шаня: не пытайся справиться в одиночку, я рядом, я что-нибудь придумаю, помогу. Ага. Свой совет себе посоветуй.       Но с другой стороны, из Шаня помощник так себе. Ну, кто он, а кто Тянь? Что он может? И от этого на душе так паршиво. Вдруг по этой причине Тянь и молчит?       Красный след на его щеке от пощёчины, его взгляд в ту секунду, выражение лица и собственная растерянность. Шань ничего не понимает и не знает, что делать, остаётся, разве что правда, только утешить.       Недавний выброс адреналина в не до конца восстановившемся организме на него так повлиял, не иначе, но он приподнимается и прижимается на секунду своими губами к губам Тяня, а потом ложится обратно, уставившись в потолок. Выдыхает.       — Прости, это моя вина. Вечно от меня одни проблемы. Зачем я вообще возле этой машины встал, места, что ли, другого не было.       Шань тараторит, комкая в руках, натянутое до груди одеяло, стараясь не обращать внимания на заколотившееся сердце.       Тянь пропускает все слова мимо ушей, говорит почти шёпотом, не веря.       — Ты меня поцеловал...       — Ты сам попросил.       От тишины ужасно неловко и взгляд Тяня становится острей. Шань считает секунды, пока Тянь молчит и просто смотрит. Удивительно, но в голове абсолютно пусто.       Шань сбивается на двадцатой, когда Тянь нависает над ним.       — А если я ещё раз попрошу?       Глаза в глаза, очень-очень близко и эта твёрдость в голосе: ни намёка на шутку, вопрос серьёзен, от всего перехватывает дыхание, ускоряется пульс.       Шань может в "этом самом" и профан, но он догадывается, о чём идёт речь и что сейчас происходит. Странно, почему до сих пор ещё не произошло. Все ставки были на тот вечер, когда Тянь увёл его к себе домой избитого Шэ Ли и выхаживал всю ночь, не отходя ни на секунду. Тогда смотря друг на друга, дрожа в безуспешной попытке сдержать слёзы: Шань от физической боли, Тянь от душевной, они очень многое осознали, пусть и не произнесли ничего вслух. От ненависти до любви через взаимные тумаки, препирательства и проклятья, какие же придурки, боже.       Когда Тянь бросает взгляд на его губы, Шань сглатывает и приоткрывает их слегка. От того, с какой осторожностью Тянь его целует, щемит сердце и встаёт в горле комок: он боится сделать ему больно, губы-то у Шаня разбиты и не до конца ещё затянулись. Он весь в ссадинах, царапинах и синяках, лежит такой покоцанный, без слёз не взглянешь, но Тянь всё равно хочет его поцеловать, он его целует, даже такого.       От нахлынувших эмоций идёт кругом голова. Тянь не напирает, напротив — кажется, стоит Шаню хотя бы слегка упереться руками в его плечи, он примет это за знак протеста и отстранится. Любой подозрительный звук, вздох — прекратит. Всё не настолько плачевно, в самом деле, не развалюсь.       Шань обхватывает ладонями лицо Тяня, поглаживая подушечками больших пальцев его скулы, пытается так намекнуть, что можно быть смелее, чуть активней: всё хорошо, мне нравится, продолжай.       Кровь приливает к щекам, начинают гореть уши, покрывается пятнами шея. Непонятно в чём причина больше: в волнении или возбуждении, но становится очень жарко, невыносимо. Подростковый организм на пике буйства гормонов настолько же легко возбудим, как легко воспламеним бензин: одна яркая искра и пламя вспыхнет, не погасить. Тянь — сотня таких искр. Каждый его поцелуй, каждое мимолетное касание губ по коже заставляют в животе не то, что бабочек порхать — слонов топать.       — Никогда так больше не говори, слышишь. — Тянь выдыхает судорожно в его губы хриплым шёпотом. — Это не от тебя одни проблемы, это я — импульсивный идиот.       Слова до Шаня доходят как сквозь вату. Он разомлел, поплыл: оказывается, это приятно, ни о чём не думать, а просто чувствовать. Ему не хочется отвечать: соглашаться или спорить, хочется только сделать уже что-то с томлением внутри, чувством жажды и напряженности. Мы подошли к краю, так давай наберёмся смелости, прыгнем вниз и разобьёмся.       Шань первый запускает руки под его рубашку. Первый касается обнаженного горячего тела. Тянь прогибается, когда ладони Шаня начинают гладить по спине, льнёт теснее, дрожит. Тянь и дрожит — сюрреализм какой-то...       Его перекатывающиеся мышцы, наверное, выглядят очень красиво и Шаню нужно это увидеть, поэтому он тянет рубашку вверх и стягивает через голову, взъерошивая Тяню волосы. Он такой милый, когда лохматый. Шань не совсем уверен, но ему показалось, что когда Тянь выпрямился, сев на его бёдра, убирая спавшие на лицо волосы, он был смущен. Они видели друг друга раздетыми по пояс пару раз, и для обоих в этом не было ничего такого, но сейчас всё воспринимается по-другому. Сейчас они другие.       Тянь забирает свою одежду из рук Шаня, бросает на пол, туда же спихивает одеяло, под которым Шань всё это время прятался, и хватает край его кофты, задирая. Шань чувствует себя таким уязвимым в эту секунду, он ведь не просто позволяет Тяню себя раздеть, он показывает, что доверяет ему. Это сеет в душе и разуме неразбериху, почти панику: быть перед кем-то настолько открытым страшно. И Тянь, словно понимая, начинает тут же покрывать его тело поцелуями, не давая шанса закрыться, испугавшись.       Они не знают как нужно правильно, но пока каждому из них приятно — всё в порядке. Пока Тянь, ловко огибая пластыри и бинты, оставляет на коже Шаня невидимые следы от своих губ, заставляя его млеть — всё в порядке. Пока Шань сжимает плечи Тяня, зарывается в волосы, притягивая ближе, лижет и втягивает в рот тонкую кожу на шее, заставляя его покрываться мурашками — всё в порядке.       Чем дальше, тем хочется больше — это практически необходимость. Когда Тянь начинает ему дрочить, Шань впервые по-настоящему стонет: громко, несдержанно. То, что он испытывает сейчас, идёт вразрез с тем, что он испытывал раньше, удовлетворяя сам себя под порнушку. И близко рядом не стоит. Ему настолько хорошо, что всё происходящее кажется нереальным, будто он должен вот-вот проснуться, а пока этого не случилось, нужно успеть сделать хорошо и Тяню.       Они дышат в унисон, их поцелуи становятся рваными и беспорядочными, кровь в венах кипит, оглушая, барабанит в висках пульс. Если сердце не вышибет ребра, будет чудо. Их пальцы сталкиваются, путаются, меняются, подрагивающие от переизбытка чувств и влажные от собственного семени. В их неловкости столько искреннего рвения, столько желания угодить, каждый старается дать как можно больше: Тянь — Шаню, Шань — Тяню.       Оргазм приходит быстро. Не ясно, виной тому молодость и неопытность или захлестнувший поток, давно копившихся эмоций — плевать. Этот момент лучшее, что случилось с ними если не за всю жизнь, то хотя бы за прошедшие дни.       Последний поцелуй самый сладкий: ласковый и благодарный. Тянь ложится рядом, укрывая себя и Шаня одеялом (выискивать одежду уже откровенно лень) и какое-то время они пытаются заново вернуться в реальность. В комнате сейчас настолько тихо, что поднять голос выше шёпота — преступление.       — Будем с тобой как Бонни и Клайд? — Тянь берёт его руку в свою.       — В вечных бегах, вдвоём против всего мира?       — Угу.       — Иди нахрен.       — Пфф... — Тянь фыркает. — Не романтичный ты. А ведь начало было многообещающее.       — Предлагаешь завтра ограбить банк?       — Если брат не разблокирует мою карту, как вариант — вполне.       — Бестолочь.       — Не ругай меня. Есть другие способы выживания, предлагай.       Шань вздыхает беззлобно, зевает: послеоргазменная нега лучше любого снотворного. Переплетая их пальцы в замок, он поворачивается на бок, утягивая за собой Тяня, прижимает их руки к груди.       — Свалился на мою голову, мучайся теперь.       Тянь улыбается, целуя его в шею.       — Я знал, что ты меня не бросишь не только в радости, но и в горе.       Шань бормочет смущённо в подушку.       — Спи уже давай, а то с кровати спихну.       — Добрых снов, малыш Мо.       — Добрых...