16 причин

      — Я записал шестнадцать причин, по которым мы не можем быть вместе! — Чэнлэ плюхается на лавку к одиноко сидящему школьнику, отправляет в недолгий полёт свой измученный рюкзак, и, пока тот принимает всю несправедливость этого мира и оббивает ножки стола, тыкает тетрадью по корейскому языку прямо в лицо.       Джисон опирается подбородком на ладонь, разглядывая мелкие закорючки, которыми Чэнлэ изрисовал пару листов с конца, ведёт длинными худыми пальцами по каждой строчке, игнорируя заинтересованный чужой взгляд и нос, который почти соприкасается со щекой — слишком заинтересованный, а после заглядывает в те самые глаза, которые жаждут ответа больше, чем чужой желудок, издающий задушенные крики умирающего от голода, еды.       — Тогда у меня есть шестнадцать причин, по которым мы просто обязаны встречаться, — достаёт из пенала ручку и принимается исправлять писанину. Чэнлэ надувается, как тесто, которое вот-вот грозится убежать, складывает руки на груди и отворачивается, будто бы ему очень интересно, как играют на футбольном поле его друзья, от которых он смылся пару минут назад, лишь бы провести больше времени с «да, с тем высоким, как жираф старшеклассником, который свалит уже этим летом в университет и про тебя забудет в первые же дни». Выдержки на показушные обиды хватает всего на две минуты и секунд сорок, поэтому на сорок третей макушка Чэнлэ уже под правой рукой того самого жирафа, а мордочка — в ещё более кривом почерке. Будто действительно копытом пишет, честное слово.       Джисон ставит последний восклицательный знак в линии из трёх таких же, уже нацарапанных, целует в волосы, которые лезли в нос и рот мгновение ранее, возвращает почёрканную тетрадь, и просит:       — Читай вслух, всё.       — Я бы прочёл, если бы ты писал понятно, а не вот это безобразие. И откуда ты взялся на мою голову, — бубнит под нос, совершенно отрицая тот факт, что взялся, вообще-то он сам на бедную голову Пака, причём буквально — свалился с каната на физре и до самого конца урока вопил, как ему больно и «почему этот длинный вообще возле меня крутится, я в порядке». «В порядке» оказалось сильным ушибом, после которого Чэнлэ обтирал все стены, вместо того, чтобы нормально ходить, и страдал, читать, как наслаждался, постоянным вниманием старшего.       Ченлэ закатывает глаза, и Джисону каждый раз кажется, что однажды они там и останутся, настолько часто младший это делает; хмурится, разбирая первые буквы, а потом тараторит:       — У тебя будет больше моих фоток, потому что я их не люблю делать, а теперь, чтобы ты не скучал, буду присылать, как минимум три в день, — Чэнлэ наводит своей ручкой на цифру четыре, пока Джисон берёт левую руку и целует чужой мизинец. — Мы пересмотрим все сериалы и фильмы, на которые не было времени. Ну и как ты собрался делать это?       Джисон целует безымянный и улыбается:       — Есть сайт, на котором можно смотреть фильм одновременно на нескольких устройствах.       — Уже смотрел с кем-то? — Чэнлэ делает вид, что недоволен, но на самом деле радуется, что так вообще возможно.       — Да, один раз с Джено и Джемином, когда у него были проблемы со спиной и он лежал в больнице.       Чэнлэ в то время лежал в мечтах о счастливом будущем, заодно и в собственных соплях и слюнях, пока ныл Ренджуну о своей не взаимной любви к этому длинноногому красавцу, и о его дурацком зрении, раз он его, такого прекрасного и милого, совершенно не замечал.       — Я подарю тебе два своих свитера. И буду менять на новые каждый раз, чтобы на тебе был всегда мой запах, — незамедлительно исправляет на пять, пока Джисон целует средний палец. Чэнлэ делает лицо «Ты что творишь, придурок», но молчит, в душе наслаждаясь чужими действиями. Ему определённо нравится, когда Джисон такой — нежный, но в тоже время настойчивый, серьёзный, показывающий, что ни за что не отступит. Чэнлэ хитро улыбается и пробегается по ещё семи пунктам как можно быстрее, чтобы узнать, что же сделает его парень, когда пальцы закончатся. — Ты сможешь приходить ко мне на ночёвку. Да, и греть об тебя свои холодные ноги, и забирать твоё одеяло, и есть всё сладкое из твоего холодильника, — Чэнлэ не остановить, и, пока он с энтузиазмом расписывает все свои хотелки, которые будут позволены ему уже через пару месяцев, Джисон перекидывает одну ногу через лавку и за талию притягивает к себе, крепко сжимает в объятиях, оставляет невесомое касание губами на виске. От таких действий Чэнлэ подвисает, а от «продолжай» шёпотом возле уха позволяет табунам мурашек пробежаться по телу и жалеет, что сидит в рубашке с короткими рукавами, потому что Джисон видит его реакцию и, уже наверняка, доволен собой больше, чем требуется.       — Там ещё есть, правда? — Джисон улыбается куда-то в плечо и напрашивается на хороший толчок под рёбра.       — За лето я приведу в порядок свой режим питания и всегда буду находить время, чтобы перекусить, обещаю, — мягкое прикосновение к щеке, пока волосы Джисона щекочут лицо. — Было бы хорошо, — вздыхает и ставит жирный плюс, потому что эта ситуация напрягает больше, чем остальные пункты плана с неофициальным названием «Мы должны расстаться, потому что я не вывезу без тебя» — написанный юношеским максимализмом в соавторстве с желанием держать своё при себе. Джисон тот еще любитель посидеть на соках и кофе вместо нормальных приёмов пищи, а Чэнлэ главный по вкусной еде, а быть главным, когда вы за сотни километров друг от друга, становится проблематично, — Я обязательно приеду на твой день рождения, — Чэнлэ хмурится, ставит знак вопроса и добавляет от себя, — если это не помешает твоей учёбе. Я помню, как важно для тебя учится именно там, поэтому не хочу проблем, — и получает мокрое пятно на носу, под возмущённое, — Ты ходил в мак без меня?! Ну вот, началось… А ты ведь даже ещё не уехал в этот свой университет!       — Ты снова спешишь. Это в следующем пункте, — Джисон спокоен, как слон, выпутывает одну руку из хватки вцепившегося в него Чэнлэ, и достаёт из своего рюкзака наборчик «Хэппи мил», пока глаза его парня превращаются в два огромных сердечка, полных любви. К еде. Едва заметно вздыхает и ставит на край стола, подальше от загребущих рук Чэнлэ, который уже и забыл всё, что затеял. — Дочитай до конца, окей?       На лице вселенская печаль и разочарование во всём мире, грустное «окей» и взгляд на оставшиеся причины, по которым Джисон ни за что его не отпустит, а будет стараться быть ближе, даже несмотря на расстояние.       — Ну и что тут в конце? — перескакивает на последнюю строчку, пока Джисон опускается к шее и оставляет порхающие бабочки-поцелуи, которые даже поцелуями назвать нельзя — мимолётные мазки. Будто и не для него совсем предназначены. Читает без выражения, лишь бы прочитать, — Я укушу тебя после дня рождения. Всё, дочитал, давай… Подожди, что? — ещё раз шепчет каждое слово, боясь ошибиться, пока Джисон нежно сжимает кожу зубами в том месте, где только что дарил своё внимание на каждый миллиметр кожи.       — Малыш, я люблю тебя больше жизни, — низкий голос, большой палец гладит по щеке, — И ничто не заставит меня поменять своё мнение.       Малыш выбрасывает тетрадь по корейскому, как ненужную вещь, примерно туда же, куда и многострадальный рюкзак парой десятков минут ранее, вскакивает, обнимает ногами за поясницу и хватается за чужие плечи, пока Джисон только и успевает упереться одной рукой в лавку, пока вторая придерживает за спину своего неусидчивого парня.       — Обещаешь?       Джисон опускается ниже и отвечает в самые губы «обещаю», в надежде получить поцелуй. Но получает тычок в ребро.       — За то, что сходил в мак без меня.       — Ты серьезно?       — Ты пообещал, что ничто не заставит тебя поменять своё мнение.       — Вношу поправки. Моя смерть заставит меня разлюбить тебя. Будь немного нежнее, ладно? Иначе мы разойдёмся раньше, чем наступит завтрашний день.       — Дурак, — Чэнлэ прижимается ближе, будто бы хочет приклеить Джисона к себе, чтобы он точно никуда не делся, и счастливо улыбается на джисоново «нет причин, по которым мы не можем быть вместе. Ни одной. Я буду чаще тебе об этом напоминать, чтобы у тебя не оставалось сомнений».