Butterfly & Chameleon

Ноги Пепы подкосились. Держась за дрожащее тело Бруно, брата, которого, она верила, потеряла много лет назад, женщина рухнула на колени вместе с ним. Шок полностью затопил её разум. Вдохи — жалкие попытки проглотить хоть немного кислорода — стали чем-то второстепенным, распахнутыми немигающими глазами она смотрела, как по спине родного человека от разрыва в ткани по всей области правой лопатки расползается уродливое тёмное пятно и пыталась зажать рану ладонями. По лицу Пепы не текли даже слёзы. Лишь воздух вокруг мгновенно пропитался льдом. — Удивительно. — Голос сеньора Гонсалес не привлёк никакого внимания Пепы. В противовес, Камило, который поднялся с земли на колени после того, как дядя оттолкнул его с траектории полёта пули, вздрогнул всем телом. — Хотел отдать должок паршивке, уничтожившей моё здание, а в результате нашёл аж два своих ценных образца. Даже как-то жаль, что промахнулся. — Он хмыкнул и снова возвёл пистолет. — Впрочем, это легко поправить. — Стой! Крик Камило был душераздирающим. Вскочив на ноги, парень едва не споткнулся, когда выбежал перед мамой и дядей, раскинув руки в отчаянной попытке защитить свою семью. В уголках глаз подростка начали собираться слёзы. — Прошу, не трогайте их! — Мальчик задыхался от страха. Губы похитителя перекосила недовольная усмешка. — Ты знаешь цену своим просьбам, m3c10-01. И своим ошибкам. Ты не подчинился моему приказу, ты пошёл против моих правил, с какой стати я должен прислушиваться к твоим жалким мольбам? — Он направил пистолет в сторону мальчика, заставив его дернуться. Усилием воли Камило не позволил себе отпрянуть, продолжая быть защитой для родных. Гонсалес расплылся в улыбке. — Однако, думаю, я мог бы дать тебе шанс. Последний шанс. Руки мальчика медленно опустились. Пепа за его спиной всё так же боролась с шоком, но её эмоции лишь заставляли пар выходить изо рта подростка при каждом отчаянном выдохе. Мальчик дрожал всем телом. И вовсе не от холода. — Ты идёшь со мной. Сейчас. Без попыток убежать, без единого писка, и я пощажу твою семью. — Он ослабил руку с пистолетом, но продолжал держать его готовым к выстрелу. — Скажи им не преследовать нас. И больше никогда не искать. Против воли мальчик сделал шаг по направлению к похитителю. Почти не моргая, Камило смотрел в лицо Пабло и заметил там довольную усмешку. — Всё всегда приводит к этому, когда ты обретаешь смелость ослушаться меня. Это твой единственный выбор, m3c10-01. Ты всё равно больше никогда не сможешь быть частью этих людей. Ты больше не человек, чтобы иметь семью. Даже семью, состоящую из генетических уродов. — Кулаки юноши сжались, когда его одеревеневшие ноги преодолели ещё один шаг. От него не укрылось, что хватка мужчины на пистолете стала сильнее. Вдох и выдох. За его спиной слышалось шевеление. Пепа что-то шептала ему, более не способная на крик, но из-за бешеного стука сердца у себя в ушах юноша её не слышал. Не слышал и боролся, когда сделал третий шаг. На секунду обернувшись, он заметил отчаяние на лице матери и пятно крови на спине дяди. Дыхание подростка стало глубже и более шумным. Вдох и выдох. — Вот так, m3c10-01. — Пабло выглядел довольным, наблюдая за медленным приближением своего пленника. — Ты принадлежишь мне, а не им. Я отдаю тебе приказы и слушать ты должен меня. Надеюсь ты не забыл, что бывает за игнорирование моих слов. — Гонсалес многозначительно кивнул за спину юноши и ухмыльнулся. Вокруг всё словно бы замерло. Крики стали далёкими, едва уловимыми, лишь плач мамы и ветер остались с Камило, когда он молча смотрел в лицо их с сестрой похитителя. Вдох и выдох. Черные глаза мужчины ликовали, когда между ним и подростком оставалось всего несколько футов. Вдох и выдох. Гонсалес театрально развёл руки, словно готов был встречать свою жертву, куклу чревовещателя с парой оборванных ниточек. Вдох и выдох. Последний шаг растворил Камило в серебряной туманной дымке. Пабло замер, нездоровый интерес на мгновение вспыхнул в его глазах, прежде чем он начал озираться. Ветер всколыхнул кристаллики льда в воздухе и понёс их прочь, как прочь понеслись все мысли юноши, оставив ему одну, драгоценную, какой не было в его голове до встречи с дядей. Выбор у него есть. И своими ниточками, оборванными, слабыми и тонкими, он управляет сам. Сеньор Гонсалес уже давно не держал эти нити в руках. И в силах Камило было сделать так, чтобы он не смог взять свои руки ничьи больше. Пабло даже не понял, когда юноша, за секунду сократив расстояние между ними, оказался нос к носу со своим похитителем. Испугавшись, мужчина попытался навести пистолет на парня. А потом заорал во всю глотку. Одним резким жестоким движением Камило с размаху полоснул по пальцам сеньора. Разорвались сухожилия, мышцы, треснули кости, а из ран тут же хлестнула кровь, более не позволяя Пабло держать оружие. С глухим стуком пистолет упал в траву, когда мужчина инстинктивно отшатнулся и прижал к себе руку. Вся бравада Гонсалеса тотчас слетела, стоило ему взглянуть на нападавшего. В широко распахнутых глазах с узкими зрачками читалась решимость, какую он несколько лет методично убивал в своём пленнике. Юноша отпиннул пистолет как можно дальше. Замахнувшись для второго удара, уже по шее или хотя бы лицу, Камило внезапно почувствовал, как его обхватили рукой за плечо и аккуратно отшвырнули в сторону. Приземлившись на ноги, он с недоумением посмотрел на человека, вставшего между ним и сеньором. — Он ошибался, когда называл тебя не человеком, Майло. — Собеседник серьёзно кивнул юноше. — То, что они сотворили, не делает вас с Мирой кем-то другим, не отнимает у вас право называть нас всех своей семьёй. И ты не делаешь ничего такого, что превращало бы тебя в какого-то монстра или что ещё он сейчас имел ввиду. Я легко могу доказать это. Прежде, чем парень успел осознать чужие слова, Агустин замахнулся и нанёс Пабло в лицо удар с такой силой, что у похитителя хрустнул нос. Не дав мужчине ни секунды передышки, абсолютно наплевав на хлынувшую из его ноздрей кровь, Феликс отстранил названного брата в сторону и добавил к предыдущему удару несколько своих, свалив ненавистника на землю. Точно так же, как Агустин вложил в эту боль месть за свою дочь и племянника, Феликс заставлял раз за разом похитителя его детей страдать, пока тот не бросил попытки дотянуться до пистолета. Агустин отвернулся и пропустил момент, когда Камило бросился обратно к матери. Замедлив шаг, он остановился совсем, растерянно и шокированно наблюдая, как Пепа всё ещё пыталась заткнуть чем-нибудь рану брата и отчаянно звала Джульету. Опустившись на колени рядом с женщиной, мальчик пытался справиться со слезами, что душили его и неуверенно протянул руку к плечу дяди, не зная как вообще мог помочь. Тот слабо пошевелился и посмотрел на племянника. Он был смертельно бледным. — Tío Бруно… Мужчина закашлялся вместо попытки заговорить, что заставило Пепу вновь выкрикнуть имя сестры. — Я рад, что ты цел, малыш. Это было… смело. Я горжусь тобой. — Слёзы всё же покатились из глаз мальчика. Задыхаясь от бега, в сопровождении своих сестёр рядом опустилась Мирабель и неверяще уставилась на дядю. Невозможно было не заметить кровь, просачивающуюся из страшной раны сквозь пальцы Пепы. — Вами обоими. Рад, что успел… увидеть это… — Не говори так, словно собираешься умирать! — Камило с болью оборвал его речь. Его голос дрожал. — Tía скоро будет здесь. Всё будет… всё будет хорошо, как ты и говорил. Луиза убежала на поиски матери, а Агустин опустился с противоположной от детей стороны, с горечью рассматривая потерянного брата своей жены. Какая-то часть мужчины была удивлена тем, что подростки разговаривали с ним как со старым знакомым, он был в принципе поражен его внезапным появлением, но сейчас это было не важно. Абсолютно не важно. Мирабель сглотнула комок в горле, когда собственные слёзы коснулись её разгоряченных щек. — Tío Бруно, ты же… обещал. — Прошептала девушка и нашла ледяную ладонь дяди, сжимая его пальцы. — Ты обещал, что после всего этого останешься с нами! Пожалуйста, не… не оставляй нас. — Прости, cariño. Я бы правда хотел… остаться рядом. Но похоже… — Он снова закашлялся. Его голос становился тише с каждой секундой, пока не стал едва различимым. — Похоже, что уже не получится… — Оооо, нет, братик, умереть у меня на руках вот так просто после всего этого я тебе не дам. — Голос Джульеты разорвал кокон боли, что начинал виться над головами Мадригаль. — Придётся ещё немного потерпеть. Изабелла подхватила сестру и кузена, позволив матери занять их место. Дав быстрое задание Феликсу принести её аптечку с кухни, Джульета вместе с Агустином осторожно сняли с провидца пальто и рубашку. Пытаясь справиться с шоком, Пепа помогала им, поддерживая брата, и каждую секунду заставляла его отвечать на её голос, требуя не терять сознание. Её глаза были буквально прикованы к ране на лопатке брата. Получив свою аптечку, Джульета вытащила из неё бутылёк и с сомнением посмотрела на мутное стекло. — Есть способ исцелить Бруно гораздо быстрее, чем могла бы помочь моя пища. Здесь… — Она сжала бутылку и нахмурилась. — В этой настойке есть моя кровь. Это прекратит кровотечение и не даст Бруно умереть, но… — Женщина подняла голову. — Но сначала нам нужно вытащить пулю. Если регенерация начнётся до этого, будет… будет гораздо хуже. Ранение было не сквозным. Это стало заметно в тот момент, когда Пепа с содроганием перекладывала брата в своих руках, чтобы ему было легче дышать. Добежать до больницы они рисковали не успеть, поэтому Джульета отослала мужа и Луизу подготавливать место для операции в собственной комнате и вытащила из аптечки инструмент, антисептики и бинты, растерянно оглядывая семью. — Но мне нужно, чтобы кто-нибудь держал Бруно. Очень… очень крепко. Пепа, всё ещё в шоке, покачала головой в ответ. Ветер приносил с собой снежинки каждый раз, когда она делала прерывистый поверхностный выдох. Её руки дрожали, и так неистово, что справиться с этим у женщины не получалось. Феликс с сомнением посмотрел на разбитые костяшки своих ладоней. Гонсалес валялся у подножия холма перед Сильвией и её людьми неузнаваемой из-за синяков на лице массой, но это стоило мужу Пепы потери почти половины чувствительности конечностей. — Я могу это сделать. Дрожащий, но уверенный голос разорвал тишину. Пепа подняла голову и кивнула, осторожно выпустила брата, помогая переложить его в другие руки, и отошла, обняв сына, когда Альма заняла её место. Джульета сказала матери как зафиксировать тело провидца так, чтобы у неё был доступ к ране и вздохнула. — Феликс, Пепа нужна мне здесь, пока Агустин не вернётся, прошу… уведи отсюда детей. Абсолютно всех. — Строгость, какая появлялась в её голосе только когда она боролась за чужие жизни не оставила ни одной лазейки сомнениям. Подростки не стали спорить ни мгновения, лишь бросили последний взгляд на своего дядю. Наблюдая, как растерянные дочери и племянники исчезли за дверями Каситы, Джульета вновь вздохнула и нашла в аптечке ампулу обезболивающего. И лишь затем, дав шанс лекарству хоть немного облегчить чужую боль, рукой, облаченной в перчатку, коснулась края раны своего брата. Бруно молчал. На секунду Джульета испугалась, что он всё же потерял сознание, но шумное дыхание мужчины подсказывало, что это не так. Съёживаясь от боли, пытаясь беззвучно перетерпеть любую манипуляцию, что Пепа и Джульета были вынуждены проводить с ним, он прижимался к груди своей матери всё ближе и ближе, пока не смог услышать её сердцебиение. Этот звук… успокаивал. Как и ощущение объятий своего родителя, которые он уже никогда не надеялся почувствовать. — Мама… Мне так жаль. — Он зажмурился, когда Джульета вытянула из раны осколок его кости. Альма вздрогнула в ответ на его хриплый и слабый голос. Не отвлекаясь от работы, сестры прислушались. — Я так и не извинился ни перед кем из вас за то… что случилось. За то, что я сделал. И за то, что просто так исчез. Я так хотел… исправить ошибку, которую совершил. И если ты, наша семья и наша деревня способны простить меня… — Бруно, нет ни одного человека, кто винил бы тебя в том, что произошло. Предсказатель вздрогнул и распахнул глаза от изумления. Эти слова из уст Альмы вылетели так легко, так просто, что в это практически не верилось. Ослепленный болью, он не мог видеть её лица, но чувствовал, как она обняла его крепче. Пепа за его спиной всхлипнула. Матриарх помолчала и испустила дрожащий вздох. — Те, кто мог видеть людей, похитивших Мирабель и Камило рассказали нам об их намерениях. О том, что произошло бы, не останови ты нас тогда. О том, сколько на самом деле жизней ты спас в тот день. — Её руки задрожали на его плечах. — Ты не виноват в том, что произошло, Брунито. Единственный человек, кого можно было бы обвинить… это я. Бруно ощутил, как Пепа мягко провела рукой по его волосам. Сестры не вставили в монолог матери ни слова, что ясно давало понять — они тоже всё прекрасно знают. Альма с горечью покачала головой. — Мне жаль, что меня не было рядом, когда ты нуждался в этом острее всего. Когда ты вернулся и замкнулся, спрятался от нас я… просто позволила этому случиться, просто посчитала, что так правильней и собственноручно оттолкнула тебя от семьи ещё дальше. Я ненавижу себя за то, что мне пришлось потерять тебя, чтобы осознать всё это. — Женщина зажмурилась и помолчала, дав старшей дочери возможность закончить извлекать пулю. — Мне нужно было защищать тебя. Нужно было верить, как верили Джульета и Пепа, и тогда… тогда всего этого похищения просто не случилось бы. — Она вновь замолкла, когда Агустин вернулся к ним. — Я не хотела, чтобы ты нес эту вину на себе все эти годы. Чтобы ты повесил на себя ответственность за то, чего не совершал. — Женщина почувствовала, что руки Бруно, слабые, дрожащие и бледные, сомкнулись у неё на спине. — Прости меня, Брунито. Ты… никогда не причинял вред Энканто. Это то, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не должна была говорить. На её вздох предсказатель ответил всхлипом. Когда Джульете понадобилось приподнять его, чтобы сделать временную перевязку, Альма заметила за гримасой боли на лице сына слабую улыбку. Улыбку в которой, несмотря ни на что, читалось облегчение. — Спасибо, что сказала это, mamí. — Он продолжал улыбаться сквозь слёзы, когда на его оголенный торс упали дождевые капли, что Пепа не смогла удержать. Агустин осторожно поднял Бруно на руки, чтобы понести вслед за женой на импровизированный операционный стол в их комнате. Отпустив пальцы сына, Альма позволила младшей дочери прижаться к себе, когда их слуха коснулся слабый голос провидца. — Я не злюсь. И никогда… никогда не злился. Его слова становились тише шепота ветра, когда он начал тонуть в забвении, из которого уже не был в силах карабкаться. Но на этот раз он не боялся провалиться в эту темноту. И не боялся, если на этот раз выплыть ему не удастся вовсе. — Я люблю тебя.

***

Просыпаться Бруно всегда было тяжко. Обычно по утрам он долго боролся с собой прежде чем оторвать голову от подушки, но в такие моменты обратно под одеяло его тянула сонливость, а не боль. С хрипом вместо стона, мужчина пошевелился. Ему пришлось использовать всю силу воли, чтобы не закричать от этого простого движения. Он обнаружил себя лежащим на кровати там, где ожидал найти себя в самую последнюю очередь — в собственной комнате. Знакомый потолок (когда-то Бруно считал его ветхим, но после ночевок в стольких сомнительных местах перед Каситой стоило произнести парочку извинений) нес солнечные лучи на деревянных балках. Открытое окно манило пением птиц, переливом голосов и смехом настолько радостным, что волей-неволей младшему из тройни Мадригаль пришлось сесть и позволить очередной вспышке боли доказать ему, что он не продолжает валяться в отключке. Стиснув зубы, прикусив щеку изнутри и собрав остатки сил мужчина доковылял до окна и устало прислонился к косяку в попытке отдышаться. Его одежды на нём не оказалось. Вместо поношенных брюк и затасканной рубашки он был наряжен в чистую хлопковую пижаму, но со смущением обнаружил только нижнюю её половину. Оголенный торс с ненавистно торчащими ребрами обдало дуновением прохладного ветра, заставив провидца съежиться. Бруно медленно прикрыл глаза. Пока он был без сознания кто-то бережно ухаживал за каждой из его ран, перебинтованным оказалось даже старое повреждение после сотни раз клятой стычки с Ребеккой. Осторожно тронув бинт, мужчина почувствовал укол острой боли в правой лопатке и опустил руку. Он боялся, что всё это было сном. Опасался, что слова мамы были его личным наркотическим бредом, фантазией, какой его мозг наградил его, чтобы заглушить боль. Но даже если весь этот разговор остался лишь в его голове, объятия Альмы, долгожданные, крепкие и теплые, стоили того, чтобы быть обманутым собственным разумом. Внизу, под окнами, смех стал ярче. Бруно не мог не улыбнуться, кто угодно был бы счастлив видеть здоровыми, целыми и радостными детей, которых так боялся потерять. Его сердце болело каждый миг, когда ему пришлось оставить их и, повинуясь подсказкам своего дара быстро выбраться за пределы деревни и найти место, откуда можно было дозвониться до Сильвии. В чем Бруно был уверен, так в том, что теперь давняя знакомая не оставит Гонсалеса, его прихвостней и того, кто спонсировал этого человека все эти годы безнаказанными. В этот раз доказательства у Мадригаль были. Боль в лопатке стала абсолютно неважной. Бруно улыбнулся, стоило ему заметить Мирабель. Девочка сидела в плену объятий Антонио и с важным видом доказывала что-то ребёнку, жестикулируя руками и своими крыльями, как порой делала во время их поездки к дому. Девочка выглядела такой спокойной, такой счастливой просто сидя в окружении стольких людей, что внутри провидца от сердца по всей груди начало расплываться тепло. Камило удалось обнаружить по крикам. Используя весь свой потенциал силы и скорости, юноша носился от Изабеллы со страшным лицом, выслушивая от неё угрозы, связанные с подстриганием ногтей. Кажется, племянница обещала покрасить их лаком, если парень не позволит избавиться от их смертоносности. Как бы Бруно не уважал страх племянника перед манипуляциями с его руками, он был готов поддержать старшую из дочерей Джульеты всеми конечностями, не будь у него повреждена одна из них. В попытках найти укрытие, Камило спрятался за спиной своего отца и по полянке пронёсся его басовитый добродушный смех. Не без удивления Бруно заметил чуть в стороне от них свою собственную мать, ласково разговаривающую с Долорес. Окруженная несколькими соседскими детьми, она играла на гитаре в унисон с ударами по клавишам пианино, зачем-то притащенного во двор. Агустин подбадривал племянницу, дополняя её мелодию, и этот звук отразился в ушах провидца узнаванием. Он был рад, что девушка не утратила интереса к написанию собственной музыки и больше не боялась играть их на публике. Бруно издал смешок, когда среди этой самой публики заметил знакомую широкоплечую фигуру, буквально испускающую обожание в сторону дочери Пепы. Навалившись на крышку пианино, Мариано пытался одновременно не сойти с ума от собственных чувств и поддерживать разговор с Луизой. — Знаешь, они практически не отходили от тебя все те четыре дня, что ты спал. Все они. На плечи предсказателя накинули мягкий халат. На секунду Бруно вздрогнул от неожиданности, но затем позволил теплу окружить его тело, когда Джульета помогла ему просунуть руки в рукава и завязала пояс. — Они были рады, что ты вернулся, hermanito. — Женщина аккуратно пригладила ворот халата, сильнее запахивая его, когда ощутила, как Бруно всё ещё дрожит от холода. — Как и мы все. На какое-то время брат и сестра замолчали, глядя вниз на играющих детей. Камило продолжал бегать от старшей кузины и в попытке спастись от его ног, Мирабель отклонилась назад и задрала голову. Блеснув солнечным лучом в оправе новых очков (судя по размеру, это были её детские очки, но по крайней мере они были целыми), девушка вдруг встретилась взглядом с Бруно. Шок и удивление на лице племянницы сменилось лучезарным счастьем и облегчением. Окликнув сестёр и кузенов, она, разве что не подпрыгивая на месте от радости, понеслась на пару с Камило в сторону входа в дом и их примеру вскоре последовали все собравшиеся на лужайке Мадригаль. Мужчина ощутил, что в уголках его глаз скапливаются слезинки от того, как он был растроган. Центральная дверь пропускала каждого человека и хлопала створками, словно гордясь изображением на ней. На новом дереве, что Феликс ещё даже не успел закрепить, начинали вырисовываться знакомые лица их семьи. Незаконченный рисунок пестрел куда большим количеством улыбок, чем то самое старое изображение, провисевшее на этом месте лишние шесть лет. Все двенадцать фигур были сплочены в одно большое теплое объятие. — Джули, я… я должен пойти к ним! — Джульета охнула, когда он вырвался из её объятий, настойчиво ковыляя ко входной двери. — Я не могу просто оставаться здесь… Со стороны входа послышался неопределенный возглас. Верная своему имиджу, Пепа влетела в комнату вихрем из цветастых юбок и огнём своих рыжих волос. Она застыла со странным выражением лица, глядя то на Джульету, то на Бруно. Какие именно мысли проносились в голове средней из тройняшек понять в состоянии мог разве что Феликс, но даже подумать о том, чтобы позвать шурина сюда провидец не успел. Со всей имеющейся мочи Пепа вдруг захлопнула дверь и загородила её собой, смешно растопырив руки и ноги. Её попытки сделать страшно серьёзное лицо были настолько яростными, что Джульете пришлось прикрыть улыбку рукой. Бруно уставился на рыжую в полной растерянности. — Ты не можешь вот так просто взять и снова уйти, Бруно! — Эта фраза окончательно выбила предсказателя из колеи. Вытаращив глаза на это заявление, мужчина поднял в воздух палец, пытаясь возразить, но так и не смог вклинить в чужой монолог ни слова. Пепа сильнее прижалась спиной к двери, словно стараясь удлинить своё тело и загородить её целиком. — Однажды ты не позволил мне выйти и сделать то, что я хотела, hermanito. Теперь я не позволю сделать это тебе. Слова застряли в горле мужчины. Пепа тяжело дышала, она была на грани слёз, и с самым настоящим страхом следила за каждым движением предсказателя. Джульета рядом с ним с лёгкой тревогой смотрела на то, как голова мужчины опустилась, позволив волосам закрыть его лицо. — Спасибо. — Обе женщины синхронно вздрогнули и уставились на младшего брата. Повинуясь своей нервной привычке, Бруно попытался обхватить плечо рукой и скривился от боли. Улыбка и слёзы смешались, сделав его голос хрипловатым и глухим. — За то, что, несмотря на обещание, ты… снова назвала меня братом, Пепа. С громким всхлипом рыжая молниеносно сократила расстояние между ними и бросилась на младшего, заключив его в объятия. Игнорируя его протесты, просьбы не давить на больную руку, и испуганный её внезапными действиями лепет, она не могла делать ничего, кроме как сквозь слёзы, туман и сырость своего дождевого облака обзывать Бруно дураком. За то, что он до сих пор помнил то обещание, что она дала ему в порыве ярости в тот злополучный день. За то, что поверил, будто она, или Джули, или кто-либо из семьи смогут когда-нибудь перестать любить его и выкинут из своей жизни. Оказавшись в плотном коконе из теплых рук своих сестёр, предсказатель вдруг на секунду вспомнил день, когда едва не потерял своих близких. В отражение тому, как они пытались оттолкнуть его тогда, сейчас сестры не желали отпускать его ни на мгновение, цепляя, утаскивая за собой в ощущение безопасности. В отражение тому, как он потерял детей, которых так любил; собственными руками позволил утопить их в страхе и отчаянии, теперь они сами пришли к нему, столпившись на лестнице за пределами его комнаты, найденные и сумевшие улыбаться. И вновь, спустя столько лет, постучали в его дверь знакомым стуком. Я рядом, я здесь ради тебя, я люблю тебя. Удар, ровно секунда паузы, четыре удара и после двух секунд последний.