Невозможно

      Раздался яростный крик. Мужчина китайской наружности, в попытке удержать равновесие, после удара, прилетевшего ему в челюсть, отступил на несколько шагов назад. Он отнял руку ото рта, смотря на вязкие капли крови, оставшиеся на ладони.       — Ублюдок! — прорычал он, кидаясь на оппонента и хватая его за грудки.       Его противник, «этот, точно японец», схватился за руки, держащие его, и со всей своей силой, пнул нападавшего в живот. Китаец издал задушенный хрип. Его лицо приняло уродливое выражение ярости. Отпустив противника, тут же упал на пол от последующего удара в грудь.       — Вздумали на территорию нашу залезть, тварь? — спросил его японец, садясь ему на торс и занося над ним руку, — Таким как вы, вечно надо подробней разъяснять.       Ода задумчиво смотрел на этот цирк. Сзади него столпились девочки, ранее обслуживающие этих гостей. Они стояли, закрыв руками рот, не в силах сдвинуться с места. Двое особо впечатлительных лежали в обмороке.       Японец отлетел в сторону, сломав весом своего тела стол, и сбив стоящие на нём еду и напитки.       Ода нашёл глазами стоящую, также позади него девушку с блокнотиком. «Запиши на их счёт», — он махнул ей рукой с определённым намерением. Она, показывая что поняла, кивнула и начала быстро строчить на бумаге.       Ода работает в «Ракюен» с середины августа. В этом году, осень началась необычайно рано, и потому, с приходом сентября, в Токио ничего не изменилось. Хотя нет. У преступной стороны мира началось какое-то обострение. Борьба за власть стала касаться всех. Правительство назначило комендантский час, строго наказав не выходить из дома ночью, когда группировки вели себя активнее всего. И, разумеется, это не могло не коснуться «Ракюен», нейтральной точки, что посещали все, независимо от своей принадлежности чему-либо.       Сотрудники старались ограждать резидентов противоборствующих группировок, но никто не исключал неудачной случайности.       Ода работал в борделе вот уже около двух недель и чувствовал себя так, будто он тоже за верховенство борется. Все были на нервах, любой случайный триггер мог вывести из равновесия. Даже не пересекаясь друг с другом, гости, всё равно примерами для подражания не были. Сильно напивались, дебоширили, ломали мебель, портили еду, приставали к девушкам. Всё бы ничего, вот только платить за это, они, судя по всему не планировали.       Как ему рассказывали, такое случалось и раньше, хоть и происходило реже. Гости отказывались платить за бардак, устроенный ими, или вовсе за оказанные им стандартные услуги. И сотрудники, все хрупкие женщины, не могли с этим ничего поделать. «Ракюен» часто оказывался в минусе.       После прихода Оды, положение начало улучшаться. Если гость был один, то он пресекал нахальство в корне, сначала, лишь предупреждая не выходить за рамки.       Ода выглядел аж на два года старше своего возраста, но, всё равно, в сравнении со взрослыми людьми, он казался маленьким и хрупким. Гости не воспринимали его всерьёз, соответственно и его предупреждения оставались без внимания.       В большей части случаев, Оде требовалось лишь надавить на них своей аурой, непонятный, но работающий навык, также выученный от Реборна. Аура базировалась на силе воли человека и его намерении убить. Были, впрочем, и другие факторы, зависящие лично от каждого человека, и не стоящие большого внимания.       В каждом правиле были свои исключения. Конкретно в его ситуации, иногда, попадались люди, либо особо в себе уверенные, либо особо тупые. Здесь существовало два развития событий. В соответствии с первым вариантом, он быстро скручивал их, тряс с них нужное количество денег и выбрасывал их за порог. Во втором же варианте, гости, поражённые нахальностью какого-то мелкого парня, бросались на него, в намерении «научить вежливости», чаще всего, до летального исхода. Но, всё дело было в том, что Оде запрещалось убивать их гостей. Это могло повлиять на репутацию их заведения, кроме того, поставить в опасное положение, ведь организация, к которой принадлежал бы убитый гость, обязательно пришла бы отомстить, не столько в отчаянии за смерть товарища, сколько из жажды наживы. Именно поэтому, гости нападавшие на него, отделывались лишением каких-либо конечностей.       Сейчас, у Оды была другая ситуация. Два гостя, стравились друг с другом, разрушая всё на пути своей борьбы. Это тоже не было ново. Так как «Ракюен», всё ещё оставался нейтральной точкой, «Господи, серьёзно! Как хорошо бы было перейти на автоном.», борделю ни в коем случае нельзя было вмешиваться в битву группировок. Оставалось только смотреть, ничего не предпринимая, останавливая гостей только тогда, когда был ясно виден смертельный исход. Все разрушения, разумеется, учитывались. Ода приспособил под это дело специально обученную им даму. Ей выдавался блокнотик и ручка. Девушка записывала перечень всего причинённого вреда, который позже переводили в деньги и записывался на общий счёт клиента. Несогласные были, но не согласны они были недолго.       Вот и сейчас происходило именно это.       «Так, — заметил некоторые изменения в битве, предельно сконцентрированный Ода, — это не хорошо.».       Китаец, прижав японца к полу, душил его обеими руками. Глаза лежащего уже скрылись за веками широко раскрытых глаз, из его горла вырывались слабые хрипы. Нападающий тоже не был в лучшем состоянии: его лицо было в крови, отражая высшую степень бешенства.       Ода, поправив катану в складках кимоно, моментально подлетев к дерущимся, приползая на колени и крепко обхватывая руки китайца, разводя их и давая спасительный воздух японцу.       — Я настоятельно прошу вас прекратить, — сказал Ода, неотрывно глядя китайцу прямо в глаза, — в нашем заведении смерти недопустимы. Вы можете продолжить свою потасовку снаружи.       — Не вмешивайся, мальчишка! — китаец с криком выбросил вперёд руки, что Ода всё ещё держал, с намерением оттолкнуть его, тут же распахивая узкие глаза, будучи в шоке. Ода отпустивший руки на время этого движения, снова схватил их прижимая к своей груди, не сдвинулся с места ни на миллиметр, всё также сидя на коленях и нависая над головой лежащего японца.       — Я настоятельно прошу вас прекратить, — повторил Ода, — Вы можете про..       В голове зашелестели помехи. Он немного покачнулся, так и не договорив фразу.       «Ха-а»? — Ода в не понимании оглянулся.       5       — Не меш…ся, п..о..кляты.. …ёнок, с…ли п.. не..       Ода хмурился, бегал глазами по залу, в поисках шума. Слова китайца доносились до него через странный шелест.       4       — Э…й! — он как через плёнку, почувствовал, как китаец пытается отнять руки от его груди, но Ода, даже будучи дезориентированном, намертво сжал его запястья.       3       Кажется в голове зазвонило, он не понимал, он уже ничего не понимал. В груди почему-то зажглось резкой болью.       —Кхах, — что-то вязкое поднялось с глубин его тело, выливаясь сквозь открытый рот.      В глазах помутнело. Ода перевёл дрожащий взгляд вниз, натыкаясь на безумные глаза лежачего японца.       2       —… Не… игр… «Тай.. ..» ..!       Он опустил взгляд ещё ниже. Там, покрытые кровью, «Кровью? — отстранённо подумал Ода, - Были же чистыми.» руки лежащего держали рукоять.       «Это.. — он не понимал, — Моя катана?»       Рукоять почему-то упиралась ему прямо в грудь.       «А где лезвие? — Ода уже бредил, — должно же быть лезвие.»       Он, не контролируя себя, оглянулся назад.       Там, выходя из его спины торчало лезвие.       «Сердце.. — даже в мыслях, он не мог выдавить из себя ничего кроме хрипа, — Он моей катаной.. попал мне в сердце.»       1       Когда Ода в последнюю секунду перед потерей сознания вернул свой взгляд на рану в груди, ему казалось, что его тело распыляется на крупные куски пыли.       0       Сердце бешено стучало.       — Не мешайся, проклятый ребёнок!       «Аа? — Оду будто выдернуло из-под толщи воды, — Ч-что? Н-не, не понимаю.»       Он бешено крутил головой. Сейчас, он ясно всё видел и слышал, будто помех не было, будто не было..       — Эй!       Запястья китайца вырвались из ослабевших рук Оды. От отдачи он мальчик завалился назад, тут же слыша резкий звук. Немного отлетев назад, Ода мелко задрожал. Японец, тот над кем он нависал ранее, держал в руках его катану, нацелив её туда, где сам Ода сидел секунду назад. Лезвие блестело в свете. Чистое лезвие. Не окроплённое его кровью.       «…Будто не было моей смерти.».