***
Честно сказать, такого он не ожидает. Феликс морально себя готовит к очередному забегу, может быть, даже для них чересчур шумному, но все как-то…слишком тихо? И это вдвойне странно, потому что то место, куда они выходят, больше напоминает сад, если не халифа, то как минимум визиря. Ликс за довольно недолгий срок блуждания видит три фонтана для омовения, поражающие своей изящностью арабески на колоннах и идеально выложенную мозаику в павильонах. Ох, какая же плохая идея была соваться сюда. Видимо, у Джисона в голове блуждают те же мысли, поскольку смотрит он на друга крайне испуганно. Они забредают в какой-то отдаленный павильон, наименее освещенный и наиболее прохладный, и усаживаются там. — Это точно дом визиря. — напряженно размышлял старший, украдкой поглядывая по сторонам. — Аллах помилуй, и зачем я только вчера этот ход нашел? — Зато от стражи убежали. — И прибежали к другой. — фыркает Хани, выдыхая и усаживаясь в угол. Он выглядит взволнованным, но не слишком — у Феликса нет причин в серьез беспокоиться об их жизнях. Конкретно сейчас его волнует, как тяжело им будет убегать и насколько долго они не смогут ходить после этого. А еще было бы славно не влипнуть во второй раз после второго бегства. — Нет, выход-то где отсюда я уже нашел, но вот в чем вопрос — мы выйдем почти в центр. — младший не дает ему закончить — понимает, в чем именно тут сложность. Они не переодевались, сидеть тут долго вряд ли получится, а в городе только-только день начался. Дело — дрянь. — Есть предложения? Феликс медлит минутку, напряженно размышляет, искусывая ухоженные (- Аллах, Ликс, ты как аристократишка какой-то, не жалко денег на всякие масла для тела тратить, если к концу дня мы чаще всего на крыс помойных похожи? — Мы вместе росли в аптечной лавке, неужели дядюшка не достаточно промыл тебе мозги про гигиену?) губы. Придумал! — Есть! Пошли к домам прислуги? Там сто процентов будет какой-нибудь уголок, чтобы не высовываться до вечера. Джисон размышляет ровно до тех пор, пока рядом с ними не звучит что-то, очень похожее на голоса. Через минуту их там уже нет.***
Феликс все еще сильно сомневается, что помещение вроде этого может служить домом для слуг, но раз уж они здесь, то деваться попросту некуда. Еще когда они бежали, то сразу поняли, что рванули явно не в ту часть территории. Аллеи становились просторнее, а павильоны — роскошнее. Они скрылись в самом маленьком, в самой маленькой комнате и в самой захолустной ее части. Хан, кажется, раскладом вполне доволен — лежит себе на полу из облупившейся мозаики и в ус не дует. А Феликса холодок пробирает — ну кто в здравом уме будет выкладывать такие узоры в помещении для слуг, да еще и легкомысленно забрасывать, словно эта работа не стоит целого состояния. Поэтому Джисон балдеет, а Ликс сопит. — Хватит так громко думать, это заразно. — Не переживай, ты не подхватишь. — фыркает юноша и супится еще сильнее. — Мы явно прибежали не туда. — Сиди и не рыпайся, все равно завтра отсюда свинтим. — Аллах всемогущий, ему только колоска меж губ не хватало до полного образа полнейшего расслабления. — А так ты и себе на нервы действуешь и мне. — Хан молчит с минутку, а потом улыбается как-то слишком хитро. Теперь Феликсу хочется свинтить от Джисона. — Слу-у-ушай. — Я могу сразу не согласиться? — Не-а. Феликс вздыхает так тяжело, словно на его грудь верблюд наступает, но все же поворачивает голову в сторону друга. Тот умело игнорирует уж слишком недовольное выражение на лице Ли и продолжает болтать: — Я снова вижу свет в конце туннеля. — О, Аллах! — Нет, я серьезно! Там какая-то комната, пошли проверим. Может, чего перекусить найдем. — А может, наткнемся на прислугу, или, — что еще лучше! — на охрану, ну, знаешь, для пущего веселья. Потом попадем в еще один туннель, потопаем по нему с утяжелителями металлическими, а там и нас свет настигнет — солнечный денек, освещенная полянка с виселицей. Хороший план, просто отличный, Хани. — Фу, ну ты мастак тоску нагонять. — куксится старший и тут же резво подскакивает с пола. — Пошли давай, нечего на меня фырчать. Выжить можно только если двигаешься! — В сторону виселицы тоже двигаться надо, не похоже на план выживания. — фыркает Ликс, но послушно топает, размышляя, стоит ли ему начать причитать вслух, или все же безопаснее делать это в своей голове. Не то, чтобы он очень берег уши Хана, но если в той комнате кто-то есть и их услышат, проблем будет гораздо больше. Не так сильно младший и хочет раздражать друга. Спустя минуту они подходят к довольно широкой и высокой арке. Если высунуться чуть из-за колонны, можно увидеть шикарное помещение, освещенное и чистое, которое построено исключительно для…хаммам? Феликс чуть в лужу не превращается от счастья. — Бог тебя услышал. — хихикает Хани, наблюдая за неприкрытым восторгом Ликса. Тот даже не пытается сотворить на своем лице недовольную гримасу. — Я сейчас сдохну от счастья. — Только будь великодушен не орать, мы все еще можем быть тут не одни. — О, неужели в тебе заговорил голос разума? Спасибо, вовремя. — Феликс фырчит, ловко уворачивается от вонючего платка Джисона, летящего в его сторону, и скидывает свои одежды, не менее вонючие. — Сейчас ослепну. — делится впечатлениями Хан и встает рядом с другом, вожделенно поглядывая на воду. Она была до умопомрачения прозрачной и даже выглядела дорого; про то, что вся эта купальня походила не меньше, чем на дворцовую, и говорить не стоит. Это могло бы вызвать (очередные) причины для беспокойства, но мыться хотелось так сильно, что даже будь здесь вся стража столицы, парням было бы плевать. — Классная у меня задница, да? — Приелся видок, не в первый раз лицезрею. — Хэй! — Феликс злобно тычет друга под ребра, и тот, крякнув что-то из разряда «засранец!» валится прямо в купальню. Младший спешит последовать его примеру. — Я тебя за все прощаю, Хани. — стонет удовлетворенно Ликс, ныряя с головой и счастливо выдыхая пузырьки. — Аллах, тут еще и мыло есть! — Воды тебе уже мало. — Я не буду вонять! — Это в каком смысле посмотреть. Феликс ничего не отвечает — желание открывать рот заканчивается ровно в тот момент, когда мыло касается его тела. Он полощется полностью: промывает длиннющие волосы, мылит ноги-руки и все прилагающееся. Куда-то в сливы уплывает почти черная вода, и Феликс чуть не плачет от привилегии быть владельцем этой грязюки. Юноша любовно пропускает длинные пряди через пальцы и мурчит от их мягкости. Без песка и сала они настолько приятные, что Ликс сам себе завидует. — Слушай, а во что мы переодеваться будем? — В смысле? — Ты хочешь одеться вот это? — Хан брезгливо тыкает пальцем в пыльную кучу шмотья. Вокруг нее, разве что, картинно мухи не летают. Феликс отсюда чувствует удушающую вонь пота. — Фу. — комментирует картину юноша и оглядывается. Вокруг купален стояло несколько шкапов: ярко синих с красивой выкладкой. Феликс поднимается, выходит из воды и, ежась от прохладного для распаренного тела воздуха, приоткрывает дверцы. — Оу. — Что там, что там? — Кажется, я понял, чьи это купальни. — Феликс касается кончиками пальцев переливающихся камушков и тут же отдергивает руку, словно дорогая вещь способна обжечь. Честно говоря, даже трогать такую одежду страшно. Выглядит хрупкой, чуть ли не эфемерной, только коснись — и она разлетится бабочками по округе. — Это одежда танцовщиц. Мы в их купальнях похоже. — Оу. — многозначительно выдает Хан, почесывая подбородок. — Будем крутить задницами перед визирем? — Аллах, да что с тобой не так! — шипит Феликс и закатывает глаза. — Смоемся до того как они придут, а пока постираем одежду и возьмем простыни. Нам так и так до ночи ждать, одежда хоть подсохнуть успеет и чистая будет. — Давай тогда ее сюда. — Джисон, прекрати думать пятками! — в конец куксится Ли и оборачивается. — Ты собрался в одной купальне с грязной одеждой сидеть? — Да все так делают! — Поэтому все и воняют. — брезгливо фыркает Феликс и упирает руки в бока, нависая над товарищем. — Сначала купаемся, потом очищаем одежду. Джисон внезапно прыскает и заливается хохотом. Ли дергает бровью и пыхтит пуще прежнего. — Прости-прости. — машет руками Хан, разбрызгивая воду вокруг себя. — Но так смешно смотреть на твой гнев, когда ты тут голышом стоишь причиндалом размахиваешь. Феликс считает, что не будет виновен перед Аллахом — Джисон сам виноват в жестокой, кровожадной расправе.***
— Как ты думаешь, как долго будет сохнуть одежда? — гундит Джисон, развалившийся на низком бортике массажной плитки. Неаккуратно перевязанная простынь то и дело сползает с его плеча, из-за чего ему еще более тошно, чем могло бы быть. — Не менее нескольких часов. — гундит в ответ Феликс, которого ничегонеделание тоже порядком утомляет. Дома столько дел, а они тут сидят, прохлаждаются. Если бы не пыль и песок, что мгновенно прилипнут, стоит им выйти в мокрых одеяниях, их и след бы простыл. — Ску-у-ка! — Не вопи. — Да никого тут нет, так что не тревожься, принцесса! — хихикает Джисон, а вот Феликс и правда начинает тревожиться. Снаружи доносятся какие-то странные звуки, отдаленно напоминающие разговор людей. — Да тихо ты! — шипит Ли и прислушивается. Хан, настороженный товарищеской тревогой, вскакивает с налёжанного места. Они стоят в напряженной тишине пару мгновений, прежде чем испуганно переглянуться и осторожно высунуться в арочное окно. Впереди, прямо по направлению к хаммам двигаются люди, подозрительно напоминающие стражников. Два громилы — и даже одного из них тощие Феликс и Джисон будут вместе меньше. — Что будем делать? — нервно хихикает Ли, у которого мысли о возможных путях побега путаются и мельтешат, точно тараканы на кухне забегаловки на рынке. Джисон подозрительно молчит, старательно пучит серьезное лицо, а потом многозначительно выдает: — Танцовщицы. Быстро. — и хватает товарища за руку, волоча того, точно вагонетку. — Джисон, подожди, о чем ты?! — громким, возмущенным шепотом разражается Феликс, которого такой выход не устраивает (было бы еще понятно, что Хан имеет ввиду). — Ты видишь, как отсюда сбежать, не наткнувшись на них?! — Ли, к своему стыду, качает головой, но супиться не прекращает. — Вот и я — нет. Так что одевайся как танцовщица и веди себя очень скромно! — Ты что, идиот?! Аллах, нас сегодня точно повесят! — У тебя есть идеи получше? — Джисон, мы мужчины! Ты как отсутствие груди и присутствие…ну ты понял, скрывать собираешься?! У тебя еще и волосы короткие! — Я замотаю голову, лица скроем платками. Ты с распущенными волосами и вовсе на девчонку похож. — Эй! — Ими… — Джисон придирчиво осматривает грудь друга — тому аж захотелось прикрыть нагой срам. — Природа не одарила — всякое бывает! — радостно восклицает он, кидаясь в Феликса тряпками глубокого, синего цвета. Ли даже держать это в руках страшно. — А причиндал тебе и скрывать не надо. — еще тише шепчет Хан, гаденько хихикая. Феликс от всей своей оскорбленной натуры дает ему пинка. В итоге, меньше, чем через минуту они, облаченные в одежды танцовщиц, мечутся по купальне, стараясь найти место, чтобы спрятать украденное. Ли чувствует себя просто ужасно — все напоказ! Как женщины в этом кошмаре ходят, Аллах помилуй! По полуобнаженной заднице постоянно бежит холодок, бедра, нещадно выставленные напоказ, дрожат, а о голом, тощем пузе и говорить не хочется! Впервые Феликс рад, что они с Джисоном не всегда могут плотно покушать — тела не выдают в них мужчин так явно. Учитывая одежды, длинные волосы, прикрытое (замотанное, как у мумии) лицо и низкий рост, может, если эти охранники слепые, и смогут принять их за женщин. — Твою мать, что с этим-то делать! — шипит Хан, судорожно оглядываясь. В купальнях почти шаром покати — мало мебели, много пространства. — В землю? — Феликс кивает на растение. — В землю. — соглашается Джисон и помогает раскопать чуть ли не ров в несчастном горшке. От грязи руки отмыть они не успевают, поэтому быстренько делают вид, что отходят к фонтанчику для ног в дальнем углу. — Что вы тут забыли? — Феликсу кажется, что он слишком явно вздрагивает от громкого, грозного голоса вышибалы. Ли переглядывается с другом и делает страшное лицо. Они медленно поворачиваются и опускают головы, не смея поднять глаз. Что танцовщицы имеют право говорить и делать юношам не известно, поэтому остается импровизировать, в надежде, что их не повесят. — Я вопрос задал! — Помыться вышли. Все во благо Господинов. — покладисто выдает Джисон низковатым, но похожим на девчачий голосом. Феликс на него молится. — Разве вы не ходили с утра? — Просим простить. — и в правду пищит Ли — от страха и не так голос ломается. — С утра совсем нездоровилось. Приносим глубочайшие извинения. — Ладно. — фыркает второй стражник. — Можете идти. Куда идти — вопрос хороший. Как бы сделать так, чтобы эти громилы не заметили сохнущей одежды в соседней арке — вопрос еще лучше. Единственное, что Феликс и Джисон понимают, так это то, что теперь нужно спрятаться еще лучше. Если в грязных одеждах они будут привлекать внимание, то в одеянии танцовщиц богатого халифа они больше похожи на одинокого вражеского солдата на поле противника. Заметно слишком, короче. — Хотя стойте-ка! — внезапно восклицает самый первый вышибала, и у Феликса спирает дыхание. Неужели заметил? — В главном зале сейчас Молодой Господин… — А мы не передали слугам… — продолжает второй и испуганно затихает. Да что происходит! — Ты! — грохочет один из них, да так, что второй морщится от эха громкого голоса. — За мной, быстро! — он тыкает в Феликса, и тот только силой воли не подает виду, как же страшно становится. — Простите, Господин, куда мы? — учтиво и тихо спрашивает Ли, проглатывая половину звуков. Он всем телом чувствует напряжение Джисона. — В главный зал. — неохотно отвечает он, подталкивая Феликса на выход. Он успевает только кинуть на Хана взгляд, полный опаски, и постараться намекнуть, что встречаются они тут же. Как только он освободится, конечно. — Молодой Господин скучает. Что эта краткая выжимка должна была доподлинно означать — Феликс не знает, но умом понимает, что придется покрутить задницей. Все Джисон с его длинным, накаркавшим языком! Ли гибок и пластичен — не имя возможности набирать мышечную массу, для краж приходится стать изворотливым. Но одно дело — быть таковым, а другое — танцевать. Феликс никогда не пробовал и уповал разве что на помощь Аллаха. Сердце в груди бьется, как будто Ли вновь убегает от стражи, и та почти готова зацепить его за длинный, размотавшийся платок. Феликсу так жарко, словно бы его кинули в котел с кипящим маслом. Страшно. Такой ужас он испытывает впервые. К тому же, разумной частью головы он вполне понимает, что одна…по сути, наложница, для сына визиря — это мало. Что-то тут нечисто. Но все, на что хватает Ли в такого рода ситуации — взять себя руки и не трястись. Нужно станцевать, как в последний раз. В детстве, у аптечной лавки, где они с Джисоном жили, часто танцевал люд. Далеко от халифских развлечений, но хотя бы что-то. Вместе со стражником они входят в темный павильон. Феликс старается запомнить дорого, не отвлекаясь на окружающий его красивый антураж — выжить все-таки важнее. И запомнить пути побега, конечно. Внезапно вышибала останавливается, и Ли мгновенно тормозит вместе с ним. Якобы стыдливо упирается взглядом в пол, на самом деле, стараясь лишний раз не отсвечивать мужскими чертами лица. — Пришли. — зачем-то оповещает его стражник и подозрительно хмыкает. Феликсу все сейчас кажется подозрительным. — Молодой Господин ждет вас. — и вместе с репликой он почти торжественно открывает дверь. Ли осторожно входит, не поднимая взгляда, игнорируя приковывающее взгляд убранство. Жизнь дороже побрякушек. Где-то позади снова звучит голос стражи. Он оповещает сына визиря — это тот, чьи пятки может краем глаза разглядеть Феликс из-за опущенной головы, — что танцовщица прибыла. Владелец пяток кивает, а Ли улавливает, что зовут его, кажется, Хенджин. Феликс видит, как меняется положение чужих ног, становясь более расслабленным, фривольным. Он слышит, как заходится музыка у левой стены и лишь мельком обращает внимание на музыкантов. Обвести вокруг пальца малограмотного стражника или вельможу — вот, где кроется истинная сложность. — Можешь начинать, милая. — бархатно произносит Молодой Господин, и Феликс, пораженный чужим тоном, осекается, поднимает взор. Юноша, свободно раскинувшийся на широкой кровати (разве так выглядят главные залы, думается Ли), смотрит мягко, почти ласково. Лицо его достойно людей благородных кровей — аномально, почти преступно красивое. Феликсу он, если честно, кажется нарисованным — настолько идеальные черты, очерченные, выточенные, не могли быть созданы другим человеком. И его фигура… Юноша чувствует, как плавится под внимательным, хитрым взором, под давлением общей властности и великолепия. — Да, мой господин. — хрипит он и встает в позу, которая первая приходит на ум. Кажется, что-то такое он видел во время шумных празднеств на улицах. Ли искренне старается абстрагироваться от поглощающего чувства стыда и паники. Феликс даже близко не представляет, как должны двигаться танцовщицы. Он кое как вспоминает смелые, открытые, отчаянные движения уличных дев. Как полны жизни были их движения, чему они отдавались и что прославляли, когда танцевали. Даже глаза открыть страшно. Ли, наверное, красный как рак, потому что так призывно и откровенно вести бедрами, да еще и мужчине!.. Позор до конца дней! Если Феликс выживет, он обязательно натянет Джисону уши на задницу за что-нибудь. Просто чтобы пар выпустить. Однако желание выжить так высоко, что юноша старается отдаться танцу. Отринуть все, что отрывает, сковывает и, пусть и опозориться, но выйти отсюда с макушкой на плечах. Но вместе с тем так ужасно смущает прожигающий взгляд! Сын визиря — Хенджин, кажется, — не отводит от него внимательного взора. Ноги и голый живот обжигает чужим кипяточным взором. На секунду Феликса бросает в холодный пот от того, что могут делать богатенькие сынки с женщинами после такого танца… Эта пытка — иначе Ли назвать сие мероприятие не может, — длится по ощущениям бесконечность. Внезапно музыка стихает, а Феликс обнаруживает себя стоящим на коленях. Юноша не смеет поднять взгляда, но слышит, как копошатся уходящие музыканты. Со стороны Хенджина тоже слышно движение, и от этого тоже очень не по себе. Они остаются вдвоем в огромной зале, и это, признаться честно, больше похоже на надвигающуюся экзекуцию. — Восхитительно, милая. Ты действительно развлекаешь меня лучше остальных. — юноша хлопает в ладоши и приветливо улыбается. Феликс поднимает на него взгляд из-под челки и сглатывает. В мягких чертах слишком много…хитрого. — Подойди ко мне, пожалуйста. — он демонстративно потянулся к столу, спрятанному за тонкой занавеской. — Хочу тебя по-особенному поблагодарить. Сердце Феликса подскакивает к горлу. Чем ближе к сыну визиря, тем четче видно, что ни черта он не девушка. Ему просто хочется поскорее смыться отсюда, сверкая пятками и блестящей одежкой. — Да, Молодой Господин. — Ли вежливо кланяется и старается выглядеть как можно более уверено, подходя к юноше. Тот как будто ничего не подозревает — выглядит расслабленным и удовлетворенным. Это единственное, что Феликса успокаивает. Ли останавливается в двух шагах от Хенджина и напряженно замирает. Тот вздыхает и манит пальцами еще ближе. — Еще ближе, милая. — ласково тянет юноша и продолжает требовательно смотреть, даже когда между ними остается расстояния с вытянутую руку. — Еще. Феликс старается выдохнуть из легких страх, но выходит паршиво. Сжимает ладошку так сильно, как только может и делает шаг, становясь почти вплотную. — Отлично. — Хенджин улыбается мягко, совсем не ядовито. Феликс, честно говоря, иначе себе представлял избалованных визарских детей. Он совсем не кажется едким и злостным. — А! Помыть бы ему рот с мылом! Хенджин, продолжая премило улыбаться, хватает Феликса за яйца. Вот так просто берет и сгребает его пах в кулак! А другой рукой держит за предплечье — чтобы сбежать возможности не было. — Так и думал. — хмыкает он, ласково щуря глаза и сжимая Ли чуть сильнее. Из горла паренька вырывается задушенный всхлип — сильно жмет, засранец, к тому же, Феликса никто и никогда так не касался. Касание, которое должно было бы ощущаться отвратительным почему-то вызывает исключительно смущение и толику страха. — Слышал я о маленьких воришках, развлекающихся крупными кражами — правда я ожидал, что у вас искусны руки, а не бедра, молодой господин. — веселится Хенджин, хитро щуря лисьи глаза. — В последний раз вы были довольно опрометчивы: стражники распознали твой цвет волос и сообщили о том, где вы были в последний раз. Я предполагал, что вы уйдете в подземелье около поместья, но увидеть в качестве танцовщицы, конечно, не ожидал. Для подлого воришки ты настоящий ангел. Неужели в стране все так плохо у рабочего класса? Насмешливые речи Хенджина никак не помогают отвлечься. Феликс дрожит от желания сбежать отсюда подальше и порассуждать над странным трепетом тела наедине. Там, где хитрый прищур сына визиря его не достанет. — Хуже, чем вы думаете. — на выдохе проговаривает Ли и тянет руку вниз, вцепляясь в запястье юноши. Тот на это лишь хмыкает и сжимает длань сильнее. Вот теперь стон выходит совершенно не задушенным. — Прошу, отпустите. Не меня так мой…ну, вы поняли. — Не понял, золотце. Скажи еще разок. — Да что же с вами такое! — хнычет Феликс. — Я же мужчина! Коль попался — на казнь ведите, а не трогайте так. — Указываешь мне? — глаза Ли в испуге расширяются, и он отчаянно мотает головой, начиная дрожать еще и от страха. Да что с этим сынком не так! — Не дрожи, убивать я тебя не собираюсь. — А зачем тогда… — Потому что я хочу. — пожимает плечами сын визиря и перемещает вторую руку ближе к лицу. Сдергивает тонкую фату, что прикрывает лицо и волосы, и удовлетворенно кивает. — А ты и в правду очень красив... Что ж, — Хенджин вытягивает губы и резко толкает юношу на себя. Тот не своим голосом вскрикивает и валится на шелковые простыни. Сверху тут же придавливает тяжелым, горячим телом — только вот теперь Феликс по-настоящему ощущает, что попал в ловушку. Не шелохнуться — даже постыдно сползшую набедренную повязку не поправить. — А теперь расскажи мне, золотой, куда вы дели тиару? Надо же было утащить ее из-под носа такого количества охраны — я бы восхитился вашей изобретательностью, если бы моя дорогая сестрица не была так опечалена. Феликс, онемевший от страха, не смог найтись с ответом сразу. В голове клубится туман и больше даже не за себя — что же там с Джисоном? — Ты потерял дар речи? — Нет, Мой Господин. — Так от чего же молчишь? — В хаммаме! — восклицает Ли, чувствуя, как рука сына визиря прижимает его за загривок к постели. — В кувшине с растением. Там…там в земле! — Умничка. — мужчина быстро чмокает его в взмокший от волнения загривок. — Продолжим. Как вы оказались здесь? «Вы». Феликс не может унять дрожь от этого. Попался ли Хан, как он там? Страх за близкого так сильно сковывает каждую косточку, что на глаза наворачиваются слезы. Хочется молить о муках себе и свободе ему. — От чего ты так дрожишь? — хмыкает на ухо Хенджин. — Переживаешь за судьбу товарища. — Я умоляю, Молодой Господин. — шепчет Феликс, чувствуя, как горячие слезы срываются с ресниц. — Делайте со мной, что хотите — только отпустите его. Умоляю, Молодой Господин. — Умоляешь, значит? — весело фыркает Хенджин, и Ли его потешного настроения совсем не разделяет. Сердце трепещет, сотрясает все тело, точно Феликс — несчастная шлюпка в шторме неблагосклонного моря. — Что ты мне можешь дать? Обворуешь мой же город для меня? — Я…я готов на тяжелые работы. До конца жизни. И на казнь. Молю, только не трогайте его. — Какая поразительная преданность. Он твой возлюбленный? — Нет, он моя семья. — Любопытно. Согласишься, даже если попрошу твое тело? — предложение Феликса удивляет, хоть он и слышал, что среди знати, втихую, но подобное распространено. Однако об ответе он и не задумывается. — Да. — До чего преданный. — тянет сын визиря и резко поднимается на ноги. Ли испуганно замирает — особы царских кровей никогда не были благосклонны к провинившимся, хотя то, что он еще жив, можно назвать великой удачей. Так что жаловаться не на что. — Что…что Вы со мной сделаете? — Казнить тебя точно не повелю. — фыркает сзади юноша. Ли осторожно поворачивает голову и натыкается на совершенно незлой, скорее смешливый взгляд Хенджина. Он аккуратно, дрожа, поворачивается, но продолжает полулежать, боясь встать. Этот мужчина…очень странный. Феликс не станет счастливее от смертной казни, но неизвестность пугает не меньше. — Понимаешь ли, в чем дело, — начинает свое рассуждение сын визиря, опираясь на балку кровати. — Ты можешь двигаться, кстати. Феликс тут же садится, но не смеет поднять головы — знати нельзя смотреть в глаза, а он так опрометчиво об этом забывает, привыкший к равному окружению. Перед глазами оказываются чужие крепкие бедра. Наверное, на них тоже не стоит пялиться, но Ли продолжает, и сам находит это странным — в том, что он не из мужеложцев, юноша уверен. — Так вот, — продолжает Хенджин, не сбавляя радости в своем голосе. — Интересно то, что незадолго до твоего прекрасного выступления, твоего маленького друга тоже поймали. Вы так доблестно защищаете друг друга, я, честно признаться был тронут, да и мой папенька тоже. Свезло вам, что он семейные узы ценит. Феликс, — внезапно строго обращается он, и Ли вздрагивает. — Смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю. Ли поднимает голову и смущенно уставляется на Хенджина. Смотреть так на него, практически без одежды, когда и сам сын визиря полураздет, ужасно неловко. Феликс чувствует, как щеки ужасно печет — особенно, когда красивые глаза хитро щурятся. Словно бы юноша знает, о чем Ли думает. — Я попробую проявить благосклонность, в надежде, что вы меня не подведете. — хмыкает Хенджин, подходя почти вплотную. Феликс чувствует своей коленкой тепло чужой кожи. — Только потому, что я очень, очень добрый господин. Но если посмеете что-то еще украсть… — Хван улыбается, но в этот раз Ли и в правду становится страшно. — Я-я понимаю, Молодой Господин. Мы оправдаем ожидания, я клянусь. — Хотя кое-что мне все-таки интересно. — совершенно иным, повеселевшим, хитрым тоном говорит сын визиря. — Откуда такая пластичность? Я, признаться, сначала и в правду решил, что ты танцовщица. — Чтобы убегать от охраны нужно либо сильное, либо гибкое тело. Для силы надо много еды, так что выбирать не приходилось. — тихо шепчет Феликс, которому ужасно неловко от темы разговора, но куда больше — от позы. По телу, точно шариком катается, жуткий жар, как от лихорадки. — Покажешь? — Что? — Покажешь? — повторяет Хенджин с напором и ставит колено прямо промеж разведенных ног Ли. Не заволоки Феликсу смущением разум так сильно, он бы быстро смекнул, что сын визиря всего лишь дразнится, незлобно смеется над так глупо попавшимися воришками. Тут же бы заметил, что Хенджина ужасно потешает феликсов смущенный вид. Но он смущен. А еще напуган — долог ли век светской благосклонности? Феликс сглатывает и делает первое, что приходит в голову — садится на шпагат. Ткань предательски уползает с ног, и юноша чувствует себя еще больше голым, чем он был до. К тому же сын визиря смотрит…странно. Не плотоядно и хищно, но как-то уж слишком внимательно. Смотреть на него снизу вверх становится невыносимо. — Впечатляюще. — хмыкает он совсем другим голосом — мягким, тихим. Ли хочется завыть и провалиться под землю — пусть в пыль и грязь, но туда, где глаза не будут следить за тем, как другой мужчина (!) облизывает губы, запоминая не хуже молитв. — А ты все же силен, я вижу твои мышцы. Оставить ли мне тебя на позиции танцовщицы? Грех терять такие навыки на скучной работе прислуги. — Если это то, как я могу спасти Джисона — хорошо. Но я бы предпочел ту работу, где больше одежды. — Феликс уже совсем не думает. Ставить условия в его обстоятельствах последнее, чем стоит заниматься, но язык словно бы живет своей жизнью. — Не уж то стесняешься? — мужчина смеется и наклоняется к самому уху. — По мне так твоя поза куда более неловкая, чем твои одежды, тебе так не кажется? — он хитро сверкает глазами и мягко улыбается. Вся его поза лишена напряженности, какой-то жажды добычи и хищности, но легче от этого Ли не становится ни капли. — Да, стесняюсь. — в руках колет от желания коснуться. А Феликс сам себя понять не может, поэтому впивается пальцами в свое же запястье. — Молодой Господин… — Что, Феликс? — почти ласково спрашивает Хенджин и заправляет длинные пряди Ли за ухо. Он еще какое-то время держит их в руке и чуть отстраняется, теперь выдыхая каждое слово в губы. — У меня вызывает неподдельное любопытство ваши фигуры. Честные и трудолюбивые по отзывам всех, кто вас знал, но воришки. Оба хороши собой и ухожены, особенно ты, что не свойственно простому люду. — Феликс не чувствует, что тема разговора потенциально касается его жизни. В уши как мед льют. Каждое слово мягкое, отрывистое, ласковое. Как касание чего-то приятного. Сын визиря медленно, но верно прогоняет любую мысль из головы. Чем больше его губы двигаются напротив губ Феликса, тем больше тот чувствует, как тело превращается в вату, а вместо сильных и надежных рук у него — податливая глина. — Твои волосы, умения, грамотность. Как же вас такими слепили? — Я-я не знаю. — отрывисто отвечает Ли и спешит отвернуться. — Я же попросил смотреть мне в глаза, Феликс. — нежно приказывает Хенджин и ждет, пока юноша повернется. Выражение лица старшего не меняется — по-доброму насмешливое, ласковое. — Или тебя что-то отвлекает? — он, будто невзначай, двигает руку вперед и мягко, едва ощутимо прикладывается к паху Ли. Тот крупно вздрагивает и с губ срывается позорный всхлип. — Ничего, Молодой Господин. — Тогда ответь на мой вопрос. — Мы-мы сами! — восклицает Феликс, когда сын визиря совсем невзначай, но так ощутимо касается промежности вновь. Ли никогда и никто не касался так — в жизни простолюдина без родни и помощи совсем нет места простым блаженствам. Им с Джисоном всегда просто хотелось жить, а чтобы делать это хотя бы сносно про многое пришлось забыть. — Просили грамотную девицу, разжалованную из светского дома помочь нам. За бутылку соглашалась. — М-м-м, вот как. А это, — мужчина наклоняется, абсолютно точно нарочно горячо выдыхает Феликсу в щеку и пропускает волосы сквозь пальцы у самых корней. Ли может чувствовать затылком тепло его тела. — как? — В районе, где мы росли был сердобольный травник. Он рассказывал нам все, что знал, за мелкую помощь в лавке. Приучил к чистоте и ухоженности, чтобы мы не болели. Взрослых этому не научишь — привычки так просто не забыть. А нас обучил. — Вот как. — наигранно задумчиво тянет сын визиря. — Ой. — он соскальзывает чуть вперед и упирается коленкой в член Феликса. Тот давится вздохом и едва слышно скулит. Он понимает, что ощущает, но, когда возбуждение приходит от другого человека, ощущения так отличаются. Ли никак не может найти способа уйти от этих прикосновений — осознает, что не хочется, но также понимает, что речь идет о головах его и Джисона. — Так значит, вы обучены грамоте, обладаете знаниями весьма толкового травника, достаточно ловки и умны, чтобы обойти ловушки и скрыться от обученной стражи, но работали на городском рынке? Подскажи мне, Феликс. Мужчина мягко улыбается и давит еще сильнее. У Ли начинает шуметь в ушах. — Зачем вы это делаете? — на грани слышимости шепчет юноша, чувствуя, как безбожно краснеет. — Потому что могу? — улыбается Хенджин, но в его голосе нет и тени насмешки. — К тому же, мне нравится. — Но я же мужчина! — С твоей-то внешностью для тебя не должно быть секретом, что мужчины могут быть падки на мужчин. Что ж, в этом сын визиря абсолютно прав. Чего только они с Ханом не повидали, пока работали на рынке, что в своей родной деревушке, что в столице. — Прекратите, прошу вас. — шепчет Феликс и смотрит в глаза Хенджину. Тот все еще нежно-спокоен, совсем не опасен, но так властен в своей мягкости, что Ли едва сдерживает желание позорно потереться о подставленное колено. — Правда этого хочешь? — нешуточно удивляется мужчина и насмешливо дергает бровями. — Феликс, тебя кто-нибудь когда-нибудь касался? — Нет. — как на духу выпаливает юноша, стараясь отодвинуться. Хенджин незаметно его преследует. — А хочешь, чтобы я коснулся? — Я…я не понимаю. — едва не захныкав, выпаливает Ли и откидывает голову назад. — Чего же? — Почему я еще жив? Зачем вы делаете…все это? Почему вы хотите со мной возлечь? — Я же объяснял. — вздыхает мужчина и улыбается. — Но если тебе будет проще — потому что хочу и могу. Но, по-моему, тебя беспокоит что-то другое. — Последствия. — тихо выдыхает Феликс, ерзая на кровати. — Я не понимаю, что последует, если я поддамся. — Ничего. — пожимает плечами Хенджин. — Так не бывает. Я вор, Молодой Господин. — А я власть. — улыбается юноша и наклоняется совсем близко, опускает голос и шумно усмехается в ухо. — Сохраню я тебе жизнь или нет — мое решение, потому что крали вы у меня. И я…заинтересован. Поэтому не хочу вас убивать. Более того, я не слеп. Для меня и отца не секрет, почему простолюдины совершают преступления. Ты удовлетворен? — на этом слове он усмехается и касается феликсовой мочки носом. До того бдительное, напряженное сознание тает. Как бы Ли не старался, сладкие речи действуют — страх и тревога отступают. — Д-да. — выплевывает Феликс, когда голова сама по себе склоняется в сторону, открывая уязвимую шею. Юноша смотрит в глаза сыну визиря и не чувствует ничего, кроме безобидной, скорее игривой, чем опасной хитринки. — А мне вот кажется, что нет. — фыркает Хенджин и показательно ведет коленом вверх. — Я тебе покажу кое-что. В противовес мягким, медленным движениям до, сын визиря резко толкает его на постель. Феликс от неожиданности шумно бухается на подушки. Кожа покрывается мурашками от непривычной коже шелковой ткани. — Что вы делаете? — Ты сказал, что тебя никто не касался. — рассуждает вслух мужчина, игнорируя реплику Ли. — Я хочу. Можно? — Я думал, раз уж я пересплю с вами, удовольствие должен доставлять я. — Ты ошибся. — весело фыркает Хенджин и отползает чуть назад. Феликс сначала не понимает, что происходит, а затем еле сдерживает смущенный вой, когда пальцы сына визиря легко подхватывают подол юбки и поясную повязку, закрывавшую промежность. — Что вы!.. — Что я? — сыто улыбается мужчина. Феликс шумно выдыхает — Хенджин прав, он на это и согласился. — Ничего. — шепчет юноша и пялится куда угодно, только не вниз. Ему самому стыдно, что он, сильный мужчина, стесняется, как маленький ребенок перед взрослым. Бедра, косые мышцы и член обдает холодом — от одежды остаются только несчастные кусочки на груди и предплечьях. Сын визиря процесс замедлить не пытается — сильно кусает в косые мышцы и осторожно, но ощутимо касается члена. Почти профессионально обхватывает под головку и медленно ведет вниз, горячо выдыхая в дрожащий живот. Феликс, контролирующий, чтобы изо рта и звука не вырвалось, тело сдерживать не может — толкается корпусом вверх за незнакомым, новым чувством. Ласкать себя всегда приятно, но, когда это делает другой человек, ощущения разворачиваются на сто восемьдесят градусов и придавливают каменной плитой к постели. Сын визиря внезапно отрывается и тянется куда-то. Феликс никак не может понять куда, пока не замечает флакончик с маслом в его руках. — Вы же не собираетесь меня… — Нет. — тем же мягким тоном отвечает юноша, но совсем другим голосом. Почти что эфемерным, но оседающим мурашками на плечах. — Это для меня. Ли хочет задать вопрос, но не успевает и рта открыть, когда чужие губы мягко обхватывают головку. Феликса уже не волнует, зачем Хенджину пригодится масло, потому что все, что он чувствует — тепло там, где доселе ласкала только мозолистая ладонь. Это ощущается так хорошо, что почти плохо. Для человека, не ощущавшего раньше удовольствия от двух — так вообще сногсшибательно. Феликс останавливает себя в тот момент, когда пальцами зарывается в чужие мягкие волосы. Он испуганно смотрит вниз, ожидая отнюдь не благосклонной реакции, но натыкается на почти обжигающий взгляд. Чужая рука прислоняет его ладонь обратно. Хенджин хмыкает и заглатывает полностью, утыкаясь носом в лобок. Ли стонет и без стеснения стонет на весь зал. Ему так жарко и душно, хочется стянуть с себя все тряпки и вбиться еще дальше, хотя дальше и некуда, а потом выйти полностью. У основания мягкие губы так нежно смыкаются, что абсолютно противоречивые ощущения выбивают из колеи. — Молодой Господин… — тихо зовет Феликс, но сказать ему нечего. Он не знает, что ему делать, как себя повести. Изнутри разрывает жаром, ему так плохорошо, что легким в груди душно. — Расслабься. — томно выдыхает мужчина ему в живот. Сильные пальцы мнут бедро, где-то очень близко к паху, но Ли не разбирается — как будто где не коснись, будет одинаково отдаваться по всему телу. — Я ничего тебе не сделаю. По крайней мере, неприятного. Чужой хмык оседает теплом на головке. Сын визиря снова берет его полностью, почти муркая в живот, когда Феликс хватается за волосы чуть сильнее. Ли хочется скулить, потому что Хенджин не двигается. Он берет член полностью, держит и выпускает. И так раз за разом. Как будто из теплой ванны окунают в ледяную прорубь. А затем по всему стволу чужим стоном проходится легкая вибрация. Феликс на это негромко умкает и опускает замыленный взгляд вниз. Рука Хенджина мелкает где-то внизу его тела. При чем не так, словно бы он дрочит сам себе, а… Ли не успевает оформить мысль до конца, когда сын визиря отрывается от его члена, перед этим легко чмокнув в головку. Юноша откровенно залипает на то, как похабно Хенджин облизывается, потому чуть не отлетает к предкам, когда плоть снова оказывается в горячей узости. Мужчина совершенно бессовестно седлает его, блаженно жмурясь и улыбаясь почти безумно. Если бы сознание Феликса имело цвет и форму, то тот мог бы разглядеть его гле-то под высоким потолком холла. Руки машинально цепляются за шикарные бедра Хенджина и крепко сжимаются. Когда Феликс опускает на них взгляд, стонет вслух от картинки, где он в них вгрызается. — Как ты собирался взаправду играть девицу, с таким в штанах? — весело фыркает Хенджин и на пробу двигает бедрами вперед-назад. Ли низко вскрикивает и рефлекторно подается корпусом вверх. — Не ожидал комплимента себе в такой области. — задушено шепчет Ли и слизывает каплю пота с верхней губы. — Тебе просто не с чем сравнить. — Ну почему же? — Феликс смелеет (разве что совсем чуть-чуть и то на минуту) и хватается за чужой член. — Не вижу особой разницы, если честно. — О, я польщен. — Молодой Господин! — хнычет Ли и, не имея возможности по-другому выразить чувства, сильно стискивает в руках чужие бедра. — Прошу Вас… — Я выполню твою просьбу. — легко улыбается мужчина. — Но сперва — потрогай меня. — Г-где? — Везде. — Хенджин берет его руку и тянет к своему телу. Феликс выпускает весь воздух из легких, когда касается крепкого торса. Несколько тонких шрамов совсем не портят мягкость кожи. Ли себя не чувствует, пока мягко обводит все, до чего дотягивается. Сын визиря дрожит и нежно сжимается, выбивая из Феликса хрипы, когда ему особенно приятно. Ли давит на косые мышцы, зажимает сосок меж пальцев, и Хенджин нежно и высоко стонет. От того, как это возбуждающе звучит, у юноши что-то внутри поджимается. — Молодой Господин, можно… — Все можно. — с придыханием отвечает сын визиря, даже не дослушав. — Не спрашивай — трогай. Феликс в новых условиях всегда адаптируется быстро, раз разрешили — значит разрешили. Он быстро тянется к затылку Хенджина и тянет его на себя, едва успев остановить от болезненного столкновения. Ли утягивает его в поцелуй, сам не зная зачем, и цепляется за задницу так отчаянно сминая ее в руках, что сын визиря фыркает от смеха ему в губы. — Так понравилась? — Да-а! — Феликс не успевает ответить нормально, потому что Хенджин наконец-то двигается. — Твоя тоже ничего. — веселится юноша, по какой-то причине все еще могущий извлекать из себя полноценные звуки. Все, что мог Ли, это крепче сминать широкие, мощные бедра и скулить. Сын визиря конкретно разгоняется — Феликс едва успевает прикусить язык, на котором вертится неуместная шутка. Про верховую езду и верблюдов во внешнем дворе. Хенджин, наслаждающийся, распаленный и горячий выглядит как бог — не меньше. Ли уже готовится к небесной каре за то, что ставит смертного в один ряд с божественными существами, но ему все равно. То, как сильно, но приятно его сжимает, как нежно юноша ощущается изнутри, как хорошо от его рук на торсе — в данную секунду стоит всего. Хенджин смахивает пот со лба, зачесывает влажные волосы и хитро, томно смотрит из-под ресниц. Феликс полноценно ощущает себя затраханным, хотя по сути, это он сына визиря имеет, а не наоборот. — Ч-что? — шепотом спрашивает Ли и сглатывает. К спине неприятно липнет от пота, бедра начинают затекать, а от ненужных остатков одежды все зудит. — Я устал. — просто пожимает плечами Хенджин, но не звучит так, будто бы это конец мысли. — Бедра болят. — притворно канючит он и склоняется к Феликсу. — Поработай своими. — обольстительно улыбается он и сильно кусает под подбородком. Ли медлит, потому что сын визиря двигается и создает приятную стимуляцию. Еще и этот укус… Хенждина чужая заминка не устраивает, поэтому он капризно вскидывается и уводит руку назад. Феликс стонет во все горло. Этот…юноша давит под яйцами, и это неожиданное удовольствие прошибает как внезапный щипок — расходится по всему телу искорками, заставляет приподняться, сжать пальчики на ногах. — Ну же, пожалуйста. — выдыхает сын визиря и сжимает себя рукой. Он выглядит таким нуждающимся, что Феликсу почти стыдно за эгоистичное удовольствие. Он покрепче хватается за так полюбившиеся ляжки и начинает двигаться. Хенджин стонет ужасно развязно, неприлично, чем подстегивает еще больше. Ли ловит себя на мысли, что больше не может держаться. Хаотичные прикосновения сына визиря, до звездочек приятное движение внутри быстро доводят. Он упирается головой в кровать, выгибается, стонет коротко, высоко и кончает. В ту же секунду становится чуть-чуть боязно — он ни разрешения не спросил, да еще и прямо внутрь… Но довольное лицо Хенджина говорит само за себя. Феликс гипнотизирует член юноши пару мгновений, пока думает, как бы доставить удовольствие в ответ. — И он понравился? — хихкает Хенджин, но Ли чувствует, как дрожит его тело и голос от желания. Феликс пытается осторожно переложить сына визиря на спину, но выходит слегка неуклюже — тот больше по комплекции и выше. Хенджин на это только вскидывает бровь и смотрит с интересом. Ли выходит из подрагивающего тела, с удовольствием ловит тихий вздох и приклеивается взглядом к припухшему входу, где он сам же несколько мгновений назад развел грязь. Мысль, давно поразившая разум, наконец получает выход. Феликс почти вгрызается в крепкие бедра и крепко обхватывает влажный член. Сын визиря скулит, плавно двигает корпусом вверх и жмурится. Ли, почти не помня себя, кусает-зализывает медовую кожу, соленую от пота, но такую мягкую. Доходит до порозовевшего входа и широко облизывает, чувствуя неприятный вкус собственной спермы. Горечь на языке теряет значение, когда Хенджин чувственно вздрагивает от этого, стонет, а сфинктер сжимается. — А ты быстро приловчился. — на выдохе сбивчиво шепчет мужчина и елозит на постели, не могущий найти себе место. Феликс на это ничего не отвечает и вцепляется в другую ляжку, продолжая ненавязчиво дрочить. Он чувствует, когда Хенджин подходит к краю и накрывает головку губами, стараясь убрать зубы подальше. В рот стреляет горячей спермой,. Невкусно. Хочется сплюнуть и ополоснуть рот, но выражение лица у сына визиря такое обалдевшее и смущенное, что Ли, в отместку за небольшие насмешки над его неопытностью, сглатывает. Тот закатывает глаза и откидывается, отвратительно возбуждающе открывая рот, когда пытается вдохнуть чуть больше воздуха. На то, чтобы отдышаться уходит еще пару минут. Феликс чувствует, как мелко подрагивает тело от пережитого, а еще ужасно горячо — как от долгого бега. Хенджин тоже лежит, не шевелится. Ли только и слышит, что его шумное дыхание. — А тебе очень понравились мои бедра. — хмыкает осипше сын визиря еще через пару минут. Феликс переводит на него осоловелый взгляд и тут же откатывается обратно со стыдливым стоном. Смотреть на то, в какую помесь розового и алого он превратил чужие ляжки сил нет. — Извините. — За хороший секс не извиняются, Феликс. — хохочет Хенджин и садится на кровати. Ли чувствует на себе его пристальный хитрый взгляд. — Что мне делать дальше? — Сперва помыться, мы оба с тобой потные. — лениво начинает перечислять мужчина. — Думы о жизни рекомендую оставить на завтра. Затем переодеться и пойти получить лекцию об условиях вашей дальнейшей работы тут. — хмыкает он, но тут же серьезнеет. — Только попробуйте подвести. Феликс сглатывает. — Я вас понял. Хенджин улыбается и снова склоняется над ним с этой своей мягкой, плутовской улыбкой. — У меня на тебя еще есть планы.