Важные метания

— Где вход, там и выход.        Николай Васильевич остановился, прекратив метаться туда-сюда перед камином, и посмотрел на Якима. Крепостной дядька стоял, устало привалившись боком к проёму двери, и, видимо, давненько уже наблюдал за ним.        — Так тётка говорила, — добавил он, поймав недоуменный взгляд. — Ежели что мучает, надобно вернуться назад и посмотреть, что именно. Всё лучше, чем ноги протирать!        — Больно ты языкастый стал, Яким, — вздохнув, проворчал Гоголь, но всё же послушался и сел в кресло, поджав под себя ноги. — Помни про татар.        — О, полно вам, барин! — фыркнул Яким, нисколько не веря в действенность его угрозы. Пройдя в комнату, он принялся собирать раскиданные по ковру и полу бумаги, ворча себе под нос: — Ну что за дела, за что Господь послал мне чушку эту…        — Яким! — укоризненно вздохнул Гоголь, и крепостной замолчал, поняв, что его услышали.        Николай Васильевич откинулся на спинку кресла и потёр нос. Он и сам не знал, почему так волновался, но буквально чувствовал, что ответ находился где-то на поверхности.        — Ну, ежели вам мой совет нужен, то, это, париться прекратите-с, — помолчав, заметил Яким, расставляя сбитые Гоголем фигурки на каминную полку. — Барин, волнение — это, конечно, хорошо, но сильно себя загонять не надобно. Полно, нашли, из-за чего волноваться!        — Да, нашёл! И не вижу в этом ничего плохого, — пробурчал Николай Васильевич, обхватывая себя руками.        Яким с улыбкой глянул на него. Иногда молодой барин вызывал у него такое умиление, что уголки губ сами собой растягивались в улыбке. И хотя сейчас был не самый лучший момент, Яким решил, что от его улыбки греха не будет.        — Это из-за Якова Петровича? — хитро прищурившись, уточнил он.        — Як… Да он тут причём! — Гоголь резко вскочил и чёрной патлатой молнией пронёсся до окна. — Тебя послушать, Яким, так у тебя везде этот… Яков Петрович виноват!        — А что поделать, ежели так? Вы ведь всё его вспоминаете да душу свою травите! Як чёрт окаянный, этот ваш Яков Петрович в вас вцепился. Давно уж сгинул, а кровь всё пьёт.        Гоголь поморщился, но ничего не ответил. Технически, Яким был прав. Два года прошло, а предательство Гуро он всё никак не мог выбросить из своей страдающей головы. Временами Гоголь словно бы снова оказывался в Диканьке — юным и наивным, слепо глядящим прямо в рот врагу. Яков Петрович был лисом, каких ещё поискать! Каждый его шаг был спланирован заранее, и Гоголю была отведена в глобальном плане не самая неважная роль.        Николай Васильевич всё ещё помнил тот ужас, который охватил его, когда они с Бинхом подслушали разговор Гуро и Лизы Данишевской. Яков Петрович, ухмыляясь, в открытую заявлял, что использовал его, Гоголя, как наживку для Всадника, а Гоголя одолевало смятение. Как можно быть столь жестоким, бесчувственным и одновременно добродушным человеком? Гуро в открытую благоволил ему, а оказалось, что это было лишь уловкой, чтобы держать его рядом с собой…        — Барин! Барин, полно!        Николай Васильевич моргнул и понял, что стоял, вцепившись ногтями в подоконник. Он походил на дикого зверя, запертого в тесной и душной клетке, и это чувствовалось издалека. Недаром Яким говорил с такой опаской. Чёрт их знает, что в головах у тёмных колдунов. Нападут, чай, потом ещё отбивайся. А случайно вырубишь барина — загребут: доказывай потом, что не верблюд.        — Да, Яким, ты прав, — безжизненно признал Гоголь, прислонившись лбом к холодному стекольному окну. — Всё из-за Якова Петровича.        — Ну, я сие и говорю, — кивнул Яким. — Полно вам, барин, из-за всякой собаки стенать. Их, читай, на каждом шагу — как грязи… Но это не значит, что надобно всех бояться и дичиться. Не все такие, как этот ваш Яков Петрович.        — Думаешь, стоит пойти? — тихо поинтересовался Гоголь. Дико, конечно, барину было у крепостного совета спрашивать, да только Яким был старше и опытнее, и Николай Васильевич знал его с самого детства.        Яким пожал плечами.        — Як вам угодно будет, барин. Ежели что, я на вашей стороне. Думаю, стоит попробовать снова. В конце концов, помимо предательства вы нашли много товарищей в этой Диканьке, раскрыли свои силы, набрались опыта… Вона, книгу написали! Так что попытка не была полностью ужасной.        Гоголь удивлённо посмотрел на него.        — Знаешь, Яким, — немного сконфуженно произнёс он. — Об этом я как-то не подумал.        — Ох, барин!.. — закатил глаза Яким. — Я и не сомневался.        — Яким, татары!        — Молчу, барин, молчу… — несмотря на подобострастный голос, глаза Якима смеялись.        Гоголь улыбнулся и подумал, что, пожалуй, и правда сходит на назначенную Пушкиным встречу. В конце концов, не о ней ли он мечтал много лет назад, тогда ещё незаметный и непопулярный автор?        Яков Петрович Гуро навсегда останется в его воспоминаниях — как человек, который получил его доверие и наглым образом разрушивший его. Кто знает, может, Пушкину удастся то, что не удалось старому лису — добиться его доверия и не предать?