Северный Ветер

      Беллрок мудры, пусть иногда и вспыльчивы, их кровь раскалённая лава и злить опасного родственника абсолютно не хочется, но гордость намного выше. Скраэль готов бесить и спорить со старшими, намереваясь защитить своё самолюбие и призрачные крупицы чести, ускользающие каждый раз когда среднего зажимают в тёмном углу, стискивая горячими руками ледяные бока или синеватые кисти, совсем не заботясь об ожогах. Вроде самый непоседливый это Скраэль, но Беллрок намного более импульсивны и кусают так больно, до синющей кровоточины, до фиолетовых пятен. С тех пор как Нари ушла туда где появилась, у старших не было ограничителя и они делали то что им только вздумается и Северный Бог рад бы его оттолкнуть, но… Сил нет. Соит посмотреть в горящие янтарные глаза как внутренности сводит и коленки дрожат. Они семья в конце концов. Только и от семьи осталось только слово. Их отношения явно не семейные, но и останавливать что-то уже поздно, слишком далеко зашли. Ему нравится ощущение когда он больше не командует и не смотрит свысока, вжимаясь ныне головой в холодный каменный пол или стену, значения не имеет, больно будет всё равно, но бабочки предальски щекотят живот. Ему нравится стоять подле, едва ли дотянувшись макушкой до их стройного плеча, усыпанного перьями. Ему нравится то редкое тепло, исходящее от тонких ладоней, касающихся чужой головы, немного трепя. Так ласково. Любого другого, кто причиняет боль или говорит грубо он в ледышку заморозить готов.       И Беллрок, абсолютно неумеющим любить приятна непривычная улыбка Северного. Беллрок пожалуй отдали бы всё за этих двоих в равной степени. Они любили их. Нари, смотрящую так тепло-матерински и выращивающую везде цветы, сестрёнку. И Скраэля, пусть немного грубого и высокомерного, пусть колючего как ёжик, пусть такого же брата в равной степени, с ним хотелось позволить себе несколько больше чем с сестрой. Да и ближе никого не было боле, кроме этих непосед. Он не знает толком ничего об этой любви, но правда пытается, каждый раз слыша после своих действий чужое болезненное шипение или глухие всхлипы в худые коленки. Хотелось дать себе пощёчину, отрезвить, но стоит холоду оказаться совсем рядом и все тормоза срывает и от обещаний нет и следа. Скраэль не умел отказывать, разомлённый юным, для Бога, возраста. Беллрок не умели любить, определённо опьянённые юным телом. А ещё оба не умели говорить, разжёвывая каждую мелочь, доводя всё до очередных кровавых последствий и Скраэль действительно мучает себя мыслями о правдивости чувств Беллрок, вспоминая горячую несдержанность родственников.       — Руки!       — Ай! Простите…       Скраэль сверкает серыми глазами и лёд тает в его руках когда он видит позади себя мальчишку лет девяти, пытающегося коснуться его. Это лишь инстинкт самосохранения — колоться льдом в каждого кто как-то пытается с ним взаимодействовать. Он окидывает взглядом покрасневшие ото льда ладошки и медовые глаза, наполненные влагой.       — Чёрт, прости. Сильно болит?       Он подходит к мальчику едва ли достающего до его груди и аккуратно касается красной кожи, начиная растирать холодную кожу такими же ладонями, пока до чувствительных ушей доносятся звонкие всхлипы.       — А, ну, как тебя мама успокаивает или кто там.?       Он выжидающе смотрит на мальчика, пока тот формулирует мысль.       — А-арчи целует меня в место ушиба…       Он смотрит так невинно и что-то очень теплеет в груди.       — Вот так?       Он поочерёдно касается губами багровых пятен на ладонях и кистях и ему точно нравится гранатовая краснота на нежной, светлой коже.       Последующие несколько десятков встреч кончаются почти также.       Появившийся ученик Мерлина, друг их сестрички, ошивающейся в Камелоте, раздражает Беллрок, своей добротой, лицом, мимикой, голосом, да и вообще всем естеством, а может потому что у Скраэля дрожат уголки губ, грозящие расстянуться в улыбке и взгляд абсолютно другой, коим он смотрит на плачущую Нари. Мягкий, немного насмешливый, тёплый. Беллрок вскипают моментально, пытаясь забить мальца ненароком, а после возвращения в логово срываются на младшего, кусая в сто крат сильнее, заявляя свои права, крича: «моё. моё. моё. моё.»       Последствия отражаются на серой коже жгучими ударами и из груди рвутся два сбитых шёпота, перебивающие друг друга, то мерно-волновым фальцетом, то гортанным рыком, наполненные ненавистью к себе.       Время пролетает так незаметно. И Скраэль всё больше невыносим в своём саркастичном яде. И Беллрок чуть более мягки в отношении дорогих людей. Только Скраэля пугают понятые за долгие столетия собственные чувства. Прежний трепет от Беллрок превращается в рвотные позывы, скручивая внутренности в гладкой агонии. Пусть они более нежны и сдержанны, это не отменяет их действий, не отменяет саднящей боли, когда едва затянувшиеся раны вновь прижигают, но не так, чтобы остановилась кровь и появилась защитная корочка, а так чтобы мягкая плоть гноилась, принося ещё больше мучений. Не отменяет и горьких слёз и тугого поводка с шипами внутрь, не дающий сделать и шага в сторону от Богов огня.       Дукси… Дукси рос у него на глазах. Маленький мальчик незаметно стал юношей, а после застыл во времени. Жил сквозь. И менялось только мастерство, ловкость рук и речь. От не складной, немного сбитой и дрожащей, до безумно сладкой, с примесью нахальства. Дукси гладил кровоточащие побои, когда Скраэль избегал старших, прячась куда-то, пытаясь зализать раны как оборванная псина под забором. Проходил бархатными подушечками по мясу и мешал кровь с холодной мазью, с запахом пихты и мяты, осторожно путая кисти и руки в тонкие бинты. Прижимался к худой грудной клетке, слыша сердцебиение и гулкий вздох. Устраивал чужую голову на худых коленях, перебирая смольные пряди. Скраэль почти также усаживал маленького Дукси когда они выбирались в лес и смотрели на ярких светлячков и флюролюмисцентные цветы.       Даже спустя тысячелетие Дукси смотрит на фиолетовые пятна и не может сдержать чего-то гневного, разрастающегося под рёбрами, желая обнять, прижать сильно и аккуратно. Дукси дерётся едва ли в пол силы — достаточно чтобы защитить себя и друзей, достаточно чтобы на теле Бога не было ни одного нового шрама, нанесённого его покрасневшей от магии Скраэля рукой.       Скраэль не готов пойти против старших, но и силы на что-либо уже отсутствуют. Больше нет порыва прижаться к горячему телу, съязвить, взбесить, довести до злобы и быть вытраханным так грубо как способны только Беллрок. Хотелось спокойствия, той нежности, которая сквозит в дружбе Джима, Клэр и Тоби, которая пропитывает несмелые чувства и действия Лейка и Стриклера, который трепетно ерошит спутанные волосы, который пусть и остр на язык, его действия в корне отличаются.       — Я ведь и убить могу, смертный.       — Если бы хотел, то давно бы убил…       У Дукси куча сил чтобы отвечать Богу, куча ответов, куча продуманных вариантов, но Скраэль не смотрит с презрением. На дне серого, тусклого зрачка безграничная усталость, соответствующая Богу. Беллрок своими руками придушили и выжгли нутро среднего без возможности на восстановление — поздно спохватились. Нынешние Беллрок и рады бы повернуть время вспять, стать для среднего нужным человеком, необходимым, но они жертва собственной гордыни. Беллрок видят былую искру в серебряных глазах когда Дукси несёт что-то о джетлаке и сердце тепло ёкает от тихого смешка, которого он давно не слышал.       «Обречённые отношения не спасти.» — это выучили Беллрок из разговора с Нари о людских чувствах и более он не мог сделать, кроме как отпустить. Так будет лучше для всех.       — Скраэль, нам надо поговорить.       Беллрок трясёт от волнения, но он намерен отвести душу, объясниться и не мучать того кого любил всем сердцем и душой.       — Да. Надо.       Скраэль устал, он идёт на двух своих, сил на левитацию не осталось, только дойти и бухнуться в кресло, притащенным Нари.       — Скраэль, я… — Беллрок не знают как продолжить, но тусклая надежда в глазах напротив поддталкивают их продолжить, — я любим, пусть и не умеем, дорожим, но приносим боль и не хотим отпускать тебя и делить с кем-то до агрессивных вспышек! — он невольно повышает голос, заставляя среднего вздрогнуть, — Прости… Нам надо это прекратить. Мы оба устали. Тебе невмоготу терпеть мои выходки и я тебя понимаю. Я вижу как ты расправляешься рядом с тем магом и я рад, что кто-то будит в тебе такие чувства. Рад, что он любит тебя также сильно как и я тебя. — они, не свойственно для самих себя, тепло улыбаются. — Я любим тебя и надеемся, что вы будете счастливы вместе.       Скраэль не может издать и звука, сидя поражённо. Он готовился ко всему к резким словам и грубым действиям, но Беллрок, поистине старшие, разрешили всё сами и это невероятно успокаивало.       — Ты знали.? — это первое, что срывается с пересохших губ и следует чужой кивок. — И ты не против? Не будете делать ничего… Старого.?       — Нет, Скраэль. Если тебе хорошо с ним, то и я удовлетворены. Ступай.       Нари на пороге комнаты улыбается.       Всё заканчивается и нет необходимости наносить друг другу вред. Кончились битвы за мир и разрушения.       Дукси как обычно тихо подходит к Богу и прижимается со спины и Скраэль, ощущающий родное тепло и правильные руки поперёк живота, сжимает грозящиеся вырваться, ледяные осколки, чувствуя как кровоточит свежий порез. Он жмурит глаза и гулко вздыхает, хотя, по правде говоря, в этом нет необходимости, накрывая окровавленными ладонями тёплые кисти, немного сжимая и откидывая голову на худое плечо, собственной шеей чувствуя тёплую улыбку и тонкие губы на особо сильно видном кровоподтёке.       Орден теперь уютный, мебель, бытовые вещи людей и Дукси, играющий на гитаре, готовящий на кухне или пьющий чай всегда идёт в комплекте с Северным, который не отходит ни на шаг и Беллрок, ныне чрезвычайно спокойные более открыты для диалога с младшей сестрой. Дукси практически живёт у них и те же Беллрок не реагируют остро, поддерживая нелепые попытки завязать беседу. Скраэль благодарен и что-то упрямо, неприятно тянет под ложечкой, вспоминая признания Беллрок, но там же следуют мысли о согласности старших с отношениями Дукси и Скраэля. Они даже неплохо ладят.       Дукси целует до головокружения, до искр удовольствия, до жалобного скулежа. Дукси знает где давить и где гладить бледное тело с лёгкой синевой. Дукси не оставляет на теле Бога ни одного следа, иногда целуясь по-английски в воспаленённые губы, но не более. На теле Скраэля ни одной метки, засоса, укуса, синячка. Он даже держит чужие, тонкие руки, талию, бёдра так мягко, почти невесомо, попутно двигаясь, погружаюсь в горячее нужно тоже аккуратно и постепенно, перед этим кропотливо и терпеливо подготавливая, что потом даже дискомфорта не присутствует.       Так нельзя сказать о Скраэле, привыкшему к грубости и боли в постели. Скраэль не стеснялся вгрызаться в бледную кожу, слушая несдержанные стоны, зная, что Дукси не против, он вообще во всём, что касается Бога, согласен и это подкупало. Очень подкупало. Скраэль был немного груб как только управление позицией оказывалась в его руках, он не перебарщивал и водил мага на самой грани, никогда не переступая отведённую черту, поставленной Каспираном. Брал достаточно грубо, чтобы в глазах искрились звёзды удовольствия. Целовал кусаче, оттягивал губу и прикусывал. Сжимал худые бёдра до еле видных фиолетово-желтеватых пятен, чувствуя взрывающийся в груди фейерверк когда Дукси стоит у зеркала в пол и любовно касается каждой помарки оставленной Богом. Ему нравилось.       Им нравилось.