Саундтрек: Diorama - Masquerades And Faces
https://music.yandex.ru/album/247809/track/2485080
Комната изломана: разделена на углы, обведена чёткими линиями теней. Изгиб простынной складки чернильным росчерком перед глазами. Потом туман дождливого заоконья — холод, ветер и мокрые ветви, непривычные в это время года. Чёрный всплеск — и снова серость. Вновь скольжение капель по стеклу. Как обычно: острое пятно его фигуры, заслонившее небо, в котором нет солнца. Нет уже давно, а вокруг — хмуро, вязко, душно. — Отойди. Он оборачивается и осторожно опускает занавески. Говорит: — Мечты мечтами… Свет пробивается сквозь них, смешиваясь с поднимающейся из углов темнотой. Белёсый полумрак. — …а картина за окном доказывает, что Нового года не будет. Всё пустое. Но продолжает: — Не важно… Плохие дети всё равно ждут подарков. Сейчас рассмеётся. Как всегда хрипло, по-вороньи, а потом зайдётся в кашле. Всё пустое. Итачи распластался среди мятых простыней — серо-белых гостиничных волн. Он откинул голову, свесился через край постели. Его чёрные, спутанные чужими руками волосы текут на выбеленном куске ткани до пола. Лежать так неподвижно, пока всё не станет однотонным. Прядь присохла с кровью на искусанных губах. Почему это тело такое слабое? Почему оно желает? Весна, лето, осень, зима скользят по лицу, не оставляя следов. Одинаковые дни, в которых не нужен цвет. — Жёлтый. Синий. Зелёный. Фиолетовый. Красный. Оранжевый. Коричневый, — перечисляет аптекарь. — Почему разные по цвету? — А чтобы не перепутать. Не дай Бог, не дай Бог, — приговаривает старик и подмигивает. На прилавке в ряд стоят пузырьки из яркого стекла. Жёлтый-синий-зелёный-фиолетовый-красный-оранжевый-коричневый-желтый-синий… Калейдоскоп без чёрного, когда именно его хочется больше всего. Желание не имеет цвета. Оно только непривычно душит по ночам, тянет изнутри — незнакомое, чужое, ненормальное. Если Учиху Итачи спросить о возрасте, то он не вспомнит, сколько ему лет. Когда бесцветное берёт верх, он приходит к нему, чтобы получить похожую на пощёчину долю страсти. Горячая кровь проклятого клана терпеть не может тела без жизни — ей надо давать волю. Либо приструнять. От резкого толчка Итачи надсадно выдыхает и утыкается лбом в простынь. Тело бьёт дрожь, и он рвано двигает рукой по члену, чтобы поскорее достигнуть оргазма. Чтобы упасть и не двигаться долго-долго, ощущая, как вместе с удовлетворением внутри разливается боль. Она приглушает сердце и окутывает разум горячечным искристым полотнищем. — Нельзя себя так гробить. Ему приоткрывают рот и просовывают что-то внутрь. Итачи катает языком «красный» в сладкой оболочке. Рассасывает. Серого перед глазами больше нет — напротив Мадара присел на корточки. Белое тело с синими жилками на шее, подбородок, линия губ, ресницы, под которыми черно. Он говорит, но ничего не услышать. Пустота опускается сверху, как пуховая подушка, заглушая все звуки, чувства, мысли. Тело саднит изнутри, но кажется, что это страдает другой, далеко отсюда. А здесь где-то рядом за окном дождь и чёрные ветви бьются в стекло. Капли текут всё ниже и ниже между разошедшимися занавесками… Ниже, скользящими прозрачными тенями по чужой голой спине. Ему не холодно?.. Итачи вздрагивает, на лице детская растерянность. Мадара придвигается ближе, касается его головы, приподнимает ладонями. Он смотрит в глаза, которые едва ли можно назвать живыми, а потом дальше. Врезавшиеся в кожу тонкие линии, полуоткрытые губы: идти сквозь проблески тёмного металла колечек на шее, коснувшись расслабленных мускулов, до руки, цепляющейся за складку на белом. — Всё пустое, — шепчет Мадара и целует горячий лоб. Выпрастывает палец, чертит линию на гладкой коже в узорах теней: — Интересно, как же наша земля продолжает вертеться, если ты перестал думать. Мадара дотрагивается до щеки, мягко ведёт костяшками. — Вертится, живёт — и без твоего решения. Никто ж не справится!.. Он ухмыляется, а потом смеётся. Его тихий, такой близкий смех пугает. Но нет никакого дела… когда движение по прямой достигает крайней точки. Ненужные ощущения отзываются ударами, надрезами по живому. Итачи нравится здешний потолок. Белый и гладкий, на нём распластаны толстые полосы и кривые линии, которые изгибаются, бьются — словно стараются переступить черту. Если Итачи спросить, сколько сейчас времени, то он не скажет. Ему остался шаг, поэтому он уже не захлёбывается в течении. — Без тебя плохие дети ничего не получат… Печально. Мадара сдвигает Итачи на постель, осторожно укладывает голову на подушку. Потом садится на свободное пространство, скрестив ноги. Его глаза без шарингана кажутся блёклыми и усталыми. Слабый свет делает лицо серым, заостряет черты. Итачи видит потолок, Мадара ждёт, когда кончится ливень. — Ты тоже любишь дождь. Глупый. На полу беззвучно катается красный пузырёк из толстого стекла, рассыпая по доскам блики пятен. В нём лежит последняя таблетка.