Охота на охотницу

Луна сегодня была круглая, желтая и такая огромная, что вытесняла из небольшого окошка все, кроме линии крыш и кусочков неба по углам. Остальная небесная тьма переливалась через раму и текла в комнату, словно выплеснувшаяся вода из таза, в который швырнули булыжник. Немида, лежа на тюфяке в позе младенца, завороженно смотрела на луну. Она чувствовала, как в соломенной набивке копошатся клопы, а в ее давно немытых волосах пиршествуют вши; ужасно чесалась язвочка грязной царапины на лопатке, и хотелось пить так, будто в горло насыпали жгучего порошка из огненной бомбы. Немида, однако, не шевелилась; смотреть на луну было страшно, но еще страшнее – оглянуться при случайном движении и обнаружить, что во тьме по углам комнатушки прячутся… Немида забыла, как они называются. У них никогда и не было общего имени, потому что они были все слишком разные – старые друзья, новые враги, убийцы, подосланные любовниками, сами любовники, малефикары, одержимые, Вороны, шпионы Ордена, – и объединяло их одно: все они желали Немиде смерти. Ей казалось, она загривком слышит их торжествующий вой. Надо было бежать, но чтобы бежать из той дыры, куда Немида сама себя загнала, требовались деньги, а она и так продала почти все, что имела. Последние медные монеты Немида бросила вчера гадалке – седовласой старухе, костлявой, как сама смерть, сидевшей на ступеньках порта посреди банановых кожурок и тянувшей прохожим коричневую, задубленную ладонь. Немида собиралась купить себе лепешку с маслом, но есть расхотелось; и она бросила монетки гадалке, мечтая страстно, что вместо крошек хлеба сможет купить хотя бы крошку надежды. В конце концов, ей немного требовалось. Пусть гадалка сказала бы, что у нее получится раздобыть денег; тогда она бы села на корабль на юг и через неделю была бы уже в Хайевере, а оттуда до орзаммарских ворот – всего ничего, несколько бессонных суток пути. Пусть гадалка сказала бы, что дорога будет удачной или хотя бы сносной. Что у Немиды получится. Что она доберется до Орзаммара, и дом, который она бросила однажды также легко, как бросала изношенную дырявую перчатку, принял бы ее обратно, спрятал в каменной толще стен, укрыл крышей беленовского дворца… Гадалка сосчитала монеты в пальцах, сжимая их так, будто пыталась истереть медь в пыль; потом закашлялась, харкнула под ноги Немиды желтой от листьев канавариса слюной и изрекла: «Вижу, все вижу. Какая беда привела тебя сюда и какая беда ждет тебя здесь, Бедовница. Опасайся полной луны; будет полная луна, когда ты умрешь». На Немиду посмотрели слепые бельма гадалки, круглые и белые, и тоже похожие на луну. Может, подумала Немида, она ошибается, разве можно видеть будущее такими бельмами; но гадалка не могла знать про прозвище гномки, а все же назвала его, и испуганная Немида рванула из порта, оскальзываясь на залитых помоями ступенях, и бежала до самого дома, пока не упала на вшивый матрас без сил. Она лежала и смотрела на луну. Луна была полной. В желудке голодно выла пустота, но есть Немида не хотела: по горло была сыта голосами в своей голове. Они пели, что на небе полная луна, и что Немида бежала так долго, что ей некуда теперь было деваться, и что беда теперь идет по ее, Стража-Бедовницы, следам. Немида еще пыталась спорить с этими голосами; в конце концов, скулила она под нос, не понимая, что не может уже удержать в своей голове мысли беззвучными, в конце концов, гадалка не сказала, что именно в это полнолуние все закончится. Может, это случится в другое полнолуние, через много-много лет, когда Немида будет седой и сморщенной, как вяленая нажатина; может, этой ночью обойдется, а завтра она раздобудет деньги, уплывет в Хайевер, доберется в Орзаммар, и Белен, милый добрый Белен, который так хорошо обошелся с ее сестрой, защитит и беглую Героиню Ферелдена. Она больше не будет спорить, лезть ему под руку и требовать, чтобы в Общинном Зале поставили новую статую Совершенной; она извинится, и если Белен попросит – вылижет ему сапоги и будет вылизывать их каждый день вместо завтрака, только бы он согласился спрятать ее в своем дворце на годы. Немиде хотелось бы, чтобы их было много-много, до седин, так много, что она не смогла бы сосчитать. Алистер когда-то обещал ей не больше тридцати, и десять истекло – что ж, останется еще по крайней мере два десятка. Правда, Алистер обещал еще, что Зов не настигнет ее так рано. И еще обещал, что будет любить ее до погребального костра. Алистер всегда ее обманывал. Ее всегда все обманывали, и никто ее не любил, а теперь все, кого она не любила в ответ, хотят ее смерти, и нет никакого, даже самого крошечного, чтобы пролезла одинокая гномка, выхода… Немида вскочила с тюфяка, словно сорвалась взведенная пружина. Зов часто велел ей сделать ту или другую вещь – спрятаться в угол, заплакать, подумать о шаге с края крыши, начать рыть землю голыми руками, оставить себе царапину или стукнуть сунувшегося под руку попрошайку, – что Немида с трудом понимала, где ее собственные желания, а где желания Зова. Ей надо было бежать, она должна была бежать. Пока луна смотрит на нее в окно, надежды не будет. Надо бежать дальше, от луны, вглубь переулков. Может, тогда повезет. Всю одежду, что у нее оставалась, Немида носила на себе, все оружие держала под рукой в ожидании убийц. Она только подняла с тюфяка плащ – последнюю хорошую вещь, что с ней путешествовала, совсем новый плащ из синей крашеной шерсти с оторочкой фенековым мехом, – набросила капюшон на лицо, прячась от луны, и выбежала на улицу. Было душно и холодно, хотя на севере, говорят, холодно не бывает никогда. И здесь ее обманули. Воздух вонял фруктовой гнилью, мочой, скисшими водорослями и морской солью, булыжники улицы влажно поблескивали под шагами, отражая сырный круг луны и тень гномки. На дворе был месяц Страж; какого точно года, Немида не могла сосчитать на пальцах, а спросить боялась. Да и важно ли это? Она даже не помнила, где находится. Где-то на краю земли, в южном Ривейне, где вместо зимы льют тропические холодные ливни, а вместо крыс по улицам шныряют изгои и беглецы со всего Тедаса. Отсюда до Лломерина было двое суток ходу на любом корыте, и Немида загадала, что если не сможет убраться в Хайевер – попытает счастья на Лломерине. Лишь бы подальше отсюда, подальше от луны. Она шла по улицам, потом бежала, потом снова шла и бежала еще, стуча башмаками и безуспешно пытаясь обогнать собственную тень. Тень мчалась по пятам, а за тенью прыгало по булыжникам отражение луны, и от его желтых брызг отшатывались случайные прохожие, вспугнутые гномкой. Немида не запоминала лиц. Она шарахалась от незнакомцев еще быстрее, чем они – от нее, потому что и болты, и бомбы, и даже яд для клинков закончился, а бесполезный без болтов арбалет она заложила старьевщику. Остались только два длинных кинжала, хлопавших ножнами по бедру, и за их рукояти Немида держалась как утопающая – за тонкую ивовую веточку над обрывом. С надеждой обреченной. Ей не хотелось умирать. Она уже не так хорошо помнила, зачем ей отчаянное желание жить, но даже сквозь Зов иногда всплывали сытые и довольные картинки из прошлого: кошели с золотом, чищенный виноград на богатом блюде, мягкая постель, теплые руки поверх ее плеч. А иногда и вовсе одна секунда былого – как она шарахается назад, пропуская над головой ком оскверненного фиолетового пламени, а Алистер с криком «Берегись!» прыгает следом, метя Архидемону в брюхо длинным мечом. Он умер, чтобы она жила. Хотя бы ради него, она должна выжить. Она уже убегала от смерти – от казни за оскверненные Испытания, от Мора, от бывших соратников-Воронов, не принявших гильдмастера Аранная, – убегала легко, бездумно бросая и семью, и отряд, и Ферелден, и Зеврана, и много кого еще после него. Но разве в том был злой умысел? Она никому намеренно не причиняла боли. Она всего лишь хотела жить – очень простое желание для глупой гномки, рожденной в Пыльном городе, – и не хотела умирать ни с кем за компанию. А сейчас ей даже бросать нечего и некого, она бежит налегке, и если не лопнут легкие – сможет убежать даже от луны и судьбы. Воздух шумно врывался через ноздри. Улицы, мостовые, редкие желтые окна во тьме, распушенные не по сезону кроны магнолий сливались в одно пятно. Отражение луны было то справа, то слева; потом оно оказалось за спиной, и радостная Немида – оторвалась, хоть немного, но оторвалась! – остановилась, чтобы перевести дыхание. Чуткий от страха слух сразу уловил гомон голосов в соседнем проулке; глубже спрятавшись под капюшон и прижавшись спиной к стене, Немида осторожно заглянула внутрь. Луна была яркая, а зрение от Зова ее стало острым, как и нюх: гномка жадно втянула густой запах сладкого вина и гульбы полной грудью. Двое мужчин, приобнявшись за плечи и пошатываясь, словно земля палубой качалась под ними, хохотали, пока третий боролся с завязками штанов. Его повело в одну сторону, потом в другую, на товарищей; двое загоготали пуще прежнего и оттолкнули от себя собутыльника, тот икнул, разразившись обиженной тирадой, зато, наконец, смог приспустить штаны. – Сливай б-б-бстрее, – шамкая непослушным от алкоголя языком, поторопил его дружок. – К Виви… оп-пздаем… У него оказался звонкий высокий голос. Не мужчины – совсем еще юнцы, сбежавшие из отчего дома кутить на отчие же деньги. Немида улыбнулась, разглядев в полутьме профиль одного из них, вздохнула мечтательно – красивый… Она собиралась уже уходить. Здесь ловить было нечего. Но блик предательской луны блеснул на золотой сережке в ухе одного из парней, и улыбка Немиды обратилась в оскал. Если есть золото – есть и деньги, а ей нужны деньги, чтобы убраться отсюда. Она почти не медлила: Зов заглушал собой все мысли, кроме одной-двух, и Немида подумала только о том, что золото ей необходимо позарез. Беззвучно она вытянула кинжал из ножен, выставила перед собой и выпрыгнула перед троицей. Сталь пришлась луне по вкусу больше золота: длинный острый блик высветлил лезвие, и троица, только что веселая, взвизгнула в ужасе. – Ты чё!?.. Немида ударила вперед и вверх. Двое, расцепив объятья, отшатнулись к стенам проулка, врезавшись плечами; третий, оравший от неожиданности, заорал уже от боли, когда клинок по рукоять вошел ему в брюхо. – Что ты делаешь! – Сумасшедшая!!! – Убила, сука, убила!.. Жилка у виска билась громко и грозно. Жертва, распахнув рот в крике и выпучив слишком яркие белки глаз, пыталась соскользнуть с клинка; Немида перехватила рукоять обеими ладонями и дернула кинжал выше, до скрежета стали о нижние ребра. Грохнули подкованные сапоги – двоица бросилась из проулка на улицу, горланя призывы страже. Горячая кровь полилась на руки, почти перед лицом трясся вытащенный из штанов сморщенный член. К вони мочи и крови добавился душок дерьма из выпотрошенных кишок; Немида выдернула нож и пнула тело в колено до хруста, опрокидывая на бок. «Стража, стража! Убийство! Стража!» – гремело над мостовой, но никто не отзывался: слишком поздно, чтобы кто-то рискнул выйти на помощь пьяницам. Конечно, утром убийцу станут искать, и может даже найдут по горячим следам – много кто ночью приметил странную гномку, но Немиде было плевать. Это раньше она никогда не допустила бы такой ошибки, кинула бы усыпляющую бомбу, чтобы зарезать всех троих, или даже не стала рисковать, подыскав одинокую жертву, но сейчас ей нужно было только золото, а не чистая работа. С золотом она исчезнет из города. Пусть ищут призрака, сколько влезет. Раненый еще хрипел. Немида пнула его по ребрам, окровавленные руки попытались схватиться за щиколотки гномки; тогда она каблуком сапога добавила по пальцам до костного хруста, и руки от нее отцепились. Парень еще болезненно, с присвистом, дышал, пока Немида обшаривала карманы. Забрала кошель, два перстня, тяжелую золотую серьгу и вторую, медную и дешевую, но красиво блестевшую в темноте. Подумала, не стянуть ли сапоги, но больно они были приметные, долго придется искать покупателя. Камень с ними. Немида оттерла руки и кинжал об одежду мертвеца и выскользнула из проулка. На ходу, путая следы боковыми улочками, ссыпала в кошель перстни – это на оплату корабля, – серьгу стиснула в кулаке. Ее будут искать; может статься, с утра поставят стражу в порт, и ей понадобятся все ее полузабытые хитрость и ловкость, чтобы выскользнуть от облавы. Разум для этого должен быть чист от Зова, но как от него, мажьего и оскверненного, избавиться? Только магией. Немида скривилась. Она уже пыталась – в городах и поселках на своем бесконечном пути, – она отдала в уплату все свои сбережения, но ни один целитель, знахарь или колдун не смог вернуть ей трезвость мыслей. В отчаянии, трясясь от ужаса, она впервые к магам обратилась, и в таком же отчаянии поклялась, что больше не будет пытаться искать помощи у проклятых отродий. Но сейчас… Если так подумать, она ведь уже нарушила обещание: гадалка – почти что магичка. Нарушила раз, можно и второй. Всего разок, и совсем чуть-чуть. Капля надежды – вдруг и получится на этот раз?.. От гномки отшатнулся случайный прохожий – припозднившийся подмастерье с инструментами в суме, – Немида проводила его беспокойным встревоженным взглядом. Она не заметила, что разговаривала с собой вслух, и удивилась, чем могла так напугать подмастерье. Плащ чистый, руки тоже, капюшон глубокий – странный здесь народ живет, конечно. Немида не помнила, что за город вокруг нее, но помнила все проторенные ночным народом тропки в его каменном лабиринте. Несколько лет назад, когда они с Зевраном еще брали работу на пару, а после на пару отдыхали, проматывая баснословные гонорары, они были здесь с заказом. Немида помнила нескольких людей, и ноги сами привели ее в таверну под вывеской с резным пальмовым листом. Скрипнула проржавленная ливнями дверь, в нос ударила густая вонь пота, копоти, жареной еды и пива; густая слюна свернулась во рту, но это была скорее слюна тошноты. Немида знала, что от любого куска ее вывернет лужицей кислой блевотины, так что лучше не тратиться понапрасну. Она подошла к стойке, приподнялась на носочках, с трудом закинув локти на столешницу, и глухо постучала костяшками о дерево. Владелец таверны – такой же, как все ривейни, коричневый от солнца и соленого ветра, с шапкой седых кудрей, – оглянулся, хмыкнул, напрягая хриплый голос, чтобы перекричать пьяный гомон посетителей: – Тебе чево, половинчатая? Эль, пиво, сидр? Вино? – Мне нужна помощь… специалиста, – в последний миг осторожность вернулась, и Немида хотя бы не стала прямо говорить, кто ей нужен. – К шлюхам – это ты ошиблась, дорогуша, квартал налево, под вывеску рыбины, – хмыкнул старик. Немида вздохнула, облизнулась. Мысли ее растерянно стучали друг о друга в черепной коробке, словно кости в стаканчике перед броском. Нужно было собрать их в верном порядке и спросить правильно, припомнив все хитрые намеки и пароли, которыми жонглировал Зевран, но она помнила только одно – ей нужен маг. Сейчас. Пока от убийства голова ее почти трезвая, и она может шевелиться и спасать свою шкуру, а не только лежать да пялиться на луну. – Мне нужен маг, – сказала она громче и четче. Отвернувшийся было старик резко дернулся, оглянулся украдкой – не подслушивает ли кто, – и, скорчив подозрительную гримасу, склонился над стойкой совсем близко, почти касаясь губами опушки капюшона. – Нет тут никаких магов. А если бы и были, – все тот же презрительно-подозрительный взгляд смерил гномку от макушки до груди, насколько позволяла стойка, – это была бы услуга для друзей. И не забесплатно. – Деньги у меня есть. – Сначала покажи, кто платит. Немида колебалась. Старик нетерпеливо постучал пальцами по столу. Краем глаза Немида заметила шевеление в зале – тут полно было его друзей, способных по первому приказу превратить гномку в арбалетное решето, – и она, помедлив, чуть скинула капюшон с лица. Взгляд старика не изменился. Он ощупал внимательными глазами волосяной колтун, кое-как зализанный в подобие пучка, нос картошкой, задержался на клейме Неприкасаемой и татуировке выше него, хмыкнул уже теплее. – А, Волчица. Что ж сразу не сказала-то. Показывай деньги, и я покажу товар. Волчица… Да, точно. Черная Волчица. Ее так звали когда-то, пока она не сбежала от Воронов, бросив их опального гильдмастера в ловушке сучьего Нунцио – а в Неварре ей дали много других симпатичных имен. Ну, ничего страшного, новое имя – не новый сапог, что натирает мозоли. От Зова все так спуталось, что Немида не успела ни испугаться, ни обрадоваться толком: ее узнали и помогут – хорошо, не бросились на нее толпой сразу – еще лучше, значит, Вороны или бросили ее искать, или попросту не думали искать здесь, на этом краю земли. А может, не так уж и плохо тут? Может, не стоит возвращаться в Ферелден, ведь по пути в Орзаммар ее наверняка ждут?.. – Быстрее, – цокнул языком старик, и Немида, очнувшись, выложила на прилавок серьгу. Коричневые, будто залакированные из-за маслянистого света пальцы схватили золото, покрутили, проверяя вес – и взгляд старика поскучнел. – Я же сказал, не бесплатно. Времена для… моих друзей тяжелые, должна понимать. Кошель приятно оттягивал внутренний карман куртки. Золото в нем было отложено на корабль, но что-то заставило Немиду потянуться и вытащить добычу наружу. Зачем ей корабль, если ее все равно поймают в порту или уже в Хайевере? Зов убьет ее до следующего полнолуния, и даже присказка гадалки не поможет. Нужна помощь. Сейчас. Чтобы мысли перестали растекаться, как заплесневелый кисель, и путаться одна с другой… Она выудила из кошеля перстни, старик сгреб их прямо с ладони гномки, хмыкнул одобрительно, рассмотрев граненные изумруд с опалом, и, покосившись на кошель, даже улыбнулся: – Не жадничай, Волчица. Немида безропотно, будто лишенная воли, высыпала но стол пять золотых монет и две серебряные. Старик сосчитал их по одной, ссыпал в ладонь, обронил невзначай в воздух: – Заплатишь еще столько же после работы. Есть у тебя еще золото, Волчица? – Да, – соврала Немида. Она добудет еще. Зимними холодными ночами много дураков надирается на улицах, не имея при себе ни ножа, ни смелости. А если нет – расплатится с магом по-другому; Зов спутал ее разум, но почти не тронул тело, все еще крепкое, сочное и способное дарить наслаждение, а несколько язвочек в темноте будут незаметны вовсе. А вдруг не маг, а магичка, запаниковала она мысленно? А вдруг у мажьих сук член такой же мажий, и сожжет или отморозит ей все изнутри? Но времени сомневаться уже не было: медь старик любезно оставил ей, гномка сгребла монетки в карман и поторопилась вслед за провожатым. Он провел ее сквозь коридор меж залой и кухней, потом по пыльной, с растрескавшимися скрипучими ступеньками лестницей поднялся наверх и толкнул такую же рассохшуюся скрипучую дверь. Комнатушка была крохотная и захламленная, пахло травами и горелым воском, на кровати, поверх засаленного покрывала, дрых калачиком длиннющий маг с такой же длинной, как у козла, рыжей бородкой. Немида выдохнула – не женщина, хорошо. С женщиной она бы тоже расплатилась, но с мужиком все же сподручнее. Старик перешагнул сваленный на полу ком бумаг и принялся толкать мага в бочину, тот застонал спросонья, отмахиваясь и пытаясь забраться с головой под серую от грязи подушку. – Садись, чего стоишь, – махнул Немиде на стул у входа старик и отвесил магу хлесткую пощечину. – А ты вставай, лодырь. Клиентка пришла, слышишь? – Че? – Клиентка, говорю! – рявкнул старик магу на ухо. Тот подскочил, сбив на пол подушку, и вылупился на комнату осоловелым взглядом с набрякшими красными веками. – Работай давай. И чтоб чисто, – буркнул старик, убедился, что маг не завалится спать обратно, и вышел из комнаты. Немида вцепилась в сидение стула, будто на непрочной деревяшке должна была пережить шторм. У изголовья кровати стоял посох, на столе валялись битые и целые склянки, на дне одной – ртутная жижа самого дешевого, дряной очистки лириума, – и в комнате помимо трав, и воска, и грязи, и затхлости воняло еще магией так нестерпимо, что жгло ноздри. Плечи била крупная дрожь. Магия – это всегда опасность. Немида немигающим взглядом косилась на мага из-под капюшона, пока тот зевал и озирался; наконец, он заметил клиентку, вздохнул обреченно и свесил с кровати ноги – тощие, покрытые такими же, как борода, рыжими волосками. Как козел какой-то. Немиде стало противно: нет, спать она с ним ни за что не станет, лучше стукнет в переулке еще какого-нибудь торгашеского сынка и обдерет до нитки, но к магу, а тем более к его хрену не притронется ни за что. – Так с чем пожаловали, сударыня? – спросил маг, почесав пузо и нашарив под кроватью облезлые деревянные ботинки. Сунул одну ногу, другую; Немида все молчала, в ступоре наблюдая за этим действом, и маг повторил: – Что случилось, сударыня, какая беда тебя настигла? – Хворь, – пискнула Немида. – А подробнее? – Немида промолчала, и маг со знанием дела кивнул. – Ясно. Срамная болячка значит. Ничего, бывает. Это ты вовремя пришла, по адресу; я на срамных болезнях собаку съел… Ступни у мага были крупные, а ботинки – еще крупнее, стучали отвисшей пяткой на каждом шагу. Он подошел к столу, порылся в горе хлама, выуживая на свет пузырьки с цветными пробками, и Немида, сглотнув горький голодный спазм, задрожала еще отчаяннее. Она совершенно не подумала заранее, как расскажет о своей беде, но и отступить уже, заплатив такие деньжищи, не могла. Притворяться поздно; если этот… этот… козлиный сукин сын, в котором наверняка дрыхнет демон, хотя бы попробует залезть ей в штаны со своим целительством… – Не срамная, – всхлипнула она, давясь ненавистью к этому магу и одновременно страхом перед его даром. – Нет, совсем нет. Голова подводит, – она ткнула висок пальцами, – там… там… голос. Хруст, лязг, вой. Отрава во мне, понимаешь ты, придурок? Маг, едва не уронив склянку, вылупился на нее во все глаза, и Немида, трясясь как наг, увидавший уже вертел для жарки, вскочила на ноги: – Понимаешь или нет, сукин ты сын!? Голос у меня, вот туточки прямо! – она постучала по макушке. – Зов. Они меня обманули, все обманули, ублюдки! Обещали, проживу долго, а я подыхаю, и эта срань в голове меня вот-вот в могилу сведет, и луна еще полная, а я не хочу, не хочу, не хочу, слышишь ты, ублюдок!? – Я вас… – Скверна это, понял ты, говна кусок? Скверна. Зов. Мир вот-вот ебнется, но я первее, а я жить хочу! Жить! Она выпалила все на одном вдохе, совсем не думая; Зов звенел в голове хрустальным перезвоном, виски гудели, будто дрожавшая от удара пластина гонга, сердце билось барабанным боем Легиона Мертвых, шагавшем по Тропам, и эхо разносило этот бой меж ребер – а потом все утихло. В миг. Немида поняла, что только что наговорила. Схватилась за рукоять кинжала – но маг, ошарашенно проморгавшись, вдруг тряхнул головой, будто сбрасывал упавшую с потолка паутину, и только проблеял чуть испугано: – Скверна – так вы Страж, сударыня? Чего он добивался? Немида настороженно пялилась из-под капюшона, силясь разглядеть хотя бы тень обмана на морде мага, но он, сглотнув так, что дернулся рыбкой крупный кадык, медленно-медленно поднял руки вверх: – Не бойтесь, сударыня. Если вы беглая, так я тоже беглый. Не выдам. Секунду или две Немида взвешивала решение. Она теперь научилась решать быстро – от удара сердца до удара сердца, пока не вернется Зов. Обычно, решала неправильно, но времени научиться на ошибках сучья судьба никак ей не оставляла. – Да, – кивнула она. – Да, Страж. Скажешь кому – заколю. – Не скажу, – почти спокойно, едва ли выдавая напряжение в голосе, заверил ее маг и отвернулся к оброненным на столе склянкам. – Снимите капюшон, прошу, мне надо осмотреть вас. Со скверной дела, ха, обстоят сквернее, но может чем подсоблю. Голоса так точно заглушить можно… Он еще что-то бормотал под нос – про травы, про порядок приема зелий, про схожесть белой горячки с описанными симптомами, – а Немида, у которой зуб на зуб не попадал и нутро горело, будто раскаленное, немеющими пальцами откинула капюшон и принялась распутывать завязки плаща. Что этот козлик ей поможет, она не поверила. Но, может, хотя бы подберет снотворное зелье какое, и она проспит до утра, а потом, когда отражение луны не будет обжигать ей при бегстве пятки, выспавшаяся и полная сил проберется на какой-нибудь корабль… Чай, не выбросят в море, если найдут, сразу, а уж она как-нибудь уговорит, чтобы довезли… да куда угодно, на самом деле. Камень, куда угодно. Лишь бы успеть добраться до Орзаммара до следующего полнолуния… Маг, подойдя к ней, вздрогнул. Немида подняла удивленно брови – чего, мол, – внутри похолодев от ужаса (а вдруг отражение в лужах ее обмануло, вдруг Зов отобрал уже не только разум, но и остатки былой красоты, обратив лицо в гарлочью маску), но маг почти моментально взял себя в руки. – Говорите, вы Страж? – переспросил зачем-то очевидное. – Позволите полюбопытствовать? Вы, получается, Мор застали? – Ага. – А где, если не секрет? Неужто в самом Ферелдене? «Да, – едва не ляпнула обманутая его светским тоном Немида, – да, в сучьем что б его Ферелдене. Перед тобой Героиня Ферелдена, Защитница Редклифа и Совершенная Орзаммара, сосунок», но осторожность в последний момент заглушила голос бреда. Это аристократам можно хвастаться титулом, покупая за их внимание теплую постель и сытую жизнь; на улицах лучше бы держать язык за зубами. – Да нет. Из Марки я, – на ходу принялась плести Немида. – Из Оствика. Слыхал, там отделение Ордена? Там весь Мор и… Ноготь мага, ошпаренный зельями до древесной прочности, ткнулся Немиде в лоб, прямо в полосу татуировки над клеймом. Она оторопела. Маг сглотнул, качнув бородкой: – Врешь, – сказал он, и сглотнул снова, будто в горле его что-то жглось. – Как есть врешь. Я слышал про эту татуировку и про тебя. Страж, гномка, неприкасаемая… Сударыня Броска? – А тебе какое дело, – огрызнулась Немида и тут же заткнулась. Из жара бросило в холод – так быстро и неуловимо изменился маг. Только что строил из себя вежливого костоправа – и вот уже смотрит, как драконица на барана, плотоядно и злобно. Немида почувствовала, как приставленный ноготь отсекает на ее лбу крошечную зарубку царапины, и как дрожат от этого взгляда мажонка колени. Демон, как есть демон внутри; все они, суки, такие, сначала улыбаются, а потом хотят сожрать, чем она только думала… – Это все из-за тебя, – прохрипел маг, и Немида поразилась, как при таком голосе из растянутого ухмылкой рта не полезла пена. – Все из-за тебя, ублюдочная. Ты угробила Кинлох, из-за этого Андерс сошел с ума и подорвал ебучую церковь, и вот мы все теперь изгнанники и беглецы, и я лечу язвы на пездах по серебряку за штуку, пока ты спишь на лаврах Героини… Одно из двух: он или одержимый, или сумасшедший. Немида была в обносках, загривок у нее чесался от вшей, в животе бурлило, лавр в помине не было – а маг не видел этого. Или не хотел видеть, хотя какая ей, впрочем, разница? Первая оторопь, первый ужас от того, что ее раскусили, прошел также быстро. Немида всегда умела выживать, а в Пыльном городе выживать – значит бить первой, не давая воли ни состраданию, ни любопытству. К тому, кое-что единственное ей нравилось в драке с магами – эти недоумки, воспитанные Кругами, совершенно не понимали, что каждое слово пафосных речей снижает их шансы выбраться живыми вдвое, а конкретно этот козлик наговорил себе уже на три погребальных костра минимум. Немида выхватила кинжал и всадила магу в селезенку. Тот сложился пополам, заорав от боли; Немида тоже взвизгнула и вогнала второй нож в подставленный загривок, отскочила назад, спиной врезавшись в дверь. Падая, маг попытался вцепиться в ее плащ; последняя завязка лопнула, маг вместе с тряпкой рухнул на пол животом, еще глубже вгоняя в брюхо нож, а Немида, выбив плечом хлипкую дверь, рванула вниз по ступеням. Ее попытались задержать в зале двое вскочивших парней, но гномка юрко вильнула мимо них, выскочила на улицу и припустила во весь дух. Она бежала так, как не бегала от стражников, луны и самой смерти; она бежала от прошлого, от кошмаров о залитых кровью коридоров Кинлоха, от ночей, когда не могла заснуть в палатке даже в объятьях Алистера, потому что из тьмы ей виделись желтые ведьминские глаза. От проклятой магии, от проклятых магов, от собственной глупости, которая, одурманенная Зовом, едва не завела ее в ловушку. Нет, хватит с нее этого городка, этих улиц, этой вони, хватит; завтра же – корабль, неделя до Хайевера и путь в Орзаммар, и пусть Белен хоть всю свою армию призовет, она прилипнет к порогу его дворца и вымолит себе убежище, даже если демоны будут кусать за пятки. Жить, билось сердце, жить, стучали по мостовой сапоги, жить, шипел в легких воздух, жить, жить, жить – единственной строчкой неслось в голове у Немиды, и она сама летела по улицам так, будто ей снова чуть за двадцать, и тело, не отравленное скверной, почти не тронутое шрамами, легко и послушно как никогда после. Одно чудо этот день ей все же отмерил – ноги помнили путь до ловушки, вспомнили и путь назад. Немида влетела по лестнице на третий чердачный этаж, где для себя и клопов снимала комнату, захлопнула дверь и, развернувшись на пятках, застыла намертво, уперев ладони в колени и пытаясь отдышаться. Грудь гудела, как раздутые мехи, даже в дырявых обносках было жарко, болью драло горло; Немида ощупала бок, сплюнула с досады, сообразив, что в панике оставила ножи в трупе мага, и уставилась на дверь как есть, вооружившись одной лишь готовностью драться за жизнь до последнего вздоха. Но там, за дверью, была тишина. Даже обостренный Зовом слух ничего не слышал. Немида проморгалась – под пятками, под свежими и высохшими следами грязи с сапог виднелись узоры древесного пола, а значить это могло лишь одно: небо посерело перед рассветом, а луна скатилась за горизонт. Получилось, улыбнулась Немида, выпрямившись, стукнула себя кулаком по ладони, Камень забери, получилось! Убежала! От них всех убежала! Полнолуние закончилось, а она – живая, хоть бы хны, и значит, впереди месяц спокойных снов и добрых на охоту ночей, когда она может не бояться за собственную шкуру. От облегчения перед глазами поплыла слезная пелена, и Немида не стала ее вытирать. Она устала, как тягловый бронто, и хотела лишь одного – упасть на тюфяк и забыться сном, надеясь, что кошмар Зова разбудит ее как можно позже. Отдохнет. Придет в себя. Без лунного умопомешательства она сможет обмануть даже самых настороженных стражников, добудет деньги, а там – корабль, Хайевер, Орзаммар, и все будет хорошо… Размазывая по щекам слезы, Немида обернулась. До тюфяка было два шага, но она дернулась в другую сторону – почти животное чувство опасности заставило ее качнуться, уходя от броска. Судя по звуку, с каким хрупнула древесная щепа, метательный нож; промахнулся, понадеялась Немида, и сразу же надежда умерла. От последнего кусочка тени, оставшегося в комнате, отделилась тень поменьше, превратилась в сухопарую фигуру в черном облачении Ворона – ни черт лица, ни фигуры за имитирующими перья нашивками не разглядеть, только глаза в прорези маски: яркие, колючие, живые… Немида надеялась, они карие. Если бы были карие – она упала бы на колени и взмолилась о пощаде, прося Зеврана вспомнить все то хорошее, что они пережили вместе, но глаза были серые, как сталь блеснувшего стилета. Вороны никогда не дают жертве увидеть орудие убийства и не промахиваются – кроме случаев, когда от заказчика поступают особые указания. А заказ на бывшую Героиню Ферелдена, пусть опустившуюся до состояния безумной бродяжки, совершенно точно был особым. – Соловей и Ворон, которого ты предала, передают привет, – у убийцы был мягкий, почти ласковый голос, с каким желают соседям хорошей погоды по утрам; но послание он произнес нарочито медленно, жестоко растягивая слова – давая Немиде лишних две секунды исполниться ужаса. Соловей умерла, хотела заорать она. Соловей, Соловушка, ее подруга Лелиана – умерла, когда Немида, напуганная до усрачки драконом, решилась опрокинуть в Урну пузырек драконьей крови. Этого не могло быть. Немида бегала от Ворон, шпионов и одержимых ублюдков, но не от призраков; не могло быть такого, чтобы даже мертвые ополчились на нее… – Соло… – хрипнула Немида, лезвие вошло меж ребер почти без сопротивления, и глухое «…вей» захлебнулось в крови из горла. Смерть была легкой и быстрой – пожалуй, слишком уж легкой и быстрой для Стража-Бедовницы, но не простому Ворону о том судить. Он стряхнул тело с ножа, придерживая за плечо, уложил на пол, равнодушно скользнул взглядом по перекошенному лицу Немиды Броски, не вздрогнув даже от вида посеревших, со следами темных капилляров глазных белков. Странные дела творились в мире. Инквизиция помогла Когтю Араннаю, Коготь Араннай помог Инквизиции и ее канцлеру. Поговаривали даже, канцлер действительно вернулась из Тени несколько лет назад – Создатель готовил ее ко дню, когда разорвется небо. Но это, впрочем, были не заботы гильдии. Ворон, поколебавшись, закрыл глаза гномки и оттер ладонь о край плаща. Потом он выбрался тем же путем, что пришел сюда, через окно на водосток, оттуда на крыши; и растворился в сереющих рассветных сумерках.