Как братец Лис на Льва спорил

У меня депрессия. Затяжная. Уже целую неделю. Все заметили. Участливо спрашивают: «Что-то случилось? Ты опять заболел? Может, чем-то помочь?» Да! Операцию срочно! Удалить тот участок мозга, который оккупировал этот извращенец. Бесконечно вспоминаю, что он говорил, как он улыбался, как он кормил меня, как порол. На последнем мысли разворачиваются ко мне: «Я урод! И он это знает! Я урод!» Жалко себя до невозможности. Почему так? Все вокруг нормальные, а я урод. Ник пытается меня веселить, рассказывает о какой-то Стелле, с которой он познакомился в последний глючный вечер в клубе. Взахлеб хвалится своей брутальностью, тем, как он обводил девочку вокруг своих достоинств, как влюбил её в себя, как он раскатывал с ней по городу и раскатывал её на капоте. И сейчас она звонит, а он пережидает, ещё три звонка — и он лениво ответит! Может, даже куда-нибудь пригласит. — Пойдем с нами? Я только мотаю головой. Я занят. Я ужинаю дома со своими терзаниями. Ну и что, что воскресенье? Ну и что, что там хорошая компания собралась? Ну и что, что есть возможность на халяву отжечь на чьем-то дне рождения? Я лежу в тёмной комнате с мелькающим телевизором в режиме «mute», отвернулся к спинке и жду. Жду, когда всё это пройдет! Жду, когда он позвонит! Жду, когда мне осточертеет уже жалеть себя! Жду, вдруг он захочет прийти! Жду какую-нибудь светлую мысль для пятого шага! Жду, что он остановит меня, но не выгонит, что прикажет прийти… У-у-у-у-у-у… Но он не звонит, не приходит, не приказывает, не останавливает! Ни в воскресенье, ни в понедельник, ни во вторник! Я не вижу его, хотя все как обычно: взбудораженная после планерки Марина Андреевна, бэха цвета марракеш под окнами авторского отдела, списки опоздавших с подписью Ардова прикреплены к пробковой доске на первом этаже. Меня даже в этих списках нет! Хотя я опаздываю каждый день, специально выжидаю три минуты на крыльце, не захожу внутрь. Он не интересуется моей работой, хотя я уже давно замутил промоушен через сайт мобберов, договорился, и акция набрала прилично голосов. Назначено на пять вечера на Лубянке в следующий понедельник. Как раз в этот день в Библио-глобус поступает пилот серии «Цвет любви». Ардов велел его предупредить: он хотел посмотреть на такую форму промо. И как его предупреждать? Понимаю, что можно просто позвонить, просто сообщить через Марину и даже просто зайти, он не выгонит и не выпорет за это. Но не могу. Жду, когда он сам позовет. А потом я вообще понял, что он на акцию не пойдет, у него в этот понедельник день рождения. До обнималок ли будет уважаемому имениннику? Вспомнил, что в субботу у моего племянника день рождения, надо идти за подарком, какую-нибудь игрушку купить, что ли? В среду после работы иду в большой «Детский мир». Хожу в отделе игрушек. Что понравится пятилетнему ребенку? Мне бы — вот этот плюшевый червяк! Или вот этот ядовито-зеленый гуманоид, ну и тельце! Но боюсь, что Лизавета не оценит. О! Плюшевые танки! Капец! Можно и плюшевую пушку сшить, хотя… она, наверное, на что-то другое будет смахивать! Чем дальше, тем игрушки приобретали более грандиозные размеры. Просто гиганты! И вот я завороженно останавливаюсь перед мягким львом Бонифацием из советского мультфильма — в человеческий рост! Сверху прикольный полосатенький «купальный костюм», в лапе — сачок для ловли бабочек. Подошел, потрогал. Качественно. Мягонький, пушистый, упруго стоит на широких лапах. Глазки маленькие, добрые. Куплю! Мелкому? Неа, себе! Неа, в офис! Точно, пятый раунд. И даже скрываться особо не буду — смысл? Он даже не выясняет: я — не я? Решено! Тащу огромного льва к кассе. Для племянника прикупаю настоящий танк с пультом. Нехрен плюшевым играть! Вырастет еще таким же тютей, как я! И вообще, надо Лизке сказать, чтобы порола сына (за дело, конечно). Меня вон не пороли все детство, на слабо разводили, вот я «недопоротый» сейчас и мучаюсь неслабо! Льва посадил рядом на переднее сиденье. Гаишник остановил, поржал, велел пристегнуть Бонифация. Дома бросил льва на диван, тот все место занял. Гад! Вот все львы такие, только подпусти! Прыгаю сверху на игрушку, душу её, щипаю, кусаю, придуряюсь сам перед собой! — Ах ты, львиное отродье! Получи от меня в бочину! Будешь знать, как лисенка мучить! Что молчишь? Вот терпи теперь меня всю ночь! Так и заснул на мягком лёвике, уткнувшись носом в его задумчивую морду. Ночью проснулся, перепугался, еле понял — кто это? Развернул его, укрылся его тушей и досмотрел некий сон: про то, как я на Маврикии голый по белому песку несусь, а за мной какой-то хищник гонится. Лев? И не страшно нисколько! Везу Бонифация на работу. Даже жалко его, бедолагу! Через вахту проношу его в мешке. На вопрос охранника, что за груз, отвечаю, что атрибутика для промоакции. Пропускают! Хм, так всё что угодно пронести можно! Ставлю льва к нам на этаж в фойе, там, где два кресла стоят, для тех, кто захотел, видимо, о чем-то личном по телефону поболтать, подальше от милых коллег. Игрушка стоит уверенно, подпирается стенами угла. А дальше по закону рекламы нужно донести информацию до потребителя в понятном и красочном виде. Набираю причудливым шрифтом текст: «Господа! В целях повышения стрессоустойчивости и сохранения вашего душевного равновесия руководство компании предлагает вам краш-тренажер на третьем этаже. Вылейте свой гнев, раздражение, страх и негодование на начальника и будьте счастливы! В любое время». Пробежался по этажам и развесил объявление на пробковых досках, доверительно передал красочные листочки начальникам служб. Даже зав юридического повелся, сказал: — Надо же, какой прогресс! Не зря, видимо, Ардов в Японию съездил в прошлом году… А потом напечатал еще один листочек: «Краш-тренажер «Мой босс — хищник»». Вырезал по дуге сачка и вклеил скотчем. Вставил сачок в лапу Бонифацию. Красиво! А на другую лапу повесил ремень. Пришлось свой снять, так как идея пришла только сейчас. Вот и всё! Жду резонанса. Бы-ы-ы-ыл! В первую половину дня Ардова не было в здании, на какие-то переговоры уехал. Это было благоприятным условием для повального интереса к моей затее. Кто-то приходил посмотреть, похихикать. А некоторые и побили моего Лёвика. Особенно старалась Светлана Петровна из авторского: хлестала его ремнем по длинной морде, повизгивала, а потом долго истерично хохотала. Ник тоже поднялся, тоже пару хуков произвел по манекену. Но, что характерно, все поняли, почему именно лев, и никто, кроме Ника, не понял, что объект для битья не санкционирован. Вот она, сила бумажки и слов «…руководство компании предлагает…». Во второй половине дня желающих поиздеваться над Бонифацием практически не было. Только те, кто ходил курить, щелкали льва по носу, направляясь на лестницу в курилку. Знал ли Ардов о лёвике — неизвестно! В пятницу по Бонифацию врезал Стасов из финансовой группы, вернувшись с разборок от Ардова, а Марина Андреевна булавкой натыкала лёвику морду, потому что её отчитали за задержку сроков по двум проектам. Поднимались охранники, щупали льва, хмыкали, один дал игрушке под дых, ушли довольные. В принципе, благое дело сделал! Даже на пакость мало тянет! И особо удовлетворения злорадного нет! Мечтаю Боню унести домой, спать на нем буду! Буду его гладить и лечить. Задержался на работе, до последнего следил за количеством участников флешмоба в понедельник, да еще и однокласснице Гульке вызванивал, решил через неё подарок шефу на день рождения устроить. Гулька немножко тормозит. Поэтому пришлось целый час ей втолковывать. Может быть, и еще бы посидел, в инете повисел бы, пообщался с Лаймом, моим друганом по сети, который как раз движухи устраивает. Но дверь нашего уже темного офиса распахнулась, и на пороге объявился Сам. Я приморозился к стулу. А он пальчиком указательным меня поманил. — Зачем? — быстро спросил я. — Не бойся! Иди! Ну, иду. Конечно, он идет к Бонифацию. Берет ремень из лап игрушки и протягивает мне. — Давай, выпори его! — Зачем? — Как зачем? Для душевного равновесия и стрессоустойчивости! — У меня все в порядке с равновесием и с устойчивостью! Он кидает в меня ремень: — Бей, я сказал! — рявкает мне в лицо и отходит в сторону, стоит подбоченясь, сверлит меня карими глазами. А я смотрю на Бонифация, на его добрую задумчивую морду. Досталось тебе, лёва? Но не от меня! И я решительно начинаю продевать ремень в петлицы брюк. — То есть, чтобы другие били, тебе не жалко, а сам не можешь? — жестко обращается ко мне Ардов. — Сам не могу, — тихо вторю я. — А где же это твое: «Отомщу! Не прощу!»? — Не знаю где! — вдруг заорал я. — Да, я урод! Вы уже это доказали мне! Но я переживу! И вы потерпите! Немного совсем! Мне осталось… — Почему ты мне не говоришь про флешмоб в понедельник? — перебивает меня Ардов. — Э-э-э… — отступаю я, — у вас же день рождения… — Я не отмечаю такие праздники! Когда и где? — В пять на Лубянке… — Поедешь вместе со мной? — Нет. Я буду участвовать, надо другим транспортом… Я на метро. — Разреши мне забрать льва? Я киваю. Хотя я так хотел его сегодня забрать сам. Он даже игрушку у меня отнял. Взял Бонифация в полосатом костюме поперек живота, повернул горизонтально и, не прощаясь, пошел на лестницу и вниз, прочь от меня. Блин, вот только отлегло, утихать стало, заживать, а он опять натоптал! Остановил меня, не дал сказать, что осталось два проступка, две проказы. Оборвал, вмешался. И это было слишком явно! Хотя бы потому, что про флешмоб он знал. Почему он не дал мне договорить? Может ли быть, что он знает о нашем споре? И играет на моей стороне, не допуская, чтобы я раскрылся перед «жертвой», тем самым нарушив правила пари: объект не должен знать, что на него играют, иначе возможен сговор, пари прекращается. Хм. И еще он тогда сказал, что я не уволюсь, он это точно знает… Может, Ник… Нет, это бред! Просто всё совпало. Кроме меня и Ника ни одна душа живая не знает! Если только догадки строит! Тем не менее отправился к Нику. Тот со своей новой знакомой, Стеллой, в клуб «Цеппелин» отправились. И я туда же. Конечно, Ник никому ничего не рассказывал! Он так же спросил, не хочу ли я разорвать договор. Отступных возьмет немного — оставшийся вискарь! Но я, упрямый осел, сказал, что из принципа теперь до конца дойду. И на Маврикий поеду, тем более что остров мне уже снится! А в ноябре там сезон! Благодаря Нику и Стелле выходные прошли не так утомительно, как предыдущие. А в воскресенье был занят подготовкой к именинам босса. Съездил в Сокольники, в фирму, где Гулька работает. Выкупил заказ — торт. Пахнет!!! Сам бы сожрал! Если бы не разные обстоятельства. В аптеке скупил презервативов в разноцветных пакетиках, в магазине для хэнд-мэйд приобрел тонкие деревянные палочки, проволоку, жатую зеленую бумагу для поделок, тесьму. И целый вечер, сидя на полу, мастерил. Букет из цветов, бутоны которых — это красиво уложенные презервативы, на «плодоножке» присборена тесьма, все это сидит на палочке, обвитой зеленой бумагой и украшенной длинными, завивающимися зелеными листьями. Таких цветочков семь. Красота! Я б в флористику пошел, пусть меня научат! Я доволен! Заворачиваю букет в цветочную упаковку — готово! Звоню Лайму, заказываю его услугу на завтрашнее утро: надо, чтобы он доставил подарок. У него видон как раз подходящий: волосы ярко-желтые, на зубах брекеты, в ушах тоннели, на лице макияж и пирсинг в щеке. Ну и одежка соответствующая — клоун от кутюр. Но, главное, отыграет для меня! Талантище, хотя и фрик. Утром недалеко от работы мы и встретились: я, Ник и Лайм. Лайм получил подарки и ЦУ. А Ник тут был для того, чтобы быть в курсе. Ник ржал до икоты, а Лайм сказал, что нормальный подарок, он бы и сам был не против такого! Кому? Боссу? И че? Он не человек, что ли? Не человек? Лев? Ну, хоть поест… Мы с Ником отправились в офис. На первом этаже инициативная группа на ватмане розочки нарисовала и стихи какие-то наивные для шефа написали, ручка висит, типа подписывайся, народ, желай дирику счастья. Жополизов целое здание! Уже около двадцати подписей поставили. Я тоже написал: «Люблю! Чмок!» Марина Андреевна пошла на обычную понедельничную планерку. А я жду её возвращения и вяло просматриваю мобберский сайт. Начальница явилась через два часа, радостная! Вся в красных пятнах. Я к ней. — Ну? Че там было? — Вообще! — закатывает глаза Марина и начинает хихикать. — Во-первых, нас похвалили! Во-вторых, налил нам коньячку в честь дня рождения. В-третьих… ой, мама дорогая! Короче, посреди планерки слышим шум, Нина Алексеевна кого-то не пускает. Вдруг дверь распахивается, и на порог кабинета заходит, ой, мама дорогая, такой парень! Короче, с желтыми волосами, в ярко-зеленой куртке с такими колечками по рукаву, в розовых, прикинь, в розовых драных джинсах, а в щеке булавка, ой, мама дорогая! Жует жвачку, брови накрашены, в ухе во-о-от такая дыра! Мы все опупели просто! А этот парень говорит — приятным, между прочим, — интеллигентным голосом: «Я знаю, что здесь есть именинник — Ардов Лев Ильич! Мне поручено передать ему подарок от его близкого друга с пожеланием приятных встреч и безопасного секса!» И с этими словами он вручает Ардову какой-то странный букет и высокую коробку с тортом и, прикинь, целует его в щеку! Но Лев Ильич не растерялся и спрашивает: «Что за друг такой?» А этот желтый мерзко улыбнулся и сказал: «Бонифаций!» И удрал! И только потом мы рассмотрели, что букет, ой, мама дорогая, сделан из гондонов! Ой, не могу! А потом он еще торт открыл! Ой, мама дорогая! Ой, не могу! (у Марины Андреевны слезы из глаз) Посреди шикарного торта из мастики сделан розовый член с яйцами, а вокруг — цветочки и грибочки! Ой, мама дорогая! — Член? — округлил глаза Матвей. — Чей? — Человеческий! Чей еще? Не львиный же! — по-прежнему рыдает от смеха Марина. — И что Ардов? — живо интересуюсь я. — Сначала побелел! Видим, что обалдел! Слова вымолвить не может! Глазами хлопает! Струнников из юридического отдела не выдержал, захохотал! Лев Ильич дернулся, как будто очнулся, и тоже засмеялся. Короче, планерка сорвана. — А тортиком-то угощал? — вставляет Нелька. — Нет. Угощал швейцарским шоколадом и коньяком, а про торт сказал, что с другом и съест. — Выходит, — озадаченно чешет голову Матвей, — шеф голубой? Ни хрена себе подарочки! Да еще и при всех! — Я думаю, что это розыгрыш, — констатирует Мирослава, — но кому-то мало не покажется за него! — Да нет! Он хохотал вместе со всеми! — мотает головой Марина. — Этот шутник должен остаться жить! — А что он должен был делать? Он вынужден был марку держать! — съехидничала Котова. — И скорее всего, он действительно из этих! Некий поздравляльщик нам глазки раскрыл! — Может, он его так дискредитировать хочет! — вступился я. — Может, может… но осадочек остался! — запиликала Котова. — Торт с членом, офигеть! Это где такие продают? Фу-у-у-у! У Лайма всё получилось! Продрался к шефу. Молодец! На обеде сообщаю об этом Нику, правда, он уже знает, его начальница ему тоже рассказала. Ник предупреждает: — Наши тоже все подумали, что дирик — гей! Думаю, что ему такой прикол совсем не понравится! Он же выебет тебя! — Ну и пусть! — Пусть? — Ник озадачен. — Так он действительно голубой? Ты знал? — Да не знал! Откуда? Ты зачел мне бет? — Зачел… А тебе его не жалко? — Отвали, Ник! Мне и так хреново! Но остался один шаг! Знай, я потом, после отпуска, уволюсь… — Почему? — Потому что видеть его не могу! — Типа часто видишь? — Отвали, уволюсь — и всё! Но главное дело сегодняшнего дня — флешмоб. Я давно в этой культуре варюсь. Но в профессиональной сфере использую впервые. Это не совсем этично. Но темка — книжки про любовь, поэтому аудитория поддержала. Я же не собираюсь постоянно так рекламу организовывать! К пяти все анонимные участники стекаются к метро Лубянка на улицу к Библио-глобусу, рядом с музеем Маяковского. Работница магазина Наталья уже выставила баннер-растяжку про новую серию «Цвет любви», на маленький столик выложила семь пилотных книг: белая, желтая, зеленая, красная, серая, фиолетовая, сине-черная. Мобберы прибывают разным транспортом с разных сторон, выходят из-под земли, кто-то тут уже давно, сидит на порожке музея, изображая туристическую усталость, кто-то фоткает здание госбезопасности. Флаг будет ровно в пять. Флагом будет Наталья. Ровно в пять она начинает говорить в динамик какое-то простое рекламное предложение о книгах, заканчивая словами: «… поэтому любите и будьте любимыми!» Это знак (флаг). Все собравшиеся здесь — на первый взгляд случайно — люди — кто-то еще даже и не дошел до эпицентра, а услышал слова на той стороне площади, в подземке, — начинают обнимать и целовать каждого, кто рядом: нужно обнять как минимум десять человек. На площади, конечно, полно случайных людей, москвичей и гостей столицы, которые тут же вовлекаются в это действо, оказываясь объектами обнималок. Ясно, что пара представителей СМИ с фотоаппаратами и камерами снимают массовую нежность. Мероприятие веселое и, главное, эффективное: такая реклама книг о любви бесплатная (все мобберы делают это ради любви к искусству) и запоминающаяся. Всем приятно! Я доехал на метро. И без пяти уже был на месте, решил, что дойду до Библио-глобуса и окажусь в акции на обратном пути. Все идеально. Сразу было заметно, что нечто намечается. Народу много, все молодые, разные, играют свои роли. Хрипит звук микрофона, а потом — звонкий голос Наташи. Я не в самом центре, спускаюсь из магазина. И: «… поэтому любите и будьте любимыми!» Я распахиваю объятья какой-то полной женщине, улыбаюсь, целую в щеку, та растерянно улыбается в ответ. Следующий, мелкий парень, хотел увернуться. Но я сцапал. Обнял, оставил без поцелуя («Вот придурки», — услышал в ответ), и рядом бабуля с толстой книгой вышла из магазина — подхватываю её, целую в седой лоб, та открыла рот и замерла. А потом кто-то разворачивает меня и обнимает, ага, наши! Но меня обнимают слишком долго, слишком страстно и целуют не в щеку и не в лоб. В губы! Жадно, властно. Дёргаюсь, рвусь! Конечно — это Ардов! — Так нельзя, это нарушение, — яростно шиплю я. — Мне всё понравилось, — отвечает он и вновь захватывает меня в объятия, тащит куда-то вверх по улице, во двор. Я сопротивляюсь: — Ещё не закончилось, пусти! — Справятся без тебя! Ты едешь со мной! — Нет! — Да! Мне многовато одному твоего подарка! — Черт! — Меня вталкивают в машину, ту самую многострадальную бэху, пристегивают. И мы, резво стартанув, умчались, не увидев финала флешмоба. Он молчит всю дорогу, на лице нет никаких эмоций, холод. Я оглядываюсь: на заднем сиденьи резинковый букет и коробка с тортом. Кусаю себе губы. Он в ярости или доволен? Не понять! — Вы меня будете наказывать? — осмеливаюсь спросить я похитителя. — Да. — Вам это доставляет удовольствие? Он сглотнул. — Да. — Вы с-с-садист? — Много спрашиваешь. Я хозяин. — А я могу как-то избежать… или сбежать? — Нет. Вроде все спросил. Блин. Это же будет только порка? Без ролевых продолжений? Там у них есть какие-то стоп-слова. А он у меня об этом не спрашивает! Мне они как бы не положены? — А мое стоп-слово? — осмеливаюсь я. Он поперхнулся. — Охуел, что ли? — М-м-м… понятно. Он живет на Рублевском — добирались час! Дом серый, с готической розеткой под треугольной крышей. Сначала он меня подталкивал впереди себя, потом уже ждал, что я пойду сам. Внутри дома идеальная чистота, три цвета: черный, серый, красный. Как тут жить? На полах геометрической формы коврики, на потолках такой же формы лампы. Ардов ведет меня по коридору вглубь в комнату с большой кроватью, плотно упакованной в серую шерсть. Подталкивает в центр: — Раздевайся! — Как? — Совсем! Я удивленно поворачиваюсь к нему. Лёвик серьезно кивает мне и сам начинает снимать пиджак и рубаху! — Не бойся! Доверься мне! Раздевайся! Я раздеваюсь, хотя руки и не слушаются, они стали вялые и слабые. Снимаю все, складывая в кучку на пол, на льва не смотрю. Анализирую свои ощущения. Странные. Решимость и безволие, желание и страх — смешались в гордиев узел, не разрубить самому! — Встань на колени! Ой! Мне можно что-то говорить? Я могу сопротивляться? Я неловко опускаюсь на колени и склоняю голову, руки укладываю кулаками на поясницу. Он не трогает меня, а отходит и садится на кровать, смотрит на меня оттуда и, наконец, спрашивает: — Откуда ты узнал? — Что? — Что я был в Теме! — Я не знал! — Врёшь! Ты сразу стал провоцировать меня! — Простите… я правда не знал! — А ты сам? — Я нет! Я не в Теме! Я только в интернете видел! — Не может быть! — Честно… — Ты прирожденный нижний! — Я не хотел. — Идиот! За что я тебя сейчас буду наказывать? — Думаю, потому что у вас день рождения и вам просто так хочется! — Сколько ударов? — Как вам угодно. — И ты мне говоришь, что никогда не был в Теме! — заорал он, вскакивая. — Я не знаю, что отвечать! Мамочки! Он хватает меня за плечи, толкает в сторону кровати: — Колени-локти! — приказывает Лев. Я теряюсь. Что он хочет? Надо на четвереньки встать? Я вскарабкиваюсь на твердую кровать, поджимаю под себя колени. Сначала опираюсь на локти, образуя голый кокон, но потом руки вытягиваю, выпрямляю, ладонями вниз. Лоб лежит на сером пледе. Такая поза кажется мне эстетичней, что ли… Ардов опять застыл. Потом прошел к шкафу и достал оттуда плетку с множеством плетеных хвостов с черной кожаной ручкой. — Десять ударов! За туалетную бумагу! — За это уже было! — возмущаюсь я. — Десять ударов! За сегодняшний позор! Считать будешь, когда скажу! Руки держи прямо, запрещаю ими пользоваться, иначе свяжу. Понятно? — Да. Сначала были какие-то странные поглаживания этой плеткой по спине и по заднице, потом — короткие легкие удары. Он разогревает кожу? И вдруг: — Считай! Шшшить! Десятки полосок обожгли спину. Тс-с-с-с… Один. Было больнее, чем раньше, я терпел, стонал, сипел, вскрикивал счет. Чувствительность потерялась, и бросило в жар только на десятом ударе. Из башки стало что-то отделяться, выходить из меня, слышу себя как бы со стороны. Одиннадцать, двенадцать… Кровать, мое тело, натянутое, выгнутое в талии, выпирают лопатки, лица не видно, руки параллельно, они как струны, пальцы вцепились в одеяло, ноги поджаты, я сложен, выглядывают только розовые пальцы ног, круглые полушария ягодиц напряжены и вздрагивают после каждого удара. Кожа равномерно покраснела, на боках полоски от хвостиков. Дышу ртом тяжело в одеяло. И надо мной Лев. В одних брюках. На груди волосы, точеное тело, широкие плечи и ребра, шейные вены вздуты, руки в правильных волнах и буграх мышц. И лицо! Страсть с желтыми глазами и испариной на лбу, плотно сжатые губы, пыхающие ноздри. Но он контролирует себя, он не в беспамятстве, он не может меня поранить, он делает это… с любовью? Двадцать… Уффф… И я вернулся в тело. Спина горит, щиплется, жжет. Чуть поднимаю лицо, чтобы вдохнуть холодного. И кайф! Его руки с холодным гелем на мне, на спине, на пояснице, на ягодицах. Не могу сдержать стон удовольствия, не могу сдержать дерганье в паху, невыносимо, нужно кончить! — Лев! Пожалуйста, разреши мне! — Нет, я сам! Шум одежды. Блин, мне нужно руками что-нибудь сделать для члена своего многострадального! Но Ардов запретил! Его руки опять на мне, аккуратно поворачивают меня на бок, я вижу, что он голый. Всё! Это она! Ебля! Но он даже без резинки, и там как-то готовить партнера полагается! От этих мыслей обстановка в паху несколько урегулировалась — состояние среднее стабильное! Ардов ложится рядом на бок, рассматривает мое отупевшее лицо, целует в губы, проводит по телу вниз, берет мой тут же оживший ствол, двигает по нему рукой, я же пытаюсь увидеть все это, не смотрю на него, смотрю, как он взял свой член, соединил с моим и двумя руками затанцевал на них, заиграл, ебучий шеф-ф-ф-ф… После такого танца я был весь в сперме: и его, и своей. А во время оргазма еще и отрубился, улетел куда-то на хрен и качался там на качельках. Очнулся, только когда он меня на спину повернул. Больно. Стыдно. Ардов меня рассматривает, пальцем водит по лицу. — Жив? — спросил он, как увидел мой осознанный взгляд. — О да! Какое счастье! — шепчу я. — Мне неудобно, когда член торчит голым, накрой меня. — Нет проблем! — и он накрывает меня, гад! Собой! Опять его член между моими ногами болтается и с моим трется. — Не-не! Лучше голым! — Экий ты непостоянный, — улыбается он мне. — Сейчас будешь свой торт есть. А то я сладкого не ем. Слезает с меня, садится спиной, берется рукой за мою коленку и говорит (коленке, видимо): — Я был в Теме с восемнадцати лет. Всегда верхним. Ездил в Швецию за опытом, сидел плотно… Но пять лет назад… Случилось страшное… Её звали Вика. Я был уверен, что она опытная нижняя, она и сама так говорила. Да и отметины на теле… Короче, все было как обычно… Она выбрала кнут, выбор жесткий, она не сказала стоп на подвешивание… — Ардов вдруг сжал мне коленку, впившись ногтями. — Инфаркт прямо во время сессии. Я ударил только один раз! Она захрипела, и хотя я сразу прекратил, понял, попытался что-то сделать — всё напрасно. Она умерла. Судов никаких не было, нет состава преступления. Она умерла по естественным причинам. Но я не мог больше быть в Теме. Сначала депрессия, а потом работа. Все эти девайсы запер в этой комнате и зарекся, что больше никогда не вернусь в Тему. Хотя знал, что ваниль меня не возбуждает абсолютно. Нежность — это не про меня. Ты первый за пять лет. Меня не смущает, что ты парень, я и раньше практиковал… Меня смущает, что ты лезешь туда, куда не надо бы… И ты ни черта не смыслишь в том, что творишь! — Вам было хорошо со мной? — ошарашенно задаю я вопрос. — Да. Но нам не нужно продолжать. Обещай, что следующую месть ты придумаешь какую-нибудь несерьезную. Хотя… я оценил тебя как промоутера, ты способный. Жаль, что тебе придется уволиться… — Я могу и не увольняться! — Хм. — А можно я всё-таки вас потрогаю? — Потрогай… Я сажусь и обнимаю его со спины, исследуя шею, грудь, плечи. Его не смущает, что я парень, а меня? Меня не смущает, меня восхищает… Верхний… Как теперь быть? Со всей этой его историей? С моим последним седьмым шагом? С его железными мышцами и властным взглядом? Как быть? Подумаю завтра…