---- 8 ----
19 октября 2013 г. в 22:20
Блин, от воды всё щиплет: спина, поясница и задний проход! Делаю воду очень горячей, чтобы до бесчувствия, чтобы развариться как пельмень и потерять вкус, потерять боль. Развариваюсь долго, одновременно реву. Так, чтобы даже Леди Гага в мясном одеянии не видела моих слез, пусть вода смоет слезы, утолит обиду. Потом долго рассматриваю себя в зеркало. На спине вспухшие красные полосы. Кожа нигде не рассечена.
Рассматриваю своё лицо. Глаза стали узкие, веки толстые, белки покраснели. Левая щека красная — цвет удара. Уголки рта смотрят вниз, подбородок напряжен, готовый в любой момент поддержать всхлипы и рыдания. Не узнаю себя! Не хочу видеть себя таким! Неужели он сломал меня, смешливого и безбашенного, еще совсем юного и поэтому наглого. Э-эй! Не хнычь! Зато я больше не увижу ублюдка, начну жить с чистого листа, но с исписанным черновиком. Опыт, конечно, жизнерадостность съедает, зато уверенности и стойкости добавляет.
То, что он сделал, называется изнасилованием? Капец! Ценный опыт… Страз мне в жопу! Не сам ли я виноват? Отец предупреждал, что наше увлечение пари закончится плохо. Это Лев еще терпел шесть моих измывательств, с самого начала зная, что за дикой фантазией стоит придурь одержимого сопляка. Не увольнял. Играл на моей стороне, терпел, отрываясь только во время порки. А потом разоткровенничался: рассказал об этой истории с погибшей девушкой. Доверился. А через день история в газете. Наверное, я бы тоже подумал, что это такой финальный победный удар на ринге двух спорщиков. Понять-то его можно. Но простить! Он даже не выслушал меня! Не верю, и всё тут! Он так плохо обо мне думает? Или он так обо всех думает? Да что мне все! Я не хочу, чтобы он меня подонком считал…
Даю себе клятву перед зеркалом, что больше не реву, что буду изжигать в себе всё, что с Львом связано. Ложусь спать, моя излюбленная поза — на животе — сейчас очень кстати. Но сон не идет, идут вереницей его слова, его взгляды, его действия. Вспомнил о виски. Выдул полбутылки и вылечился. Ровно на ночь. Чтобы с утра не только с узкими глазами, но и с больной головой встать.
Непривычно. Время одиннадцать, а я недвижим и в постели. Непривычно и печально. На работу хочется. Мирослава мою идею с перформансом загубит, опошлит или упростит. Думаю, что нужно будет за машиной все равно ехать, ауди ночевала перед офисом. Заходить ли в офис? Наверное, надо со всеми попрощаться. Может, даже шампанского принести или мартини... что там дамы предпочитают? Но надо так, чтобы Ардова не было в здании, чтобы никаких шансов на встречу.
В 12.00 звонит телефон. На опознавалке — Ардов. Внимательно слушаю дребезжание и считаю гудки. Семь. Через три минуты повтор. Еще семь гудков. Может, приедет? Буду лежать, не шевелясь, меня нет, растерзан и обглодан страшным хищником. Даже если он не приедет, всё равно буду лежать весь день. У меня реабилитационный период, постельный режим.
Еще через час звонок, но теперь вижу фотку Ника, который демонстрирует мне фак.
— Алле, Никитос!
— Лис… Я к тебе приеду минут через двадцать… Откроешь?
— Хм… Ради меня обедом пренебрегаешь?
Слышу какое-то замешательство.
— Лис, тебе что—нибудь привезти?
— Что-нибудь поесть, пирожков в обжорке захвати, если сможешь.
— Понятно… Как ты?
— Хреново. Но жить буду! Ник, а ты это… один приедешь?
Опять какая-то пауза.
— Один.
— Ну, едь…
Он едет чуть дольше, наверное, в магазинчик заходил. Жду друга, не раскидывая по углам валяющиеся шмотки. Жду, обдумывая, что говорить, а что нет. Приехал, звонит, открываю. Ник встревоженно разглядывает меня, присматривается. Водружает на кухонный стол сумку с едой.
— Это всё мне или ты еще какую-нибудь старушку благотворишь?
— Тебе! Вот, тут пирожки из столовки, плов оттуда же в пластике, это томатный сок, это виноград, тут еще что-то… Давай, меня тоже пирожками корми! Корми и рассказывай, что случилось.
— Случилось…
— Это он меня сюда прислал. Прикинь, спустился ко мне на первый этаж, закрыл дверь и велел звонить тебе. Стоял рядом и слушал, как я с тобой говорил.
— Продукты купил он?
— Да!
— Ник, наше пари… оно накрылось. Короче, он всё знал с самого начала, а виноват я. Я ему передал наш письменный договор. Оказывается, что по пьяни я договор на расчетах по тиражам написал, ну и Ардову отдал…
— Все шесть раз? Он знал?
— Да.
— Как же он тебя не убил?
— Убил…
— В смысле?
— Тебе лучше не знать.
— Он тебя бил?
— Б-б-бил…
— Бля-а-адь!
— Не жалей! Зачем он тебя прислал?
— Сильно не объяснял. Сказал просто: посмотри, как он там.
— Передай, что отлично, ищу работу. Уже есть несколько предложений.
— Он тебя уволил?
— Можно и так сказать… Что мы делаем с пари?
— Ничего! Оно сорвалось…
— Жаль, я привык доводить дело до конца.
— Лис, это опасно!
— Я знаю… Жри пирожки львиные!
Лупим пирожки, запивая минералкой, хотя получается как-то невесело. Ник быстро засобирался, сказал, что у него немного времени. Вижу, жалеет меня! Смотрит виновато. Выглядываю в окно. Ёо-о-о! Внизу стоит бэха цвета марракеш, со стороны сиденья водителя — рука с сигаретой. Ник вываливается из подъезда и садится в бэху на заднее сиденье. Машина тут же срывается с места. Это такая забота с его стороны или любопытство: не удавился ли опороченный мальчик?
Не удавился! И я еще потрепыхаюсь! Пока мне, конечно, это трудно: задница саднит, спиной не могу прислониться на диван. Но это пройдет! Что возможно вылечить — вылечу, а что невозможно — забуду!
Два дня валяюсь на диване, смотрю фильмы, изучаю вакансии в инете, сплю. Звонили с работы: сначала Матвей, потом Марина Андреевна и Мирослава. Не верят, что я уволился. Зовут в офис, предлагают «что-то сделать», «что-нибудь предпринять». Вру им, что нашел другое место. Но обмануть коллег трудно, они же видели, как я уходил с Ардовым. Но напрямую спросить не решаются.
Время от времени выпадаю из жизни, выпивая по полбутылки виски. Однажды проснулся — темно. Не понимаю: это вечер или утро? Пятница или суббота? Выпадаю. Хуже всего, что при этих «выпадениях» оказываюсь рядом со Львом. Всегда. Говорю с ним, упрекаю, ласкаю и даже бью. Во всех снах он: то я бегу за ним, то он за мной; то он пальцем водит мне по лицу, то я рукой по его груди. Просыпаюсь, а рядом никого. Всегда расстраиваюсь, что это был лишь сон.
В какой-то из моментов неопределенной темноты вокруг звонок в дверь. Должен прийти Ник, принести жиденького. Открываю дверь. А! Это опять сон! Расстроенно иду обратно на диван, бросаю тело на живот. Хлоп! Так и ослепнуть можно. Человек из сна включает свет, присаживается на корточки перед диваном, оказываясь на уровне с моим лицом:
— Пьёшь?
— Чуть-чуть! Уже, блин, закончилось всё…
— Выходи на работу в понедельник.
— В «Фаворит»? К тебе?
— Да.
— Невозможно, я уволился.
— Приму обратно.
— А как же принципы?
— Я узнал, кто написал статью, и это не ты.
— Здорово. Ты это ему скажи!
— Кому?
— Ну, настоящему, а не из сна!
— Лисенок! Я тебе запрещаю пить! Мне нужно с тобой с трезвым поговорить! Я виноват перед тобой.
— Поцелуй меня в зад! Запрещает он… э-э-эй… ты че?
На трусах горячее дыхание, укус. Или засос? Ни фига себе видения! Поцеловал в зад и ушел! Вот так и снится всякое говно.
Очнулся уже когда было светло, по телику сказали, что день, воскресенье. Виски больше нет. Осталось три банки тунца и корка хлеба. Твердо решил: отлежался, пролечился, пора поставить точку и жить дальше. В ванной обнаружил странную вещь: засос на ягодице. Стою, изогнувшись, охереваю…
***
Понедельник. Чувство свободы уже стало привычным, но, оказавшись у здания «Фаворита», всё-таки ощутил чесотку вдохновения. Задержался, дал себе шанс подумать и еще раз взвесить свое решение. Мне это надо? Ведь обещал себе изжечь, забыть, изгладить из памяти всё, что связано с Ардовым и с его фирмой. Может, просто: получить расчет и тихой сапой мимо своих коллег улизнуть в счастливое будущее? Зачем будоражить призраков? На самом деле, пари уже ни при чем. Месть? Здесь, пожалуй, только абсолютно адекватный ответ был бы хорош, а я вряд ли способен его изнасиловать. Что тогда мной двигает? Отравлен… Трясу головой, чтобы не заморачиваться, и решительно направляюсь в здание.
На вахте меня спокойно пропускают и даже подмигивают. Иду к нашим.
— О! Лис! Привет! Здорово! Классно, что пришел! Как ты? — наши рады. Правда, не все: Марина Андреевна уже ушла на планерку. Спрашиваю Нэльку, всё ли она принесла, о чем договаривались еще вчера по телефону. Та мерзко хихикает и торжественно демонстрирует цветной пакет с вещами. Звоню Нику, требую, чтобы поднялся, всё равно клиентов еще нет. Тот поднимается в самый разгар веселья: я снял пиджак и рубашку и напялил сверху нэлькин белый топик с маленькими стразиками и розовыми перышками по припадочному рисунку с англицкой надписью. Тут же при всех переодел низ — вместо брюк теперь оранжевые джинсы (когда-то купленные и надетые на спор в гей-дансинг).
Нэлька ножницами безжалостно укорачивает их прямо на мне. Креатив проявляет и Котова Геля. Стаскивает с себя длинный желтенький шелковый шарфик и вдевает его сквозь петлицы джинсов, повязывает свободным узлом. Нэлька достает из пакета коричневые туфли на высоком широком каблуке. Где уж она надыбала сороковой размер, неизвестно! Влезаю и в них. Мирослава снимает с руки золотой ажурный браслетик, мило! Теперь самое главное: Нэлька, прикусив нижнюю губу, делает мне карандашиком подводку вокруг глаз, жирно, по-блядски, красит тушью ресницы так, что краска свисает махрами. Потом смазывает щеки и скулы тональным кремом из стеклянной баночки. Дамы начали спорить: нужно ли мазать губы? Нэлька победила. Не надо! Так, без помады выглядит более призывно и волнующе, более естественно. Еще был лак для волос и волшебные женские руки с расческами разных мастей. Напоследок несколько пшиков из флакона Гелькиных французских духов. Ну?
Ник и Матвей, как в кино, сидят на столе, охерев от работы гримеров и художника-постановщика. Матвей протяжно произносит:
— Бли-и-ин… И ведь не позырить на сам-то спектакль!
— М-да! — добавляет Ник. — Только на похороны.
— Марина расскажет в красках, — обещает Мирослава.
Смотрюсь в большое зеркало, что висит рядом с местом Анны Викторовны, спеца по связям с общественностью. Охуеть! Вот это блядь в зеркале! Ладно хоть соски не видно! Майка-то женская!
— Тебе нужно голые руки прикрыть! — помогает Анна Викторовна. — Надень-ка Гелькину куртку кожаную, она как раз в стиле порно!
— В стиле порно — это ваши кофточки с воланами! — тут же включается Геля, но резво достает из шкафа свою коричневую куртку, утыканную по плечам каплями страз, а впереди аж четыре металлических молнии. Рукава коротки, в плечах узко.
— Не застегивай. Пусть болтается, как болерушка!
— Лис! — ржет Ник. — Пойдёшь со мной в кино сегодня? Вместо Стеллки?
— Думаю, он будет занят! Такую кралю кто-нибудь ангажирует с четвертого этажа! — подпевает Матвей.
Упоминание о четвертом этаже вернуло меня в контекст сюжета. Немножко замандражил, тоналка скрыла, как схлынула кровь. Надо идти! Жди меня, мой лев!
— Ну… Я пошёл! Получу расчет, приглашаю всех на обед в «Пекинскую утку»! — и я бодро пошел в коридор, привыкая к высоте каблуков, думая только о походке, гоня от себя мысли о последствиях порно-акции. Офис притих, провожая меня молитвенной тишиной и неразборчивым шепотом в спину.
По коридору, по ступеням и опять по коридору цокаю уверенно и агрессивно. Не отступать! Так! Так! Так! Нина Алексеевна не узнала меня:
— Туда нельзя! Лев Ильич занят!
— Нина Алексеевна! Я — Леля, я по делу, меня ждут!
— Леля?..
И я вдыхаю… выдыхаю резко ртом… подбородок вверх… губы послюнявить, покусать… вперёд!
Десять зрителей. В императорской ложе Сам. Все замерли, обернувшись на стразовое, накрашенное чудо с перышками по плоской груди.
— Ой! — получается хорошо, уверенно, протяжно, капризно, кокетливо. — Извините-простите! Я к Лёве!
Я типа на цыпочках бегу к Ардову, который стоит за спинкой стула. Шеи у собравшихся ведёт за мной, словно змеи за дудочкой факира! Лев Ильич застыл с глазами какающего котенка (ну, мне так показалось!). Я рядом с ним, двумя пальцами берусь за отворот пиджака, смотрю преданно в лицо окосевшему львенку и громким шаловливым шепотом тараторю:
— Лёва! Та-а-акая фигня! Ты меня довез с утра, уехал, а я к себе поднялся, и блин! Понял, что ключи-то у тебя оставил! И телефона нет! Мы же его вчера с тобой в ванной утопили! Хи-хи-хи! — Пальчиком нежно тыкаю его в грудь. — Ва-а-аще! Я на метро добирался! Представляешь! А я в твоем любимом наряде! Могло ведь что-нибудь нехорошее случиться! И еще! — Я на цыпочках бегу к левому шкафу, открываю и с нижней полки картинно вытаскиваю наручники (на память я никогда не жаловался!). — Это я заберу, а то без них не айс!
Бегу обратно к окаменевшему Лёвику, застегивая один браслет наручников на себе.
— Лёва! Что ты стоишь? Мне нужно к тебе. Сейчас! — и я топнул ножкой.
— Э-э-э… Лисё… Елисей? — как—то слишком сипло выдавливает из себя Ардов. — С тобой что?
— Что, что! Напялил на меня это с утра! А теперь я мучаюсь! — уже не шепчу, а истерично форсирую голосом я. — Если тебе нравится, то ведь это не значит, что я должен так везде ходить! Едем к тебе за ключами!
— Мне… не-е-е… не нравится! И я… не могу сейчас… э-э-э…
— Как? — уже ору я. — Я, видите ли, могу так по городу рассекать, а он не может свой зад оторвать ради меня! Чего стоят все твои слова?
— Какие слова?
— Сюси-пуси! Вот какие!
— Лёля! Ты сдурел?
— О! Ты уже от своих слов отказываешься! Я так и знал! Поматросил и бросил! — Мои глаза широко распахнуты, рот возмущенно исполняет кружок негодования, только что уши не аплодируют. И кульминация! Размахиваюсь и, как заправская истеричка, хлесть ему по роже звонкой пощечиной! О! Оргазм! Размахиваюсь и… он перехватывает мое запястье. Он очнулся!
— Все вон! — холодно приказывает Ардов опухшим от такого кина зрителям, крепко держит мою напряженную руку, смотрит мне в лицо. Не пойму только, со злобой или с восторгом? За спиной суетливо заскрежетали стулья.
— Марина Андреевна! Мы сегодня отделом идем в «Пекинскую утку», вы приглашены! — успеваю крикнуть я вслед любимой начальнице. И дверь уже захлопнулась: все десять зрителей шоу унеслись пересказывать либретто остальным обитателям «Фаворита».
Лев ловит мою вторую руку и обе сопротивляющиеся конечности заводит мне за спину, прижимая тело великого актёра к себе. Знаю, что вряд ли получится достойно дать силовой отпор, но все же не сдаюсь, начинаю выкручивать туловище из его захвата. Ардов сжимает еще сильнее, пристально смотрит мне в глаза, двигает куда-то назад! Вот я понимаю, почему женщины обычно царапаются и кусаются! Как по-другому-то? Но я не царапаюсь… пока, хотя и накрашен.
— Всё! — уже своим не жеманным голосом заявляю я. — Это было семь! Я всегда довожу до конца начатое пари. И ты ничего не можешь мне сделать! Ты наказал меня авансом! Да и что еще ты мне можешь сделать? Надеюсь, что большая часть персонала стоит под дверями и ловит каждый звук отсюда! А я буду орать! Слышишь?
Его маневры закончились тем, что он припер меня к стенке, придавил своим животом и ребрами. Лбом уловил мою голову.
— Прости меня, Лис…
— Иди в жопу! Вернее, на хуй! Просто отцепись от меня!
— Я уже не смогу отцепиться… — и за спиной чиркнул второй браслет наручников. — Я так рад, что ты пришел!
— Да неужели? Тебе понравился мой макияж? Всё, отпусти меня!
— Твой макияж ужасен! Запрещаю тебе надевать бабские шмотки и краситься!
— Запрещаешь? Да кто ты такой, чтобы мне запрещать?
— Твой Верхний!
— Что?
— Ты же хотел!
— Это был не я! И не хотел! И вообще я ухожу!
— Уходи! — он ослабил хватку. Я дёргаюсь, выворачиваюсь из-под него и… блин! Я пристёгнут к нему чертовым наручником! — Лисёнок, я не отпущу тебя. Останься сам, без выкрутасов…
— Выкрутасы — это у тебя! Ты… ты изнасиловал меня! Отстегал! Да ещё и выкинул вон, как сопливую шлюху! А сейчас хочешь, чтобы я остался! — мой голос предательски дрожит.
— Я виноват. — Он за наручник толкает меня на себя и опять обхватывает. — Я виноват! Я почти сразу узнал, на следующий день, что ты тут ни при чем. Есть один журналист… Но я не оправдываюсь! Я виноват! Я смогу всё исправить!
— Исправить? Зашьешь меня, что ли? Приласкаешь-обогреешь?
— Зашить не зашью, а вот обогрею точно!
— Да ты льдина! Кого ты можешь обогреть?
— Да… я не могу… Но мы поедем на Маврикий, там тепло, белый песок, никаких знакомых, никакой осенней депрессии, никакой работы… Лис, я уже оплатил… Мне нужен твой паспорт.
— Лев! — уже совсем ослаб под его натиском. — Какой Маврикий? Во-первых, мне сейчас не до отдыха, я ищу работу, а в качестве содержанки я туда не поеду. Во-вторых, я ещё не простил тебя, а ты уже всё решил!
— Во-первых, у тебя есть работа, я просто отправляю тебя в отпуск. Во-вторых, привыкай, решаю я. В-третьих, прости меня, Лис…
Черт! Где моя решимость и праведный гнев? Спрятались стыдливо за тоналку. Смотрю на него — мне никогда не стать таким сильным, таким уверенным, таким сексуальным… Он тоже смотрит на меня, просит влажными глазами, умоляет умелыми губами, убеждает властным языком, уговаривает теплыми ладонями… Ебучий шеф-ф-ф-ф… Отрываюсь с трудом, душу желание.
— Лев! У меня есть условия.
— Разумно.
— Не называй меня Лёлей!
— Черт!
— Я хочу довести проект, это — две недели.
— Согласен.
— Мне нужно стоп-слово!
— Ты идиот, Лёля! — радостно выдыхает он в меня и лезет целоваться, сжимает ягодицы, начинает тяжело дышать…
— Бонифаций!
— Что?
— Моё стоп-слово! Бонифаций!
***
Он может валяться на белом песке в одной позе часами! Бесит! Я, как радио, веселю и его, и себя. А этот только мурчит, вытянет тело и пальцами перебирает. У него и загар сразу бронзовый, ровный. А я! Весь в красных пятнах! Чаще всего мы загораем голыми. Здесь у нашего бунгало закрытая бухточка. Песок белый, вода прозрачная, с двух сторон пальмы склоняются. Смотрю на этот пейзаж и не верю, что это со мной таки случилось! Я на Маврикии!
В Москве минус пять. Здесь, в Индийском океане, плюс тридцать четыре! Серфинг пробовали, к кораллам спускались, на хребет Мока ходили, на ипподроме в Порт-Луи ставки делали, я на спор танцевальный марафон выиграл на местной дискотеке в соседнем отеле. Ардов потом надо мной ржал, так как я ходил враскорячку: все мышцы болели. Зато выиграл гигантскую керамическую черепаху. Красота! Конечно, отдельная песня, как мы уезжали! Надо было ведь как-то всем объяснить, почему я с Ардовым еду. Родителям и сестре тупо наврал. А вот Нику не навесишь лапши! Мыкал, быкал, экал, мучительно подбирал слова. Сказать, что Ник удивился, — ничего не сказать: он лишился дара речи. Надеюсь, когда мы вернемся, Ник оклемается. Когда мы вернемся… Вообще, непонятно, что будет. Но что бы я ни планировал, решает все равно этот загорелый лев.
— Пойдем купаться! — пихаю Льва ногой.
— Иди!
— Я один не хочу!
— А я не хочу купаться.
— Бли-и-ин! Зырь, какая медуза!
— Лисёнок, не смей!
— Да она не жжется!
— Не смей, говорю, ты ведь получишь!
— Ты только обещаешь! Лови! — и студенистое тело плюхается к нему на живот. Ага! Вскочил!
— Ах ты, мелкий паразит!
— А-а-а-а! — это я несусь по белому песку прямо в море, сверкая всеми достойными местами. А за мной гонится хищник. Лев! Нисколечко не страшно! Я даже еще ни разу Бонифация не вспоминал, хотя на руках и ногах все-таки видны розовые следы от веревки...