***
К тому времени, как Хиджиката добрел до деревни, равнодушное солнце закрыли равнодушные тучи и пошел мелкий моросящий дождь. В деревне, как и предполагалось, не было ни телефона, ни майонеза, ни единой живой души, ничего. Только дома. Они тянулись неровными рядами: разрушенные временем, поросшие травой и кустарниками, и было совершенно ясно, что здесь давно никто не живет. Дождь усилился, и Хиджиката невольно задумался о ночлеге. Если все дома пусты, он может выбрать любой, главное, чтобы крыша была цела. Он ранен, и ему в любом случае требуется передышка. Он не дойдет до Эдо в таком состоянии, а ценный пакет, который он с таким трудом забрал у старика, не попадет в руки Кондо. — Здесь есть кто-нибудь? — громко сказал Хиджиката. — Эй ты, демон-волк! Выходи! Я тоже в каком-то смысле демон-волк. Уверен, мы поладим. Шум дождя заглушал другие звуки, но чутье у Хиджикаты было звериное. Он обернулся и увидел. Перед ним стоял оками и скалил зубы. Ну уж нет. Успешно уйти от высококлассных убийц, чтобы быть загрызенным мелким образцом национальной фауны? Волк молча прыгнул, целясь в горло, и сбил Хиджикату с ног, катана отлетела в сторону. Хиджиката успел выставить вперед руку, и зубы волка сомкнулись на ней. С волком на руке он дополз до катаны и уже собирался прикончить тварь, но волк оказался благоразумным существом. Он разжал челюсти и отполз, признавая свое поражение, но не уходил, а уставился на лежащего человека странным испытывающим взором. Бешеный, подумал Хиджиката. Плюс ко всему он заразился бешенством от бродячего волка. Ему срочно нужна вакцина. Но здесь нет ничего, ничего, даже дома, где бы он мог укрыться от дождя. Впрочем, маленький волк не выглядел бешеным. Он повернулся к Хиджикате спиной и завыл. В ответ послышался вой со всех сторон. Волк созывал стаю. Без всякого, черт возьми, долбанного коммуникатора! Хиджиката с трудом, опираясь на катану, поднялся на ноги и попятился к ближайшему дому, на крыше которого росло по меньшей мере три плакучие вишни — он счел это добрым знаком. Конечно, можно принять бой, можно зарубить редких волков, можно умереть от их зубов, можно… В мозгу почему-то ворочалась мысль: нет, убивать себе подобных нельзя. Ни тернистых, ни волчьих. Хиджиката вскарабкался на энгава, волки шли за ним следом. Он увидел, что сёдзи распахнуты для проветривания, ринулся внутрь и успел закрыть их перед носом волка. Он услышал, как скребутся когти о деревянную раму, и с облегчением вздохнул. Волки будут стеречь его, но в дом врываться не станут.***
К удивлению Хиджикаты, изнутри дом выглядел не так, как снаружи: он казался обжитым. Неведомый хозяин уже приготовился ко сну и словно только что вышел в сад покурить: футон расстелен, низкий столик накрыт. Для полного счастья не хватало только майонеза, пачки сигарет и перевязочных материалов. Хиджикату мутило со страшной силой, и он едва притронулся к чужой еде. Он выпил чашечку сакэ (на удивление отменного сакэ!), затем упал на футон. Боль в сломанной ноге вернула его к реальности. Нужно было сделать хотя бы самую примитивную перевязку. Хиджиката оглянулся в поисках чего-то подходящего на роль фиксатора и обнаружил старый зонт, вместо бинтов пришлось использовать простынь. Едва сделав это, он забылся тяжелым сном. Ему снились оками, много оками. Он отбивался от них, разрубал их напополам, а они срастались вновь. Один из них склонился над ним и вырос до человеческого роста, у него было удлиненное лицо, как у лисицы, и один его глаз был как солнце — равнодушный, мертвый, а другой — зеленый, как сосновая хвоя. Он сказал: — Надо же, живой волк! Волк-демон вцепился Хиджикате в горло и терзал, терзал, терзал, пока кровь не превратилась в лепестки сакуры. Хиджиката всплыл со дна. Ему все еще чудился монотонный гул голосов. Он еще не открыл глаза, а уже привычно потянулся за катаной. Ее не было. Должно быть, он все-таки выронил ее. Казалось, он провел в полубреду целую вечность, а вот как раз вечности у него не было. Ему нужно быть в Эдо не позднее завтрашнего дня. Подводя итоги: он добыл ценный пакет, но за это заплатил жизнью старик, похожий на воробья; за ним гонятся убийцы, он (временно) скрылся от них в деревне, полной волков; а сейчас он находится в доме, осажденном стаей этих самых волков. Выдержат ли хрупкие стены, если и волки, и убийцы отыщут его? Горячий лоб обдуло струей холодного воздуха. Хиджиката открыл глаза и резко сел. И обнаружил, что раны его перевязаны бинтами, включая рану от волчьих зубов. Сёдзи были распахнуты настежь, монотонный гул голосов оказался каплями дождя. На фоне дождя виднелся размытый силуэт человека в кимоно. Человек курил длинную трубку — кисэру. Хозяин дома плакучих вишен вернулся. И, похоже, он предан сёгунату. Хиджикате несказанно повезло. Ветер окутал Хиджикату божественным запахом трубочного дыма. Нужно будет попросить его поделиться куревом. Но вот какого черта он распахнул сёдзи? Там же оками! Он что, не видел их? Они ушли? — Эй, закрой двери, — скомандовал Хиджиката. Язык плохо слушался его. — Это еще почему? — Тебя могут увидеть. А значит, могут увидеть и меня. Слова почему-то подбирались плохо. Как зерна, рассыпанные по полу и перемешанные с золой. Если этот человек перевязал его и не причинил ему, лежащему в отключке, вреда, значит, как минимум, он ему не враг. Хиджиката мучительно подбирал слова: — Волки… на меня напали волки. Я вынужден был зайти в твой дом. Я представитель закона, так что, если ты поможешь мне, ты поможешь стране. Все расходы тебе возместят. Хозяин дома наконец повернулся к нему лицом, и Хиджиката закашлялся. Слова-зерна застряли у него в горле. — Не волнуйся, демон-пес, волки ушли. А если бы даже и не ушли, при мне они тебя не тронут, — сказал Такасуги Шинске, безуспешно разыскиваемый Шинсенгуми преступник. Прежде Хиджиката видел его только на фотографии, но сразу же узнал эту мерзкую лисью улыбку. Черт, черт, черт! Как можно было так расслабиться?! Он огляделся вокруг в поисках оружия: как и ожидалось, его катана испарилась. Не может быть, чтобы он выронил ее, он опирался на нее, когда вполз в этот проклятый дом. Значит, этот забрал. Но куда он ее спрятал? Видимо, он не сумел удержать на лице равнодушное выражение лица, потому что Такасуги смотрел на него с интересом исследователя. Он не боится волков. При мне они тебя не тронут. Как это понимать? Эти твари охраняли дом? Такасуги кивнул в ответ на невысказанное Хиджикатой изумление. — Неудивительно, что волки, потерявшие своих собратьев из-за трусости сёгуната, напали на правительственного пса. Ты еще крепок, несмотря на раны, ты мог бы перебить их всех, но предпочел отступить. Почему ты не убил их? Хиджиката осклабился. — Почему ты не убил меня? Ты знаешь, кто я такой, не правда ли? Такасуги раздраженно повел плечом. — Ну, кто же тебя не знает, Хиджиката. Ты же лицо, честь и совесть Шинсенгуми. Твои фото украшают полосы газет, о твоих подвигах снимают слезливые дорамы. — Так почему ты не убил меня? Кишка оказалась тонка или были причины? Такасуги подымил трубкой, обдумывая ответ. — Невежливо убивать спящего гостя, — изрек он наконец с таким пафосным видом, что Хиджиката при всей серьезности ситуации едва не расхохотался. — Какая показательная вежливость! — Это же наша первая встреча, так сказать, лицом к лицу. Прежде мы не пересекались, и надо же такому случиться, что я возвращаюсь домой и обнаруживаю в своей постели тебя. Что поделать, я вынужден быть вежливым. Он располагающе улыбнулся, но единственный глаз его горел нехорошим зеленым огнем. Хиджиката тоже решил быть вежливым и с вежливой улыбкой сказал: — В таком случае не был бы ты столь любезен вернуть мне катану? — Ты валялся на моей постели без оружия. Но если бы оно было, то, конечно, мне бы пришлось разлучить вас. Я не уверен в том, что ты разделяешь мои взгляды на гостеприимство. Хиджиката только сейчас увидел у Такасуги меч, заткнутый за оби. А ведь он может просто подойти и убить, если захочет. Но Такасуги не подошел и не убил его. Он вообще не сдвинулся с места. Хиджиката рассматривал его с интересом: когда еще представится возможность. Вдруг они потом больше никогда не встретятся вот так, лицом к лицу? Потом? Какое потом? Он еще не выбрался. Такасуги был очень бледен, это было особенно заметно на фоне серого, затянутого пленкой неба. Трубку он держал в левой руке, а правая безжизненно свисала вдоль тела. Он тоже ранен? — Кто еще здесь есть? — спросил Хиджиката, решив, что к вопросу о катане он вернется позднее, а пока лучше сменить тему. — Кроме волков и тебя? — Еще здесь есть ты. К моему величайшему сожалению. — Тебе было так жаль меня, что пришлось перевязать, — ухмыльнулся Хиджиката. — Перевязал, чтобы ты не запачкал мою постель. Хотя, к тому времени, как я пришел, ты уже все залил своей кровью. Я просто поражен, что тебе удалось так далеко зайти. Отделали тебя, — Такасуги оценивающе прищурился, — недурно. — А тебя кто так? Не волки, я так понимаю? Не видел тут неподалеку убийц, облаченных в серое? Я думал, что сумел от них оторваться. — Ты оторвался, поэтому они оказались на моем пути. Здесь они будут нескоро. К утру, может быть. — Ты всех убил, значит, новых вышлют не сразу, ясно. Такасуги наконец задвинул сёдзи, расположился у столика, положил свой меч рядом и плеснул себе сакэ, но пить не спешил. — Ты считаешь, что тебе что-то ясно, Хиджиката, — неторопливо начал он. — А тем временем ясно только одно: я пережду здесь ночь и уйду до рассвета, а ты останешься. Останешься ты потому, что к утру будешь метаться в лихорадке, у тебя начнется заражение крови, и ты скончаешься в течение суток. От звуков его спокойного, низкого, с хрипотцой голоса Хиджикате вдруг стало не по себе. Он ведь не думал, что все так обернется. Он просто должен был встретиться со стариком и забрать ценный пакет, а не спасаться от сотни преследователей с дротиками! — Как красочно ты все описал. Разве ты не хочешь поделиться со мной антибиотиком, как гостеприимный хозяин? Такасуги покачал головой. — Зачем мне это делать? Если ты умрешь, Шинсенгуми останутся без заместителя и будут ослаблены. Самая вероятная замена тебе — Окита… ну, как мечник он хорош, но это даже близко не ты. — Такасуги. Если бы ты хотел меня убить, то убил бы, пока я валялся без сознания. Но ты меня перевязал. И не просто перевязал: я чую запах антисептика. У тебя есть лекарство, и ты мне его дашь. Мы вместе уйдем до рассвета, и поскольку я буду обязан тебе жизнью, то позволю уйти. Как тебе мое предложение? Предложение Такасуги принимать не спешил. Он покончил с сакэ и принялся набивать трубку мелким табаком с запахом вишни и сосновой хвои. — Я не собираюсь тебя убивать, но и спасать не стану, — сказал он, не глядя на Хиджикату. Ситуация была — лучше не придумаешь. Да плевать, хотелось бы сказать Хиджикате. Не случится никакого заражения крови, он сам выберется, сам найдет во тьме путь через горы. Но он сказал: — То есть я должен сделать так, чтобы у тебя был повод мне помочь? Такасуги зажал кисэру в зубах и доброжелательно кивнул: — Попробуй.***
За час Такасуги набивал трубку три раза и трижды открывал сёдзи. Хиджиката все это время неподвижно сидел и пытался придумать хоть что-нибудь. Как назло, в голову не приходило ничего мало-мальски разумного. Неужели придется пойти на безумное? — Дай мне покурить, — прервал Хиджиката затянувшееся молчание. Такасуги почему-то не послал его к волкам, а подошел, уселся рядом на футоне и сунул ему в руки недокуренную трубку. От него пахло табаком и немного — дождем. Хиджиката затянулся. Это было чудесно — вот так покурить после того, как не курил целых несколько часов. Он почувствовал себя намного лучше и привел в порядок мысли. Все равно ничего лучше безумного варианта в голову не приходило. Такасуги тем временем зажег фонарь и готовился менять повязку. Он приспустил кимоно, высвобождая раненую руку, и Хиджиката увидел, что бинты у него насквозь мокрые от крови. Он ничего не сказал, Хиджиката ничего не спросил: просто придвинулся ближе и принялся за дело. — А зачем ты убрал фиксатор? — ворчливо поинтересовался Хиджиката. — У меня перелом вообще-то. — Фиксатор? Ты имеешь в виду зонт? У тебя оригинальный способ борьбы с дождем, — сказал насмешливо Такасуги. — А перелома нет, был вывих. — Что значит был? — Хиджиката осторожно согнул и разогнул колено. Боли стало намного меньше, оставались лишь неглубокие раны от дротиков. — Ты вправил мне перелом… вывих? Ты вправил? — Нет, я пригласил для этого оками. Ну, ты закончил? Хиджиката мстительно затянул бинт потуже, но Такасуги это ничуть не смутило. Он даже не отстранился. — Давай спокойно поговорим, — сказал ему Хиджиката. — О чем мне с тобой говорить? — Ты как-то слишком расслаблен. Почему ты думаешь, что они нападут утром? — Я не думаю, я знаю. Они не будут нападать, они просто сожгут деревню, я уже буду на пути в Киото, а ты — нет. — Почему утром, а не ночью или прямо сейчас? — Потому что прямо сейчас они ищут тебя — живого или мертвого. — И тебя, стало быть, они тоже ищут? — не скрывая злорадства, спросил Хиджиката. Такасуги проигнорировал вопрос. — Они знают, кто ты такой, поэтому справедливо полагают, что ты не один. Прочесывают дороги. К утру они поймут, что ты один и им нужно просто убрать тебя. Если же ты — о диво — жив, то будешь спасаться от огня и выбежишь к ним на дорогу. Они не знают, что ты настолько безумен, что можешь и в горы сунуться. То есть мог бы, если бы знал короткий путь и был в состоянии идти. — А ты, как истинный оками, знаешь тайный короткий путь через горы, но ночью там опасно, поэтому ты ждешь рассвета, — усмехнулся Хиджиката. Такасуги впервые посмотрел на него как на нормального умного человека. — Совершенно верно, — подтвердил он. Хиджиката даже оживился. Так значит, можно добраться до Эдо в два раза быстрее, чем он предполагал! Это же меняет дело! — Ты мог бы взять меня с собой. — Чтобы ты узнал мой короткий путь? — недоверчиво проговорил Такасуги. — По-твоему, я похож на идиота? — Если деревню спалят, то спалят и твое убежище вместе с плакучими вишнями. Зачем и от кого тебе хранить в тайне этот путь? Где-то поблизости есть и другое убежище? Такасуги промолчал. — Если я возьму тебя с собой, ты замедлишь мое передвижение, — подумав, сказал он. — Если ты отдашь мне свою катану, то нет. Такасуги постучал пальцем по лбу. — У тебя рассудок от кровопотери повредился? — Мне нужна трость, вот и все. — А при чем здесь моя катана? — Тогда отдай мне мою, — настаивал Хиджиката. — Я точно помню, что она у меня была! — Ты так оригинально пытаешься убедить меня помочь тебе, я впечатлен, — с улыбкой отозвался Такасуги и неторопливо устроился на второй половине футона, как будто собирался спать. Похоже, столь близкое соседство с Хиджикатой нисколько его не волновало. Чем же заинтересовать его? Хиджиката хорошо понимал, что единственная ценность, которую он может предложить, — то, что он должен доставить Кондо. Или же… нужно сделать так, чтобы Такасуги захотел встретиться еще раз. Тогда он будет заинтересован помочь. Они наедине. А что делают взрослые люди наедине? — У меня есть предложение, — сказал Хиджиката. И сглотнул. Такасуги не пошевелился. — Эй, ты меня слышишь? Если я сделаю для тебя что-то, и тебе это понравится, ты проведешь меня через горы? А, демон-волк? Хиджиката высказал это предложение, с интересом разглядывая лодыжки Такасуги. Если так посмотреть, то чисто внешне Такасуги был довольно привлекателен, даже красив; его портили две вещи: злое лисье выражение лица, когда он ухмылялся, и скверный характер, но трахаться же придется не с характером, а с человеком. Беспроигрышный вариант был бы, если бы Хиджиката что-то умел в постели. Он и умел, но почему-то перед лицом врага чувствовал себя недостаточно сведущим в постельных утехах. — Ты удивляешь меня, демон-пес, — медленно проговорил Такасуги. — Что мешает тебе самому перейти горы хоть сейчас, не дожидаясь утра? И не говори мне о ранах, усталости, преследовании. Ты прошел такой длинный путь до этой долины. — И сам же себе ответил: — Или ты тоже ограничен во времени, как и я, и не можешь позволить себе блуждать по горам? К удивлению Хиджикаты, в его голосе не было злорадства. Вот же равнодушный мерзавец. Хоть бы позлорадствовал, как все нормальные люди. Ввернул бы что-нибудь издевательское вроде: «В песьей стае скоро будет новый заместитель вожака». — Дорогу размыло дождем, — ответил Хиджиката. — И да, у меня нет времени. Ты же так и не дал мне лекарство. — Я тебя не понесу. Ты тяжелый. — И не нужно. Просто доведи меня до дороги. Помоги мне, как волк волку, по-товарищески. — Хондосский волк тебе товарищ, а мы с тобой — не товарищи, — угрожающе процедил Такасуги, садясь на постели. Они сидели напротив друг друга и играли в увлекательную игру «кто кого убьет взглядом». — Старик говорил, что в этой деревне живет оками, демон-волк, и что он меня сожрет, но я не думал, что пожирать меня он будет взглядом, — сказал Хиджиката. Такасуги неопределенно хмыкнул. — Да ты сам кого угодно сожрешь, волк из Мибу. Хотя… прирученный правительством волк — уже не волк, а пёс. А псы никого не жрут, они ждут, когда им из милости швырнут кость. Хиджиката решил, что волчьи метафоры еще не исчерпали себя, и попробовал зайти с другой стороны. — Я видел в одной дораме, как оками выводили на дорогу людей, заплутавших в горных лесах. Семьдесят серий, и в каждой оками кого-то выводили. Посмотрел одну серию — посмотрел все. — Людей — да, а псов-то зачем? Псы и сами способны найти путь. — Ты так и не ответил, согласен или нет. Доведешь меня до дороги, если я доведу тебя до… Хиджиката осекся и, вероятно, покраснел, потому что Такасуги как-то странно усмехнулся. — М-м-м, твое условие слишком простое, — неожиданно промолвил он. — Если мне понравится, ты выигрываешь, если мне не понравится, ты ничего не теряешь. Давай повысим ставки. Если мне не понравится, ты либо сделаешь сеппуку, либо… отдашь мне то, что ты так торопишься доставить в Эдо. Это было очень умно. Он легко и непринужденно загнал Хиджикату в его собственную ловушку. Неудивительно, что этот волк обходил все правительственные капканы. — Ты в более выгодном положении, тебе от меня ничего не надо, — попробовал возразить Хиджиката. Такасуги пожал плечами. — Ну вдруг ты придумал что-то действительно оригинальное. Я же не знаю, что именно ты собираешься сделать. У меня воображение… скудное. Я мог бы предложить… Пока он не предложил ничего из того, что Хиджиката не смог бы выполнить, нужно было соглашаться. — Я согласен на твое условие, — сказал Хиджиката. — Тогда я согласен на твое. Хиджиката незамедлительно приступил к делу: бережно уложил Такасуги на спину, распахнул полы кимоно и сдвинул в сторону фундоши. Вид ему открылся замечательный. Он услышал, как Такасуги сказал: — Ты уже удивил меня. Но ему вдруг резко перестала быть важна реакция. Он не отводил взгляда от члена Такасуги — слегка искривленного и невероятно притягательного, разомкнул губы и начал с того, что осторожно облизал головку, слегка подул и снова облизал. Такое чередование горячего дыхания и прохладного воздуха дало эффект, и Хиджиката решил закрепить его. Он медленно прошелся языком по стволу, снизу вверх, сверху вниз, он весьма увлекся своим занятием, помогал себе руками и думал, как же так исхитриться взять глубоко в горло и подавить рвотный рефлекс. Когда член наполовину поднялся, ему стало плевать, и он накрыл член ртом, расслабил горло, пропуская дальше. Ощущение, как пульсирует во рту чужая твердая горячая плоть, перебило все остальные. Он слышал, как Такасуги стонал — совсем не пафосно, а хрипло и возбуждающе, но шум в ушах не позволял расслышать как следует. Хиджиката позволил Такасуги кончить ему в рот. Вкус его семени слегка напоминал вишневое вино, которое он пил когда-то в компании Кондо. Интересно, что бы сейчас сказал Кондо? «Отсоси и выживи?» Вот что бы сказал Сого, догадаться было нетрудно. Сого бы сказал: «Вы еще не кончили, Хиджиката-сан, а уже чувствуете себя победителем». Он и правда не кончил, но чувствовал себя удовлетворенным. Это все-таки беспроигрышный вариант. Никто не может сказать, что ему не понравилось, если он определенно кончил. Он взглянул на Такасуги. Тот лежал и не шевелился. Не убил ли я его, подумал Хиджиката, может, от оргазма ему плохо? Такасуги в ответ на его невысказанные вслух опасения резко сел, потянулся за кисэру, наскоро набил и закурил. В ноздри Хиджикаты хлынул прекрасный чистый аромат дыма. — Ну что, понравилось тебе? — на всякий случай спросил Хиджиката, забирая у него трубку. Он вытер рот тыльной стороной ладони и с наслаждением затянулся. — Это был твой первый раз? — спросил Такасуги. — Ты впервые это делал? — Какая разница? — От этого зависит оценка. Хиджиката стряхнул пепел в чашечку для сакэ. Это был не первый раз, но первый — такой. Он не знал, как это объяснить. — Ты, должно быть, чувствуешь себя униженным, — криво усмехнулся Такасуги. — Что тебе пришлось отсосать мне. Да еще и отстраниться не успел. — Я только что заставил тебя стонать от наслаждения — и должен чувствовать себя униженным? Такасуги засмеялся. — Давай спать, Хиджиката. По ночам здесь холодно, так что согреем друг друга.***
Сон никак не шел. Хиджиката так и не достиг разрядки, а теперь это казалось неуместным в такой близости от этого человека. Нужно было отвернуться от него — или лучше дрочить, глядя на его лицо и представляя его губы на члене? Он высвободил член под одеялом и уже был готов начать, как Такасуги зашевелился и сонно проворчал: — Так ворочаешься, никак не можешь согреться? — Раз уж мы все равно не спим, может быть, займемся чем-то более увлекательным, как взрослые люди? — выпалил Хиджиката. Если заставить его говорить, то можно кончить только от звуков его голоса. Такасуги открыл глаз и насмешливо произнес: — Тебе что, подрочить? — Если ты не согласен на большее, тогда да, сойдет. Но вопреки ожиданиям, Такасуги не пошевелился. — У меня только одна здоровая рука. Почему бы тебе не подрочить себе самому? — Так неинтересно. Мне нечего будет рассказать в казармах. Такасуги изобразил вялую заинтересованность: — И что же ты расскажешь, если да? — Что мне дрочил ты. — О. Ну в таком случае не забудь украсить свой рассказ немаловажными подробностями о том, как ты ворвался в мой дом, залил кровью мою постель, выкурил мой табак, выпил мое сакэ. И теперь я должен тебе подрочить, ну надо же. — Я же тебе отсосал, — напомнил Хиджиката.— И тебе понравилось. — Хоть какое-то возмещение ущерба. А ты знаешь, что все, что ты сделал до этого, тянет на преступление? — Кто бы говорил о преступлениях. Так что, ты не хочешь сбросить напряжение как это принято у мужчин? Или ты по бабам? Брови Такасуги поползли вверх. — Я-то по всем. А вот ты не производишь впечатление человека, знакомого с... Сосал ты неумело, но сколько энтузиазма! Ты вообще спал когда-нибудь с мужчинами? — С мужчинами — да, с тобой — нет. — Гм. Это комплимент? Ха, — сказал Такасуги. — Действительно. — Не знаю, как объяснить разницу. — Может быть, словами через рот? — С тобой… знаешь, это как протянуть руки к огню, когда тебе холодно. — Протянуть член к огню, ты хотел сказать. — Это была метафора, идиот. — Нелепо, но изящно, — сказал Такасуги. И вдруг, перекатившись, оказался сверху на Хиджикате. Хиджиката охнул, когда он задел бедром его вставший член. — И как же мы решим проблему отсутствия подобающих случаю приспособлений? — ухмыляясь, как полный псих, спросил Такасуги. — Как взрослые люди. — То есть никак? — Слушай, я же предложил простой способ. Для него нужна только рука. Одна, между прочим. Такасуги обхватил его член здоровой рукой, опершись о футон раненой, и, не выдержав веса своего тела, упал. Хиджиката перекатился и оказался сверху. Так было удобнее, хотя колено все еще болело. Но Хиджиката был готов потерпеть. Рассказывать о таком он, конечно, никому не собирался. — Вот так? — спросил у него Такасуги, с силой проводя по его члену рукой. Хиджиката выдохнул сквозь зубы, и Такасуги, по-видимому, счел, что это «да». Хиджикату Такасуги довел до разрядки в два счета, а вот себе дрочил долго, сосредоточенно прикрыв веки. Хиджиката смотрел на его лицо, дрожащие ресницы, и ему казалось, что перед ним совсем другой человек. Не тот, с которым он провел весь вечер. — Долго ты, — сказал Хиджиката, укладываясь рядом. — А ты быстро. Надеюсь, ты не кончил. — Зачем нести чушь, если ты знаешь, что да. У тебя все кимоно в том, чем я не кончил. Хиджиката думал, что Такасуги захочет переодеться, но тот только взглянул на белесые потеки на ткани кимоно и повернулся к Хиджикате спиной. — Тебе нужно попробовать нижнюю позицию, — услышал Хиджиката через минуту. — С тобой? — Со мной тебе будет неудобно. Я же не буду церемониться с тобой. — Возможно, мне этого и не хватало. Ненавижу церемонии. — Возможно, я разбужу тебя перед уходом. В любом случае я оставлю дверь открытой. — С твой рукой ты и сам не выберешься, — предпринял Хиджиката последнюю попытку. — Нужно будет ползти вверх. Ну так что, дашь мне лекарство? Я могу тебя понести, хоть ты и тяжелый. — У меня было лекарство, но я уже использовал все. — Ага, — сказал Хиджиката. — Ну, значит, встретимся в том круге Ада, где по девятому разу крутят все пропущенные серии дорамы про оками, что выводят людей из леса. И мгновенно заснул. Проснулся он засветло, совершенно живой. Такасуги уже одевался — в другое кимоно, цвета вишен и сосен. Хиджиката зачарованно смотрел, как он безуспешно пытается завязать оби одной рукой. — Давай помогу, — сказал Хиджиката. — Ты чего разлегся? — тепло улыбнулся ему Такасуги. — Солнце почти взошло, нужно идти. Твоя катана валяется у порога.***
Вскоре они оставили позади гостеприимный домик с плакучими вишнями на крыше и оками в качестве сторожевых псов. С горы были хорошо видны серые фигуры на зеленом фоне. Вопреки предсказанию Такасуги, сжигать деревню никто не стал. Хиджиката был нужен им живым, вот почему они так долго прочесывали местность, вот почему они не убили его при возможности. Когда они вышли к месту, где расходились дороги, Хиджиката оперся на катану и остановился. — Ты все-таки сделал мне укол вчера? — Что? — отозвался Такасуги, который прекрасно слышал его вопрос. — Я отменно себя чувствую. Никакого заражения крови и безвременной кончины. — Какое огорченье, — ухмыльнулся лисьей улыбкой Такасуги. — Сделал, еще когда делал перевязку, дубина. Думал, ты догадаешься. Хиджиката усмехнулся. Так значит, можно было ничего не делать — и этот ублюдок все равно провел бы его тайной тропой через горы? Возможно. Спрашивать не хотелось. Любой ответ привел бы Хиджикату в бешенство. — Ты не сказал… На какой адрес тебе прислать табак? — спросил он, привычно вынимая из кармана пачку сигарет. Пачка была пустой. — И не скажу, — ответил Такасуги. — Я не намерен делать твою работу за тебя. — Ты же оставишь открытой дверь, когда я приду в твой дом в следующий раз? Такасуги усмехнулся. — Мы оба знаем, что ты не придешь, курящий волк. Потому что курящие волки обречены на вымирание. Он не дождался ответа и быстрым шагом (этот страшный человек что, не ведал усталости?!) двинулся в сторону Киото. Хиджиката ждал, что он оглянется, но он не оглянулся. Хиджиката смотрел вслед Такасуги, пока его силуэт не растворился в сиянии восходящего солнца. — Чертов ублюдок, — сказал Хиджиката. — Знает, что я не захочу остаться в долгу. Он потрогал ценный сверток за пазухой, вложил катану в ножны и выпрямился. Ему предстоял долгий путь в сторону Эдо.