Ноктюрн

Днем в замке было холодно, но ночью мороз стал совсем нестерпимым. Альфред плотнее закутался в одеяло, цепляясь замерзшими пальцами за грубую ткань, идя по коридорам, едва освещенных тусклым светом свечей. Темнота и разыгравшееся не на шутку воображение превращали каждую статую в возвышающегося монстра, а каждый маленький безобидный звук в угрожающий шум, который заставлял Альфреда подпрыгивать. Его не должно было быть здесь, он не должен был красться по каменистым тропинкам в одиночку после наступления темноты. Он должен был оставаться в своих покоях с профессором – там, где безопасно и тепло... Ну, во всяком случае, безопаснее и теплее, чем в коридорах. Но кошмары продолжали проникать в его сон как призрачные существа, и каждый из них был страшнее предыдущего – и так, пока Альфред не стал напуган настолько, что не смог заснуть снова, и на цыпочках вышел из комнаты, чтобы случайно не разбудить профессора. Еще один звук - жуткий свист воздуха - и Альфред резко развернулся. Его сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. – Привет? Есть здесь кто-нибудь? – Позвал он в темноту. Единственный ответ, который он получил, – это глухое эхо его собственного голоса, как будто кто-то позвал его. От этого у него по спине пробежала инстинктивная дрожь, и он упрекнул себя за глупость. Как он мог спасти Сару, когда он боялся собственного голоса? Тряхнув головой, он обернулся и едва не столкнулся с высокой фигурой. Короткий вскрик вырвался из его горла, и одеяло выскользнуло из его ослабевших рук. Он почти споткнулся, но чья-то протянутая рука сомкнулась вокруг его руки, не давая упасть. Граф фон Кролок приподнял бровь, глядя на него с веселым блеском в глазах, и Альфред почувствовал, как его лицо вспыхнуло от смущения. – Юный Альфред, я думаю, тебе уже самую малость пора спать. Граф и не подумал утрудить себя извинениями за то, что напугал Альфреда. Не было ничего удивительного в том, что он не стал этого делать. Вспышка раздражения из-за невоспитанности Кролока ободрила Альфреда, заставив на мгновение забыть, что среди всех вещей в замке, которых он боялся, граф – самый внушительный: тот, кто давит на нервы больше, чем темные углы и паутина; больше, чем жутко холодный склеп; больше, чем нежелательные заигрывания Герберта и запоминающаяся внешность Куколя. – Я не могу уснуть, – угрюмо объяснил Альфред, и его голос практически не дрогнул. В улыбке Кролока сверкнули клыки: – Как бы то ни было, тебе не следует здесь находиться. Это небезопасно. Ты не знаешь, какие опасности таятся в темноте. Было что–то в том, как он это сказал: мягкость голоса, и то, как он смотрел на Альфреда проницательными темными глазами, – что превратило то, что легко могло бы быть простым предупреждением или не слишком тонкой угрозой, в мрачное обещание. Внезапно Альфред остро почувствовал руку Кролока на своей руке, ощутил неестественную прохладу прикосновения, просачивающуюся даже сквозь льняную ночную рубашку Альфреда. Он задрожал и сглотнул ком, вставший в горле. Несмотря на свой высокий рост, Кролок изящно и грациозно наклонился, чтобы поднять одеяло с пола, куда оно легло кучей у ног Альфреда. Он встряхнул его и набросил на плечи юноши, терпеливо придерживая, пока Альфред не очнулся от парализовавшего его шока, целиком охватившего его, и не вцепился в одеяло онемевшими пальцами. – Спасибо, – пробормотал он себе под нос. Кролок усмехнулся: – Как я могу допустить, чтобы ты заболел перед балом? – Он протянул руку, чтобы провести пальцем по щеке Альфреда. – У тебя такая холодная кожа, что если бы не этот соблазнительный румянец, я бы почти подумал, что ты уже мертв. "Уже" заставило кровь в жилах Альфреда застыть быстрее, чем низкие температуры, и он вспомнил, как днем в склепе Кролок и его сын спали в гробах. Только на самом деле они не спали, не так ли? В Гейдельберге Альфред привык думать, что непоколебимая вера профессора в существование вампиров, которая бросала вызов насмешкам его коллег-ученых, была в лучшем случае сомнительной, а в худшем - глупой. Вампиры... немертвые монстры, жаждущие крови. Как они могли быть реальными? И все же, вот они, прямо перед ним – достаточно близко, чтобы дотронуться – за исключением того, что они не уродливые кошмарные существа, о которых говорили легенды. Они величественны и устрашающи, ужасны и прекрасны, и Альфред хотел бы никогда их не видеть, и все же он не может отвести взгляд. – Я не хочу умирать, – тихо сказал он низким и дрожащим голосом, еще плотнее кутаясь в одеяло. Он больше не мог отличить правду от лжи, и не знал, где заканчивается игнорирование и начиналось отрицание. В клыкастой улыбке Кролока проскользнула тоска. – Поначалу никто никогда этого не желает. Но смерть не так уж плоха, если к ней привыкнуть. Бесконечный отрезок вечности. Голод. Страстное желание. Его палец продолжил двигаться вниз по шее Альфреда: туда, где его кровь била ровный ритм, заставляя дрожать, когда острый ноготь прижался к холодной коже. Альфред знал, что он должен бежать так далеко и быстро, как только может. Обратно в свою комнату, обратно в гостиницу, обратно в Гейдельберг, где вампиры – всего лишь теория и выдумка. Но он не смог удержаться от того, чтобы дернуться в сторону Кролока, а не прочь, не смог бороться с шепотом интуиции, заставляющим повернуть голову и обнажить шею, подставляя горло, как будто комок страха в его животе перестал существовать. Он закрыл глаза, когда граф наклонился, и его дыхание участилось, когда он почувствовал, как острые зубы задели нежную кожу. Прикусив губу, Альфред приготовился к тому, что эти зубы сомкнутся, приготовился к боли, крови и темноте, но ничего не произошло. – Не сейчас, – произнес Кролок. Его шепот, ласкающий ухо, был едва слышен, и Альфред не был уверен, говорит это граф сам себе или ему. И что это - призыв к самоконтролю или к необходимости проявить терпение? Когда Альфред повернулся и посмотрел вверх, Кролок снова стоял во весь рост, но все еще слишком близко. Его взгляд был прикован к губам Альфреда, и в них отражался голод, который потряс Альфреда до глубины души. Он нервно провел языком по нижней губе и почувствовал вкус крови. Должно быть, он прокусил чувствительную кожу раньше. Губы Кролока накрыли его – жестко и требовательно. Граф языком провел по открытому порезу, слизывая кровь с губы Альфреда, пробуя его на вкус – почти поцелуй, и все же нечто гораздо большее. Альфред ощутил, что изнывает от желания так, что его слабые нежные чувства к Саре померкли по сравнению с этими ощущениями, заставляющими его забыть, зачем он пришел сюда. Его губы жгло, и сладковато-острый вкус крови заполнил его ощущения: чужой, но вместе с тем знакомый и волнующий. С внезапной ясностью он понял, что Кролок был прав сегодня, когда насмехался над профессором. Душа Альфреда уже принадлежала ему.