Оттепель нашей разлуки

— Что Эльдар о себе возомнил? Он не имеет права приравнивать себя к Лизе и Руслану! Они… — Даня запинается, разозленный, не может контролировать слова и эмоции.       Возмущение не находит места, зарываясь в сердце, смешивается с обидой на давних друзей. «Несправедливо!» — восклицает возмущенный мальчишка в глубине души. — «Они были самыми близкими, нельзя, нельзя, давить на них!» Однако ситуация складывается иначе, Джарахов неустанно твердит о том, как Кашин растерял всех друзей — это, несомненно, бьёт сильнее всего. — Пусть лучше расскажет, как бросил свою девушку ради «карьеры», — усмехаясь, пересекает черту в ответ.       Грязно и некрасиво, очень подло приплетать бывших возлюбленных в интернет-разборки. Но Даня уверяет себя, что это честно, ведь теперь оба участника терпят унижение из-за разорванных отношений. Стыд колко давит на совесть, но обида, как всегда, оказывается сильнее. И на секунду он даже чувствует облегчение. Хотя знает, что это лишь мнимый порыв восстановления справедливости, за который придется извиняться.

***

— Просто считаю её плохим человеком, — переслушивая собственное голосовое сообщение, прокручивает в голове фразу по нескольку раз, уверяя прежде всего себя, что оно стоило того.       Но, будь он откровенен по-настоящему, должен был добавить, как зол. Раздражение — яркая эмоция, самая искренняя за последнее время. Раздражение перекрывает грусть, разочарование и обиды, в каком-то плане окрыляет и дарит свободу. Раздражение, сотканное из импульсов и боли, — многогранно, так обширно, что может вобрать в себя все чувства. И Даня понимает, что потихоньку отдается в его власть, но сопротивляться вовсе не нужно, ненавидеть свою ненависть — ни к чему. — Я сделал все правильно, я разъяснил ситуацию, — повторяет себе под нос.       Должно стать легче, однако груз не падает с плеч, свербящая тревога мертвой хваткой держится, не отпускает. Это злит, но он надеется, что все временно: так же временно, как эти конфликты — отговорить себя верить в последнее оказывается не такой простой задачей.

***

      Время изменчиво: иногда летит сломя голову, а иногда тянется, как старая жвачка, но периодами время останавливаться, забрасывает в воспоминания, учтиво оставляя тет-а-тет с ностальгией. В такие моменты приходится вспоминать, что «юный музыкант, завсегдатай бара 1703 и обладатель легендарного инстаграма» — на такой уж и молодой. Даня немного забылся, немного потерялся и самую малость разбился за последние пять лет.       Ненароком заходя на Ютуб, в попытке отвлечься, листает ленту: разношёрстные ролики не привлекают внимание, следом идут старые, даже просмотренные видео. И вот, площадка окончательно сходит с ума, подкидывая «даниззка х рустя…» и он с усмешкой открывает его — дизлайк уже поставлен. Под драматичную песню Крида весь видеоряд кажется действительно умилительным. У всех улыбки на лицах, радость в горящих глазах — беззаботные дни в окружении близких. «Тогда ещё Руслан был с Настей, и я…маленьким слепым» — вспоминая прошлое, огорчение постепенно заволакивает в свои объятия.       Кашин прячет голову в пуховых подушках и укутывается в одеяло, отбрасывает телефон подальше, но не выключает. Желая оказаться в прошлом: на сцене ВКфеста, в Беларуси у магазинчика страховой компании, на съёмках клипа в сырую погоду, ее квартире — где угодно, но не в пустой постели. Воспоминания морочат голову, истощают здравые мысли, заполняют пустоту души.

***

      Живот скрутило от нервов, сердце в страхе сделало кульбит, кончики пальцев покалывало предвкушение. Долгожданный и ненавистный миг наступил внезапно: он написал первый, в стельку пьяный и инициативный — предложил совместный стрим в знак примирения — ехидный инфлюэнсер. Лиза не сменила номер, ответила. Ее реакция обрадовала, однако на утро всё изменилось — покрасневшие уши и неконтролируемый поток матов говорил за него. В планах было отдохнуть на выходных, посидеть за барной стойкой и опрокинуть пару-тройку коктейлей. Как он вообще написал — загадка, потому что телефон остался в машине.       Помимо прочего, поражало ее спокойствие: без возмущения и обид, но с явной ироничной подоплекой. Он не знает, с каких пор его «хоуми» перестала быть прямолинейной и откровенной. Возможно, теперь эти черты характера видят только близкие, ему же придется обходится.       Неред улыбчиво приветствовала зрителей, поражаясь вместе с ними своему присутствию и неловко прижимая плюшевого осьминога к груди. Лёгкое напряжение считывалось в дерганных движениях и порой оседающему голосу: взволнованный взгляд то и дело возвращался к Даниле. Кто-то даже припомнил Катю Кэйт, атмосфера угнетающе давила на каждого. Стример решил вмешаться, наконец заговорив и нарушив минутную тишину. — Не ожидали? Вот такой я интриган, — поправляя рыжую челку, он откинулся на спинку стула. — Сегодня посмотрим «твич ФМ» и тик токи, потом, может быть, поболтаем, — разъяснил программу на ближайший час, просматривая чат. — Стримчик будет недолгий, малыши-карандаши.       Подписчики, возбужденные неожиданным и долгожданным гостем, требовали объяснений. Их хотела услышать и сама Лиза, до конца не веря в происходящее: все случилось слишком быстро, они и не поговорили толком, обсудив все в общих чертах. Не посвященная в тонкости, она понимала немногим больше зрителей, однако виду не подала и положительно кивнула, чуть отодвинув стул. Наблюдать со стороны за настройкой техники оказалось успокаивающе, но когда подборка «кринж тик ток» появилась перед глазами, необъяснимый страх сковал тело — руки моментально сжали игрушку.       «Я нервничаю вместе с Лизой, хотя все в порядке.» — пролетело сообщение перед глазами и гостья улыбнулась: в самом деле, ничего страшного не происходит. Хоть мозг и твердил о невозможной глупости происходящего, главный посыл всевозможно миновал. — Лиза вышла из кадра, — зачитал Даня и обернулся, сверяясь с изображением камеры.       Подвинув стул к своему, задержался на женском профиле, она изменилась за последнее время: похудела, кудрявые волосы вернулись в прежний вид, а длинные ресницы теперь выкрашены в черный — будто слова о воздушности воплотились в реальность. Он знает, что неприлично долго рассматривал подругу, но она снова не подала виду, мило улыбаясь в камеру. — Не надрывайся, мы ещё не закончили, — окликнула его та, ерзая в кресле. — Ирл из травматологии я не потяну.       Даня усмехнулся, но ничего не ответил, вернувшись к просмотру. Комментировать забавную бабулю и детей, что изгибаются под музыку, отчего-то не получалось. Изумлённый чат, кажется, не обращал на это внимания. «Удочерите меня, плиз» — донат прочитала Лиза: — Если тебя устроит переодически быть в блоке, то вэлком, — она поманила рукой.       В тоне чувствовалась обида, возможно, негодование — Дане не важно, так или иначе, попал в просак — придется расхлёбывать. Почти уверен: «Лиза не со зла, поступил бы точно так же». Но если быть честным, то устроил бы допрос с пристрастием и ни за что не сел стримить под предлогом «потом все объясню». Смотря под таким углом, его просьба предложение выглядит максимально меркантильно. Возможно, она согласилась для повышения лояльности аудитории, но в таком случае нет смысла в обидах. Голова перестала варить, все смешалось и теперь уже он хотел побыстрее закончить трансляцию.       Так прошел час: обоих не отпускало чувство недосказанности и неопределенности, Кашин все больше разочаровывался в принятом решении. «Надо было поступать как нормальные люди, сначала все обсудить, а потом за общую деятельность хвататься.» — то и дело отчитывал себя. Неред изредка поглядывала на друга, что с каждой минутой был темнее тучи, заодно избегая провокационных вопросов. Но когда в последнем донате его спросили о «плохом человеке», не стала отвечать, желая услышать ответ. — Это… — поджал губы и перевел взгляд на самый дальний монитор, — наверняка, это волновало многих, — затягивает, пытаясь найти достойный ответ. — Скажем так, мне было сложно смирится с некоторыми вещами. Сказал это на эмоциях, желая закончить эпопею.       Он не врал, просто завуалировано намекнул, не важно, кто да как будет трактовать. Лиза давила улыбку, отметив, как расплывчато и неясно прозвучало: самое то для блогера. Хорошо, что он не выносит свою обиду, но вместе с тем и неприятно, она сейчас такой же слепой зритель. Пока парень разводит Шапито на публику, она украдкой поглядывает на серьезное выражение лица: Данила кривит нос и хмурит брови, активно жестикулирует и говорит на повышенных тонах. — Бля, я же предупреждал, что пояснять ничего не стану, — огрызается и практически злостно хлопает по столу. — Не с вами ссорился.       Он проматывает донаты, не успокаиваясь, и продолжает раздражённо бормотать. Девушка аккуратно поглаживает мужское предплечье и напряжённые мышцы на какое-то время расслабляются. Но стоит ему взглянуть в зелёные глаза, как все возвращается: она убирает руку и не знает, куда себя деть. Молча наблюдает за подрагиванием ноги, думая, как исправить ситуацию.       Даня боится повернуться снова, заглянуть в родные глаза и увидеть теплую улыбку — все будто не взапрвду. Стыд, подкармливаемый вопросами чата, заполняет мысли на пару с разочарованием. Но это ничего, переживет, вплоть до момента, пока Лиза не задаст их сама — нервы точно сдадут. Но ничего не предвещает беды, она увлеченно о чем-то болтает с аудиторией. — Не давите так, Даня сегодня нервознее обычного.       Он видит на экране, как ее рука почти коснулась его волос в попытке утешить, — замер, невольно дыхание задержал — но нет, просто потянулась, засидевшись на месте. Не ясно, хотелось ли почувствовать физическую связь или, как кот бездомный, ластиться в чужих ладонях в поисках тепла. Наверное, ответ есть, раз ласку можно отыскать лишь в ней.       Неред замолкает ненадолго, поджимает колени и губы, обдумывая что-то с нечитаемым лицом: радость отчего-то вмиг пропала. — Я хотела рассказать это у себя на стриме, но так подумала… Наверное, сегодня вечер откровений.       На мгновение у Дани проскользнула странная, совершенно эгоистичная мысль: «Это касается меня?». Ему бы хотелось избавиться от подобного, но, вместе с тем, хотелось знать ответ. — Я улетаю в Америку, приблизительно в мае.       Время застыло или обезумевшее сознание все не приходило в себя, вторя фразу, — не ясно. Лиза не двигалась, молча наблюдая за реакцией чата, к нему не повернулась. А он смотрел, не моргая, ждал чего-то. Ухнувшее в пятки сердце снова отбивало ритм, когда их взгляды встретились: изучающий и поникший с неверящим, разбитым — неосязаемая нить порвалась. Кажется, он слишком долго игрался с клубочком, запутывал, растягивал, она только разрезала потрепанную нитку между ними — все решилось в секунду, почти безболезненно. — Ты бледный, все в порядке? — спрашивает тихо, практически шепчет и прикладывает пальцы к веснусчатому лбу. — Что? — опомнившись, наконец выдыхает, но не смеет отвести взгляд.       Даня не может понять, вцепиться в неё или отскочить: ввериться снова, что бы потом опять расстаться. Непонимание и неверие смешались воедино, застряв комом в горле и отразившись на лице. Столько всего нужно спросить, узнать и понять, что язык не поворачивается: прямая трансляция давит сильнее обычного, но вместе с тем сообщения проскальзывают незамеченными, словно зрение сфокусировались на одном человеке. Весь мир сошёлся на ней.

***

— Прости, мне уже пора, — вскакивая с кресла, спешит забрать телефон с зарядки и скрыться в прихожей. — Давай поговорим позже? Мне…я задержалась.       Кашин только успел отключить компьютер и расстерялся, не зная, как реагировать. «Было бы неправильно задерживать, но я же обещал все объяснить?». Подойдя к двери, наблюдает, как она в спешке затягивает шнурки на ботинках. — Я с тобой, — выпалил он не подумав, но вскоре принялся натягивать пуховик. — Прогуляюсь заодно, — бросает вскользь, пытаясь погасить удивление. — Как скажешь… — Лиза ненадолго остановилась, а после подала лопатку, наблюдая, как он пыхтит над обувью в дутой куртке.       Они выходят из подъезда молча: февральские тучи сорят большими снежинками, холодный ветер бьёт в лицо, щеки чуть покалывает. Свежий лёд не успели присыпать песком, потому приходится идти медленно, неспеша, растягивая минуты общего одиночества. Даня прячет руки в карманы и думает о том, как странно чувствовать отдаленность, находясь в полуметре друг от друга. На самом деле, эти мысли посещали голову ещё несколько лет назад, когда он оборвал все связи. Тогда все казалось иначе: только она была виновна, только она отдалилась, только с ее стороны не было взаимности. Теперь все обоюдно. Он молчит, но хочет сказать, отворачивается, хотя желает быть ближе — поражается сам себе. — Тогда я чувствовал то же самое, — говорит, как ни в чем не бывало. — Ну, знаешь, это странное одиночество в твоём присутствии. Как будто ты не поймёшь, если я скажу что-то. Хотя это не так.       Она убирает волосы с лица и не отвечает, ждёт продолжения и пинает носком сугроб. Они идут в направлении парка, хотя ей в противоположную сторону и стоит поспешить, заходящее солнце маняще тянет за собой. На этот раз не станет сопротивляться, в последний раз. — Ты всегда молчишь, когда думаешь, что я говорю о серьёзном. Никогда не ошибалась с этим, — тонкие губы искривились в усмешке. — Я всегда мог выговориться, но никогда не понимал, что ты думаешь на этот счёт. На мой счёт.       В ответ снова молчание, но куртки шуршат от прикосновения, значит, его слышат — Лиза всегда жмется поближе, когда переживает и никогда не признает этого. — Тогда мне нужны были слова, поддержка, — бросает взгляд вдаль, за удаляющимися немногочисленными прохожими. — Прости за «плохого человека», мы просто разные…стоило принять это как данность.       Данила замолкает, смотрит под ноги, делая глубокий вдох: сердце ноет от тоски, а воздух до того холодный, что в груди мороз расходится. По-непривычному холодно в её присутствии — стоит отметить, раньше такого не было. Холодно, даже если спрятать замёрзший нос в горловину куртки. — Ты не оделся толком, замёрзнешь, — тихо твердит Лиза, он узнает этот тон, так она говорит, когда расстроена или собирается отчитать его. — Наклонись, — мягко тянет за рукав и снимает с себя шарф.       Кашин выполняет просьбу не задумываясь и недоумевает, когда вокруг горла обвивается шерстяная ткань — пахнет корицей и свежестью — согретая человеческим теплом. Ее горячие пальцы попрявляют все так, что бы было удобно, не задувало — у него же слабое горло! — и касаются мёрзлых щёк. Теперь слабый румянец переходит на уши и, кажется, ледяное сердце обдает жаром, да так, что мурашки по коже бегут. «Лизонька», как он называл ее в такие моменты лишь у себя в голове, что б никто не узнал, улыбалась самой теплой улыбкой, словно предназначенная только ему. — Но ты прав, мы раз…       Она не успевает закончить фразу, когда сухие губы касаются её: резко, пламенно и одновременно нежно. А шершавые руки аккуратно поднимают подбородок, заставляя посмотреть в глаза: голубые, наполненные необяснимым порывом чувств — достаточно родные, что бы захотелось раствориться в их бушующих водах. Даня видит, как снег замедлил свое падение и осел на ее черных ресницах, он боится увидеть в зелёных омутах отторжение, но все равно не может оторваться. Тянется ближе и топчет страх в горячих поцелуях, не позволяя трепещущему сердцу вырваться из-под ребер. Все подождёт, время затоптать любовь ещё найдется.       Лиза хочет сморгнуть собственное навождение, приятное и волнительное, но руки отчего-то цепляются за воротник, притягивая только ближе. И он отстраняется всего на пару сантиметров, делая рваный вдох — знает, что она просто поддаётся его рвению, как всегда. В уголках глаз скапливаются слезы и тут же исчезают, стоит ему опомниться. Они служат доказательством, что этот поцелуй — нечто большее, чем просто способ согреться; больше, чем попытка остановить время; большее, чем он может описать словами. Ее ладони снова на лице, теперь тоскливо поглаживают и убирают рыжие прядки. — Даня, ничего не изменить.       Сладкий голос шепчет горькую правду и на пухлых губах вновь расцветает улыбка: менее радостная, чем прежде. Она обнимает его крепко, сжимая пуховик на спине и старается услышать размеренное сердцебиение — как делала раньше, перед долгой разлукой, в поисках утешения. Сегодня все иначе: его сердце не находит места в грудной клетке, мечется и скачет, а ткань не позволит этого узнать.       Дане остаётся только выдыхать пар вместе с запахом ее духов, гладить по русым волосам и тихо соглашаться. Бродячему коту неподобает привязываться, какими хорошими не были бы руки. Пришло время смириться. — Я и не пытался.