Обречённая: Наследие

Наше время. Франция. Ницца.       Никак не прекращающая играть пластинка с Лунной Сонатой Бетховена, порой надоедала. Я слышала её засыпая, во сне и при пробуждении. Изредка она сменялась неизвестной мне французской певицей, томно повествующей о невзаимной любви. Замолкала она крайне редко: когда просторную квартиру на третьем этаже старинного здания покидали, оставляя меня наедине с медленно тикающими антикварными часами. Так прошёл апрель… По мою душу никто не пришёл, но и мучать не решался. Иногда, перед тем как раствориться во сне, я ощущала его присутствие. Однако, разомкнув глаза, вновь встречалась с пустотой и запахом пыли. Александр исчез, как только мы перенеслись, больше не появляясь. Поль, с которым отец просил осторожничать, будто не существовал вовсе. Единственной гостьей в комнате, которую запирали ровно в десять вечера и отпирали с наступлением рассвета, являлась мадам Бернар. И та не отвечала на вопросы. Лишь проверяла меня, одаривая довольной улыбкой. Бывало, что и разговаривала, но так, по мелочам. Скорее, от скуки или одиночества. — И чем ему плохо живётся? Не понимаю, — бормотала Жизель, в очередной раз оказываясь в кресле-качалке. Это она рассуждала о Александре и его безудержном желании вернуть тёмных из плена завесы; о «нападках тёмных», когда-то упомянутых Кристианом. И то, как сама, будучи одной из них, осталась невредимой. — Ох, в каком году меня обратили-то? Я уже не вспомню, — обычно после таких фраз она хихикала, подтверждая неустойчивость характера. — В любом случае, совпали все карты. Меня покусал какой-то изголодавшийся вампир и оставил подыхать. А я взяла и не сдохла. И где он теперь? За завесой… А я где? Правильно, здесь. Жизель вела, в основном, монолог, мало интересовавшись моим мнением. Объясняла свою «живучесть» тем, что обратили её до образования завесы, а вот стала тёмной она уже после. И где-то «через лет пять, может, десять» на пути юной неопытной вампирши повстречался Александр, только обрекший смысл. Он подарил ей амулет, когда-то созданный ведьмами. Ему он больше не требовался, а вот Бернар впервые за долгие годы, смогла выйти наружу при свете солнца. — Таких, как я, обращенных в нужное время, оказалось несколько сотен по всему миру. Александр вполне мог заново восстановить весь род, с учетом того, что превращенных становилось больше, — мадам Бернар всё никак не давали покоя собственные завивающиеся короткие волосы, которые она так и норовила пригладить. — Но нет, нужно же делать из нас пушечное мясо для этого подобия восстания… — кривила губы женщина. — Да и мы хороши, в самом деле. До последнего ему потакали, веря в лучшее будущее. Я вот прислуживаю до сих пор. Правда, осталось нас мало. Светлые почти всех перебили, считая, что так завеса дает слабину. Даже эту дрянь Тиану на время удалось перехитрить. Она всё недоумевала, как это так странно чары сработали… Ненависти в ней было сполна. За дни, проведенные взаперти, я поняла, что она не любила абсолютно никого. Себя в том числе. Прожив несколько столетий, мадам Бернар полностью обезумела и потеряла всякий смысл. Только с виду казалось, что она — женщина собранная, приближенная, знающая всякое. В самом деле, умалчивала на все мои вопросы Жизель не из вредности, а из-за того, что не имела малейшего понятия о происходящем. Мадам давно отошла в сторону, сделалась крайне удобной для выполнения грязной работы. — Я нашла себя в убийствах. Очень уж нравится ощущать поток горячей крови на руках, — как-то напугала меня Жизель, сдавливая шею. Но быстро отступила, подходя к узкому высокому зеркалу. Красивая внешняя оболочка, видимо, единственное, что у неё осталось. И злоба на несправедливый мир. Поначалу, потому что по чьему-то велению судьбу несчастной сиротки намертво испепелили, вынуждая стать ночным кошмаром; в конце — из-за себя, пошедшей по пути подчинения, в итоге её истощившего. Так она и жила бесконечность, танцуя в одиночестве под бессмертную классику, а по ночам иногда приводила новых жертв, поддавшихся под напором роковой красоты. Ко мне Жизель притрагиваться не смела. Хоть и ненавидела, наверное, больше всех. Из-за не разделенной любви. Из-за бабушки, поселившейся в холодном сердце Войцеха, неподвластному магнетизму Бернар. Когда я узнала, что Роспонд был влюблен в Лиззи, многое взыграло другими красками. Стали понятны и его печальные взгляды, и вежливое обращение. Он корил себя за тот случай на лестнице. За то, что тогда дал слабину, тем самым прикладывая руку к рождению Обреченной. Ведь не выдав местоположение перстня тогда, возможно, ничего и не было. А видения по ночам мучали меня с новой силой. Они являлись единственным напоминанием о присутствии в моей жизни Александра. Я разглядывала его каждый раз с новой стороны. Однако, ни о дна из них не открывала мне правду на произошедшее в Запретном лесу. Никогда он не был настолько кровожадным и резким. Больше всего я боялась момента, когда его прошлое дойдёт до настоящего… Ведь тогда сумею увидеть собственными глазами полноценную картину жестокой расправы, а возможно, и последние вздохи бабушки. Но сновидения являлись хаотичными и не выходили за пределы прошлых столетий. Только один раз, тогда, с похоронами Зибора Роспонда. Из-за часов, проведенных в одинокой тишине, я начала понимать, от чего они зависели. А именно, от меня напрямую. Ощущая усталость или печаль, приходилось видеть то, что окончательно добивало. Так я увидела смерть отца Кристиана вскоре после кремации мамы… Так и случилось с воспоминанием, которое мне хотелось узреть в последнюю очередь. После которого осталась крайняя неоднозначность. Мне и до этого приходилось жалеть Александра… Видеть его обреченные скитания по миру, его сожаления по отношению к Лиззи. Здесь же, он впервые представился абсолютно счастливым. Таким, каковым являлся только в юности, до гибели брата и начала продолжительной войны. Я часто думала о Кристиане. Особенно, перед сном. Привыкшая засыпать в его объятиях, мучилась до утра, так и не смыкая век. В душе откликались совестливые вкрапления, кричащие о том, что следовало попрощаться. Не сбегать, как и всегда. Всё чаще вспоминала о его гладком лице в моих ладонях и болезненных поцелуях. Наша связь стала невозможно крепкой за считанные дни. Иногда мне казалось, что сама могла ощущать его приятную энергию. Это тешило моё одиночество, позволяло предаваться ложному воссоединению. Представлять, что мы по-прежнему неразделимы… А маленькая ампула, с жидкой энергией Кристиана внутри, отдающая пряностями и легкими нотками лаванды, согревала душу в дождливой Ницце. Видимо, именно мысли о первой любви породили ужасное видение. О том, что и Александру не было чуждо это трепетное чувство. Я оказалась в просторной карете, виляющей из стороны в сторону из-за сложной дороги. Он сидел напротив меня и ласкал сладкими речами уши юной девице, загадочно скрывающей взгляд за роскошным позолоченным веером. На голове у неё был чудной парик, а лицо всё белоснежное, запудренное, с яркими розовыми щеками и вытянутым заостренным подбородком. Красавицей она не являлась, но чем-то манила… Даже мне было тяжело оторваться от мимолетной улыбки, которой она периодически одаривала Александра. Слегка присмотревшись, я наконец поняла, откуда взялось странное ощущение дежавю. Роскошное платье эпохи Барокко, подчеркивающее женскую упругую грудь, было ровно таким же, что и на миниатюре, которую мы когда-то нашли в хранилище семейства Роспонд. Я совсем о ней позабыла. Ведь больше с тонкобровой девушкой нигде и не встречалась. — И не скучно Вам живется? Могли бы давно переехать в Версаль, раз в милости у короля находитесь, — с каждым словом руки Александра поднимались с её талии всё выше, практически переходя на шею. — В милости моя сестра, а я предпочитаю наслаждаться относительной свободой, — усмехнулась она, рьяно подставляясь под ласкающую её ладонь. Ситуация меня жутко смущала… Казалось, словно я видела нечто неправильное и интимное. То, что должно было оставаться в тайне. Наперекор моим чувствам, Александр внушал совсем иное — обыденность. Что давало определенное понимание. Перед ним сидела очередная жертва, не требующая сострадания. Всего лишь способ пропитания, не более. — И, всё-таки, позволите сопроводить Вас на королевский приём? Уверен, своей красотой Вы поразите любого. Прозвучит чересчур красноречиво, однако, я желаю, чтобы все изнывали от зависти, завидев мою прелестную спутницу. Она расхохоталась, поправляя парик. Взгляд её таил в себе странное, нечто демоническое. Складывалось впечатление, что на этот раз хищником являлся вовсе не Драгомир, а его миниатюрная собеседница. — Я предпочитаю приходить с братом, дорогой герцог, — проговорила девушка, одновременно с прекращением цоканья копыт. Карета остановилась около зеленой ограды, ведущей прямиком на длинную территорию большого дома. Цокнув языком, она вновь игриво пустила смешок, дожидаясь пока слуга подаст ей руку. — Ох, герцог, совсем забыла. До следующей нашей встречи получше прячьте клыки. Тогда, быть может, не откажу Вам в танце. Спасибо, что подвезли, — скрывшись за веером, она удалилась, оставляя Александра одного. Отказ его ничуть не расстроил. Страстная улыбка так и осталась украшать его лицо, а эмоции внутри бурлили, хлыстали. Чем-то она его взбудоражила. Настолько, что даже внушение применять расхотелось. — Передай месье Дюбуа, чтобы он перенес встречу с Тианой на завтрашний день, — обратился он к кучеру, выпрыгивая на землю. — Сегодня я планирую погостить у маркиза Крюссоли… Проснулась я не случайно. Кто-то дотронулся до волос, слегка их дернул, давая просмотреть лишь жалкий отрывок. Стояла глубокая ночь. Это подтверждал яркий фонарь, освещающий спокойную узкую улочку. И звезды, что отражались в его ярких глазах. Быстро отреагировав на ночного гостя, я ухватилась за попавшийся под руку стеклянный светильник, испуганно направляя его в сторону тёмного силуэта. Холодные ноги, выскочившие из-под одеяла, рефлекторно подобрала к животу, когда он присел на край. — Прости, вендетта, — от услышанного голоса я выдохнула, предвкушая дальнейшие слова. — Ты подобралась к тому, чего мне не хотелось показывать. Прочувствовав это на себе, я прекрасно знала, что Александр видел то, что проецировалось в моей голове. И всё равно, слегка смутилась, мысленно удивляясь тому, что его способно что-либо испугать. Заставить немедленно всё прекратить. — Кто она? — не сдержала вспыхнувший интерес я. Он долго не отвечал. Привычно доставлял дискомфорт тем, насколько близко находился. Привычно ли только… От того, как пальцем Александр дотронулся моих ног, пульс мгновенно усилился, а кожа на месте прикосновения начала гореть, словно покрылась ожогом. Я боялась его. Одновременно, не могла отделаться от ложных чувств от связывающей нас тёмной энергии. — Моя единственная любовь. Филиппа. Однако, близкие называли Елизаветой. Именем, данным покойной матерью. С виду она мне показалась лёгкой добычей. В то время я действовал достаточно осторожно. В основном, питался людьми, боясь раскрыться раньше времени, — он значительно понизил голос. Создавал незабываемую атмосферу, словно делился необычайной тайной. — Она была странной. Среди местных аристократ ходило много сплетен о её многочисленных связях с мужчинами и сумасшествии. Чёртовы буржуи… О, они не понимали насколько умной и прелестной она являлась. Елизавета ещё при первой встрече, когда я предложил её подвезти, показалась мне совершенно индивидуальной. Она знала о существовании тёмных… Знала о том, кем был я, но не боялась. При том, и страсти ко мне не пытала. Изначально во мне проснулся определенный интерес, скорее, с непривычки от отказа… На лице Александра отражалась искренняя улыбка. Оно перестало быть беспристрастным. Сменялось радостью, местами злостью. Впервые я разглядела в нём человека полноценно, а не только отблески наличия души. Говорил он долго и складно. Хоть и было видно, что по-прежнему многое скрывал. Рассказывал о том, как Филиппа залезла к нему в самое сердце. О том, что на целых десять лет полностью отошел от плана, практически от него отрекся, находя иной смысл. Новую семью. — Я бы соврал, если сказал о том, что Елизавета была кристально чистой. Имелась в ней корыстность, которая меня абсолютно устраивала. Она грезила о замужестве с герцогом и вечной жизни. Не знала, что я не способен ей её дать. Как и твоя бабушка, кстати. Они, в целом, с ней характером были страшно похожи… И имя одно. Я из-за этого Лиззи при себе оставил. Не полюбил, но ценил. — Что с ней стало? С Елизаветой?.. — ведь должна была быть причина, по которой всё обернулось так, как обернулось. — Я отбыл в Российскую Империю. Тогда Винецбург находился в её составе. Дело было срочное. А моя милая Елизавета сгорела заживо. В их доме вспыхнул пожар. Из семьи выжила только её младшая сестра, которая являлась фавориткой короля. Александр проговорил это настолько непринужденно… От этого едва ли верилось, что погибшая девушка имела хоть какой-то вес в его жизни. Но изнутри, я была уверена, он весь пропах гарью. Неприятной и удушающей, переходящей разрядами и соприкосновениями ладоней на меня. — После произошедшего, я опомнился. Принял смерть Филиппы за знак, что я ступил на неверную дорогу. Забыл, ради чего существую. Но благодаря Елизавете я стал иначе относиться к людям… — его тёмные соколиные брови сомкнулись к переносице. Понял, что разболтался. — Не будем об этом, Таисса. Я, честно говоря, хотел навестить тебя только через неделю. — К чему это? Зачем держать меня взаперти так долго? — я переключилась тоже, не решаясь его злить. — Не знаю, — Александр неоднозначно пожал плечами, упираясь локтями в матрас. — Может, чтобы дать тебе времени, которого осталось мало. А, может, дать шанс сбежать. Или быть спасённой. Я думал, что ты будешь сопротивляться до последнего. Противиться мне. И снова этот взгляд. Непонятный, что-то в себе явно несущий. Без прикосновений тоже не обошлось. Раньше они мне казались более властными, напористыми… Сейчас же он притрагивался скупо, почти что на расстоянии. Как художник, в голове обводящий силуэт будущего шедевра. — Ты не оставил мне выбора… — Заблуждаешься, Таисса. Я всегда его предоставляю, помнишь? Даже заяц может убежать от волка. Начинало светать. Небо с тёмно-синего приобрело краски тускло-голубого. Его лицо было отвёрнуто от меня. Он глядел в окно или на картину, приколоченную к стене. Я же не могла оторвать взгляда, внимания. Выискивала в острых чертах нечто уязвимое, напоминающее о том, что передо мной находился не монстр, как его привыкли называть. А Ксандр, оплакивающий потерю родного брата и единственной любви. От мыслей, что эта его часть, все ещё заключена где-то в дебрях души, мне становилось комфортнее. Удавалось совладать с собой, не дрожать под невыносимой мощью. — Ты не давал выбора ведьмам. Как и Зибору Роспонду, бабушке или мне. Только создал иллюзию, — я ненароком перешла на шёпот. — Зибор мог попытаться сбежать. Лиззи, в свою очередь, пойти со мной добровольно. А ты, Таисса… — пальцами он пырнул меня в позвоночник, подталкивая ближе. — Ты приняла позицию жертвы. Ведь это куда легче, чем что-либо предпринять. Легче ведь сбежать и рыдать… Бездействовать и ждать, когда тебя пожалеют. И я уверен, что тебе нравилось это. Нравилось чувствовать себя особенной. Воспринимать себя той, которой позволительно всё, — Александр усмехнулся, цокнув языком. — Не правда, — буквально плюнула. — Если бы я повела себя иначе, все погибли. Ты бы убил их, как ведьм. Как Амелию! — Мне незачем убивать тех, кто не несёт в себе угрозы. Кроме того… Ты сдалась гораздо раньше произошедшего, Таисса. Как только узнала, что умрёшь, перестала сопротивляться. Поэтому не лги себе. И принимай тот путь, который избрала, не обвиняя других. Наши голоса, звучащие тише морской глади… На щеке я ощущала едва заметный поток воздуха, исходящий от дыхания Александра. Одной рукой зацепив пару прядей с моей головы, другой он проходился по ребрам. Никогда и не подумала, что от такой, казалось бы, спокойной обстановки, могло быть так гадко: тревожно и холодно, будто в декабрьский непроглядный снегопад. — Тебе дали все условия, Таисса. По моему велению вернули домой, чтобы ты провела больше времени с матерью и той апокрифической феей. Я не наведывался к тебе, не следил, клянусь. Лишь контролировал эмоциональное состояние. Только для того, чтобы не позволить полностью ощутить свободу. И что сделала ты? Как только почувствовала первую угрозу, поторопилась сбежать. Наплевала на родных, из-за которых, с твоих слов, сдалась. Ведь я мог сделать с ними что угодно в твоё отсутствие. Хочешь по-прежнему отрицать тот факт, что проблема в тебе, а не во мне? М, вендетта? Он уколол в самое сердце. Я и без него прекрасно осознавала то, насколько эгоистичными являлись мои поступки. Уже давно не оправдывалась, нет. Просто оказалось тяжело до невыносимости слышать данное от кого-то другого. Ведь Александр прав. Меня и впрямь все жалели. Даже если и замечали что-то, то предпочитали помалкивать. Тех же, кто предпочитал действовать иначе, я воспринимала во штыки. Взять, к примеру, Анну Смит. — Я знаю, что мне не стоило убегать… И получила за это сполна, — выдавила из себя, пряча взгляд. — Не мне тебя судить, вендетта. Так что не переживай. Попросту подвел итог неоправданных ожиданий. В тот день, в Ницце, мне показалось, что будет интереснее. Наконец, отпустив меня, Александр прилег на соседнюю подушку, перед этим долго шебурша непослушными шнурками на кроссовках. Я смущенно закусила губу, не до конца понимая, чего он желал получить. В конце концов, последовала его примеру и опустила голову, с удивлением замечая, что он закрыл глаза и отвернулся в противоположную сторону. — Тёмный и светлый… Ну нет же, оба вида не спят, — пробормотала, не справляясь с тревогой. — Но вполне способны отдыхать. Поспи часика два. Утром кое-куда сходим, — произнёс Драгомир, будучи повернутым ко мне затылком. Не найдя ответа, я безмолвно кивнула, будто бы он мог увидеть. Но засыпать больше не планировала. От его присутствия волосы дыбом вставали… Какой ещё сон? Так и пролежала до рассвета, пребывая в размышлениях о нашем разговоре. Мне всё никак не давал покоя один вопрос, который, спустя полчаса, решилась таки высказать: — Почему ты пощадил Ханну Бучек? Потому что мы подруги? — Не до такой степени я милосерден, Таисса, — мое предположение его крайне развеселило, что можно было понять благодаря игривым ноткам в голосе. — Я два раза давал обещание, что не трону госпожу Бучек. Первый — её отцу, Вильяму, перед казнью. Второй — младшему наследнику Роспондов. Гиповампу. Чёрт побери! Как бы не хотелось в этом признаваться, однако, я полностью забыла о том, что Рафала подменил Поль… Не думала об этом ни разу за прошедшие недели. Из головы напрочь выпал момент, когда кулон от присутствия ведьмака рядом, сильно запек грудь. — А…А что с ним? С Рафалом? Горло загорелось от щекочущих тёмных волос. Александр в миг обогнул отделяющее нас расстояние. Глаза его отчего-то сменились красным, но вскоре потухли. Разозлился. Я поняла это по тому, как энергия сдавила ребра, не позволяя вздохнуть. Но почему? Вопрос вполне обычный. — Он в порядке. Скоро увидитесь, думаю, — на рассветном солнце гладкая кожа Драгомира будто сияла. — Странный парень. С виду, отчаявшийся. Без страха искал встречи со мной, надеясь тебя отыскать, Таисса. Вроде, волновался, что можешь быть мертва… А потом резко изменился с твоим возвращением. Совсем не имея порывов совести, выдал точное местоположение ведьм в Запретном лесу. И даже стал предлагать свою светлую энергию, чтобы передать её тебе. Жаль только, что в нём её недостаточно. Как и во мне. Предложение подменить его Полем на пару дней тоже принадлежало Роспонду. Не пойму чего он хочет. Смена понятий не происходит так быстро. Закусив щеку, я взволнованно наблюдала за парящими в небе птицами. Рафал виноват в смерти ведьм? Поменял сторону? Я попросту не верила в подобное. Такого можно было ожидать от моего отца, преследующего определенные цели. Возможно, от Кристиана, во многом, из-за его расчетливости. Но никак от Рафа. Он изначально не питал лестных чувств к Драгомиру. Всегда стоял на стороне дяди… Стороне, на которой я способна выжить. — Мне кажется, это какие-то уловки Войцеха. Он странно бился в день моего прихода в поместье. Будто не в полную силу. И чтобы он не сумел отличить племянника от Поля за два дня? — рассуждал в слух Александр. — Всё пытается меня надурить. Ну да ладно. Нам пора. Оповестив меня о том, что будет ожидать за дверью, Александр исчез, не успела я что-либо произнести. Иного выхода, как смиренно начать натягивать джинсы, не нашлось. Пускай по спине и прошелся неприятный холодок. От него ожидать чего-то хорошего — безумие. Единственное, что делал Александр весь год — пудрил мне мозги. Даже сейчас, когда история лежала на поверхности, в голове зудел целый рой вопросов. И Рафал… Если это всё являлось правдой… Если Войцех изначально продумал наперед дальнейшие шаги. Знал, что так произойдет. Тогда чего они пытались добиться? Зачем Рафу втираться в доверие к врагу? Зачем было отпускать меня в лапы зверя?.. — В таком случае, он тоже не мог быть в неведении, — озвучила мысли вслух, перед глазами видя образ Кристиана. Скрипнув старенькими половицами, я вышла наружу. Узкий коридор, отделяющий нас от прихожей, освещался тусклой небольшой люстрой, раскачивающейся сквозняком. По замершей пластинке с классической музыкой, поняла, что мы находились одни. Только я, Александр и урна с прахом, стоявшая на журнальном столике позади него. — Прихватил с собой. Подумал, может, важно, — он передал её мне, не прерывая зрительного контакта. Настолько небрежно брошенная фраза. Скорее всего, ему было плевать. Злоба от этого чуть ли не распирала меня. Урна, которую Виктор отвез в колумбарий. На которой красовались выгравированные инициалы, принадлежащие моей матери. — Зачем?.. — в глазах зарябило. Я едва ли удержала её, не уронив на пол. — Зачем люди развеивают прах умерших? Не знаю, это ты лучше мне скажи, Таисса, — он помялся на месте, зачесывая назад выбившиеся пряди. — Идём прогуляемся. Сейчас невероятно красивое солнце. Достаточно требовательно схватив меня за руку, Александр размеренно зашагал вперед, минуя парадную дверь, а после и завивающуюся лестницу, ведущую прямиком на безлюдную улочку. Находясь в смятении, по-прежнему прижимая к груди урну, я послушно плелась рядом, полностью пропуская его болтовню мимо ушей. Мы будто вернулись в начало. В конец холодной осени. Драгомир снова повествовал всякое про историческое значение города. Казалось, он гордился тем, что в некоторых событиях принимал участие собственной персоной. А мои ноги вновь погрузились в холодную, не успевшую прогреться, воду; вновь над головой пролетали чайки, рыскающие в поисках наживы. Всё было точно так же, но ощущалось совсем по-другому. В ноябре я боялась его, однако, в большей степени, интересовалась. Мне претила роль свет несущей, конечно. И всё же, был в этом некий азарт. Не зная, чего ждать, в чём моё предназначение, мгновение воспринималось немного иначе. Но сейчас, в начале мая, происходящее не столько пугало, сколько отвращало. Предсказывая собственный конец наперед, теперь являлось чуждым душе пытаться чем-то наслаждаться. Ведь время вспять не обернуть. И обреченной быть я не перестану. — Рано или поздно всё равно приходится терять близких. Лучше рано, как по мне, — Александр присел на корточки, упираясь коленями мне в спину. — Меньше воспоминаний. Значит, забудешь быстрее. Я не помню имён своих родителей. Как и лиц. Только силуэты, горящие в костре. И жуткий крик матери, когда её тело плавилось, — он громко выдохнул, поднимая лёгкий ураган на моем затылке. — Но ты был не намного старше меня, когда Тиана создала завесу. И теперь веками пытаешься её разрушить, чтобы спасти тёмных, — я едко усмехнулась, щурясь от оранжевого солнца, стремящегося ввысь. — Влада. Не тёмных. Безусловно, по началу, упиваясь горем, я ставил цель спасти всех. С веками же, обида поутихла. Осталось лишь желание вернуть семью. Мои родители, как и твоя мама, увы, умерли. Мы ничего не можем с этим поделать. А Владислав жив. Что заставляет меня делать, что должно. Неожиданно его глаза замаячили перед моими. Александр как-то криво оттянул краешки губ, зажимая пальцами мой нос. Я нахмурилась, чуть ли не падая назад. Он молниеносно сократил между нами расстояние, отчего испугалась, вспоминая прошлый неприятный опыт. Тот странный, самый жуткий в моей жизни поцелуй. Ведь в какой-то степени здесь и началось моё безумство. После Ниццы появились бессонные ночи и чувство преследования. Чувство того, что никогда не находилась в полном одиночестве. Словно за спиной тёмная тень, вцепляющаяся в глотку. — Ой, да не переживай, вендетта. Я понял, что с молодняком мне не тягаться, — Драгомир рассмеялся, щекоча мою щёку. — Я попросту убежден в том, что любовь — мощнейшая ниточка для манипуляций. Возьми в пример дорогую Лиззи, долго слепнувшую из-за наплыва чувств. Или Владислава, загубившего нас из-за невероятно сильной любви к Серафине. Даже я практически поменялся… — И ты думал, что я сумею тебя полюбить после одного поцелуя? Не смотря на то, что перед этим пообещал меня убить? — услышанное показалось крайне забавным. — Не совсем так. Я подумывал привязать тебя к себе эмоционально и физически. Частично это получилось благодаря моей энергии. Хотел делать это постепенно. Пугать, да, но и притягивать одновременно. Чтобы даже если ты и хотела уйти, не смогла так поступить. Разве у меня не выходило этого изначально, Таисса? — он сощурился, дожидаясь моего неоднозначного кивка. — Всё поменялось после твоей неожиданной кончины. Признаюсь, я был растерян, когда ощутил резкое ослабление твоей энергии. Мне ничего не было известно о вашем романе с молодым Роспондом. Точнее, я не воспринимал это всерьез. А оно вон как… Свет несущая решила пожертвовать собой и накормить истощенного вампира. Если бы ты умерла, кстати, ему бы светила казнь или, в лучшем случае, тюрьма. — Мне нужно тебя поблагодарить? Ты спас меня только, чтобы потом убить, — огрызнулась, отдергивая ладонь. — Не об этом речь, Таисса. Сейчас мне плевать: любишь ты меня или ненавидишь. Говорю же я о том, что ваши с Кристианом резко вспыхнувшие чувства заставили меня отойти от изначального плана. Не захотелось рушить вашу идиллию, которой не суждено просуществовать долго. Да и, благодаря крепкому эмоциональному контакту, появившемуся между вами, образовался запасной вариант для внедрения в тебя светлой энергии. Жаль, что Роспонд отказался. Мне казалось, наше видение мира с ним достаточно близко. Но, присущая Зибору трусливость, перешла и к нему, увы. Он привык выполнять приказы. — Никто не захочет умирать. — Конечно-конечно, я и не настаивал. На улицу начали выбираться первые прохожие. В основном, продавцы местных булочных и магазинов, торопившиеся подготовить заведения к прибытию клиентов. Постепенно пространство заполнилось сонными разговорами и неторопливым цоканьем каблуков. Александр повернулся спиной, на французском приветствуя престарелую женщину, сжимающую деревянную трость. Затем и вовсе отошёл к ней, оставляя меня одну. На вряд ли он боялся моего побега. Скорее всего, знал, что в любом случае сумеет догнать. Опустив урну к ногам, я взглянула на лазурную воду. Мама ведь хотела, чтобы её прах распылился по всему белому свету. Хотела ведь, да? По крайней мере, так сказал отец. Но почему они вообще подобное обсуждали? Вдруг Иренка знала, что умрёт раньше положенного… Знала, подобно мне. Возможно, после моей гибели мы встретимся снова, и я спрошу её об этом. Если загробная жизнь существует, конечно. Одновременно, меня злило и то, что Александр был прав. Во всём. Он без труда создавал эти ложные чувства, нездоровый интерес к его персоне. Возможно, не отдалившись Драгомир самостоятельно, я бы ослепла также, как и бабуля. Треклятая энергия до сих пор вынуждала трепетать от его настойчивых прикосновений. И это страшно бесило. Судьба уже мне не принадлежала. Единственное, что осталось — внутренний мир, ощущения, чувства. И он мог их забрать. Но нет, проявлял «милосердие». — У этой мадам прогрессирующая деменция, — Александр указал на удаляющийся силуэт той женщины. — Где-то в шестидесятых у неё был магазин шляпок. Я как-то прикупил одну в подарок Лиззи. И вот, последний год, она стала меня узнавать, здороваться и предлагать купить ещё. Жаль, правда. Магазин-то давно разорился. Сложно представить, насколько она опечалится, когда до него дойдёт. — Да. Жаль, — с паузой произнесла я. Вбирая в лёгкие всё больше свежего воздуха, я почти что опьянела. Успела от него отвыкнуть, коротая время в пыльной комнате квартиры на третьем этаже. — Шесть утра, — пробурчал мужчина, хмуро всматриваясь в наручные часы. — Пора переноситься. — Что? Куда? — я резко опомнилась. — Разве наша конечная точка не здесь? — Ну, распылять прах прямо на берегу как-то не красиво, Таисса. Мы всего-то немного прошлись. Обхватив мои плечи с двух сторон, он едва ли притронулся до кольца, как оно сразу засветилось. Допустимо ли так делать в людных местах? И что теперь меня ожидало? Два вопроса, не связанные между собой, которые пронеслись в голове, перед тем как всё постепенно растворилось. Странное перемещение. Обычно оно длилось считанные секунды, отчего и становилось плохо. В этот раз мне удалось увидеть, как мы проходили сквозь время; яркие силуэты, окружающие со всех сторон. Мы как бы парили в невесомости, находились рядом со всем, но одновременно очень далеко. Когда под ногами прощупался гладкий холодный камень, я ещё долго приходила в себя, только потом рефлекторно шарахнулась, осознав, чью ладонь неосознанно крепко сжала. Тут же из горла вырвался краткий вскрик; ноздри принялись активно вздыматься. Чуть ли не падая вниз с обрыва, я удержалась на краю лишь благодаря длинным пальцам Александра, что обвили мою талию. — Вот нелепая смерть была бы, да, вендетта? — он прыснул, позволяя мне самостоятельно сделать пару шагов назад. Нервно проглотив слюну, я пыталась унять дрожь, поселившуюся во мне. Смерть… Я её боюсь гораздо больше, чем думала, кажется. Ещё никогда в груди не становилось настолько узко… Никогда внутри не образовывалось столько страха. От того, что земля под подошвой резко исчезла, а пред глазами необычайные просторы разноцветных полей. — Г-где мы? — переводя дух, спросила я. Место, до этого мне неизвестное, оказалось крайне живописным. Кольцом, окружавшие горные хребты, поистине восторгали величием, а одинокий ястреб, нарезавший круги в воздухе, пролетел прям над головой, вынуждая принять изощренную позу, чтобы ловить глазами его крылья до последнего. — Тяжело сказать. Но, если внимательно всмотришься, то наверняка узнаешь, — слова Александра доносились до меня с тёплым ветром. Он передал мне урну. Когда я нехотя оторвалась от вида, заметила, что Драгомир ушёл, позволяя наблюдать только расплывчатое пятно. Решил оставить наедине, значит… С мамой. Да, ей бы точно здесь понравилось, учитывая любовь Иренки к внезапным путешествиям. Она всегда была донельзя творческой натурой: любила писать и отлично рисовала. В последний раз, когда мы отправились на семейный отпуск. Ещё тогда, когда отец не ушёл… Мама ставила мольберт напротив широкой реки и стояла там часами, пока не завершала очередной холст. Наверное, здесь тоже бы не обошлось без запаха масляных красок и заляпанной рабочей футболки. Только если бы она осталась жива. Меня захватили эмоции. Я поняла, что готова. Не принять, но отпустить. — Надеюсь, ты счастлива. Надеюсь, что ты всё ещё есть. Надеюсь, мы встретимся, — всхлипнув, утвердительно произнесла я, высыпая пепел на поля, лесные просторы, серые горы и покачивающиеся, практически незаметные, деревья. Ветер унёс ничтожную горстку быстро. Будто ничего не было: ни страданий, ни слёз. И ястреб исчез. Моментально накрыла истерика. Продолжительная, мучительная. Горе потери — самое ужасное, что приходилось чувствовать людям. Хотелось бы мне тоже не помнить лица бабушки, не помнить маму; не знать их любви. Очнулась я тогда, когда по спине разразились два уверенных хлопка. Забыла о том, что находилась не одна. Поддавшись желанию не находиться в одиночестве, я взяла Александра под локоть. Он молча вёл меня прочь. От него не исходило слов утешения, как и жалостливых взглядов. Энергия, пробравшаяся внутрь костей, по-прежнему являлась сильной, устрашающей. Периодически оглядываясь на меня, Драгомир распластывал тонкие губы в лёгкой улыбке. В такие моменты он выглядел визуально моложе. Однако, его обманчивая красота перестала заманивать в сети. Не хотелось строить догадок, что скрывалось за прищуром серых глаз. Пришлось лишь смириться, что он — неразгаданная мною загадка, всякий раз дающая новые условия и лазейки. — Отбрось хандру, вендетта, — спокойно сказал Александр, ненадолго преграждая обзор широкими плечами. — Время для генеральной репетиции! Он переплел наши пальцы и подтолкнул меня вперед. Положив подбородок мне на затылок, второй ладонью сжал плечо. Я же чуть ли не потеряла равновесие из-за резкой слабости в теле. — Просто восхитительно, да? — зашептал Драгомир мне в ухо. За тонкой каменистой дорожкой шли множественные ряды красных маков. Тех, что посещали меня в кошмарах. Тех, что послужили причиной убийства ведьм красного камня. Тех, что предшествовали моему краху.