Taste

Минхо не помнит, чья это была идея, Хёнджин не понимает, как они к этому пришли, а Феликс до сих пор не верит, что всё происходящее не сладкий сон, наполненный мягкими перинами и звёздами перед глазами. Сегодня главным блюдом вечера являются лишь они трое, поэтому им остаётся лишь получать удовольствие, возносящее их на небеса. Минхо не хочет ни о чём думать. Минхо хочет окунуться в наслаждение с головой, оставляя все мысли вне комнаты и даже не осознавая того, где он находится, чьи руки сейчас оглаживают его тело и сколько времени уже прошло с начала вечера. Ему хорошо и это главное; он делает хорошо другим и это замечательно; его слабостями пользуются и это не так плохо, как кажется на первый взгляд. Единственное, что ненадолго приводит Минхо в сознание – ощущение чужого члена в его глотке, вынуждающее сконцентрироваться на правильном дыхании, чтобы не подавиться. Он не злится или что-либо в этом роде, ибо понимает, что сам потянулся к кому-то, позволяя делать с собой всё, что вздумается. Во время секса он теряет голову, превращаясь в кота, требующего ласки от своих хозяев. Видеть Минхо таким покорным – сплошное удовольствие. Парень тает, чувствуя, как чья-то ладонь гладит его по волосам, пока он отсасывает, оказывается, Сынмину. Высока вероятность, что это сам младший таким образом хочет показать ему, что тот всё делает правильно, или Киму попросту некуда деть руки, но размышлять даже о чём-то подобном Минхо лень, поэтому он просто принимает абсолютно всё, что ему дают. А дают ему всего много и сразу. У него кинк на похвалу и об этом в курсе абсолютно все присутствующие, что считают грехом не воспользоваться сей слабостью. Ли не против, о чём не раз упоминал, прося помощи в расслаблении у своих парней. Те с радостью отзывались в любой момент, ни в чём не нуждаясь в ответ – им было достаточно того факта, что Минхо распадался под ними, отдаваясь в руки судьбы и наконец-то получая то, в чём нуждался. Чанбин называет его хорошим котёнком, заставляя застонать прямо вокруг сынминового члена, и проникает в старшего сразу тремя пальцами, проверяя хорошо ли его до этого растянул Чан. В этом не было необходимости, ибо Чан всегда подготавливал каждого из них более чем качественно, но Со это не волнует: ему нужен лишний повод довести Ли ближе к краю, пусть он даже и не оглашает его вслух. Минхо вновь теряется в ощущениях. Ему требуется несколько минут, чтобы осознать, что Сынмин от вибрации вокруг своего члена кончает ему на лицо, а после быстро вытирает капли, находящиеся возле глаз, дабы те случайно не попали туда. Никто из них, к счастью, не испытал этого на себе и никогда не собирается, отчего младший оставляет следы собственной спермы только на чужих щеках и подбородке. Возбуждённый Минхо выглядит красиво. Возбуждённый Минхо с блестящей спермой на лице выглядит божественно. Напоследок Сынмин треплет его по голове и отходит к другим парням, а Ли в который раз за сегодня отключает голову, позволяя Чанбину трахнуть себя практически до потери сознания. Благодаря силе Со, Минхо чувствовал себя безвольной куклой в чужих руках, которую используют не более чем для того, чтобы в первую очередь достичь собственного оргазма. Это заставляет Минхо закатить глаза в удовольствии. Хёнджин утопает в шелковых простынях, ощущая насколько опухли губы от чониновых зубов и языка. У младшего словно была зависимость от рта Хвана, отчего он подолгу не мог оторваться и делал это лишь в том случае, когда кому-либо из них не хватало воздуха в груди. Тогда Ян переключал всё своё внимание на чужие ключицы и шею, опять вынуждая чувствительного Хёнджина таять под ласками и громко стонать, откидывая голову на мягкую подушку. Возможно, в следующий раз Чонин возьмёт с собой помаду, дабы оставить побольше красных следов на нежной коже парня и любоваться ими, пока кто-то другой будет втрахивать Хвана в матрац. И пусть, что всё под конец ночи сотрётся, оставив лишь алую дымку, похожую на естественный румянец, ведь Чонин готов хоть ежедневно рисовать губами узоры по всему телу старшего, попутно помогая ему достичь оргазма. У Хёнджина нет сил и желания сопротивляться этому. Ни сейчас, стоит вбивающемуся в него Чану вновь проехаться головкой по простате, ни когда-либо в принципе, ведь Чонину отказать не способен никто из них. Это позволяет тому снова вернуться к острым ключицам, оставляя засосы на которых младший может лучше всего услышать ритмичные стоны изнеможенного Хвана. Хёнджин падок до внимания. Остальные же окатывали этим вниманием его словно огромной морской волной, после которой тот мог лишь плыть по течению и тихо хныкать от ломоты в мышцах и красноты на щеках. Хёнджина любили и тому нравилось дарить любовь в ответ, но, кажется, парней больше интересовало то, как заставить Хвана чувствовать себя ещё более прекрасно. Он всё ещё в сознании, но у него нет сил ни на что, кроме того, чтобы посмотреть на подошедшего к ним Сынмина туманно и расфокусированно. Сынмин расценивает это как просьбу присоединиться и с радостью занимает место напротив Чонина, начиная терзать менее помеченную сторону шеи и надплечья. Хёнджин чувствует себя в раю и аду одновременно. В раю – потому что ему до одури хорошо, его парни знают абсолютно все его эрогенные зоны, на воздействия с которыми отнюдь не скупятся, а перед глазами стоят звёзды. В аду – потому что ему всегда будет мало, чрезмерная чувствительность заставляет его дрожать, а от ещё большей волны заботы он попросту упадёт в обморок. Нуждающийся во внимании Хёнджин выглядит отчаянно и прелестно. Получивший должное внимание Хёнджин выглядит подобно ангелу, наконец-то вкусившему запретный плод. Чан тоже решает оставить свой след на теле Хвана, когда кончает в него, даря непривычное приятное ощущение тепла. Парень протяжно скулит, мотая головой из стороны в сторону и дёргая ногами, стоит уже трём парам губ одновременно начать хаотично расставлять засосы по его телу. Благо, Кристофер быстро отстраняется, целуя Хёнджина в щёку и оставляя его на растерзание младшим. Хёнджину кажется, что он горит изнутри. Феликс до ужаса смущён. Он никогда не привыкнет к какому-либо вниманию, оттого в привычной манере закрывает половину лица рукой, не позволяя кончающему в него Джисону увидеть весь спектр своих эмоций. Хан привык в такие моменты целоваться, но совсем не возражает, понимая застенчивость юноши и не желая как-либо давить на него. Феликсу хочется плакать от того, насколько у него прекрасные парни. Он дрожит, ведь лишь за пару минут до этого кончил, до сих пор не до конца придя в себя и тихо стоня, когда Джисон аккуратно выходит из него. Сверхстимуляцию он переносил более-менее хорошо, но остальные никогда не хотели, чтобы он чувствовал себя хоть немного некомфортно, поэтому ждали, борясь с соблазном толкнуться в жаркое узкое нутро. Феликс ненадолго прикрывает глаза, пытаясь очнуться, и почти сразу же открывает их, когда кто-то кладёт ладонь ему на щеку. Чан. Он говорит Ли что-то про то, что младший хорошо справился, только вот сам Феликс не совсем согласен, хоть и возразить не в состоянии. Ему сначала кажется, что Крис пришел за помощью, но кидает вопросительный взгляд, когда видит, что тот уже кончил и в ещё одном оргазме не нуждается. — Я лишь посмотрю, — шепчет Чан таким тоном, будто спокойной ночи желает или отстраняется от тёплых объятий посреди ночи, если ему необходимо встать. Осознав сказанное, Феликс смущается ещё больше, почти готовясь зарыться с головой под одеяло и никогда оттуда не вылезать. Чан будет смотреть, пока кто-то будет трахать его, и Ли даже представлять подобное не хочет, понимая, что вмиг станет краснее наступившего несколько часов назад заката. Феликс чувствует, как, кажется, Джисон целует его бедро, и громко хнычет от этого, всё ещё борясь с небольшой чувствительностью. Чонин близко, но нерешительно, не совсем зная в состоянии ли парень принять его, поэтому юноша самостоятельно протягивает ему руку, не оставляя попыток спрятать лицо хотя бы за волосами. Чонин видит это и целует поданную ему ладонь, поднимаясь дорожкой лёгких поцелуев к предплечью и одновременно с этим устраиваясь между ног Ли. Феликс любит тёплые объятья, неустанную заботу и помогать остальным получить удовольствие. Его парни любят, когда Феликс открывается им, выполняет всё то, что они скажут, и не стесняется попросить чего-то в ответ. Чонин и Джисон ещё совсем недолго ласкают его, пока младший не помогает Ли сменить позу, чтобы Чану всё было прекрасно видно и, если кто-либо ещё присоединится, не пришлось ютиться на самом краю кровати – всё это, безусловно, инициатива Феликса, что даже не совсем соображая заботился о комфорте других. Это заставляло их всех умиляться. Когда наконец-то Чонин проникает в него одним толчком, беспрепятственно раздвигая расслабленные мышцы, Ли выгибается дугой, откидывая голову и натыкаясь на что-то твёрдое. Ох. Их кровать была огромной, но это совсем не гарантировало, что они не могли случайно столкнуться, когда сильно увлекались процессом. Феликс поднимет глаза вверх и натыкается на слегка замутнённый взгляд Минхо, который, по всей видимости, уже тоже кончил и взял небольшой перерыв. Старший сейчас соображал чуть более ясно, чем юноша, но не настолько, чтобы понять когда именно парни поменяли позу таким образом, чтобы Феликс оказался лежащим на бедре у Минхо, поэтому был удивлён не меньше. Приятно удивлён. Пусть он сейчас и не мог непосредственно поучаствовать в удовлетворении младшего, что от неожиданности вновь прикрылся рукой, Ли нравилось наблюдать за этим. Феликс влажными глазами смотрит то на Чонина, то на Минхо, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Это происходит не впервые, но ему каждый раз жутко неловко, отчего находящийся рядом Чан решает помочь. — Малыш, ты такой красивый, когда кончаешь, — его слова всегда действовали на Феликса безотказно, помогая ему не думать о смущении и сконцентрироваться в первую очередь на удовольствии. — Покажешь Минхо-хёну как ты делаешь это? Ему обязательно понравится. Минхо стонет, потому что он не раз видел как Феликс судорожно глотает ртом воздух, широко раскрывает налитые влагой глаза и цепляется за всё, до чего только может дотянуться, изливаясь на собственный живот. Никто из них не уверен в том, совпадение ли это, но на фоне жалобно стонет Хёнджин, состояние которого вряд ли позволило ему отчётливо услышать сказанное Чаном. Феликс кивает, убирая руку с лица и почти до треска ткани сжимая ею простынь, когда Чонин вновь начинает двигаться, заставляя его откидывать голову и расфокусировать взгляд. Бёдра Минхо всё ещё довольно чувствительны, но он лишь поглаживает макушку младшего, ничего не говоря по этому поводу, не чувствуя сильного дискомфорта и не желая отрываться от открывшейся картины. Возможно, дело было во взгляде Минхо, коим он открыто наблюдал за Феликсом, иногда пересекаясь с ним, а возможно в том, что Хёнджин был очень громким, отчего его будоражащие нутро стоны, кажется, было слышно даже за пределами дома, но в любом случае Феликс кончил немного раньше привычного, сжимаясь вокруг чужого члена и почти ударив кого-то дрожащей ногой. Белесые капли донельзя красиво смотрелись рядом с тёмной россыпью веснушек на животе и тазовых косточках Ли, что не избежали участи быть помеченными яркими засосами и тянущими укусами. Все наблюдавшие в один миг затаили дыхание, будто Феликс за секунду стал хрупкой скульптурой, что могла разбиться от одного лишь вздоха. Кончающий Феликс – картина, на которую хотелось смотреть каждый день. Кончающий Феликс, что открыто смотрит туманным взглядом на всех них и не закрывается от излишнего внимания — произведение искусства, охраняемое в Лувре и спрятанное за семью стёклами. Феликс после оргазма ещё около минуты не мог восстановить дыхание, отчего дышал громко и жадно. Хёнджин чувствовал, что практиковал асфиксию каждый раз, когда его целовали во время секса, отчего каждый новый глоток воздуха был для него эйфорией. У Минхо же перехватывало дыхание только от одного лишь взгляда на них, отчего пришлось напоминать себе самому о том, как дышать. По Хёнджину может показаться, что он кончил уже как минимум раза три, что нисколько не будет преувеличением: длинные волосы растрепались и спутались, на шее и ключицах живого места не осталось, а ломота в мышцах не позволяла сдвинуться с места, к которому его практически пригвоздили Чанбин и Сынмин, пока остальные были увлечены Феликсом. Возможно, кто-то из них захочет продолжить, но вымотанный Минхо без каких-либо лишних слов подхватывает, словно домашнего котёнка, хнычущего и уставшего Феликса и укладывается с ним рядом с не менее уставшим Хёнджином, бережно укрывая всех их троих одеялом. Несмотря на кучу болящих при прикосновении меток, парни в первую же минуту слипаются друг с другом, не собираясь как-либо отлипать в ближайшие двенадцать часов минимум. Главным блюдом этого вечера быть нелегко, поэтому Минхо убьет взглядом каждого, кто даже из благих намерений попытается нарушить их беззаботный сон.