Пятьдесят оттенков Хидана

Хидан не думал, что до этого дойдёт, когда безобидно начал бухтеть про размер отпускных. Он просто привычно был недоволен всем подряд, не то чтобы всерьёз. Но рядом оказался Дейдара — и понеслось. Подрывник, как выяснилось, к деньгам был вовсе не равнодушен — в искусство, считал он, нужно вкладываться. Как минимум, глина стоила денег, и художник, говорил он, не вправе отвлекаться на такие банальности, как подсчёт последних рё. В середине жаркого одностороннего спора, в котором Какузу сухо и без особого интереса время от времени ронял скупое «нет», подключился Сасори. На удивление, в этот момент двое мастеров слились в порыве редкостного единодушия, чего обычно за ними не водилось. Сасори, не тратя времени на пустые разговоры, подкрепил своё мнение сметой материалов, зафиксированной на бумаге. Какузу этого не любил — цифры упрямы, и противостоять им куда сложнее, чем чьим-то эмоциональным выплескам. Пока Какузу, поджав губы под маской, пробегался глазами по списку и ценам, сзади подошёл Кисаме и заглянул ему через плечо. — Итачи-сан и я нуждаемся в новых плащах и обуви, — оповестил он. — А я о чём говорю, ага! — с новой силой вспыхнул Дейдара. — Почему здесь нужно думать о такой ерунде? — Средства выделяются вам ежемесячно, — отрезал Какузу, проигнорировав Дейдару. — И потому я считаю, систему надо менять, — неожиданно подал голос Итачи (и тут Хидан понял, что дело приняло совсем уж серьёзный оборот). — Да, — поддержал Кисаме, — износ униформы происходит неравномерно. Расход материалов тоже. Отпускные должны соотноситься с количеством и сложностью выполненных миссий. Дейдара издал своё вместительное «ага», в то время как Сасори и Учиха вонзили выжидательные взгляды в Какузу. Повисло тягостное молчание. Хидану уже хотелось провалиться сквозь землю. Он просто не думая болтал языком, а в итоге назрела настоящая финансовая революция. Он был уверен, что про себя прямо сейчас Какузу кроет его распоследними словами. Какузу смерил протестующих холодным взором. — Если вас не устраивает размер оплаты, вы можете покинуть организацию или предъявить претензии Лидеру, — наконец отчеканил он, зная, что ни того, ни другого члены Акацки делать не станут. У Хидана вдруг жарко полыхнуло где-то в животе: до чего же восхитителен в своей стойкости был его напарник. Захотелось немедленно ему об этом поведать, но слишком уж много столпилось тут свидетелей. — У меня есть предложение, — оскалился Кисаме. — Устроим состязание. Выигравший диктует свои условия. — Финансирование — это не предмет для детских забав, — прорычал Какузу. — Отчего же детских? Честное соревнование двух взрослых мужчин. Складывание печатей на скорость после каждой порции саке. Что скажете, Какузу-сан? Хидан оказался озадачен. С одной стороны, он был свято убеждён, что соревноваться с Какузу и причинять ему всяческие неудобства имеет право он один. С другой, и по правде говоря, ему вообще было плевать на оплату, на отпускные, на плащ и сандалии. Помыться в купальнях в выходной и как следует пожрать — этого ему вполне хватало. Имелась ещё и третья сторона — Хидан был уверен, что в любом противостоянии со внешним миром он обязан поддерживать своего напарника, каким бы мудилой тот ни был порой. Таковы законы верности, и пусть горит на сковороде Джашина тот, кто этого не понимает. — Не пойти бы вам всем на хуй? — встрял Хидан и тут же пожалел об этом. Вообще-то он не собирался выглядеть как какой-то жалкий подпевала. — Что?! — задохнулся Дейдара. — Разве не ты десять минут назад громче всех ныл, что тебе мало платят? Может, и ныл, но это к делу не относилось. Вот Какузу понимал, подумал Хидан. Не то что некоторые. Однако его размышления внезапно прервались неожиданным: — Идёт. Хидан вытаращил глаза, не веря собственным ушам: — Какузу, ты серьёзно собрался бухать на спор с этими придурками? Какузу не удостоил его ответом. Разумеется, от имени бунтующих выступил Кисаме. Итачи пить не умел, потому что никогда этому не учился. Алкоголь и его цели несовместимы, справедливо полагал он. Кандидатура Дейдары была отклонена за отсутствием достаточной массы тела. Сасори и вовсе не выдвигался. Заведение уже закрывалось, но хозяин не посмел отказать толпе нукенинов — жизнь дороже — и расположил их в пустом зале за бумажными ширмами, про себя надеясь, что господа останутся всем довольны, и сегодня он уйдёт домой цел и невредим. Хидан со смесью ревности и восторга смотрел, как Какузу спустил маску — перед кем-то ещё, кроме него. Его лицо закономерно производило впечатление, и Хидан внутренне довольно усмехнулся. До седьмого кувшинчика всё шло безупречно, но дальше напряжение стало нарастать. Пальцы соревнующихся начали слегка подрагивать; уступать никто не собирался. Хидана околдовало. Хоть едкие комментарии в адрес напарника то и дело срывались с его губ, про себя он не мог налюбоваться на отточенные движения и невозмутимый взгляд. Какузу был хорош во всём, даже в этом нелепом занятии. Опустел восьмой кувшинчик саке. — Кисаме, просто сдавайся, это надолго, — зевнул Хидан, откидываясь на спинку низкого дивана. Кисаме приподнял бровь и нехорошо ухмыльнулся. Схватка продолжалась. Через некоторое время глаза Хошигаки стали краснеть; у Какузу они были красными всегда, так что по ним ничего сказать о его состоянии было нельзя. Хидан заметил, что в какой-то момент Какузу устало приопустил веки — это был тревожный звоночек. Хозяин подал одиннадцатый кувшинчик; Кисаме облизнул пересохшие губы. — Давай, Кисаме, ты нашу честь отстаиваешь так-то, м! — подбодрил Дейдара, и Хошигаки с новыми силами ринулся в бой. Какузу вытер проступившую на лбу испарину. Хидан ещё никогда не видел, чтобы он столько пил. Смуглые руки стали действовать неуловимо медленнее. Один раз Какузу спутал печати, но затем, ускорившись вдвойне, наверстал количество. Казалось, это будет бесконечно. Итачи хмуро следил за чужими пальцами, Дейдара и вовсе выглядел откровенно сердитым. — Кто проиграет, платит за саке, — рыкнул Какузу. — Готовьте деньги, Какузу-сан, — почтительно отозвался Кисаме, однако взгляд его холодных глаз сулил недоброе. Хидан подумал, что это уже слишком: если, не приведи Джашин, Какузу придётся заплатить за всё это саке, он станет втрое невыносимее обычного. Двенадцатый кувшинчик встал на стол, наполнились крошечные пиалы. — Рыба, просто признай, что старик тебе не по зубам, — поддел Хидан. — Кто выиграет, — процедил Хошигаки, не сводя глаз с Какузу, — тому Хидан чистит обувь. — Э! Это ещё что за хуйня?! При чём здесь я? — Согласен, — преспокойно ответил Какузу. — Что?! — завопил Хидан. — Да иди ты на хер, Какузу! Он вскочил, пнул ногой подушку и вылетел на улицу. В голове не укладывалось, как легко напарник сделал его разменной монетой. Ни капли уважения. Внутри Хидана разразилась битва задетой гордости и любопытства узнать, чем всё закончится. Конечно, он и так поймёт это, когда все вернутся в убежище, но Какузу молча припрётся и, не сказав ни слова, ляжет спать — так неинтересно. Ещё немного попсиховав, нарезая круги перед входом, Хидан поостыл и уселся на ступени. Ночь стояла дивная: чистое ясное небо, звёзд словно кто-то насыпал из мешка, пронзительный тёплый воздух щекотал сердце. Хидан взялся за кулон и воздал благодарность Отцу всего сущего Всемогущему Джашину. И в тот момент, когда он уже всерьёз подумал отправиться на поиски жертвы, изнутри заведения раздался хор разочарованных возгласов. Хидан прикрыл глаза и улыбнулся. Спустя несколько минут из дверей вывалились проигравшие с кислыми минами. — Может, в следующий раз! — подбодрил Хидан с нескрываемым сарказмом. — Ты-то чего радуешься, умник? — зло огрызнулся Дейдара, и члены Акацки поплелись домой в компании своих неудовлетворённых требований. Итачи зачем-то взял Кисаме под локоть. Хидан обернулся. Позади стоял Какузу, и на лице его не было ни единого признака торжества — стандартное нечитаемое выражение. Он ещё постоял немного, потом опустился рядом. — Не собираюсь чистить тебе обувь, — буркнул Хидан. — Я бы тебе и не доверил, — отозвался Какузу с неожиданной мягкостью. Хидан недоверчиво покосился на него: — Как ты это сделал? Ты же практически не пьёшь. Какузу лишь хмыкнул, оставив свои секреты при себе. Некоторое время они сидели молча, что само по себе было странно — Какузу никогда не изъявлял желания провести время в компании Хидана просто так. — Не мог же я проиграть ему тебя, — вдруг сказал Какузу. Сердце у Хидана предательски сорвалось. Услышать что-то в таком духе от этого ворчуна было примерно как лицезреть снег в июле. Хидан привык к тому, что они постоянно переругивались, привык к его дежурному «заткнись», привык к тяжёлому молчанию. А к такому вот — не привык. Поэтому он сделал то единственное, что мог, чтобы скрыть, что взволнован — фыркнул и сказал: — Просто платить за саке не хотел! Какузу устало прикрыл глаза и надолго замолчал, Хидану показалось, он заснул. Ещё бы — столько алкоголя на старую голову. Удивительно, что он вообще держался прямо. Сидеть вот так было одновременно и здорово, и до ужаса некомфортно. Хидан отлично чувствовал себя, обкладывая объект своей тайной влюблённости хуями, но сейчас, когда не нужно было противостоять, доказывать и поддевать, он ощутил себя донельзя уязвимым. — Дурак ты, Хидан, — внезапно проговорил Какузу, и не было в его голосе ни злобы, ни раздражения. То ли нежность, то ли горечь — Хидан вконец запутался. — Чё это вдруг, — пробубнил он, чувствуя, что щёки горят, как у долбанного подростка. Слава Джашину, темнота скрывала его позор. Какузу повернул голову и посмотрел на него своим обычным строгим взглядом. Похоже, он столько лет хмурился, что складка между бровей залегла навсегда — и, даже если бы Какузу захотел посмотреть иначе, он бы не смог. Но внушительное количество саке всё-таки сделало свою работу: рот Какузу смягчился, губы изогнулись в подобие лёгкой усмешки. — Я говорил тебе, что рад, что мы работаем вместе? — попытался спастись Хидан. — Нет, — покачал головой Какузу. — Ты желал мне сдохнуть в муках, многократно. — Ну так я рад. Какузу усмехнулся. Потом встал и протянул ему руку, чтобы помочь подняться: — Пошли уже. И они молча пошли. Хидан подумал, что Какузу, наверное, всё-таки не умеет пить — слишком сильно саке дало ему по мозгам. Он не знал, как иначе объяснить себе эти странные фразы и непривычный тон. Эту усмешку и долгое молчание. Как иначе объяснить то, что Какузу не отпустил руку после того, как Хидан поднялся.