А говорят, нельзя читать чужие письма

«Я не писал писем и не писал бы их никогда. Что люди изливают на бумагу? Чувства? Мысли? Я излил бы семя. Мои фантазии тянут внизу возбуждением, и я бы взял с большим удовольствием в руку… не кисть. Да что таить! Я бы взял его член. Обхватил крепко еще мягкий ствол и двигал бы по нему ладонью, пока тот не встал. Или лучше вставил бы пальцы в его трепещущее нутро, давил бы туда, где заканчивается любое мужское терпение, и в этот момент смотрел бы в лицо. Столько вариантов. Я бы хотел подкараулить его в темном коридоре, я бы хотел притянуть его в объятие, я очень хотел бы нагнуть его… Да, нагнуть. Я, наконец, поймал мысль. Если бы я посмел, то содрал бы с него верхние одежды, оставил бы только в нательном белом халате и повел плавать. Мы бы плавали вместе в каком-нибудь уединенном пруду, и сквозь его промокшую одежду я видел бы напряженные горошины сосков. Я бы не удержался! Обязательно припал бы через ткань горячим ртом… лизал бы по кругу и слушал стоны. Может, даже слегка прикусил. Посмотрел, нравится ли ему такая интенсивная ласка… А когда он простонал бы мне свое искреннее “да”, я сорвал бы мокрую ткань и посадил бы его на себя. Спиной... Он не мог бы сняться с моего члена, хныкал бы от распирающей его полноты, а я целовал его лопатки, сжимал соски, покручивал. Он захотел бы рвануться, поднялся, но я бы не отпустил, резко посадил обратно. Это отправило бы на небеса наслаждения нас обоих……» Чжоу Цзышу с грохотом впечатал листок в стол. Что за письмо сумасшедшего прелюбодея? Этот… он вообще нормальный такое писать кому-то? Чжоу Цзышу прикрыл глаза и подумал, что зря вообще во всё это ввязался. Надо было уехать с какой-нибудь дальней миссией сразу, как только Хэлянь И задумал обхитрить всё Цзянху. Тьма давно окутала дворец и все окрестности. За плотно закрытыми дверьми не слышалось ни шага, никто живой не смел дышать у порога комнаты главы Тяньчуан. Разве что неразумные крысы, но даже их не водилось в этом гиблом месте. Чжоу Цзышу помнил, как хорошо начинался вечер. Он положил на стол письмо, которое только что забрал у посыльного, наказав вернуться за ним через час. Не сомневаясь, что посыльный вернется. И в тайне всё сохранит, и письмо доставит — в столице нет посыльных, которые бы не были куплены или запуганы Тяньчуан. Он тяжело сел за стол, уставший и совершенно не голодный, желающий то ли спать, то ли умереть прямо сейчас. Чжоу Цзышу зажег одну свечу за другой. Свет разогнал тьму, высвечивая на конверте адресата: “Гун Сяои”. Иероглифы ничего не сказали Чжоу Цзышу. Он не знал этого имени, как не знал и благодетеля Вэнь Кэсина, прибывшего на первое Собрание Мира. По сути — то же самое Собрание Героев. Таким образом Хэлянь И хотел “подружиться” с героями Цзянху — дать им что-то привычное. Шурша бумагой, Чжоу Цзышу развернул письмо и не сразу вчитался. Сначала посмотрел на почерк — не слишком изысканный, не слишком ровный. Но иероглифы сложные, разнообразные. Он подумывал налить себе чаю, когда глаза выловили первые слова. Хорошо, что не налил. Он мог бы и испортить без права читаемое послание. А учитывая его характер, Чжоу Цзышу не хотелось, чтобы автор письма догадался о нарушенной тайне переписки. Впрочем благодетель Вэнь и без этого письма казался Чжоу Цзышу фигурой неоднозначной. Слишком заметный, шумный, слишком — не иначе, как намеренно — бестолковый. Он не принадлежал ни к одной из школ, приехал откуда-то с Севера. Он был хорош собой и образован. Любил сорить деньгами. На этом информация о благодетеле Вэне и заканчивалась. Как ни старались осведомители Тяньчуан что-то о нем накопать, у них не выходило. Словно не было у Вэнь Кэсина ни прошлого, ни даже настоящего. Тут бы Чжоу Цзышу и плюнуть за ним следить — подобного мусора в Цзянху было больше, чем хитрых планов у Хэлянь И — да на Собрании Мира началось соревнование… Это соревнование тоже было идеей принца. Собрать всех героев в одном месте, объявить награду — не дорогую, но желанную — и посмотреть, кто чего стоит и кто за сколько продается. Благодетель Вэнь, что было ожидаемо, заявку на соревнование подал в первых рядах. Ему в противники выпал герой средней руки из школы Расколотого меча. Битва была наискучнейшей. Чжоу Цзышу на нее даже смотрел в полглаза. Встать и уйти мешали лишь обязанности. Он был уверен, благодетель ученика Гао Чуна разделает под орех. Что-то в его повадке — ленивой и расслабленной — показывало, что сражается он не в полную силу. Но в итоге битву тот проиграл. Запутался в полах ханьфу, выронил тренировочный меч на песок, сам упал следом. Зрители взорвались одобрительными возгласами в честь героя из школы Расколотого меча, а Чжоу Цзышу впервые посмотрел на Вэнь Кэсина заинтересованно. Тот поднялся с песка, вернул распорядителю меч и ушел с поля. На его лице было грустное выражение, но в глубине глаз плескалось удовлетворение. Чжоу Цзышу стало очевидно — Вэнь Кэсин поддался своему сопернику. Теперь оставалось выяснить зачем. Впрочем, после своего поражения Вэнь Кэсин вел себя так же как и до него. Пил вино, ходил по весенним домам, смотрел за поединками других, объясняя это тем, что он хочет узнать результаты. Он даже поставил лян серебра на Шэнь Шэня и пару раз громко поспорил в питейном заведении с адептами Школы Нежного ветра о том, чей претендент на победу лучше. Вэнь Кэсин казался обычным недалеким прожигателем жизни, и от этого тревожил Чжоу Цзышу лишь сильнее. Так и не добившись ничего многодневной слежкой, Чжоу Цзышу решил перехватить одно из регулярно отправляемым Вэнь Кэсином на Север писем. Он ожидал обнаружить в нем что угодно — от зашифрованных тайных посланий скрытного интригана до скучных излияний действительно пустого человека. А в итоге… Чжоу Цзышу покачал головой и снова обратился к ровным столбцам. Может ли быть такое, чтобы в этом откровенном послании зашифровано что-то важное? Но если зашифровано, то что? Как без знания кому пишет этот благодетель можно расшифровать подобное? Чжоу Цзышу пробежался глазами по уже прочитанному. Попробовал приложить уже известные ему шифры. Без толку. Осмысленным этот текст был, только когда вещал о вожделении. Встав, Чжоу Цзышу смерил комнату шагами. Он думал, что могло бы скрываться за развратными описаниями, но ничего в голову не шло. Оправив форменные одежды, ставшие давно второй кожей, он снова сел за чтение. Наблюдай за ним кто со стороны — решил бы, что глава Тяньчуан читает важный донос. «Я уже не раз представлял его тело. Для фантазии со срыванием одежд надо четко понимать, что под этими одеждами будет. И я будто наяву вижу сильные округлые ягодицы, которые смогу мять, разводить в стороны, гладить и целовать. Еще не решил, что мне нравится больше. Может быть, всё вместе? Или я зря обделил вниманием его губы? Красивые, очерченные словно кистью лучшего художника, они так и манят. Я бы не заставил… или заставил? Плохо понимаю самого себя. Но я точно изнемогал бы от счастья, если бы он встал передо мной на колени, коснулся основания моего мужского начала и помог себе рукой. Он придержал бы, направляя головку на язык, и заглотил сразу наполовину, сглотнул… Зачем я всё это представил? Меж ног тяжело заныло, а вваливаться в весенний дом с таким шальным видом, какой я имею сейчас, не стал бы. А в его комнату ввалился бы. Интересно, ему понравилась бы игра в насильника и сорванный цветок? Если да, я рвал бы цветы всю ночь…» Письмо прервалось на странной ноте. Не было ни окончания, ни прощания. Конечно, совершенно всё послание было странным. Но оно было уже не первым и Чжоу Цзышу позорно быстро привык к сумасбродности автора. Он скорее напрягся бы, обнаружив в конце приличествующие письмам прощания, подписи, даты. А так оно вполне походило на бред сумасшедшего, коим, очевидно, и являлось. Тщательно и аккуратно сложив письмо, Чжоу Цзышу дождался посыльного, вручил ему конверт без дополнительных распоряжений и отправил его восвояси. Самому ему предстояло проверить отчеты подчиненных о слежке за главами Пятиозерья и героями. Только самые важные события удостоились упоминания в подаваемых документах, но все равно весь стол оказался завален бумагами. Освободился Чжоу Цзышу далеко заполночь, упал на постель и забылся сном смертельной усталости. А перед самым рассветом, когда его обычно посещали призраки совершенных на избранном пути ошибок, Чжоу Цзышу снились улыбки. И руки с длинными пальцами… и семя, извергаемое на листы, исписанные аккуратным собственным почерком. *** Новый этап соревнования героев был поистине интересным. Отсеяв на предыдущем всех слабых бойцов, сейчас в поединках сходились лишь сильные. Чжоу Цзышу с интересом наблюдал, как старший сын Чжан Юйсэна теснит по полю первого адепта Поместья трех снегов. Молодой Чжан хитрым выпадом едва не коснулся острием меча груди противника у самого сердца. Тот в последний момент увернулся. Подкинул себя в полет, подскочил на направленном в свою сторону лезвии и… — Прошу прощения, молодой господин, вы не подвинетесь? Я немного опоздал, но там на верхней трибуне для меня зарезервировано место. — Прозвучал рядом звонкий голос. Чжоу Цзышу как водой окатило. Позабыв и о поединке, и о судьбе молодого Чжана, за которого сегодня в тайне болел, он обернулся на голос. Его взгляд встретился с чужим насмешливым взглядом. Скользнул по довольно крупному носу, полным губам, длинной шее. Над самым воротом кричащего розового пао на белой коже алел яркий след. Чжоу Цзышу почувствовал поднимающуюся откуда-то из глубин души ярость. Только такой пустой человек как благодетель Вэнь мог прийти на общее собрание, щеголяя отголосками чужих поцелуев! Взгляд Чжоу Цзышу снова метнулся выше — хотелось посмотреть в бесстыжие развратные глаза — но ответного взгляда не встретил. Потеряв всякий интерес к Чжоу Цзышу, благодетель Вэнь уже пробирался по рядам дальше. Чжоу Цзышу вернулся к поединку. Сосредоточиться не получалось. Как он ни старался, его мысли не хотели быть на тренировочном поле. Они рвались за ярким ханьфу и широким белым веером. Юный Чжан сумел вернуть себе инициативу. Пара отточенных ударов и его противник рухнул на песок, сообщая поднятой к небу ладонью о принятом поражении. Слуги вышли на поле разровнять песок. Между поединками объявили перерыв. Чжоу Цзышу снова обернулся через плечо. Благодетель Вэнь, успевший за это время дошагать до своего места, вольготно раскинулся в кресле. Его веер лениво ходил в руке, потоки воздуха приподнимали обрамляющие лицо пряди, пальцы сжимали флягу с вином, а взгляд блуждал по лицам других зрителей. Чжоу Цзышу проследил за направлением его взгляда. Быть может среди них есть адресат этих стыдных, излитых на бумагу фантазий? Каким он должен быть? Трибуны шумели, на поле вышли младшие представители школ, демонстрировавшие невзрачные навыки, зрители вяло восхищались техникой то одного, то другого. Чжоу Цзышу всё упорствовал, пытаясь выловить, на ком задержится взгляд благодетеля Вэня. Внезапно до него дошло, чем он занимается. Чжоу Цзышу с усилием отвернулся. Как же это было глупо! Какое ему дело до того, о ком именно фантазировал благодетель Вэнь! Значительно важнее понять, что в нем не так, ведь что-то не так точно было. Это что-то читалось в его движениях, которые, могли быть точнее, красивее, в его взгляде, что-то изучавшем, во взмахах веера. Но благодетель Вэнь изображал из себя простофилю, а ночью писал такие письма, которые сам же и признавал, что писать не желал. Еле дождавшись окончания показательных выступлений, перешедших в стихийное празднование выигрыша юного Чжана. Чжоу Цзышу поспешил отойти подальше от ярко ликующей толпы героев. Победитель еще никогда не был в таком центре внимания и теперь получал всевозможные похвалы и восторги его мастерством со смущенной польщенной улыбкой. А Чжоу Цзышу на удобном отдалении снова не сдержался и прикипел взглядом к благодетелю Вэню. Тот разговаривал с миловидным и не таким уж юным героем. Из-за своего роста он возвышался над ним и, словно желая скрыть даже это, наклонял при разговоре голову на бок, обмахивался веером и смешно округлял глаза в удивлении. Чжоу Цзышу развернулся и сразу же, как смог себе это позволить, покинул трибуны, обернувшиеся стихийным празднеством, как кокетка вуалью. Он кивнул нескольким членам Тяньчуан, переодетым под простых обывателей, в сторону толпы, безмолвно приказывая следить, и удалился. Среди героев Цзянху он мог больше не задерживаться, но выяснить, что в этом обществе делал еще один человек, которому там места не было — стоило. И письма были ни при чем. Или все же… Поморщившись, как от попавшегося случайно горклого орешка, среди целой россыпи ароматных и свежих, Чжоу Цзышу себе врать не стал. Дело было и в письмах в том числе. В них должны, обязаны были быть планы если не государственного заговора, то любого другого дурного замысла. Всё в благодетеле Вэне дышало ложью. Так почему не эти письма? А то, что Чжоу Цзышу еще не понял, что в них зашифровано, так это было лишь издержкой — он видел лишь одно письмо. Ему просто надо увидеть другие. *** Новое письмо благодетеля Вэня принесли лишь к ночи. Чжоу Цзышу наградил посыльного за работу убийственным взглядом, вырвал из его рук маленький конверт и жестом руки отправил восвояси, разве что не поморщившись. Такие люди вызывали в Чжоу Цзышу отвращение. Продажные мелкие крысы, готовые на все чтобы заработать. Он бы понимал еще, будь посыльный мотивирован сдавать чужие тайны идеалами, но ради пары монет… Впрочем, по большому счету ему не было дела до мелкого злодея. В своей работе Чжоу Цзышу был приучен ловить рыбешку покрупнее. Взломав незамысловатую печать, копию которой ему уже давно принесли Тяньчуанские умельцы, Чжоу Цзышу припал к новому письму: «Сегодня я снова видел его. На трибунах, среди сотен других героев он был прекрасен как бутон лотоса средь осенних цветков кабачка. Те же лепестки, та же желтая нежная серединка, но эффект совсем другой. Так и хочется ворваться пальцами в мягкую завязь, растрепать лепестки и раскрыть его. Почувствовать горячую тесноту, растянуть, увлажнить, расслабить. Интересно, ему понравится, если я раскрою его языком? Не пальцами, как привычно здесь всем, но ртом. О я был бы рад сделать для него это. Я бы толкался внутрь, лизал, я бы языком его трахал. Наверное он бы поначалу удивился. Попытался бы отодвинуться. Отчаянно покраснел. Но я… Хотел бы я узнать, как он краснеет. Сегодня на трибунах я видел алую тень на его щеках, но то был жар гнева, я хочу узреть жар смущения. Хочу, чтоб он горел щеками, шеей, грудью, а я лишь следовал губами за росчерками алой туши и рисовал на холсте его кожи поцелуями новые цветы…» Чжоу Цзышу едва удержался от того, чтобы не смять листок в ладони. Память услужливо подсунула ему образ шеи благодетеля Вэня, украшенной следом от чужой несдержанной страсти. Что ж, очевидно этот пустой человек и сам не прочь побыть холстом для чужих поцелуев. Может быть, и для чужого языка внутри сокрытого, сокровенного… Чжоу Цзышу оборвал свою мысль и прижал ко лбу прохладную чашу с вином. Успокоиться это не помогло. Чтобы унять пожар странного гнева, ему пришлось содержимое этой чаши выпить. А затем еще одной. И еще. Его гнев утих, мир приобрел приятную размытость, в животе растеклось тепло. Чжоу Цзышу снова расстелил на столе свиток… «Но все же, зная себя, я точно уверен, что мне не хватило бы одних поцелуев. Даже оставив на его белой коже полсотни следов, я бы не удовлетворился. Мне было бы необходимо почувствовать, заклеймить его своим. Оставить след о себе не только снаружи, но и внутри. Расписаться в его нежном цветке своим семенем… И я бы постарался, чтобы меня пустили. Лизал бы ему, смачивал своей слюной, крепко держал его ягодицы раскрытыми, не позволил бы отодвинуться. О, я не сомневаюсь, мне бы понравилось. А когда он застонал бы просьбы его взять, я сделал бы это не спеша. Вставил по слюне, осторожно, медленно, цунь за цунем. Он оценил бы мои размеры? Мне хотелось бы думать, что да. Природа была ко мне благосклонна, так пусть будет благосклонен и тот, от кого я не могу отвести взгляд. Я грежу о том, что ему нравится быть наполненным чуть ли не чрезмерно. Это лишь мои фантазии, я могу дать себе волю… Поэтому… он стонал бы подо мной от удовольствия. Да, я хочу думать именно так. Я держал бы его прижатым грудью к разворошенной постели, преодолевая сопротивление тугой плоти, загонял бы ему с каждым разом резче, а он бы вскрикивал. И просил ещё, и ещё, и ещё. А я бы поддавал бедрами резче. Он едва ли выдерживал бы мой ритм, дышал бы рвано и комкал простынь. Обычно я могу долго. Страсть охватывает мой разум раз за разом, и я люблю ей предаваться. Я брал бы его столько раз, сколько он захотел. Оставил бы на его бедрах отчетливые следы пальцев, все его тело оставил бы отмеченным. И себя пометить позволил бы. Это было бы настоящее свидетельство собственности, не чета той куцей метке, что позволил себе вчерашний весенний мальчик.» Это письмо, как и предыдущее, прерывалось неожиданно, без всяких приличествующих окончаний. Не было ни обращения, ни смысла. Кому писал благодетель Вэнь — осталось загадкой. Другу, наставнику? Кому вообще можно слать подобные письма? А, может, он писатель стыдных романов? Чжоу Цзышу слышал, что такие книжки с удовольствием читают в гаремах, но сам не видел ни одной. Со стыдом читая снова и снова, Чжоу Цзышу не замечал хоть сколько нибудь возможного для выделения шифра. Это были пошлые фантазии. Изощренные пошлые фантазии… Чжоу Цзышу аккуратно восстановил письмо в том виде, в каком оно должно будет попасть к адресату, положил его на стол в ожидании посыльного. В голове мысли путались. Он не мог поклясться, что понимал цели благодетеля Вэня, но и ляна не поставил бы на то, что их у него нет. Не могло же быть единственным его желанием лизать кому-то зад? Это не умещалось в голове и не поддавалось осознанию. Наверное, потому что это было чувство, а с чувствами у него давно было плохо. А у благодетеля Вэня? Что не так было с ними у него? Чжоу Цзышу еще полночи промучился думами. Крутил в голове письмо и так, и эдак. Разбирал запомненные наизусть столбцы. Картинка не складывалась. К началу часа тигра Чжоу Цзышу уговорил уже четыре кувшинчика вина, но так и не приблизился к разгадке. Последний кувшинчик выпал из его нетвердых уже рук и разлетелся по полу сотней осколков. «А, к демонам! — решил Чжоу Цзышу, — Пусть пишет что хочет! Завтра же прикажу посыльному носить эти проклятые письма сразу по адресу!» Засыпал Чжоу Цзышу почти успокоенным. Умиротворенному вином ему ничего не снилось, даже кошмаров обычно завершающих его рабочие дни… Однако с идеей прекратить читать письма благодетеля Вэня как-то не вышло. Чжоу Цзышу попусту не успел выдать посыльному новых распоряжений. Едва во дворце забил гонг, призывая Тяньчуанцев к пробуждению, в его дверь поскреблись. Давешний посыльный принес новое письмо. Чжоу Цзышу мог лишь подивиться. Обычно благодетель Вэнь отправлял свои странные послания после захода солнца. Что же случилось сегодня? Бессонная ночь? Или, наконец, необходимость сообщить что-то важное… Забыв о собственном желании никогда больше не читать писем благодетеля Вэня, Чжоу Цзышу взломал печать. Что ж, напрасно он надеялся найти в утреннем письме что-то осмысленное… «Поистине, даже боги не знают, что со мной происходит. Всегда так легко засыпающий этой ночью я не мог упасть в объятья дремы. Мне мешала удушающая столичная жара, жужжание москитов, слишком сладкие благовония и недостаточно мягкие простыни. А еще воспоминания о его остром подбородке и белой коже, которую так восхитительно оттеняет черный воротник. Я не мог уснуть и весь изнемог ворочаясь. Зная лишь один путь побороть любовные томления, я отправился в весенний дом. Гибкие юноши и едва одетые девы разносчицы всегда настраивали меня на позитивный лад, но вчера… Вчера мне было гадко от окружающей фальши. О эти растянутые в притворных улыбках губы, умело подведенные глаза и нежные изгибы. Им никогда не сравниться со сталью в его зрачках и его станом, преисполненным скрытой силой! Я вышел из борделя пьяный и несчастный. Нет, не впервые в жизни я не могу обладать кем хочу, но впервые в жизни это так меня гложет! Я вернулся во дворец, но и там не нашел успокоения. Я пил кувшин за кувшином и мог думать лишь о том, что тут же, отделенный от меня вереницей безвкусно обставленных комнат, спит он. Как же хотел я выйти из спальни, преодолеть все лабиринты коридоров, пройти мимо охраны и отворить дверь его комнаты. Наверняка он уже спал тогда, облаченный лишь в нижние одежды. Я бы присел рядом с ним на кровать. Я бы провел ладонью по прикрытому нежными складками заду. Я был бы нежен с ним и аккуратен и ни за что не позволил проснуться. Мой член натягивает нательные штаны, стоит мне лишь подумать об этом. О тепле его кожи, наверняка такой прекрасной в лунном свете, о шёлке его прядей, распущенных на ночь. Как же мне хотелось бы коснуться его волос, зарыться в них пальцами, следом – носом. Мне хватило бы лишь одного их запаха, чтобы возбудиться. Я бы лёг рядом с ним на постель, прижался грудью к спине и просто наслаждался бы ароматом. Я бы не сразу начал его ласкать. Сначала я бы позволил ему к своей близости привыкнуть. И всё же, я не тот, кто смог бы оставаться целомудренным. Мои руки, едва ли послушные остальному телу, не смогли бы избежать искушения забраться к нему под одежду. Огладить твёрдую грудь, смять пальцами соски, скользнуть ниже. Не знаю, как было бы в реальности, но в моих фантазиях он бы от этого завёлся. Завелся и не проснулся… Не знал, что меня будоражат такие фантазии… Но сейчас я думаю о том, как сжимал бы в руках тяжелое ото сна тело, и меня прошибает дрожью. Я бы взял его прямо так, лежа у него за спиной. Спустил чуть под аппетитные полукружия его нательные штаны, смазал бы свой член обильно, и приставил бы. Но он бы продолжал спать, его ноги не были раскинуты, а стиснуты той позой на боку, когда тело зажато и его требуется раскрыть. И я бы сделал это. Потянул на себя, оттопыривая его зад, наслаждаясь видом как он такой белый и нежный единственный не защищен слоями ткани. И только налюбовавшись, я бы втолкнул свой изнывающий член в податливое тело. Провел бы пальцем по краю растянувшегося входа, слушая шумные вздохи, среди которых были сонные “ах”. Я трахал бы его медленно. Сначала.» Лист бумаги лег на стол иероглифами вниз, а Чжоу Цзышу откинулся в кресле и прикрыл ладонью глаза. Выдохнул медленно, потом слегка сдвинул пальцы и глянул вниз. Он и так прекрасно понял, что у него встал на эти письмена, но еще и видеть глубину своего падения… Это должно было отрезвить, но не отрезвило. Почти против воли Чжоу Цзышу проник рукой под тяжелые складки ханьфу и сжал себя. Всё тело подобралось, а по спине побежали мурашки. Под закрытыми веками он почти видел, как благодетель Вэнь ложится к кому-то спящему за спину. Чжоу Цзышу представлял длинные сильные пальцы, поддевающие ткань. Сжимал себя под темными слоями форменных одежд и думал, насколько себе тот льстил, говоря об одаренности. И немного, совсем немного, представлял себя тем спящим человеком. Конечно, он бы проснулся от того, что к нему в комнату кто-то проник, но обязательно сделал бы вид, что нет. Чжоу Цзышу застонал, нырнул рукой в штаны и плотно обхватил член. Он не привык к тем играм, что прочел в письме. Если ему нужно было сбросить напряжение, он просто двигал рукой. Он и сейчас просто двигал рукой, а в его голове пальцы с красивыми длинными ногтевыми пластинами касались кончиками головки, размазывали выступившую каплю смазки. Аккуратно кружили мелкими кругами, пока член благодетеля Вэня до самого предела распирал зад. На эти же пальцы он выплескивал горячее семя, когда в реальности ловил его собственной ладонью, чтобы не запачкать ханьфу. Отойдя от перенесенного удовольствия, Чжоу Цзышу немного пожалел, что успел одеться к службе. Тяньчуанская форма давила на плечи, неприятно терлась о кожу. Ему бы еще немного времени пережить содеянное, но времени не было. Поэтому быстро приведя себя в порядок, умывшись и покинув свои покои, он отдал письмо с указанием доставить адресату. Сам отправился дальше изображать из себя главу городской стражи, по долгу службы пребывающему на всех мероприятиях. Однако, на сегодняшний день у него были и другие планы кроме тех, что диктовал ему его статус главы Тяньчуан. Сегодня он хотел взглянуть на благодетеля Вэня ближе. Внимательней. Что смысла лишь читать его письма, когда уже было ясно, что того снедает вожделение и писать он собирался только о нем. Это не отменяло факта, его стоило прощупать. К тому же Чжоу Цзышу казалось на уровне инстинктов, что благодетель собой непрост, чем и вызвал интерес. Должна же быть причина, почему его не удается выбросить из головы. А письма… письма это несчастный случай. Если бы не они, Чжоу Цзышу уже давно проверял бы этого человека другими способами. Мысль о благодетеле Вэне не оставляла Чжоу Цзышу весь день. С вялым недовольством он осознал, что даже очередной день турнира смотрит лишь для того, чтобы понять, а нет ли среди соревнующихся адресата этого тайного влечения. Благодетель Вэнь писал про сталь в зрачках и преисполненный силой стан? Могло ли быть такое, что предмет его воздыханий — умелый воин? Распорядители объявили новый бой. На песок вышел Шэнь Шэнь и молодой Чжан. Чжоу Цзышу почувствовал, как любопытство пополам с внезапной яростью прокатились по его телу, заставляя ещё крепче сжимать и без того весь день не желавшие разжиматься кулаки. Внезапная догадка кольнула. Благодетель Вэнь поставил лян серебром именно на Шэнь Шэня! Ещё ни один поединок Чжоу Цзышу не смотрел с таким интересом. Он ловил каждое движение противников, каждый взгляд, каждый вздох. Молодой Чжан был хорош, но Шэнь Шэнь в сотню раз лучше. Он мог бы взволновать опытного воина своей отточенной техникой, вот только… отнюдь не выделялся красотой. Какой там лотос среди цветов кабачка. Шэнь Шэнь напоминал разве что весенний побег картошки! Благодетель Вэнь со своими розовыми ханьфу и искусными подвесками на пояс не мог воспылать страстью к такому человеку. Скорее его привлек бы кто-то юный, экзотично привлекательный, тонкий… Даже толком не сознавая что делает, Чжоу Цзышу отыскал на трибунах яркую фигуру благодетеля Вэня. Щеки обожгло гневом — по левую руку от него, жеманно улыбаясь искусно подкрашенными отваром чертополоха губами, сидел старший воспитанник главы школы Трех снегов. Чжоу Цзышу и сам отметил этого мальчишку. На турнире он дрался хорошо, но его манера боя была присуща скорее убийце, а не герою. Но то заметил Чжоу Цзышу. В конце-концов он почти десять лет собственноручно превращал мастеров боевых искусств в мастеров отнимания жизни. Для пустоголового соблазнителя разница не должна быть очевидна. Скорее тот обратит внимание на красивые варварские глаза, шелк волос, уложенных в сложную прическу, белизну кожи над черным воротником. Гнев, еще недавно направленный на благодетеля Вэня, как костер под порывами ветра перекинулся на воспитанника школы Трех снегов. Против собственной воли разум Чжоу Цзышу нарисовал перед глазами срамную картинку из утреннего письма. Благодетель Вэнь снова пробирался во тьме в чужую комнату, снова сминал тонкие ночные одежды и снова раздвигал белые ягодицы. Вот только теперь волосы у его ночного визави не были распущены по спине черной волной. Они были убраны в десятки кос. Чжоу Цзышу вдавил ногти в ладонь в тщетной попытке успокоиться. Ударил гонг. Распорядитель объявил, что поединок окончен. Благодетель Вэнь подскочил на месте, даже не думая скрывать радость. Только благодаря этому Чжоу Цзышу осознал, что победил, как и ожидалось, Шэнь Шэнь. *** На приеме, устроенном в честь завершения первой половины турнира, было шумно и многолюдно. Молодые и заслуженные герои пили вино, вкушали богатые угощения, щедро выставленные на стол, обсуждали прошедшие бои. Чжоу Цзышу в общем веселье не участвовал. По долгу службы он скрытно ходил по залу и, глуша отвращение к самому себе, прислушивался к разговорам. Ловил каждый отголосок сплетни, легчайшую тень заговора, рассуждения, которые пригодятся для интриг и шантажа… Его слух резанул громкий озорной смех. — Ах, господин Се, скажите мне, что вы не серьезно! Чжоу Цзышу резко обернулся на звук. Совсем рядом у резной колонны застыли благодетель Вэнь и воспитанник главы школы Трех снегов. Они стояли слишком близко, а улыбались друг другу слишком тепло. Чжоу Цзышу и сам не заметил, как тихими шагами подобрался к паре почти вплотную. Благодетель Вэнь поднял взгляд от губ своего собеседника и перевел его на Чжоу Цзышу. — О, господин Чжоу, вы как раз вовремя. Помогите нам с юным Се разрешить спор. Чжоу Цзышу застыл. Он не знал, что удивило его больше: то, что благодетель Вэнь знал его имя или то, что предложил ему вступить в интимный разговор. Впрочем, Чжоу Цзышу был тяньчуанцем, а значит в любой ситуации умел сохранять невозмутимость. — В чем же заключается ваш спор? — Отозвался он, уверенный, что на его лице не дрогнул ни единый мускул. Благодетель Вэнь взмахнул веером, от чего пряди у его лица красиво колыхнулись, а пульс Чжоу Цзышу забился чаще: — Мы обсуждаем ценность героя в мире Цзянху. Я говорю, что мастера боевых искусств составляют костяк нашего сообщества. Юный Се со мной не согласен. А как считаете вы? Очередное пустое замечание. Именно такого мнения придерживался бы человек недалекий — такой образ благодетель Вэнь себе скрупулезно создавал. А ведь каждый герой в той или иной мере мог сказать об этом утверждении гораздо больше. Даже юный Се мог, а благодетель Вэнь как будто бы нет. — Не мне, обыкновенному стражнику, пусть и на начальственной должности, судить о героях. Мир Цзянху далек от моих соображений, — Чжоу Цзышу ответил ложью на откровенную ложь. Он и до этого замечал, но теперь сложил кажущиеся надуманными кусочки в единую картину. Благодетель Вэнь большой лжец. Вот только смысла у его лжи всё равно не появилось. — Вы слишком к себе строги, господин Чжоу! — обмахиваясь веером, заявил Вэнь Кэсин. — Не могу поверить, что живя в столице и охраняя её покой каждый день, вы не научились разбираться в нравах людей. Он выглядел как распустивший хвост павлин. Чжоу Цзышу мельком обратил внимание на то, как за ним с интересом, но больше забавляясь наблюдал юный Се. Любопытно, его улыбку вызывало заблуждение в глупости благодетеля Вэня? Или он улыбался, как улыбался бы всякий, кто смотрел на человека его сердцу симпатичного. И кто же, тогда, в этой сцене сам Чжоу Цзышу? Всего лишь инструмент, с помощью которого благодетель Вэнь показывал своему предмету обожания как он смел, как смеет задавать скользкие вопросы, на которые честно ответил бы лишь бесконечно отважный или бесконечно обреченный человек? Ядовитой змеей внутри вздыбилось темное чувство. — Что я мог видеть здесь, в столице. Если бы принц не был так великодушен и не устроил бы подобное празднество, которое мы можем наблюдать уже который день, то я не отличил бы настоящего героя от простого странника, — Чжоу Цзышу улыбнулся краешками губ, но благодетель Вэнь смотрел в глаза. — Но теперь же вы поняли, кто такие герои? Когда Вэнь Кэсин задал этот вопрос, в тембре его голоса скользнула та же тьма, что была в Чжоу Цзышу. В его глазах отчетливо виднелось второе дно, но вот он взмахнул веером, повернул голову в сторону юного Се, одарил его легкомысленной улыбкой. Довольно привлекательной, соблазнительной. — Да, понял. Как будто всегда знал, — позволив себе некоторую слабость, ответил Чжоу Цзышу и добавил, чтобы звучать так, как нужно: — Герои под стать своим именам. Если в названии их школы звучат слова о легкости, то на поле боя они будут парить над врагами, если пылает огонь, то и приблизиться будет нельзя, чтобы не обжечься. Все оказалось проще, чем я мог бы подумать. Юный Се засмеялся как будто бы меткому замечанию насквозь фальшивым смехом. Он подходил такому лжецу, как благодетель Вэнь. Его тот мог бы так сильно желать. А змея, что вила свои кольца в душе Чжоу Цзышу, раскрывала пасть. Ей так хотелось впиться в шею. Каждый раз, как благодетель Вэнь поворачивался к юному Се, каждый как одаривал его привлекательными улыбками — каждый — Чжоу Цзышу думал, что нет ничего проще, чем подстроить несчастный случай для воспитанника главы школы Трех снегов. Даже если все умения, что он прочел в мальчишке, правдивы — он сам умеет больше на этом поприще. Эти мысли тревожили, ведь никогда раньше Чжоу Цзышу не думал о бесполезных убийствах, никогда не планировал их. Даже встречая на своем пути отъявленных головорезов, он никогда не задумывался, нужно ли их убить, если они на его пути не мешались. Но что же сейчас? Сейчас он рисковал запутаться сам в себе, но положение, а, может быть, и чью-то жизнь спасло появление других героев. Чжоу Цзышу поклонился и вежливо удалился. *** По окончании пира Чжоу Цзышу вернулся в свои покои. Он снял парадное черное ханьфу, в котором так просто было изображать простого стражника, налил вина, сел разбирать скопившиеся за день донесения. Сосредоточиться не получалось. Чжоу Цзышу никак не мог прогнать объявшее его раздражение и перестать по сотому кругу прокручивать в голове короткий диалог. Благодетель Вэнь откровенно лгал, флиртовал с молодым поклонником, использовал его — Чжоу Цзышу — как инструмент в своих целях. Все это вызывало жгучую злость… а еще желание почитать новое письмо, вдруг благодетель Вэнь, получив признание от объекта своих стремлений, в чем-то да расколется? Письма как назло все не было. Уже пробили гонг, отправляющий дворец ко сну, уже сменилась третья стража. Чжоу Цзышу плеснул себе еще вина и сжал в кулаке очередное бестолковое донесение. То, что благодетель Вэнь не отправил нового письма, могло означать множество вещей: он перебрал на пиру, он еще не отошел после написания утреннего послания, он проводит вечер в весеннем доме или… Его попытки привлечь внимание юного Се увенчались головокружительным успехом. Воспитанник школы трех снегов не выглядел средоточием целомудрия. Вполне возможно, такой человек оказался бы вполне не прочь оценить природную одаренность нового привлекательного знакомого лишь перекинувшись с ним парой фраз. Ярость обожгла щеки Чжоу Цзышу. Он схватил со стола новый кувшинчик вина и запрокинул голову, чтобы хорошенько приложиться к горлышку. Его прервал нерешительный стук в дверь. Чжоу Цзышу сорвался с места. Он даже не подумал, что такой поздний визит может означать вызов к Хэляню И или непредвиденные проблемы. От чего-то он был уверен, за порогом его ожидает новое письмо. Выдав посыльному пару мелких монет — все равно основной гонорар тот наверняка получил от благодетеля Вэня, требующего работы в столь позднее время — Чжоу Цзышу развернул листок. Его сердце зашлось от мстительной радости. Благодетель Вэнь не проводил ночи в объятьях юного ладного юноши, а снова изливал свои страдания на бумагу. «Хотел бы я знать, что со мной происходит. Я не сплю, почти не ем, заменяя все кушанья крепким вином, ночи напролет сижу над бумагой. Прекрасный образ, что поразил меня в первый же день моего прибытия в столицу, не идет ни из головы, ни из сердца. Он волнует меня, он заставляет трепетать. Я не могу оторвать от него взгляд и лишь молюсь, чтобы он этого не заметил, ведь теперь он и сам порой на меня смотрит. Но что там взгляды. Сегодня я впервые говорил с ним… О горе мне! Зачем, ну зачем я это сделал?! Если раньше он был лишь образом, цветком, луной, тенью, то теперь обратился в человека красивого, как лицом, так и мыслями. Я и думать не смел, что он настолько мне подходит! Его работа, люди, что его окружают, рисовали мне кого-то совсем иного… На деле же, прекраснейшие в Поднебесной губы говорили умнейшие слова, прекраснейший в Поднебесной голос завуалированно озвучивал то, о чем я сам столько раз думал. Это было так сладко и больно, что я едва дождался конца пира, чтобы наконец его покинуть. Мне было невыносимо видеть и слышать его, но не сметь касаться. Вернувшись в свои покои, я снова принялся марать бумагу. Что я ещё мог себе позволить? Конечно, я хотел бы другого. Да и прийти этим вечером хотел бы в другую спальню, но… В моей жизни одни сплошные “но”. А если бы их не было? Если бы ничего не было, как и условностей и границ? Что я сделал бы? Сам себе удивляюсь, но после одного короткого разговора я бы хотел подарить ему шелковое красное ханьфу, вышитое колосками и багровыми облаками. Сам хотел бы облачиться в нечто похожее, взял бы его за руку и повел к его родителям… Какая глупость же пришла мне в голову! Мы не смогли бы этого сделать. Но как бы я хотел три поклона, а потом на полном праве уединиться с ним в роскошной спальне. Или в грязном закутке — с ним мне нет дела где, но в фантазии я бы предпочел пустить ему пыль в глаза. И прямо сейчас я представляю, каким мог бы быть его теплый влюбленный взгляд. Мы, поклонившиеся вместе, стояли бы в красном у постели и смотрели друг на друга. Я медленно склонился бы к нему и оставил на его губах короткий учтивый поцелуй, а он бы уже горел ожиданием ночи. Обхватил бы меня за шею и притянул в настоящий, глубокий и жаркий. Я бы не удержался. Не смог бы строить из себя учтивого и терпеливого мужа. Повалил бы на кровать и распахнул красные тряпки, обнажив сильные, мускулистые бедра. К демонам штаны, сапоги. Пусть бы он ждал меня, своего мужа, смазанным и полуобнаженным. Я бы оценил… Уложил его прекрасные ноги к себе на плечи и по скользкому жару вошел в него как нож в масло. Без сопротивления и до конца. Он бы выгнулся, а запахнутое на груди ханьфу чуть разошлось в стороны, все равно не давая широкого обзора. Но мне бы хватило этой пикантной недосказанности, ведь его зад был бы распят мной. Мои руки сжимали бы его ягодицы, мои губы целовали его колени. На меня смотрели бы его глаза… О, все демоны преисподней, что же я вам сделал… зачем мне эти глупые грезы, зачем мне эти чувства. Как получилось, что я оказался способен их испытать? Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы пропасть целиком. Достаточно стало одного разговора, чтобы желать похитить его прямо отсюда — из дворца! Я бы никогда раньше и не помыслил о подобной глупости, но сейчас всерьез думаю, мог бы? Конечно, мог. Если бы он ответил мне взаимностью, меня бы ничто не остановило. Когда-то давно я читал про чжицзи. Близкий человек, тот, кто понимает тебя лучше всех… Мне казалось тогда, что если это и существует то не для меня. Красивая сказка не моей жизни. Но сейчас чем мне еще объяснить хотя бы самому себе почему я теряю голову? Почему желаю целовать ступни, кусать щиколотки именно его крепких ног, так сильно желаю трахать именно его зад. Мне же всегда было всё равно чей…» Письмо обрывалось еще страннее, чем предыдущие. Душевный раздрай благодетеля Вэня чувствовался сквозь слова, которые он писал. В дрожи, с которой были выведены некоторые иероглифы. В этот раз на бумагу он излил не столько телесное томление, сколько душевное, и проклятую душу Чжоу Цзышу сдавила змея, что поселилась внутри. О, как он понимал все вопросы, что мучили благодетеля Вэня. Он задал бы каждый себе. А следом спросил бы почему, читая про алые наряды, которые не вызывали сомнений принадлежности, он так крепко сжимал подлокотник кресла. Спросил бы, когда это в голове непринужденно возник план устранения ученика из Трех снегов. Спросил бы, с каких пор он сам выбирал своих жертв. Чжоу Цзышу аккуратно запечатал письмо и открыл очередной кувшин вина. Налил себе, медленно отхлебнул и окончательно решил — так дело не пойдет. Чем возгорать желанием убить каждого, кого касается взгляд благодетеля Вэня, проще было избавиться от самого благодетеля Вэня. Прогнать его из столицы — что делать на турнире давно в нем проигравшему — и вычеркнуть навеки из собственных мыслей и сердца. Чжоу Цзышу отпил еще вина и крепко задумался. Идея о том, чтобы выставить благодетеля Вэнь за ворота, вовсе не казалась ему привлекательной. Напротив, как только он это представил, в голову полезли совсем ненужные мысли. Чжоу Цзышу словно наяву видел, как благодетель Вэнь исчезает с трибун, а следом за ним в турнирной таблице становится на одного участника меньше. Юный Се не привязан в своей работе к месту и покровителю. Ничто не помешает ему погнаться за тем, кто уготовил в своих мечтах ему алые шелка. Гнев с новой силой забурлил под кожей. Руки зачесались надеть ножны с мечом, дойти до гостевого крыла, отданного Школе трех снегов, и забраться в покои их чемпиона. Чжоу Цзышу был уверен, ему удалось бы проникнуть в комнату, не потревожив чужого сна. Как бы ни был хорош юный Се на тренировочном поле, какие бы слухи о нем не ходили, с мастерством главы Тяньчуан он не сравнится. Чжоу Цзышу прошел бы через его спальню тише собственной тени, встал бы над спящим, не потревожив и воздуха, вознес клинок и… Чжоу Цзышу оборвал мысль и заглушил собственный рвущийся из груди гневный выкрик очередным глотком вина. Он и не думал, что способен на такое! Из-за чьих-то писем, грязных фантазий и наивных рассуждений об алых шелках он почти решился убить человека. Не по приказу правителя, не из соображений безопасности страны, а из собственной прихоти. Новый кувшин вина — четвертый за эту ночь — был на вкус хуже уксуса. Чжоу Цзышу пытался разобраться в собственных чувствах. Результат выходил неутешительный. Чжоу Цзышу слишком увлекся таинственной фигурой благодетеля Вэня. Увлекся настолько, что позабыл и о своих обязанностях и здравом смысле. Он должен был избавиться от этого увлечения, пока то не уничтожило его самого. *** Утром Чжоу Цзышу покинул дворец, чтобы встретиться на окраине столицы с главой одной из многочисленных, подконтрольных Тяньчуан организаций убийц. Осуществлять собственные планы за спиной у Хэляня И руками своих же бойцов ему претило. Достаточно и того, что вместо исполнения воли принца на протяжении последней трети турнира он только и делал, что потворствовал личным капризам. Хорошо, что у него были другие возможности и люди. Глава безымянной организации убийц выслушал его волю со всем вниманием. Обязанный Чжоу Цзышу слишком многим, он с радостью принял кошель серебра и пообещал, что его просьба останется между ними. Он отрядит четверых лучших людей на это задание, прикажет подкараулить шумного прожигателя жизни у весеннего дома и парой коротких ударов отправит его к праотцам. Обязательно быстро. Это условие Чжоу Цзышу не преминул оговорить, хотя обычно не особенно ограничивал наемников в выборе способа выполнения заказа. Чжоу Цзышу знал, что все произойдет этим же вечером. Отправляясь обратно к героям Цзянху после того, как оплатил убийство одного из них, он был погружен в мысли лишь немного больше обычного. Не совершив ничего, чего не совершал бы раньше, Чжоу Цзышу тем не менее чувствовал гораздо большую причастность. Впервые он сам желал смерти человека. Сердце сжалось. Теперь, когда всё сделано, можно было быть с собой предельно честным — он не хотел той смерти, за которую заплатил. Всей сутью не хотел. Всё, чего он желал, это читать письма благодетеля Вэня всегда. Томиться ревностью и глушить её в вине. Ловить себя за руку в моменты, когда та выплескивается за края и… В голову пришла неожиданная мысль — он красивый, он мог бы попытаться соблазнить благодетеля Вэня, вряд ли тот очень разборчив, учитывая его хождения по весенним домам. Вот только, что бы он сделал, получив в свои руки что-то настолько желанное? А что сделала бы с ним ревность? Он же не смог бы забыть, что у благодетеля Вэня есть чжицзи, к которому он испытывал не платонические чувства. Пускай благодетель Вэнь чувствует, что его чжицзи кто-то другой, соблазнить-то его будет можно… Но что с того? Зачем Чжоу Цзышу только тело, если он уже сейчас понимал, что жаждет большего. Чжоу Цзышу вернулся в город, недовольный всеми своими думами и пришедший к выводу, что даже если он просто выгонит благодетеля Вэня из города, то это не решит ничего. Хэлянь И планирует много скрытных дел в Цзянху. Для этого и затеял весь этот фарс. Очень скоро Чжоу Цзышу сам отправится в Цзянху и, если где-то там будет благодетель Вэнь, а все навыки шпиона однозначно диктовали — он там будет — то под угрозой окажется всё. Вообще всё, к чему приложил свою окровавленную руку Чжоу Цзышу. А этого он себе позволить не мог. Наивно предполагать, что чувство пройдет и забудется, он тоже себе не позволял. Знал себя прекрасно и понимал, что в его случае чувства не должно было и возникнуть. Получалось, единственное, на что приходилось рассчитывать — это проводить в последний путь человека, который не узнает, за что умрет. А днем… днем можно было дать себе подачку и даже более честные разговоры. Может, немного прогуляться по городу вместе. Украсть благодетеля Вэня с турнира, из компании повес и гуляк, хотя бы ненадолго. Раз уж ночью по его приказу у того украдут жизнь. Но прогуляться им не удалось. Благодетель Вэнь, окруженный другими участниками турнира, среди которых был и младший Чжан, и Шэнь Шэнь, и, конечно же, юный Се ни на мгновение не оставался один и не покидал трибун. Чжоу Цзышу уже не таясь смотрел на его яркую фигуру. Какой смысл был заставлять себя отводить глаза? Сейчас он хотел впрок наглядеться. Урвать благодетеля Вэня у его поклонников удалось лишь по окончанию турнирного дня. Подкараулив в тени дворцовых коридоров, Чжоу Цзышу вышел ему навстречу. Удивительно, обыкновенно люди при виде заступающего им дорогу стражника пугались. Благодетель Вэнь же расплылся в улыбке. Его глаза пробежались по лицу Чжоу Цзышу и легко поймали его взгляд. — Господин Чжоу, какая приятная встреча. Чжоу Цзышу на мгновение замешкался с ответом. Лицо благодетеля Вэня, казавшееся сейчас искренне довольным встречей, сбивало сердечный ритм. — Я тоже рад встрече, — отмер наконец Чжоу Цзышу, — вам понравились поединки? — Они были неплохи, несомненно, но я не слишком-то за ними следил. Мой чемпион сегодня не сражался. — И без азарта ставок вам не интересно? Я думал, вы восхищены геройством и героями. Благодетель Вэнь помолчал. Он сложил веер, постучал им по губам, незаметным движением перетек к Чжоу Цзышу ближе и чуть склонился. — Вы же сами говорили, господин Чжоу, героев не нужно понимать, о них и так все заранее известно. — Ожег он шепотом ухо Чжоу Цзышу. — Видел одного, считай видел всех. Бравада, глупость и жестокость. Амбиции, что выше правды и дороже милосердия. Алчность, что ценнее дружбы. К чему турниры? Любое первенство героев — соревнование за звание худшего среди худших. Чжоу Цзышу не отозвался. Он не знал, что смутило его больше: внезапная близость благодетеля Вэня, губы, едва не касающиеся ушной раковины, или искренние слова, сорвавшиеся с этих губ несдержанным потоком. — А я думал, вы не разделяете моего мнения. — Отозвался Чжоу Цзышу, наконец. — Ну что вы, это я был уверен, что это вы не разделяете моего… Чжоу Цзышу сделал шаг назад и снова посмотрел благодетелю Вэню в лицо. Сейчас оно больше не казалось пустым или игривым. Напротив, благодетель Вэнь был предельно серьезен. В глубине его зрачков цвело что-то печальное и темное. И вместе с тем сейчас всегда лукавые глаза горели надеждой. Они изучали лицо Чжоу Цзышу, что-то старательно в нем выискивая. Чжоу Цзышу смутился. Вся его суть отзывалась на эту надежду и видела в ней нечто отчаянно близкое. Чжоу Цзышу обвинял благодетеля Вэня во лжи и неискренности. Но был ли он сам с ним искренен хоть раз? С ним, с другими героями, со своими соучениками из Усадьбы четырех сезонов, так быстро ставшими ему обычными подчиненными… Благодетель Вэнь носил лишь одну маску — маску пустого человека. У Чжоу Цзышу личин было множество. Он так давно никому не открывался, что уже и не знал, осталось ли под этими слоями фальшивых лиц лицо настоящее или утратилось. Потерялось где-то между необходимостью исполнять приказы и приказы отдавать. Он так давно не чувствовал ничего личного. Так давно не хотел ничего для себя. Так долго. Годы и годы… вплоть до вчерашней ночи, когда так безумно возжелал вскрыть горло юному Се. Осознание последнего факта прокатилось по Чжоу Цзышу волной ужаса. Меньше всего на свете ему хотелось терять это единственное впервые за долгие годы встреченное личное. Пусть любит других, пусть мечтает об алых одеждах, пусть отвлекает, но только живет. Волнует. Хоть и отравленным уксусом, но поливает давно иссушенное, словно земля в пустыне сердце. — Я должен идти! — Проговорил Чжоу Цзышу отступая. — Обязан принять вторую стражу. — Идите… — Голос благодетеля Вэня звучал разочарованно. — Конечно идите, у вас так много обязанностей. Чжоу Цзышу уверенным шагом дошел до поворота, а затем сорвался на бег. Он должен был остановить отправленных на задание наемников. Как назло выбраться из дворца Чжоу Цзышу удалось лишь к ночи — у самого выхода его перехватил Хань Ин и потребовал к Хэляню И. За сдачей отчетов и распитием вина прогорела не одна палочка благовоний. Небо за окном сначала порозовело, а затем укрылось сверкающей звездами тенью. Эта тень приняла Чжоу Цзышу как родного. Его черные одежды растворились в сумерках, привычно обращая человека в движущийся сумрак. Благодетель Вэнь же не мог похвастаться аналогичной способностью. Едва вышедший за ворота Чжоу Цзышу разглядел лиловое ханьфу, в котором тот щеголял на сегодняшнем турнире, в каких-то двадцати шагах от себя. Это окатило Чжоу Цзышу незванной паникой. Он уже никак не успевал остановить отправленных по душу благодетеля Вэня наемников. Зато он мог сделать вид, что шел мимо и просто пришел на помощь. С этой мыслью Чжоу Цзышу зашагал за благодетелем Вэнем, держась на некотором отдалении. Благодетель Вэнь пересек небольшую торговую площадь, пустую в это время, добрался до конца освещенной улицы, свернул в переулок. Из тени перед ним выступили четверо. Не пряча ножей, не скрывая намерений, не говоря ни слова, они бросились на благодетеля Вэня. Чжоу Цзышу замер, наблюдая из-за угла и выбирая подходящий момент, чтобы прийти ему на подмогу. Подходящего момента не представилось. Чжоу Цзышу не успел сделать и пяти вдохов, а все четверо убийц уже лежали на земле недвижимые и мертвые. Благодетель Вэнь стоял над их телами, с отвращением вытирая платком кровь с длинных пальцев. Он был совершенно спокоен. Будто не обезвредил только что четверых наемников, даже не потрудившись вынуть оружия. У Чжоу Цзышу потяжелело в паху. Благодетель Вэнь не просто не был пустым человеком. Его навыки в боевых искусствах оказались выше навыков любого участника глупого турнира. Единственный, кто мог бы с ним сравниться, не выходил на тренировочное поле. Он предпочитал наблюдать, притворяясь обычным стражником. Отпрянув, Чжоу Цзышу слился с тенью, придавая особое внимание тому, чтобы остаться незамеченным. Некоторое время он оставался на месте, ждал, когда городская стража найдет трупы. Им и отдал приказ убраться и не поднимать шуму из-за смерти бесполезных людей. У него было полно времени, чтобы подумать, но вместо этого он прогонял перед глазами увиденную сцену. Как четко действовал благодетель… Какой он к демонам благодетель? Вэнь… Кэсин. Уже заперев за собой двери собственных покоев, Чжоу Цзышу позволил себе размышлять и дать новое имя этому человеку в своей голове. Условно новое, конечно. Но назвать его “благодетелем” после того, как видел, что могут его руки — повернулся бы только язык. Языку Чжоу Цзышу было всё равно какую ложь извергать, а мысли предпочитали называть вещи своими именами. Чжоу Цзышу снял форменную одежду, оставаясь в нижних слоях ханьфу, аккуратно развесил, пребывая в полупустом обдумывании всего и ничего. По краю сознания лениво скользила мысль, что Вэнь Кэсин — опасная неизвестная переменная. Такие Чжоу Цзышу не мог себе позволить. С этой мыслью в комплекте шли воспоминания о всех действиях этого человека. Если он кем-то и интересовался, то сугубо мастерами. По городу не шастал, изучил досконально только весенние дома и в те забыл дорогу как только помешался на этом своем… Удачно припрятанное вино оказалось кстати. Откупорив бутыль и усевшись в кресло над стопкой донесений, Чжоу Цзышу решил, что может отложить сложные мысли на завтра. Он дошел до дна и семнадцатого доноса одного героя на другого — такое его Тяньчуанцы тоже собирали — когда в дверь раздался знакомый нерешительный стук. Сердце больно вздрогнуло в грудной клетке. Он постарался не слишком стремительно броситься к двери, хотя его шагов посыльный не разобрал бы, а перед собой падать ниже уже было некуда. Очередное письмо жгло руки, но, вернувшись к рабочему столу и разломав печать, Чжоу Цзышу боялся его раскрыть. Сегодня Вэнь Кэсин избежал смерти и открыл перед самым неподходящим человеком своё лицо. Если слова, что он написал на бумаге, придадут его лицу черты, которые повредят власти Хэлянь И, то за его жизнью пойдут уже не те, кому её не забрать. Чжоу Цзышу разворачивал послание и думал, что в случае чего пойдет сам. Никому больше не поручит. «День, полный разочарований! Только я подумал, как хорошо все складывается, наметил планы на вечер, как получил щелчок по носу. Мне даже подумалось, что я ошибся и ответный интерес, который почудился мне — лишь выдумка. Плод моего гибнущего в огне желаний мозга. Но любой паршивый день можно сделать хуже, организовав паршивый вечер. И кто-то его для меня организовал. И если бы я не был так зол на себя, если бы не был так расстроен и возбужден, я бы додумался не ломать шеи и разрывать гортани. Противники же закончились быстрее, чем я пришел в себя, пришлось вытереть руки и довольствоваться полной неизвестностью. Я устал. Вернувшись в отведенные мне покои и отмыв грязь дня и следы крови, я упал на простыни в одном нижнем одеянии и подумал, что иногда желаю и такой… заботы. Рук на моих бедрах, губ на моих плечах и спине, пальцев внутри. А может и члена. Я лишь коснулся этого мыслями, а в штанах уже стало тесно. Удивительно, раньше желать подобного мне и в голову не приходило. Я никому не доверял. Я никому никогда не позволил бы. Но он… Я еле удерживаюсь от того, чтобы не запустить сейчас руки под пао, но не для того, чтобы обхватить член ладонью. Нет-нет, мне хочется потрогать себя между ягодиц. Огладить вход, чуть смазать, проникнуть… Лишь чтобы понять каково это. И может, слегка для него себя подготовить. Пишу эти строки и представляю, как он заходит в мои покои, как застает меня, колдующим над этим письмом, и наконец узнает обо всех моих о нем фантазиях. В моих мечтах сей факт возбудил бы его. Зажег во всегда ледяных глазах огонек желания. Возможно, он был бы несдержан. Перегнул меня через стол, задрал подол, сдернул штаны до колен. Его руки мяли бы мои ягодицы, пальцы скользили по расселине… Интересно, он бы понял, что я не тронут? Интересно, ему бы это понравилось? Мне хочется думать, что да. Лично я на его месте тонул бы в жаре от одной только мысли… Сейчас я сжимаю свой член, почти ощущая его член внутри. Он так силен, смел, строг… Все это время я представлял, что он будет отдаваться мне, но, возможно, он привык совсем к иной любви. Скорее всего так и есть. Ведь если он мой чжицзи, то он во всем такой же. И пусть… Я всегда думал, что никому не разрешу раскрыть себя, сколько бы не просили. Но с ним… с ним я готов и сам об этом умолять. Вот и сейчас я ласкаю себя и едва сдерживаюсь, чтобы не начать выстанывать его имя вперемешку с заполошными “пожалуйста”... Пожалуйста, пожалуйста, трахни меня, а-…» Имя адресата горячих просьб было обращено ударами кисти в одну расплывчатую кляксу. Чжоу Цзышу попытался разобрать написанное — смотрел бумагу на просвет, и так, и эдак ее поворачивал — но толку не было. Впрочем, Чжоу Цзышу не слишком упорствовал. Собственное возбуждение не позволяло ему сосредоточиться. Чжоу Цзышу сдался. Запустив руку под слои ткани, он вынул свой член и отчаянно заводил по нему ладонью. Его фантазии продолжали описанное в письме. Там был Вэнь Кэсин с задранным пао, его мягкие услужливо разведенные в стороны ягодицы и тугое тепло внутри. Он выгибался, скулил ответом на каждый толчок, все умолял и умолял трахнуть себя сильнее, жестче, завершая каждую просьбу исступленным “а-Шу”. Чжоу Цзышу кончил так бурно, что не удержал протяжного громкого стона. В его ушах шумело, перед глазами расплывались яркие пятна, нижние одежды оказались безнадежно испорчены. Чжоу Цзышу было наплевать. Единственное о чем он мог думать — как бесконечно сильно желает еще поллуны назад незнакомого ему Вэнь Кэсина. Отдышавшись, Чжоу Цзышу вернулся к письму, но горячих подробностей там больше не было. Оборвавшееся на яркой кляксе, письмо переходило совсем в иные рассуждения: «Так странно, еще три столбца назад я писал, что мои чаянья о нем напрасны, а сейчас снова горю надеждой. Будто вместе с выпущенным на волю семенем и самыми смелыми фантазиями я изгнал из своего разума и сомнения. Что бы ни происходило, куда бы жизнь нас не вела, я уверен: он предназначен мне судьбой… Глупец, я раньше думал, что ненавижу Цзянху. О, что бы тот наивный я из прошлого решил сейчас? Цзянху, герои, принцы и правители. Бестолковой сброд, что однажды уже отнял у меня самое дорогое, сейчас повторяет это снова. Он должен быть моим! Он мне предписан! И вместе с тем… его хозяин не дает нам даже поговорить! Какая злость обуревает меня, когда я думаю, как он послушен приказам. Как кто-то мелкий, недостойный даже сапог его целовать, говорит ЕМУ, что он должен делать… Мне хочется сломать этому выродку — его хозяину — шею, вырвать трахею, раскрошить в труху каждую кость в теле…но нельзя, ведь это вызовет волну, которая погребет под собой нас всех и прежде всего его… Но если не убить хозяина, то что же? Увезти ЕГО? О, я мечтал бы увезти… Спасти из Цзянху, этой лжи, масок, насквозь фальшивых разговоров! Политики, интриг и чужой воли! Все бросить, позабыть и попусту уехать. Вдвоем. Туда, где этой грязи было бы нас не найти… Я целовал бы его руки. Я б позволял ему — жестокому убийце — готовить этими руками меня для себя, ласкать, по утрам расчесывать волосы. Он никогда бы больше не убивал, подчиняясь чужой воле, а я… Что толку мечтать… Ни его, ни меня этот ад уже не отпустит…» Чжоу Цзышу отложил письмо и сжал пальцами виски. То, что писал Вэнь Кэсин, то, что так смело высказывал, было одновременно и очень опасно, и очень созвучно тому, что и сам Чжоу Цзышу уже долгие годы чувствовал. Усталость, отвращение к повсеместной фальши и неотвратимое желание уйти. Порой ему так хотелось покончить с Тяньчуан, что он доставал гвозди на три осени и примерял их к своей груди. Чжоу Цзышу бы очень хотел уехать. А еще больше, он бы хотел, чтобы его увезли… И все же его никто увезти не стремился. А вот юного Се?... Что же такого было в юном убийце, что именно он заслужил любовь Вэнь Кэсина? Уже после полуночи Чжоу Цзышу покинул свои покои. Переодевшись в очередной комплект темной формы, в этот раз очень уж невзрачный, он тихо вышел за пределы своей резиденции. Оставил за спиной повороты и переходы через сады и дворы, прекрасно зная где были выделены покои Вэнь Кэсину. Единственное, в чем он сомневался — как будет проникать к нему в комнату. Простые гостевые покои не были оснащены никакими тайным ходами. Это в резиденциях, отданных под прием глав Пятиозерья можно было проникнуть как минимум тремя разными способами, не включающими вваливание через окно и дверь. Но как быть с простыми? Не через крышу же. В итоге, представ перед закрытыми покоями Вэнь Кэсина, Чжоу Цзышу не пришел ни к какому решению и просто постучал. Это же тоже способ проникновения. Двери открыли не сразу. Он ощущал чужую настороженность и тревогу, слышал шаги, которые словно старались не скрывать. Хотя, казалось бы, если в твою дверь постучали такой глубокой ночью, то что было смысла ломать комедию. Двери распахнулись, и Чжоу Цзышу готовый к нападению ли, или к чему угодно другому, подобрался, наблюдая за стройной фигурой в белых ночных одеждах. Вэнь Кэсин явно собирался ко сну, но вряд ли спал. Открыв створки дверей, он не убрал с них рук и теперь стоял в уязвимой позе с разведенными в стороны руками и открытыми боками. — Я войду? — на самом деле Чжоу Цзышу не спрашивал. И Вэнь Кэсин хорошо это считал, медленно отступив в сторону, пропуская. Он закрыл за Чжоу Цзышу дверь и всем собой представлял весьма любопытное зрелище оглядеть которое грех себе было не позволить. Почти раздетый, совершенно не расслабленный, Вэнь Кэсин не казался безоружным. Уж точно не после того, что Чжоу Цзышу видел совсем недавно. — Отчего вам не спится, господин Чжоу? — с мягкой улыбкой поинтересовался Вэнь Кэсин. А Чжоу Цзышу все ещё любовался. Влажные волосы трогательно пушились, убавляя годы Вэнь Кэсина. Прядки, выпущенные вдоль лица, хотелось поправить, чуть отвести. — Как я вижу, не спится не только мне. — Я просто слишком увлекся водными процедурами, — с очаровательно смущенной улыбкой сказал Вэнь Кэсин, от которого вкусно тянуло цветочными запахами, словно он натирал кожу маслами. Низ живота опалило предположением, что Вэнь Кэсин мог делать с маслами и своей бурной фантазией. Даже жалко было терять такой момент. В Чжоу Цзышу как будто еще не погибло всё озорство, что когда-то было в натуре. Он представил, как забрался бы на крышу, отодвинул в сторону черепицу, и подглядывал бы. Кто знает, что можно было увидеть в покоях Вэнь Кэсина, оставленного одного с чередой ароматных масел. Возможно, Чжоу Цзышу понравилось бы даже просто смотреть как тот расчесывает волосы и выбирает ханьфу. Но Чжоу Цзышу явился в покои Вэнь Кэсина ночью, как всегда являлись члены Тяньчуан. Единственная поблажка, которую он ему дал — пришел один. Впрочем, другие лишь мешались бы. Оказавшись в центре комнаты и оттеснив Вэнь Кэсина вглубь, Чжоу Цзышу окинул взглядом обстановку. Достаточно просторно для драки, и если напасть прямо сейчас, то Вэнь Кэсин обязательно метнет в него стулом. Чжоу Цзышу встал боком, так, чтобы легко отразить любую атаку. Учитывая, что он пришел сказать, это было не лишней предосторожностью. Не отводя взгляда, так холодно, как только мог, учитывая плавящуюся от созерцаемого душу, Чжоу Цзышу начал: — Увлекаться водными процедурами — не преступление. Его ожидаемо подхватили. Вэнь Кэсин легко распознал завуалированное обвинение: — Как я рад, что среди всех моих увлечений — ни одного преступного. Своими красивыми мягкими губами Вэнь Кэсин так складно лгал. Чжоу Цзышу кивнул сам себе. Не зря он пришел один, в письме было столько странных настроений, которые можно было трактовать по-разному, но главным образом — не в пользу Вэнь Кэсина. Если его замыслы касаются не только внутренних разборок Цзянху, то Чжоу Цзышу лучше сам погасит эту улыбку. — Благодетель Вэнь простит мне сомнения. — Вы так уверены, — Вэнь Кэсин буквально озарил улыбкой всю полутемную комнату. — И так суровы. Мне стоит страшиться? Быть может, начать убеждать вас, что меня оклеветали? В чем я повинен по вашему мнению, лишь намекните, и я смогу убедить вас, что это не так! Чжоу Цзышу медленно повернулся, давая возможность напасть. Если помыслы Вэнь Кэсина достаточно масштабны, а способности так велики, как их оценил Чжоу Цзышу, то он попытается. Тем более, на простого стражника. Но Вэнь Кэсин не двинулся, лишь жадно шарил глазами по фигуре Чжоу Цзышу. — Невиновный ничего не боится, разве нет? — Чжоу Цзышу сделал небольшой шаг, провоцируя. — Я из Цзянху, невиновные там встречаются редко, — снова не повелся Вэнь Кэсин, но фигура его вся напряглась. Он был готов отразить любое нападение. Вот только глаза были какими-то подозрительно влажными. Если сравнивать Вэнь Кэсина с острым, идеально заточенным клинком, то его лицо стоило сравнить с гардой. Гарда этого меча не вязалась с тем, как звенела его сталь. Оно было и растерянным, и расстроенным, и оскорбленным. Чжоу Цзышу окинул еще раз взглядом Вэнь Кэсина и медленно достал меч: — Раз вы признали, что не безвинны, то самое время рассказать мне больше. Быть может, — Чжоу Цзышу свободной рукой бросил на пол между ними письмо, — я знаю не так много, как думаю. И всё же воздержитесь от лжи. Вэнь Кэсин в миг потемневшим взглядом проследил за конвертом и не поднял от него глаз: — И что же еще вы хотите про меня знать, если уже прочли… это? — Что за всем этим шифром спрятано. Кому вы пишете. О чем хотите сообщить. Вэнь Кэсин невесело усмехнулся. — В письме нет шифра. И сообщаю я лишь то, что хочу сообщить. А что касается адресата… ее имя вам все равно ничего не скажет. Чжоу Цзышу поморщился. Что-то в голосе Вэнь Кэсина, в выражении его все еще сверлящих взглядом письмо глаз, казалось ему неправильным. Человек, к которому среди ночи пришел глава стражи, должен быть напуган, сконфужен и зол. Вэнь Кэсин же был печален. И эта печаль заставляла грустить и самого Чжоу Цзышу. Он не хотел видеть эти глаза полными тоски. Он хотел срывать с этих губ смех и стоны. Чжоу Цзышу стряхнул с себя наваждение и перехватил меч крепче. — Но даже без тайных посланий, сказанных и сделанных вами вещей достаточно для приговора. Вы опасны, благодетель Вэнь. Опасны для столицы, Цзянху и правителя. Вэнь Кэсин поднял наконец взгляд от письма на полу и посмотрел Чжоу Цзышу прямо в глаза. — Да, — он вытряхнул из рукава веер, — с этим спорить бессмысленно. Чжоу Цзышу был полностью согласен. Не тратя больше времени на разговоры, он сделал выпад. Чжоу Цзышу не проверял противника и не давал ему время на раздумья, он бил сразу в сердце. После того, что он видел накануне вечером, у него и не могло быть иного выбора. Вэнь Кэсин с легкостью увернулся. Полмяо спустя уворачиваться пришлось уже Чжоу Цзышу — веер пролетел в каком-то фене от его шеи. Жар битвы привычно успокоил Чжоу Цзышу и охладил его мятущийся разум. Больше не существовало ни грустных глаз, ни едва не подрагивающих губ на красивом, неизвестно когда успевшим стать дорогим лице. Оставались лишь атаки, увертки и быстрые шаги. Чжоу Цзышу успел порадоваться, что наконец овладел собой, как Вэнь Кэсин, лишь чудом сумевший ускользнуть от целившегося ему в живот лезвия, негромко выдохнул: — Что ж, одно хорошо, если этой ночью мне суждено умереть, я умру от любимой руки. Услышанное заставило Чжоу Цзышу опешить. Белый веер пролетел совсем рядом. Чжоу Цзышу, дезорентированный, замер. Всего на какое-то мгновение, но и этого хватило Вэнь Кэсину, чтобы оказаться за его спиной и коротко коснуться губами шеи. — А может быть, — прошептал он, отступая от тут же посыпавшихся на него атак, — это моему преследователю придется проиграть. О, в этом случае я тоже не буду сдержан. Как вам понравится, дорогой господин Чжоу, если я отберу ваш меч, свяжу, перекину через седло и увезу в далекие странствия, как мечтал в перехваченном вами письме. Чжоу Цзышу зарычал. Впервые в жизни он не мог понять, чего хотел от него соперник. Он пытался вывести его из равновесия? Он, зная его в себе заинтересованность, попусту издевался? — Зачем вам я, благодетель Вэнь? — Чжоу Цзышу вернул себе инициативу и перешел в нападение, заставляя Вэнь Кэсина отступать к стене. — Я думал, адресат ваших фантазий свободнее, моложе и не служит принцу. — О чем вы? — Теперь уже Вэнь Кэсин смотрел в замешательстве. — Какой, кроме вас, у моих фантазий может быть адресат? Стена заблокировала Вэнь Кэсину стремительное отступление, он растерял настороженность и в целом открылся. Чжоу Цзышу должен был напасть, но не смог — в его голове все тщательно запоминаемые детали перестроились в другую картину, отбирая всякую решимость и желание сражаться. Если допустить, что Вэнь Кэсин знает больше… Знает, что Чжоу Цзышу вовсе не стражник. Он остановился, но оружия не убрал. Тем не менее… тем не менее, строки последнего письма тогда становятся еще абсурднее, опаснее и возмутительней. — Благодетель Вэнь, думаете, это письмо было единственным, что я прочел? — Чжоу Цзышу поднял руку, направляя клинок в сторону Вэнь Кэсина. Тот лишь поднял подбородок выше. Его губы подрагивали и кривились в злых полуулыбках. Влажные волосы растрепались еще сильнее, а взгляд лихорадочно горел. Всё в нем было — неправильным. Так не вели себя государственные преступники. — И отвращение испытали только сейчас? — Вэнь Кэсин растерянно хмыкнул, храбрился, теперь Чжоу Цзышу ясно видел, что того терзает немало противоречий. — Неужели я так сильно ошибся в моем чжицзи? Но то, что сказал Вэнь Кэсин раньше, все идеально сочеталось с тем, что он говорил позже. И делал. Чжоу Цзышу шагнул вперед, изменяя позу, на самом деле не теряя в обороне, но если его движения были для смотрящего открытой книгой, то он поймет. И Вэнь Кэсин тоже сделал шаг назад. Веер в его руке ослабил натяг ткани ребрами, а вид стал уязвимее. — Только в этот раз бумаге были доверены глупые мысли о перевороте. Чжоу Цзышу старался говорить без эмоций. Выхолаживал свою речь еще сильнее, словно в него и без того не въелось ледяное спокойствие, заменявшее ему взгляд на мир. Вот только рядом с Вэнь Кэсином острые края таяли. Не хотелось нападать на него. Хотелось объяснить причину своего прихода. Быть может, даже дать возможность оправдаться. Чжоу Цзышу внимательно смотрел, какая эмоция появится на лице Вэнь Кэсина, когда он выскажет обвинение, а тот на последних словах оказался озадаченным. — Если я и мечтал что-то перевернуть, то только вас, господин Чжоу… к стене, — в конце концов нагло выдал он с нахальной, но все же притворной улыбкой. Боялся отказа? Боялся, что понял неправильно? У Чжоу Цзышу было еще очень много вопросов, но на один он ответил для себя четко — Вэнь Кэсин очень сильно зациклился на нем самом и если и собирался наводить смуту, то не здесь — на севере. Ни к одному обвинению он не выказывал никакой эмоции. А вот на героев, раньше, реагировал. Возможно во дворце, Вень Кэсин вовсе был лишь как в месте, где удобно за ними следить. Чжоу Цзышу одним резким движением убрал меч в ножны, и улыбка Вэнь Кэсина расцвела по-настоящему. — Я что-то еще понял неправильно? — Чжоу Цзышу сделал очередной один большой шаг к Вэнь Кэсину и тот окончательно вжался в стену и картинно выронил веер. Значит, о перемирии они договорились. — Мне показалось, что сегодня вы хотели другого. — Но вы пришли спрашивать меня о переворотах, — Вэнь Кэсин надул губы, как капризное дитя. — Обо всем остальном благодаря вашим письмам я имею прекрасное представление, хоть и посчитал объектом вожделения другого. — И кого? — Это сейчас важно? — Чжоу Цзышу незаметно приблизился совсем вплотную. — Теперь это не важно вообще, — Вэнь Кэсин облизал губы и это стало последней каплей. Чжоу Цзышу вжался в него, смял неожиданно не такие уж и мягкие губы в поцелуе. И это было несравнимо с фантазиями. Где-то в легких вскипел воздух, когда влажный горячий язык Вэнь Кэсина скользнул навстречу, когда они огладили и приласкали друг друга языками. Чжоу Цзышу никогда не любил целоваться, бесполезное действие не дающее достаточной стимуляции, но рот Вэнь Кэсина он не хотел оставлять даже для вздоха, ему достаточно было судорожного пыхтения, лишь бы эти губы продолжали раскрываться ему навстречу. — Н-н-н, — застонал Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу резко захотелось сделать что-то, чтобы доказать… Он сам плохо понимал, что именно, но резким движением развернул Вэнь Кэсина к стене. Тот ойкнул, но позволил, уперся руками в стену, а зад оттопырил. Думал, что его взяли бы у стены? Чжоу Цзышу огладил взглядом сильные мышцы спины, остановился на легкой округлости ягодиц, нижний халат едва ли скрывал их черты. Такие маленькие и твердые, как Чжоу Цзышу предполагал. Он без спроса задрал белый подол и уловил как напряглось тело под руками, но не двинулось с места ни на цунь. На колени Чжоу Цзышу буквально рухнул. Оставил цепь коротких поцелуев на ягодице, взялся обеими руками за половинки, развел их слегка в стороны и подался вперед. Эта стыдная ласка, которую он вычитал в одном из писем Вэнь Кэсина была совсем не знакома Чжоу Цзышу. Он сомневался, что сможет чего-то ею добиться, но глубину своих чувств отразит точно. Неумело он широко лизнул, а Вэнь Кэсин звонко вскрикнул. — Нет! — раздалось сверху. — Нет, остановись! Как будто эти слова звучали правдиво. Вэнь Кэсин дрожал и стонал от каждого движения языка, наверняка совершенно безыскусного. Чжоу Цзышу переместил одну руку вперед и обхватил твердый, истекающий член. Вэнь Кэсин буквально взвыл. Поэтому Чжоу Цзышу просто продолжил стараться и умирал немножко, понимая, как ему самому нравится. Нравится просто делать что-то с Вэнь Кэсином. Осознавать, что он сам, Чжоу Цзышу — причина этих рыдающих вздохов сверху. Всё кончилось также внезапно как началось. Вэнь Кэсин вздрогнул, руку Чжоу Цзышу опалило теплое семя. Немного подождав, Чжоу Цзышу поднялся. Подол нижних одежд до того задранный, снова упал к полу, делая сцену чуть более приличной, если бы Вэнь Кэсин так не жался в стену и не дышал так тяжело. — Я тебя оскорбил? — Чжоу Цзышу не очень верил в собственное предположение, но реакция Вэнь Кэсина настораживала. Он потянул его за плечо и тогда увидел ярко красные щеки, алеющие уши. Весь вид Вэнь Кэсина был настолько порочным, что Чжоу Цзышу засмотрелся и пропустил, как тот отзеркалил недавнее его движение — тоже опустился на колени. Только изящнее, и прежде чем положить руки на пояс Чжоу Цзышу, поднял на него невинный взгляд. Ему даже облизывать губы не надо было — просто мог продолжать смотреть. Чжоу Цзышу сквозь зубы зашипел. От вида Вэнь Кэсина на коленях напряжение в штанах лишь нарастало, а позорно кончить от одного лишь взгляда того, о чьей близости он последние дни грезил, Чжоу Цзышу не хотелось. К счастью, Вэнь Кэсин не был настроен продолжать его мучить. Он поспешно распахнул полы халатов Чжоу Цзышу, приспустил штаны и взял давно вставший член в руку. — Такой, как я и представлял, — прошептал он восхищенно, — большой и прекрасный. Красивый как свет луны, отраженный морем, и величественный, как воин в бою. Щеки Чжоу Цзышу опалило огнем. Откровенные комплименты Вэнь Кэсина были такими желанными и вместе с тем такими смущающими. Чжоу Цзышу мог бы слушать их вечно. Мог бы, если бы не сгорал от желания ворваться в горячий плен губ, которые эти комплименты произносили. Оборвав Вэнь Кэсина на половине очередной, красиво-пошлой фразы, Чжоу Цзышу вплел пальцы в волосы на его затылке, поощряя замолчать уже наконец и заняться делом. Вэнь Кэсин не возражал. Проглотив последнюю строку декламируемого стиха, он охотно взял Чжоу Цзышу в рот. Тот не сумел удержать вскрика. Это было слишком хорошо. Горячо, нежно, потрясающе. Лучше, чем в любой из жарких фантазий. Вэнь Кэсин явно наслаждался процессом не меньше. Он принял член Чжоу Цзышу практически до глотки и ритмично задвигал головой. Чжоу Цзышу отзывался на каждое движение стонами. Его стонам вторили приглушенные стоны Вэнь Кэсина. Это завораживало, прошивало волной удовольствия от каждой проходящей по стволу вибрации. Чжоу Цзышу несдержанно нажал на затылок Вэнь Кэсина сильнее и тут же устыдился — он не хотел причинять любовнику дискомфорт. Напрасные переживания, Вэнь Кэсин послушно заглотил почти до конца. Чжоу Цзышу не мог оторвать от этого зрелища взгляда. Он был уверен, что не видел в своей жизни ничего прекраснее распухших алых губ. Вэнь Кэсин чуть снялся с члена и снова заглотил с самым пошлым звуком. Этого было достаточно, чтобы Чжоу Цзышу, совершенно для себя неожиданно, ухнул за край. Его выгнуло удовольствием, пальцы в волосах Вэнь Кэсина сжались. Он все кончал и кончал в прекрасный рот, даже не задумываясь о том, насколько это уважительно и уместно. Осознание пришло позже — когда Вэнь Кэсин, поднявшись с колен, атаковал его губы. — Прости, — Чжоу Цзышу на мгновение разорвал поцелуй, растекающийся на языке собственным вкусом, — я должен был предупредить тебя о том, что близок… — Не извиняйся. Мне понравилось. Я слишком давно хотел тебя попробовать. Чжоу Цзышу в ответ лишь поцеловал жарче и глубже. Ему тоже хотелось попробовать. И вкус, и запах, и твердость, и жар. И руку в руке, и сердце у сердца, и побег из дворца, и самые дальние странствия. Эпилог. Ло Фумэн взяла из рук Гу Сян письмо и недоуменно его осмотрела. Взгляд прошелся по странным картинкам, венчающим столбцы текста, сухим словам, подписи Вэнь Кэсина в нижнем левом углу. Ло Фумэн нахмурилась и еще раз осмотрела картинки. Тот, кто их создал, явно знал и любил свое дело. Это не мог быть Вэнь Кэсин, рисовавший кровью на линиях судеб, но вряд ли хоть когда-то увлекавшийся живописью. Картинки должны бы были встревожить Ло Фумэн, но они скорее повеселили, ведь схематичная Гу Сян на них передавала это самое письмо исключительно красивой женщине. Автор картинок должно быть хотел польстить Ло Фумэн. А может быть, просто точно воспроизводил слова, стремившегося польстить ей Вэнь Кэсина. Как бы то ни было, свою практическую роль картинки выполнили на ура. Толком не умеющая читать Гу Сян не оставила как обычно себе послание от Хозяина, служившее ежедневным сигналом о том, что Вэнь Кэсин еще жив, а отнесла другому адресату. Теперь девочка сидела в покоях Ло Фумэн. Грызла яблоко, болтала ногами, ждала подробностей. — Я позову тебя позже, милая, — Ло Фумэн жестом приказала Гу Сян выйти, — сейчас мне нужно понять, чего хочет хозяин. Гу Сян надулась, но спорить не стала. Ухватив со стола еще и сливу, она уныло потопала к дверям. Ло Фумэн вернулась к письму: «Здравствуй, Призрак радостных проводов. Я надеюсь, эта записка застанет тебя в добром здравии, порядке в Долине и хорошем настроении. Во всяком случае, я сейчас впервые за годы и годы счастлив. Под моими бедрами нежность смятых ночью любви простыней, под животом мягкие ягодицы, а под листом письма красивейшие в Поднебесной лопатки. Обладатель этих лопаток нарисовал и открывающие мое послание картинки. Впрочем, наверное, ты и сама об этом догадалась. Но речь сейчас не об этом. Речь о том, что в Долину я не вернусь… По крайней мере, не хочу возвращаться. Я пока не знаю, мы еще не договорились до чего-то обоих устраивающего. Но желаем мы одного и того же. Ты, наверное, хочешь знать, о ком я говорю, и я бы написал, но мой чжицзи слишком осторожен, потому пока что я не могу раскрыть его личности. Хотя, я уверен — тебе всё равно. Мои планы на будущее впервые стали такими дальними, я впервые жду завтрашнего дня не потому что мне нужно что-то сделать. Понимаю, ты осудишь меня за ребячество, но ничего не хочу изменить. Мне неожиданно вручили смысл жизни, когда я думал, что у меня даже жизни нет. Если хочешь — назови меня влюбленным дураком. Я пойму тебя, я сам себя только так и называю. А он называет меня по имени и целует медленно и нежно. Целует мои губы, мои плечи, запястья и пальцы. А ведь он видел, что я могу делать этими руками, но все равно оставляет целомудренные поцелуи на костяшках. И мне перестает хотеться какой-либо целомудренности…» Ло Фумен опустила руку с листом и прикрыла глаза. Прежде чем дочитывать, ей стоит попросить принести вина. Быстро отдав указание служанкам, Ло Фумэн села в кресло и аккуратно налила вина в чарку. Снова открыв письмо, она пригубила теплого терпкого напитка и слегка улыбнулась. Вычурные слова и слишком много подробностей — это совершенно точно писал Вэнь Кэсин. Она бежала глазами по столбцам и все шире улыбалась. А когда в письме вместо нескольких иероглифов обнаружились жирные кляксы, позволила себе смешок. Именно там Вэнь Кэсин описывал своего лучшего на свете избранника, так похожего на него самого, но строгого и идеального. Она приложила к губам чарку вина, было немного любопытно, что еще там написал этот несносный мальчишка. Читала дальше, пила за каждое слово и искренне надеялась, что Вэнь Кэсин никогда не вернется, а она однажды получит очередное письмо. Вручит ответ Гу Сян и отправит девчонку туда, где её будут ждать. Об этом Вэнь Кэсин тоже несмело мечтал где-то между восторгами и указаниями кого из призраков не размышляя убить. А Ло Фумэн думала, что за человека он встретил, способного выдержать своей спиной написание столь длинного письма. Должно быть, очень стойкого. Должно быть, очень подходящего.