***
Чимин заканчивает с успокоительным, но возобновляет пробежки. Юнги они не нравятся еще больше, потому что Чимин опять бегает по ночам. Он не хочет умирать, наоборот, вспоминает, как это — ценить жизнь. Как это — бояться. Как это — чувствовать разливающийся по венам адреналин. Юнги следует за ним, не плечом к плечу, а позади, в паре метров. Чимину нужно пространство. Он выпрашивает его, требует, настаивает и выбивает, укладывая Юнги однажды на лопатки и оставляя на скуле краснеющий след от удара. Чимину не нравится драться, не нравится причинять вред, тем более Юнги. Но он не знает, как еще достучаться до человека, который привык решать вопросы силой. И, возможно, это правило стоит менять, но Чимин сначала хочет разобраться с собой. Он разбирается к лету. Когда воздух прогревается и будто густеет. Пыли становится в разы больше. Раскаленный ветер метает ее по улицам. Вбивает в кожу, засыпает в волосы. Вечерами Чимин тратит больше времени на душ, мылясь мочалкой как следует и взбивая на голове пену. Юнги в этом помогает, потому что в их доме Чимин пространства не требует. Наоборот, сокращает его до минимума. Обнимает, ластится и переплетается ногами с Юнги в кровати, пусть в комнате с каждым днем становится душнее и жарче. Вентилятор на высокой ножке издает больше звуков, чем приносит облегчения, но без него совсем туго. Он крутит своей «головой», вертит лопастями и с каждым оборотом обдувает разгоряченную, вспотевшую кожу. Вслед за воздухом по ней проходятся грубоватые пальцы, и Чимин, улыбаясь, жмурится. — Я ощущаю себя шоколадкой, упавшей на асфальт и растекающейся под палящими лучами солнца. — Нужно переждать, в августе температура начнет довольно быстро опускаться. Лето здесь короткое. — Знаю. Мегаполис не так уж далеко. И там было жарче. Больше людей, больше домов и раскаленного бетона. Но там были кондиционеры. И я, если честно, уже не помню, что такое лето. В квартире прохладно, в театре еще холоднее, в машине тоже свежо. В кафе и ресторанах вообще приходилось накидывать плед. А больше я никуда не выбирался. Разве что в клубы. Но так редко... Я уже не помню, каково это. Развлекаться без задней мысли, расслабляться под алкоголем и танцевать в толпе без страха за свою жизнь. Я скучаю по этому... По беззаботности. — Ты можешь вернуться. — Тебе незачем лгать, Юнги. Я в порядке. — Я не лгу. Три года назад меня приглашали обратно. — Что? Чимин приподнимается на локтях, а после перехватывает руку Юнги, скользящую по его бедру, и сжимает крепко его ладонь в своей. — Мне приходило письмо. Я мог вернуться. — Но ты не стал? Почему? — Научился жить здесь. Привык, освоился. Был уже на хорошем счету. Имел больше, чем другие. Вернуться туда значило начать все заново. Начать с нуля. И пожизненно тащить за собой шлейф изгоя, запятнанного. Бояться оступиться. Бояться очередной ссылки. Юнги качает головой. — Я знаю, что здесь жизнь не сахар. И для тебя все еще сложно. Ты все еще возвращаешься назад, помнишь о той жизни. Я — нет. Уже очень давно. В мегаполисе много красок, много шума и жизни в целом, а еще бесконечный страх это все потерять. Потерять легче, чем щелкнуть пальцами. А здесь я не боюсь. Не боюсь волноваться о чем-то, не боюсь понижения процентов, не боюсь переходить за грань морали. Не боюсь защищать себя, не боюсь отстаивать себя. Не боюсь быть агрессивным, недружелюбным и неулыбчивым. Не размениваться на лобызание, сказать что-то не то. Для тебя это грубость, злость и невежество. Для меня обыденность. Хотел бы я, чтобы стало лучше и безопаснее, чтобы было больше прав и возможностей? Да. Есть ли это в мегаполисе? Нет. Там ты всегда под прицелом, всегда с дулом у виска играешь в русскую рулетку. — Ты разве не играешь в нее, ходя в зал? — Играю. Но добровольно и осознанно, а не потому, что нет другого выбора. Чимин опускается обратно на подушки, но руку Юнги не отпускает. Он подтягивает ее вверх и прижимает к груди. Кожа горячая, жар расползается по кругу и проникает вглубь, согревает мерно бьющееся сердце. — В следующий выходной я пойду сдавать тест. Говорит негромко. — Сходить с тобой? — Нет. Мои результаты будут хорошими. Тебе придется раздобыть сгущенку. У Юнги вырывается смешок, и он ложится рядом. — Она запрятана под кроватью. — Серьезно? — Да. Можешь открыть, как только вернешься домой с результатами. — Даже если я ошибаюсь и процент окажется низким? — В этом случае не даже, а тем более. Будет причина для радости. — Тебе оставить? — Я не такой сладкоежка. — А если я обмажу сгущенкой себя? Юнги молчит с минуту, а после отнимает руку и встает с кровати. — Пойдем в душ, маленький. Тебе не нужно быть сладким, чтобы я захотел вылизать тебя. Чимин смеется и сползает с кровати, спеша первым в ванную. С приходом лета они уединяются только под прохладной водой, иначе горячо становится настолько, что можно сгореть до тла.***
Сколько бы Чимин ни сдавал тест, каждый раз на него находит мандраж. Чимин знает, что от него уже совершенно ничего не зависит, повлиять на результат он не может. Но у него чувство, будто на кону его жизнь, его будущее. Возможно, это так, но только от части. Если проценты Чимина будут держаться где-то в серединке, он не сможет подняться, но и не упадет ниже. Продолжит ходить на работу. Будет стоять под палящим солнцем в грязно-серой панаме, которая, впрочем, выглядит довольно забавно. Об этом сказал Юнги, натягивая ее на Чимина впервые и поправляя топорщащиеся на лбу волосы. По-хорошему бы, подстричься. Потому что с шевелюрой в такое пекло приходится туго, но Чимин игнорирует потеющую макушку, затылок и шею. Смотрясь на себя в зеркало, он довольно улыбается. Его кожа пришла в норму после того, как Юнги принес увлажняющий крем и ночную сыворотку. Больше нет шелушения, а редкие прыщечки, появляющиеся из-за жары и пыли, Чимин научился игнорировать. А еще после того, как он снял зимнюю одежду, скрывающую его фигуру, и переоделся в льняную рубашку и штаны, все стало совсем хорошо. Не одежда красит человека, а человек одежду. Чимин в этом убедился, потому что его новая форма не была пошита по фигуре и по Чимину тем более. На большинстве она смотрелась нелепо и грубо, а на Чимине... на Чимине так, будто он модель в роли фермера. Только вместо соломенной шляпы панама. И выглядывающие из-под нее блестящие, вьющиеся волосы. Чимин даже пытался уломать Юнги на темные очки, но тот ни в какую не согласился, оставив за собой право их носить, подчеркивая статус. И даже когда Чимин их спрятал, Юнги все равно не уступил. — Ты и так выделяешься. Среди них всех. Не только внешностью, не только хорошей кожей и ухоженными волосами, а взглядом. Уверенным и сытым. Ты серьезен, не улыбаешься, но твои глаза блестят. Довольного человека всегда легко заметить среди угрюмой серой массы. Чимин прислушался, но все равно остался недовольным. Почему Юнги можно, а ему нет? Это все потому, что Юнги встречает «гостей», а Чимин всего лишь повелевает метлами? С этим нужно что-то решать. И Чимин решает сегодня, получив результаты теста и прилагая огромные усилия, чтобы не скакать по длинному коридору горной козой. Он, конечно, Юнги не обходит, но семьдесят один процент кажется ему Эверестом, на который Чимин взобрался без снаряжения и кислородных баллонов. Недостижимая вершина, которую он покорил за долгие и изнурительные девять месяцев. С невероятным трудом, но разродился. Чимин опускает голову и кусает губы, чтобы не рассмеяться над своими идиотскими мыслями, и спешит дальше по курсу. Дома его ждет целая банка сгущенки, которую он навернет в одиночку. Возьмет столовую ложку и будет хомячить, пока горло не засвербит от сладости. И пусть его потом обсыпет, как школьника в пубертат, но он обязательно это сделает. Однако сначала он отнесет результаты в распределительный центр. Ткнет их девушке в окошко и запросит себе самую высокую должность из всех имеющихся. На самом деле это всего лишь мечты. Потому что на деле Чимин строит самую незаинтересованную из всех возможных моську, отдавая лист с результатами, и смотрит куда-то в сторону, ожидая, когда его отпустят. Много времени это не занимает, всего несколько минут. Только на этот раз ему сообщают, что подождать придется чуть дольше и об изменениях ему сообщат через несколько дней, а возможно, и неделю. Чимин спокойно кивает, а по возвращении домой старается заесть нетерпение сгущенкой. Вечером Юнги находит его в компании пустой банки и боли в животе. Видимо, от такого количества радости у Чимина случилось несварение.