Шестнадцать
— Шестнадцать дней, Малфой. Ни днём больше. — И что дальше будет? — Уйду. Она не врала. Развернулась и ушла, закрывая шестнадцатый день, не успев дать ему права на жизнь. Малфой знал, что не шутит. Уйдет. Пять лет молчала и глотала все обиды, а теперь — смогла. Собрала в кулак всю волю. Решилась. Выросла. Пять лет больных отношений для неё. Для него — пять лет расслабления и счастья. Молчать о ней, встречаться редко, скрываться, ни в коем случае не выходить вместе в люди. Она была уверена, что у него есть другая. Фантомно ощущала запах чужих духов на его руках и, как ненормальная, искала следы измен. Она спать не могла, представляя, что он с другой. Плакала в подушку, выла почти, надрывая голосовые связки. На самом деле, у него была только работа, но рассказать о ней не мог. Потому что Гермиона спасла его от Пожирателей, а он — вляпался снова. Пошел за отцом, продолжая дело Волдеморта, а сам два раза в неделю приезжал в небольшую квартирку в маггловском Лондоне и любил грязнокровку на белоснежных простынях. Чувствовал себя человеком два раза в неделю. Верил, что осталось в нем хоть кто-то светлое и правильное. Нет. Ни черта светлого, кроме неё. Она одна — свет. Тот свет, который помог бы выжить, а при случае мог добить, если бы потребовалось. Но она уходила. Устала. Не могла так больше, жить хотела нормально и счастливо, как все. Семью, детей, чтобы ужинать вместе и бегать по парку, а не… Не то, что было у них. Что это вообще? Даже отношениями назвать нельзя. Крышесносный секс и редкие разговоры под утро. А потом снова расставание. В последнее время и секс стал дерьмовым. Когда Грейнджер стала подозревать его в связях с другими женщинами, которых даже в мыслях не было. Но про ПСов рассказать он не мог. Она бы точно ушла. А сейчас… У него было ещё пятнадцать дней.Двенадцать
— Тебя не было четыре дня. Она смотрела в окно и вертела в руках сигарету. Он ненавидел, когда Гермиона курила, и она отчаянно пыталась бросить ради него. Но… — Работал. — М. Она больше не хотела разговаривать. Кусала губы, чтобы молчать, и складывала руки на груди, закрываясь. Он потерял четыре дня, не отправил ни одного письма и даже не попытался сделать хоть что-нибудь, чтобы удержать её. Он просто… Предпочёл не появляться. — Грейнджер, я… — Всегда ты. Всегда только ты, Малфой. Она мечтала услышать «мы». Долгих пять лет мечтала. Чтобы это «мы» отскакивало от зубов как самое лёгкое заклинание. Чтобы гравировкой на рёбрах и печатью на душе. «Мы». Такое короткое, но такое важное и нужное. То самое «мы», которое она ждала как обезумевшая, но так и не получила спустя чёртову тысячу восемьсот тридцать дней. И… Да. Она считала. — Я не мог отлучиться, — сказал он тихо. Чувствовал вину, она знала это, но жалеть не осталось сил. Он не мог рассказать, что был на деле и пытал таких же, как она. Грязнокровок. Недостойных. Одна она была достойной, но он не мог рассказать. Не простила бы никогда. Она собственноручно вытащила его полудохлого из Пожирательского логова, когда на нём, на предателе, испытывали Круциатус. Излечила сама, душу по кусочкам собрала, а проплешины своей душой прикрыла, невзирая на боль. А он… Снова. Туда же. Ловить таких же предателей и пытать до полусмерти. Убивать магглорожденных. Быть тем, от кого Гермионе стоило бы бежать. — А я не ждала, — топором по сердцу, и без прелюдий. Врала так искусно, что он почти верил. Не ждала. На деле же снова не спала ночами, стоя у окна или рыдая в подушку. Сложно любить, когда не чувствуешь отдачи. А любви от Малфоя она не ощущала… Кажется, никогда. В последние пару лет уж точно. Она ощущала дикий холод и отстранённость, зеркалила поведение и закрывалась сама, что привело к тому, что... Что осталось двенадцать дней.Девять
— Снова работал? — хмыкнула. За неделю со времени ультиматума обросла драконьей кожей. Стала стервой. Научилась держать холодную маску, которая раньше при виде него трещала по швам спустя пару секунд, обнажая реальные эмоции и теплую улыбку. Отныне холод был настоящий. А улыбка, которая билась изнутри о стены льда к нему навстречу, больше не могла вырваться. Гермиона не позволила бы себе улыбнуться после всего, что пришлось пережить из-за него. Он просто не был достоин её улыбки. Грейнджер снова крутила в руках сигарету, замечая косой взгляд Малфоя. Она сжала фильтр искусанными губами и подожгла табак кончиком палочки, с садистским наслаждением втягивая в лёгкие горький дым. — Тебе не идёт курить. — Тебе не идёт притворяться. Она бросила на него взгляд, сквозящий холодом. Он мог бы пощупать эти льды пальцами, если бы захотел, настолько плотная стена вырастала между ними. Малфой не знал, что делать. Как правильно использовать оставшееся время, и стоит ли вообще. Она страдала. Очень. А он разрывался на атомы каждый раз, когда понимал, что страдания приносит ей он один. А хорошего — ни черта. Ни грамма, ни крошки. Ничего. Даже поцелуи уже не были сладкими. Сплошная горечь. — Я останусь? — спросил хрипло. — Как хочешь. Она ответила тихо, потушила сигарету и ушла в комнату, стуча каблуками. Он не остался. А она наложила заглушающее и упала на колени, кричала так громко, что льды, которые покрывали эмоции, пошли толстыми трещинами.Шесть
— Уже десять прошло, — сказал Драко, глядя на то, как Гермиона снова травит свой организм этим чёртовым дымом. Как она вообще начала курить? Когда они встретились — через год после выпускного, — у нее уже была эта привычка. Ей не шло курить. Слишком грубо для неё, слишком горько. Ей бы в цветах купаться и принимать дорогие подарки, улыбаться на обложках журналов и давать интервью модным изданиям. А она… Курит. А ещё любит того, кто не приносит счастья, работает на износ, катастрофически мало спит и постоянно плачет. Делает всё, что так сильно ей не подходит. Он знает, кого стоит винить в этом. — Если ты ничего не собираешься делать, Малфой, какой смысл ждать ещё шесть? Он поднял глаза к потолку, а она бросила сигарету в пепельницу, даже не потушив. Оперлась руками о подоконник и опустила голову, рассматривая тлеющий фильтр. Так долго бросала, чтобы так резко сорваться и выкурить пачку за вечер. Слабая. Нет силы воли, нет гордости, нет ни черта, что так нужно, чтобы жить полноценно. Она собственноручно отдала ему целое сердце и больше половины души, а теперь гнала его со всем приданым, понимая, что назад себе уже ничего не вернёт. Пусть уходит. Она и без сердца проживет, только бы не видеть его больше, и не испытывать этих чёртовых эмоций, которые даже сквозь глыбы льда пытаются к нему прорваться. Гермиона ненавидела себя за слабость, которую допускала все годы, но она так сильно любила, что готова была всю жизнь прогибаться, лишь бы почувствовать его руки и губы в эти счастливые два дня в неделю. Но... Надоело. Слишком больно стало терпеть.Четыре
— Я думала, ты больше не вернёшься. Он встретил её у двери, не решаясь зайти в квартиру. Стоял, сложив руки в карманы, и смотрел на Грейнджер, не понимая, что делать. Выхода из ситуации не было, а дни таяли со скоростью света, приближая разочарование в жизни. Круг был замкнутым, выбраться из него никак, если только не сдохнуть, сгорая вместе с этим кругом. Оставалось четыре дня, и Малфою катастрофически хотелось сделать что-то, чтобы Грейнджер осталась и продолжила встречать его у окна с улыбкой, как раньше, но… Но совесть с душой вопили отпустить девчонку. Потому что лучше уже не будет, а хуже… А разве есть куда хуже? — Я не буду заходить, — он кивнул на дверь. — Как хочешь. Ей стоило всех сил и ночи, проведенной в слезах, безразлично пожать плечами и войти в квартиру, закрывая дверь перед его носом. Но она смогла.Один
Его снова не было три дня. Он пришел в последний, в шестнадцатый, и почему-то решил приблизиться. Голос хриплый, явно уставший. — Опять куришь… Подошёл так близко, что противный дым стал казаться спасительным кислородом, когда Малфой сжал руками талию. Горячими, сильными. Такими нужными, но всегда далёкими. Он никогда не был близким. Давал столько, чтобы была на расстоянии. Знал, что нельзя им вместе. Но… всё равно влюбился. И она тоже. — Расслабляет, — Грейнджер хмыкнула и опустила взгляд. Не хотелось, чтобы он трогал. Хотелось большего. Одновременно с тем хотелось навсегда забыть его руки. Чтобы не трогал. Никогда больше. Ушел, вычеркнул из жизни, забыл. — Бросай. Вредит же. — Не сильнее, чем вредишь мне ты, Малфой. Она злилась. Он знал. Смотрела, нахмурившись, делая вид, что не у нее в глазах слёзы стоят, вот-вот грозясь по щекам потечь. Гордая. Сильная. Слабости не показывала. Старалась. Взращивала это внутри себя долгих шестнадцать дней. Закрывалась, остывала, училась прятать настоящие эмоции. — Я не могу иначе, — тихо, через боль в горле, которая от лжи появлялась каждый раз. — Ты же знаешь, что не могу. — А я не хочу. Гордо. Первый раз так гордо. Со вздёрнутым подбородком и надменным взглядом. Надоело. Переболит, переплачет, научится жить без него. Сигарета упала на пол, кажется, с сумасшедшим грохотом. Она отскочила от пола ещё пару раз, как в замедленной съёмке, прежде чем Грейнджер потушила её каблуками. Давила сильно, со злостью, словно на горло Малфоя наступала, душила, забирала остатки жизни. Достало. — Уйдешь? — спросил, надеясь, что ответит положительно. Он ломал её. Каждый день. Каждый час, когда не рядом. Знал, что ей надо уйти. А сам отпустить не мог. Ей решиться — лучший вариант. Если она уйдет, он не появится больше. Будет уважать выбор. Выть внутри себя будет, убиваться, но не появится. Чтобы не травить её жизнь снова. — Да. И она первый раз не врала. Первый раз за эти чёртовы шестнадцать дней. Говорила правду, не кривя душой. Всегда врала о чувствах, нагло лгала, глядя прямо в глаза, а сейчас… Нет. Решила для себя, что уйдет. Как бы ни было — уйдет. Навсегда и без права вернуться. Там — яма. С ним — пекло, бездна, что угодно, но не та волшебная жизнь, о которой она мечтала. Чтобы дом на берегу моря, громкий детский смех и успокаивающий шум волн лунной ночью. Его максимум — поцелуи на скрипучей кровати пару раз в неделю, когда получалось вырваться от ПСов. А ещё скудный набор эмоций и, кажется, атрофированные чувства. Она уйдет, а что он? Будет жить, словно ничего не было? Не было тех пяти лет, которые часто были счастливыми, если не думать, что в итоге привели их к обрыву, с которого сигануть и разбиться вдребезги слишком сильно хотелось. Грейнджер подняла голову и посмотрела Драко прямо в глаза. Так пристально — впервые за шестнадцать дней. Он не выражал эмоций. Прятал за стенами оклюменции или ему было действительно плевать, Грейнджер не знала. И впервые в жизни не хотела знать. Отвела взгляд, подняла сигарету с пола и закинула её в пепельницу, этим жестом ставя жирную тлеющую точку. Она развернулась и пошла в спальню, точно зная, что он не пойдет следом. А Малфой смотрел в спину, с силой сжимая кулаки. Она уходила. Стук каблуков отдалялся. Его сердце рвалось в клочья. Он не вернётся больше. Ей это не нужно. Он сделал три глубоких вдоха и вылетел из квартиры, захлопывая дверь. И Грейнджер наконец дала волю эмоциям. Она плакала. И тоже знала, что он не вернётся больше. Это было правильно. Хоть и чертовски больно…