Демон моего сердца

      Но это имело значение.       Это был редчайший случай, когда Маркус проснулся раньше Эшрана просто потому, что он вряд ли вообще этой ночью ещё погружался в сон. Когда за окнами забрезжили первые лучи рассвета, он всё ещё лежал с открытыми глазами и разглядывал лицо командора, лежавшего напротив него — спокойное и совсем юное во сне.       Воспоминания о другом равнодушном лице, которого Маркус даже не помнил, которое было лишь одним из многих, что попались ему на пути, всё ещё зудело на грани сознания.       Он делал это в Лакерии. Он делал это в Ганд-Ахаре. Он делал это на Сияющем Пике. У Ястреба был миллион возможностей узнать подробности его пристрастий, вслушавшись в чей-то пьяный бред. Раньше Маркус никогда не задумывался об этом всерьёз. Или, возможно, ему просто было всё равно.       Сейчас это имело значение. Потому что Эшран лежал возле него на этих проклятых белых эльфийских подушках и Эшран заслуживал другого. Не такого человека как он. И ещё потому, что Маркус ужасно боялся его потерять.       Он потянулся и легко провёл по волосам Эшрана кончиками пальцев, приглаживая непослушный завиток.       Маркус попытался представить, что снова вернётся к той жизни, которую раньше вёл. Что его будут целовать чужие губы, которых он будет пытаться избежать. Что кто-то снова заставит его умолять.       Иногда, когда Эшран целовал его, Маркусу тоже становилось тяжело это вынести. Это всегда было слишком много. Слишком сильно. Сколько бы времени ни прошло, сколько не повторялось раз. Это всё равно каждый раз был ураган. Маркус чувствовал, что умирает, когда смотрел ему в глаза, и поцелуй всегда был лекарством. Смерть теряла смысл. Всё, что находилось за пределами их губ, теряло смысл. Не имело значения был ли Эшран нежен или груб. Не имело значения, что будет потом. Это был Эшран. И когда Маркус целовал его, он не мог думать ни о чём другом. Когда Эшран обнимал его, Маркусу казалось, что его руки воздвигают стены, отгораживая его от мира, в котором Маркус иногда с трудом мог жить. Его руки и его губы всегда двигались с телом Маркуса в унисон, каждый изгиб его тела и каждое прикосновения были до боли безупречны и знакомы. Они делали это уже тысячу раз, были вместе тысячу раз. Эшран всегда знал, как Маркус хотел, чтобы его поцеловали. Он знал, как удержать его, как заставить почувствовать себя центром мира. Он изучил и запомнил все мелочи, которые нравились Маркусу, и он предлагал их свободно, не держа на расстоянии и не пытаясь обменять. Эшран никогда не торговался, никогда не набивал цену. Если он мог заставить Маркуса чувствовать себя хорошо, он просто это делал. Это удавалось ему дущераздирающе легко, и происходило из того чувства, которое ни один из них всё ещё не решался назвать вслух.       Эшран ничего от него не требовал. Он отдавал ему всё, что мог, и просил взамен только самого Маркуса.       Он позволял Маркусу делать с собой всё, чего бы тот не пожелал, Эшран ни разу ни в чём ему не отказал.       Маркус запустил пальцы в волосы Эшрана и прижался к нему, мечтая раствориться в нём, и стать хотя бы на минутку таким хорошим человеком, каким Эшран его считал. Стать Эшраном, забыть, кем он был до сих пор.       Но это было невозможно. Он всё ещё был тем, кем он был.       Маркус прпиоткрыл глаза, снова вглядываясь в красивое и такое родное лицо. Он вспоминал, как Ястреб пришёл к нему когда-то давно, когда между ним и Эшраном не было ещё почти что ничего.       Маркус совсем не знал тогда Эшрана, но безумно хотел узнать, потому что тысячи слухов роились кругом. Об Эшране говорили так же много, как и о нём самом.       «Он убивал магов»       «Он был там, где начался мятеж».       «Он…»       «Он пришёл сюда, чтобы умереть».       Маркус всё ещё не знал, какие из них правда, а какие ложь.       Эшран рассказал ему лишь о немногом, лишь пару слов. Глядя на этого человека, спавшего рядом с ним сейчас, Маркус не мог не поверить ничему из этих слов. Но вспоминая лицо Эшрана там, в зале, когда он нанёс «Небесный Удар», он чувствовал, что ещё многого не знает о нём.       Ястреб пришёл к нему по большей части по личным причинам. В этом не было никаких сомнений. Он пытался говорить о посторонних вещах, но они оба понимали, в чём его настоящая цель. Оба понимали, что Ястреб не привык к слову «нет». И оба, похоже, понимали, что несмотря на то, что оба они маги, оба привыкли к свободе и оба никогда подолгу не выбирали постельных партнёров, по большому счёту, одна вещь объединяет их сильнее всех других — эту вещь звали Эшраном.       Ястреб знал Эшрана. По всему выходило, что хоть они и не были друзьями, командор сыграл немалую роль в его жизни.       Маркус не знал Эшрана, но очень хотел узнать.       И Ястреб довольно откровенно собирался на этом сыграть.       Маркус не был идиотом, чтобы просто верить его словам. Но он и не был каким-нибудь перепуганным магом круга, чтобы боятся рисковать и отталкивать от себя новую информацию.       — Командор пользуется здесь большим уважением, это правда, — говорил Ястреб, внимательно разглядывая лицо Маркуса и отдавая при этом особое предпочтение губам. — Но вряд ли он такой милый маленький церковный мальчик, каким его все считают.       Маркус с трудом удерживал плескавшуюся в венах магию. Он не знал, кому в большей степени принадлежала бурлившая в нём ярость — ему самому или тому, что жило внутри него.       — Я много путешествовал, — продолжал Ястреб, как будто не замечал выражения его лица. — Но Гавань всегда была для меня особым местом. Ты ведь знаешь, что я был одним из тех, кто помог магам восстать.       Маркус молчал. Очевидно, Ястреб рассчитывал, что Маркус встанет на его сторону, потому что Ястреб маг.       — И я не раз воочию видел результаты того, что он делал, — продолжал Ястреб, тем временем. — Они говорили, что мы — отступники, что мы используем запретную магию и приносим в жертву чужую кровь. Но на самом деле они никогда не хотели смотреть. Никогда не хотели знать, почему.       «Причины есть всегда», — слова Эшрана молнией пронеслись у Маркуса в голове. И равнодушное спокойствие, с которым Эшран это говорил.       — Они не оставляли нам выбора. Выжить в башнях было трудно, но башня Гавани была особенной. Рыцарь-командор обезумела, всё чаще звучали идеи о том, чтобы «запечатать» всех магов. Ты знаешь, что значит «запечатывание», мой прекрасный эстерский маг?       Маркус знал. Пусть в Эстере редко прибегали к этой практике, и она считалась более жестокой, чем простая казнь, но всё-таки ей пугали детей. Владеть магией означало быть частью этой магии, помимо своей магии Маркус ничего не умел. Но быть запечатанным означало не только потерять её, это означало потерять способность чувствовать, любить и ненавидеть, видеть сны. Касаться Запределья хотя бы самым краешком сознания.       Конечно, Маркус понимал, о чём Ястреб говорил. И в те дни, казавшиеся теперь безумно далёкими, мысль о том, что Эшран мог бы поддержать нечто подобное совсем не удивляла его.       — Он был «лучшим» среди Стражей, — Ястреб почти выплюнул это слово. — Он был любимцем рыцаря-командора. Самые сложные дела она доверяла ему, потому что знала, что Эшран не подведёт. Если надо было кого-то убить, кого-то, чья вина не была доказана, кого-то, кого мог пожалеть самый обычный рядовой Страж — звали его. Его имя маги не осмеливались произносить даже шёпотом. О его жестокости ходили легенды.       Маркус не хотел это слушать. Но это были те крохи информации, которые он не мог достать никак иначе. И стараясь не обращать внимания на то, как Ястреб меняет позицию, как ненароком впечатывает руку в стену возле его головы, лишая Маркуса большей части возможностей для побега, Маркус продолжал слушать.       Ястреб был обаятельным мужчиной. Их отношения с Эшраном в тот момент едва ли можно было назвать отношениями, потому что последний их серьёзный разговор закончился признанием в том, что они не очень хотят выгнать друг друга из крепости и решением Маркуса никогда больше не оказываться с командором в одной спальне. И хотя вся логика подсказывала, что имеет смысл открыть дверь, к которой прижимало его сильное тело Ястреба, и продолжить беседу в более уединённом месте, Маркус интуитивно чувствовал, что это отвратительная идея. Не в последней степени потому, что по этому и любому другому коридору крепости в любой момент мог пройти Эшран, и потому что (как бы удивительно это не было) Маркус даже мог представить, что Эшран постучался бы в эту конкретную дверь.       Маркус осторожно вывернулся из рук Ястреба и отозвался:       — Всё это интересно, но ты меня не слишком удивил. Подобные слухи звучат кругом уже давно.       — Слухи, — фыркнул Ястреб, снова занимая возле Маркуса позицию, удобную для атаки. — Ты говоришь с человеком, который всё это видел.       — И ещё один человек, который это видел, но, кажется, несколько по-другому, тоже бродит где-то рядом, — напомнил Маркус. — Если не ошибаюсь, он ночует в одной из соседних башен.       Ястреб издал негромкий но яростный гортанный рык.       — Хочешь сказать, ты боишься, что он увидит нас вдвоём?       Это была такая откровенная ловушка, что Маркус рассмеялся почти искренне.       — Мы с вами не так близки, уважаемый герой Гавани, чтобы я признавался вам в своих страхах.       И в этот момент произошло то, чего Маркус хотел меньше всего. Очевидно, Ястреб действительно понимал любой отказ только как игру и был абсолютно уверен в своей неотразимости, потому что он шагнул вперёд и впился губами в губы другого мага.       Маркус так растерялся, что в первое мгновение даже не сообразил закрыть свой приоткрытый в возражениях рот. Язык Ястреба успел проникнуть в него, не встретив никакого сопротивления, и игриво прошёлся во внутренней стороне зубов, когда Маркус опомнился, и эти зубы довольно сильно вонзились в мягкую чувствительную плоть.       Ястреб яростно застонал. Магия уже искрилась у Маркуса на кончиках пальцев, и если бы он пустил её в ход, это, безусловно стало бы для них переходом на другой уровень отношений — возможно на тот, на котором Рамар велел бы кому-то из них покинуть крепость. Маркус вовсе не был уверен, что выбор будет сделан в его пользу, и потому вздохнул с облегчением, когда никакой магии не потребовалось.       Ястреб согнулся от боли, и хотя он был крупнее и сильнее эстерца, Маркусу не составило особого труда оттолкнуть его к противоположной стене.       — Я сам решаю, когда и кого мне целовать, — тихо и спокойно произнёс он, хотя сердце колотилось так, что хотелось убежать.       — До сих пор ты был не слишком избирателен! — выдавил Ястреб, когда боль наконец схлынула и он снова смог говорить.       — Не заставляй меня говорить, что ты не соответствуешь даже моим низким стандартам.       Ястреб несколько мгновений зло смотрел на него, а потом вдруг резко успокоившись, произнёс почти без злобы:       — Я ведь мог бы тебе помочь.       Маркус насторожился.       — В чём?       — Письмо, — сказал Ястреб выпрямляясь и лихим жестом поправляя волосы.       Маркус почувствовал, как что-то замерло у него в груди.       — Письмо, которое командор так старался от тебя скрыть, — продолжил Ястреб так, как будто между ними ничего не произошло.       Маркус молчал.       — Письмо, которое он сжёг. Я мог бы помочь тебе его восстановить.