Случаются странные дни

      Длинная цепочка встреч, выборов и решений привела к тому, что сегодня Лена переспала с шестилапым шакалом. И если бы в человеческом облике!       Нет, начиналось всё прилично: она приехала, пожаловалась, что влюблена, Вик покачал головой, мол, ты мне тоже нравишься, но я тебе не пара, не влезай в отношения со мной. А потом подмигнул: хочешь, поцелуемся? И выдал максимально заумную причину: чтобы, значит, снять висящее между ними эмоционально-чувственное напряжение.       «Ага, — хмыкнула Лена, — а просто сказать, что сам поцеловаться хочешь, язык отсохнет?»       Надо же, не отсох.       Но гораздо больше поцелуя понравилось сидеть у Вика на коленях, обнимать его за шею и вздрагивать, когда он зарывается пальцами в волосы или поглаживает спину. Живой, тёплый, потрясающе внимательный к желаниям, в которых Лена и себе-то неохотно признавалась; о чём ещё можно было мечтать?       Поэтому когда Вик неуверенно, вопросительно приподнял футболку, Лена сдёрнула её, бросила на пол и с вызовом посмотрела в глаза.       «Я смотрю, ты совсем голодная?»       «Я замужем за работой, а она кормит меня только деньгами».       Было понятно, что дело закончится в постели. Было не понятно, насколько этого хочется — на практике, а не в фантазиях. К счастью, Вик угадывал не только желания — шепнул: «Остановимся в любой момент». И Лена, расслабленная и заласканная, позволила увести себя в спальню: лёжа, в конце концов, удобнее.       Не думала, что бывает так приятно, когда просто целуют грудь, обхватывая губами соски; что живот — такое чуткое к прикосновениям место; что можно позволить кому-то погладить внутреннюю сторону бедёр и коснуться промежности — и не умереть от неловкости и стыда.       Умирала Лена по другому поводу: абсолютно не знала, как на это всё отвечать. То гладила по голове, то просто обнимала, пытаясь куда-то девать руки; с поцелуями было ещё сложнее: попробуй угадать, насколько уместно будет по-дурацки чмокнуть в щёку — словно подружку, ну что за глупость!       Опыта почти никакого, и зачем полезла, зачем вообще приехала: свои хотелки удовлетворять?..       В конце концов Лена прошептала со слезами: «Я совершенно бесполезна». А Вик улыбнулся: «Мне нравится, какая ты неловкая и живая»; и лизнул мокрую щёку.       А в следующую секунду обернулся шакалом и жадно сверкнул глазами, будто собирался сожрать — в самом прямом смысле. Но вместо этого спросил — глуховато и хрипло, совсем не как в человеческом виде: «Ничего, если я побуду таким?»       Сердце, ринувшееся было в пятки, прыжком вернулось в грудь и заколотилось в два раза чаще. Лена пробормотала, надеясь, что в полутьме не видно её горящего лица: «Нормальные люди сначала спрашивают, а потом делают». А Вик рассмеялся: «Где ты здесь видишь нормальных людей?»       И правда: если назвать человеком её можно, то нормальной — точно нет. Ведь при виде Вика низ живота потягивало далеко не от страха — особенно когда сквозь облик ухмыляющегося парня ярко проглядывал не менее ухмыляющийся шакал.       И теперь, когда этот шакал склонил голову набок, напоминая о заданном вопросе, Лена кивнула: «Ничего». И зарылась в подушку, пытаясь ни в коем случае не улыбаться — хотя бы не так широко.       Этот нахал наверняка всё почувствовал: начиная с влечения к его хтонической форме и заканчивая восторженным смущением. Ну и ладно, ей же лучше: ничего проговаривать не пришлось.       Как заниматься сексом с трёхметровым зверем — особенно как до него дотянуться, чтобы погладить, и где, собственно, лучше гладить, — Лена представляла слабо. К счастью, Вик напомнил, что секс не обязательно должен быть проникающим; а если всё-таки хочется, то проникать можно не членом, а, например, языком. Очень горячим языком, надо сказать.       «Тебе не противно?» — в какой-то момент выдохнула Лена, не веря до конца, что это не сон и не влажные мечты. Вик только фыркнул ей в живот, мол, вот придумаешь же!       Словами он ответил потом, когда четырьмя лапами обнял её — растерянную, с прилипшей ко лбу чёлкой и, наверное, счастливую, прижал к своей пушистой груди, свернулся клубком, то ли согревая, то ли успокаивая. И прошептал хриплым, совершенно потусторонним голосом: «Как мне может быть противен тот, кого я люблю?»       Шерсти у него — целый лес; и теперь, лёжа в этом лесу, Лена старается ни о чём не думать: ни о том, насколько правильным было всё случившееся, ни о том, что же делать дальше.       — Не терзайся, — советует Вик, поглаживая когтистой лапой. — Я же вижу, что тебе понравилось; вот и останься в этом чувстве. А будешь терзаться — сожру.       — Я надеюсь, в переносном смысле? — хмыкает Лена.       — И не надейся: в самом прямом.       А ведь сейчас он и правда может: вон какой огромный. Страшно ли от этого? Ни капельки.       Лена устраивается головой на мерно вздымающемся боку, зарывается пальцами в шерсть и прикрывает глаза. Кто бы знал, что однажды её день завершится вот так.