Настоящая глубинка

Мёрзлая морковь поутру чувствовалась через протёртые тканевые перчатки, местами пальцы скользили по гнили, прочерчивая в ледяном хрустком нутре грязные круглые дыры. Морковь перемежалась с тонкой чахлой лебедой, растущей до одичавшей уже мяты у самого края серого покосившегося забора, в полупесочной земле росла толстой и сочной, как репа. Туман сонно рассеивался в сереющем воздухе. Женька вышла на крыльцо и потянулась, покосилась на копающующегося в земле старика. Всё в этом месте было одновременно не так и так в крайней степени, словно знакомый вкус газировки, в концентрированном виде прожигающий пол. На секунду ей показалось, что старик выкапывает морковь, чтобы посадить её снова, теперь уже сломанной ботвой вниз, но быстро убедила себя в том, что это невозможно. Стоящая в холле кофеварка, чудо техники, осталась далеко в другой непрочной реальности. Здесь на небольшой кухне она нашла мятые, почти идентичные пакеты с цикорием, сушёными листьями малины, молотым ячменём и китайским чаем, который лежал открытым так долго, что почти ничем не пах. — Что, внучка? — Кофейку у вас нет? — Чего нет, того нет, — ответил старик. Вид у него был то ли грустный, как у бирманского кота, родившегося у бродячих кошек и предвкушающего свою привокзальную судьбу, блох и лишай, то ли настроенный такой судьбы не допустить и выцарапать ради этого все глаза, которые только потребуются. — Был у нас тут мужик один, стал нам кофе возить, еду интересную, картофель сушёный. Словно у нас своего картофеля нет. — И что ж с ним стало? — Убил кто-то. Просыпаемся как-то, а он в асфальт закопан, да и еда его с ним, прям на дороге. Да и к лучшему, нам зачем всё это, у нас своё, традиционное. А то сначала кофе и матрас удобный, а потом что? Потом там падение империалистических ценностей, многожёнство, терроризм и жвачка Турбо за сорок копеек, — старик с трудом поднялся с грядки и отряхнулся. — Как эти вещи вообще связаны? — Как же? — удивился старик, медленно и аккуратно складывая грязные перчатки. — Всё — разврат. Пойдём картошечки поедим. С соусом терияки. А кофе у нас нет, не спрашивай о нём лучше. Кофе пьют только знаешь кто? — Кто? — спросила Женька ошарашенно. Старик оглянулся по сторонам опасливо, посмотрел Женьке прямо в глаза своим водянистым мёртвым взглядом и прошептал страшным голосом: — Кельты поганые. Ветер раздул туман окончательно, пошелестел в вишнёвой листве и повернул в другую сторону флюгер с усами, похожими на усы Петра Первого. Теперь Женька видела это ясно и точно: старик правда отстригал моркови ботву и сажал её в землю снова. Из грядки торчали светло-рыжие кончики моркови. — Она ж так не вырастет… — Мы росли тяжело — и она вырастет, — жёстко сказал старик. — Надо будет — все прорвутся.