Пленённый

      Йован сидит за решёткой, израненный и голодный. Его пытали пару недель назад и раны до сих пор не зажили. Магии хватает только на то, чтобы выращивать грибы и приманивать крыс - как он только до сих пор не отравился ими. Но это, впрочем, неважно. Йован привык голодать. Он родился в нищей семье, и родная мать, узнав, что её сын маг, отказалась от него. Считала его своим наказанием от Создателя, одержимым, чудовищем. Перестала кормить едой и начала кормить побоями. Потом был круг магов. Там мальчика кормили вполне сносной едой, и в первые годы пребывания в башне на озере Каленхад он даже смог набрать вес, став похожим на нормального ребёнка его возраста. Правда, другим детям он нормальным всё равно не казался – над ним смеялись, травили, поджигали его вещи и, в конце концов, отбирали еду. Пока он не встретил Солону.       Солона Амелл была на пару лет младше него, но гораздо одарённее. С самого её появления в круге она находилась под опекой Первого Чародея Ирвинга. Ещё в детстве отличалась магической силой и способностями к обучению. Конечно – она ведь не была девчонкой из крестьянской семьи, как большинство в круге магов. Она родилась в знатной семье Вольной Марки, уже умела читать и писать. Благородная кровь и хорошее воспитание вынудили её однажды заступиться за слабого Йована, и так они стали друзьями. Лучшими друзьями. Солона привыкла быть лучшей во всём. Кто бы мог подумать, что она станет дружить с таким ничтожеством как Йован. Завидуя ей, он заинтересовался запретной магией, лишь бы стать сильнее, лишь бы хоть немного дотянуть до уровня подруги. Но он всегда был где-то позади.       А сейчас он где-то в подвале, кишащем ожившими мертвецами, и от смерти его отделяют только тонкие прутья решётки. Не будь их, демоны, облачённые в мёртвую плоть, растерзали бы пленника насмерть.       Должно быть, он всё это заслужил. Ведь он всех подвёл. И единственную подругу, которой завидовал, и любимую девушку Лили. Прекрасная, солнцеподобная Лили, как солнце рыжая, тёплая и недоступная. Любовь с Лили была запретной, ведь он маг, а она адепт Церкви. Магам не дозволено иметь отношений, жениться и заводить детей, точно также это всё не дозволено церковникам. Но они почти сбежали от всех запретов и проблем. Почти. Йован всё испортил, как обычно. Лили увидела, что он такое, и отвернулась от него. Маг крови, малефикар. Один из тех, какие погубили святую Андрасте. Магия крови уродует людские души. Была ли у этого малефикара душа? Сидя на холодном каменном полу подземелья, он не уверен в ответе. Вряд ли. Будь у него душа, он бы сидел сейчас где-нибудь в другом месте. Но никак не в тюрьме за то, что отравил Эрла Эамона – доброго и уважаемого человека, к чьему сыну Йован нанялся учителем. А теперь весь замок объят демонами и ходячими мертвецами.       Да лучше бы он умер. Хотя нет. Казнь была бы слишком милосердным наказанием. Сидеть в темнице и грызть себя сожалениями – вот всё, чего он заслуживает…       Пока грызть не начинают его.       Каким-то чудом просунув голову меж металлических кованых прутьев, демоническая тварь кусает пленника за ногу, заставляя отвлечься от морального самобичевания и вскрикнуть. Вскакивая с пола, он трясёт ногой, не в силах разомкнуть мёртвые челюсти. Откуда-то слышатся звуки боя – лязганье мечей и шипение молний – явно колдовских. Когда бой прекращается и мертвецы падают замертво (что за глупый каламбур), он видит перед собой Солону Амелл. Она выглядит удивлённой не меньше его.       Какое-то время они разговаривают. Выясняется, что после побега из башни её приняли в орден Серых Стражей, но те все, кроме неё и стоящего рядом мужчины-бастарда короля, погибли при Остагаре благодаря тейрну Логэйну. Тому самому тэйрну Логэйну, который подослал Йована отравить эрла Эамона.       Из-за него Солона теперь спасает земли от Мора, а Йован сидит в подземелье, наказанный за все грехи. Странное совпадение, но не более странное, чем живые мертвецы.       — Я не вызывал никаких демонов, — хриплым голосом оправдывается малефикар.       — Конечно, не вызывал, ты своей магией едва свечку поджечь можешь, — в привычной манере подкалывает подруга, словно не помнит, как он сокрушил храмовников магией крови при побеге. — Тогда кто же это сделал?       — Сын эрла, Коннор, начал проявлять кое-какие способности в магии… меня подослали, чтобы обучать мальчика. Чтобы его не забрали в круг.       — Быть стало, мальчишка в случившемся и виноват. Оное немудрено, — фыркнула стоящая рядом с Солоной желтоглазая и темноволосая женщина в рваных тряпках и красивых золотых украшениях с яркими каменьями – явно ведьма. Такая и сама могла бы подчинить себе демонов.       — О, Йован… мне жаль, что всё так произошло.       — Йован? Ты сказала Йован? Так это в честь НЕГО ты назвала мабари? — возмущается молодой мужчина со светлыми, рыжеватыми волосами.       — Нашего мабари зовут Джован, не Йован. Это разные имена, — не оборачиваясь, отвечает Амелл. — Не путай, Алистер.       — В честь мага крови, который отравил эрла и устроил здесь всё это?! Весь Редклиф мёртв из-за него!       — Не весь, только половина. И раз уж сделал так много плохого, он обязан искупить вину. Как один из двух последних серых стражей в Ферелдене, я объявляю право призыва. Отныне ты будешь защищать эти земли от Мора!       — Что? Ты рехнулась? Это безумие! — вскрикивает Алистер, но Солона его не слушает. Она никогда никого не слушает. Она плавит замок темницы огненным жезлом. Йован горько усмехается – тем самым. Затем плавит цепи его оков, отчего на руках остаются только тяжёлые браслеты, натёршие крови до крови.      

***

      Бредя сквозь подземелья и убивая демонов, они наконец выходят наружу.       Яркое солнце слепит глаза до слёз и Йован не видит ничего. Жмурится, перед глазами стоит красная пелена. Он слишком много времени провёл в темноте. Когда его глаза немного привыкают, он понимает, что сейчас пасмурно. Нет никого яркого солнца.       Йован едва может ходить. Он не знает, как будет сражаться с порождениями тьмы, но одно знает точно – всё лучше, чем гнить в темнице.       Охраняемый воином-кунари и огромным псом-тёзкой, он дожидается возвращения Солоны из замка Эамона. Больше незачем куда-то бежать.       Израненный, он хромает следом за отрядом Солоны Амелл.      

***

      Они останавливаются в таверне. Йован радуется возможности наконец поесть. Горячая и пресная похлёбка и обжигает горло, но кажется самой лучшей пищей в мире.       В этот раз у серых стражей было достаточно средств, чтобы снять целых три комнаты – одну для Алистера и Стэна, другую для Амелл и Йована. Морриган селится в отдельной комнате, расплачиваясь за ночлег очередной блестящей безделушкой.       Комната для двух магов пыльная и не слишком просторная, всего с одной койкой, но тёплая и в ней хотя бы есть койка. В темнице был только холодный, каменный пол. Здесь пол пусть не намного, но теплее. Все углы и единственное окно затянуты паутиной – осенью в Ферелдене её специально не убирают, чтобы избавиться от мух и комаров.       Серая стражница и беглый отравитель остаются наедине.       — Ты так и не сказала. Что случилось с Лили?       — То, что и сказал тогда Грегор. Её заперли в Эонаре. Вряд ли она ещё жива.       — Бедная моя Лили… и всё из-за меня. Что же я натворил. Я так подвёл её.       — А меня ты не подвёл?       — Я подвёл всех. Мне так жаль… я был недостоин такой как Лили.       — Верно. Ты был достоин кого-то лучше неё. Кого-то, кто не откажется от тебя из-за магии крови, кто примет тебя, — Солона кладёт руку ему на плечо и заглядывает в лицо, но парень отворачивается.       — Нет, — друг детства мотает головой. — Она была права. Магия крови это зло. Она уродует людей.       — Ну меня же не изуродовала.       Йован усмехается. Он начал изучать магию крови только чтобы стать сильнее, как Солона… а она сама оказывается магом крови.       — Ты говорил, тебя пытали. Надо залечить раны.       И Йован покорно снимает рубашку. Ну или что от неё осталось. Уместнее сказать «рубище». Вид у него тот ещё – давно не мылся, а волосы обросли так, что скоро будут до пояса.       Амелл молча бинтует ему руку. Маг стыдится поднимать взгляд и смотреть ей в глаза. Вместо этого наблюдает за тем, как паук на стене заворачивает муху в кокон. Сидя в тёмном подземелье, он уже привык наблюдать за насекомыми и крысами – другого зрелища в темнице не было.       Воспоминания о темнице Редклифа проносятся перед глазами внезапно как удар плети. Да, сначала были удары, только не плетью. Потом была дыба. Он сознался во всём ещё до пыток, но от самих пыток это не спасло. Йован тогда думал, ему просто оторвут руки и ноги. А уже потом были плети. Ещё его топили в воде и обливали кипятком – хорошо, хоть не кипящим маслом. Когда начали появляться ходячие мертвецы, люди эрлессы перестали навещать его с пытками. Так бы, может, и до масла дошло, и глаза бы выкололи. Леди Изольде не хотелось, чтобы отравитель умер слишком быстро.       Теперь у малефикара трясущиеся руки, какими сложно творить заклинания – спасибо и на том, что ему эти руки не отрезали. Больные зубы – кое-какие выбиты, пусть и незаметно, кое-какие воспалились от холода. Синяки на исхудавшем теле. И следы плетей по всей спине, а спина у Йована широкая. Амелл водит по ней тряпкой, пропитанной целебным отваром. Она никогда не была сильна в целительстве, но её прикосновения успокаивают. Мысли о пережитом уходят на второй план. А, может, дело просто в выпитом отваре. Разум затуманивается, и в реальность его возвращает голос подруги.       — У тебя так много шрамов…       — Да, — маг крови отводит взгляд. — Я специально не лечил свои раны. Считал это наказанием для себя, после всего, что сделал. После того, что случилось с моей бедной Лили, я просто не имею права…       — Покажи мне все.       — Что?       — Я хочу, — Солона проводит рукой по его груди, задевая рассечённый сосок, — увидеть больше твоих шрамов.       — Я… не думаю, что это хорошая идея.       — Не думай. Ты никогда не умел думать, Йован.       Она встаёт напротив и толкает раненого, отчего тот без особого сопротивления падает спиной на кровать. Ведьма забирается на него сверху и, глядя в его непонимающие глаза, продолжает гладить Йована по груди, спускаясь ниже, к завязкам штанов.       — Нет… Солона, ты не…       — Шшш, — она прикладывает палец к его губам. — Мне не нужно твоё согласие. С этой ночи ты мой и только мой. И с этой ночи ты забудешь всё, что связано с Лили.       — Амелл, я…       — Сейчас заткнёшься и расслабишься.       Парень не успевает ничего ответить или сделать, как серая стражница стягивает с себя рубашку, обнажая взору упругую, полную грудь. Йован сглатывает.       — Нравится?       Брюнет кивает, словно не понимает вопроса. Раньше ему никогда не доводилось видеть женскую грудь. Нет, конечно, парни в Круге Магов рассказывали, как она выглядит, обменивались рисунками, и на уроках целительства он видел, как выглядит женское тело, ведь хороший целитель должен знать анатомию, но… это всё было не то. Лили же никогда не раздевалась перед ним – он и не думал просить её о таком.       — Хочешь потрогать? — Солона улыбается бесстыдно, нависая над ним, точно демоница.       Опоенный настоем из эльфийского корня, парень не понимает, сон это или явь. Как заколдованный, Йован тянет к ней руки, окончательно теряя рассудок, будто и сам попал под влияние магии крови.       В тусклом мерцании свечей тело Амелл напоминает статую святой Андрасте – такое же бледное и точёное. Длинные волосы, часть которых перекинута вперёд, кажутся тёмной мраморной вуалью. Касаясь её тела, он чувствует, что совершает святотатство и в голову забираются богохульные мысли.       Амелл-Андрасте трётся промежностью о его пах, отчего малефикар шумно вздыхает и стонет. Она сидит на нём, раздвинув ноги, и приподнимает подол юбки. Опираясь на колени, привстаёт, демонстрируя всё то, что отличает женщину от мужчины.       — Нравится? — повторяет она тот же вопрос, что и до этого.       Он кивает, глядя на неё с обожанием, и, не собираясь дожидаться разрешения потрогать, касается влажных складок. Женское лоно кажется демонической, змеиной пастью, но Йовану всё равно – оно манит его, как муху манит паутина. Он ничем не отличается от этой мухи в их тесной комнате – скованный похотью, не может выбраться из паутины чар. Он закрывает глаза, когда его твёрдая плоть скрывается внутри её разгорячённого чрева, и беспомощно стонет, точно пожираемый заживо.       Амелл скачет на нём, и в её чертах уже нет ничего от Андрасте. И ещё меньше – от Лили. Но Йован больше не думает о Лили. Он не думает уже ни о чём и смотрит на Солону. В её взгляде мерцает болезненная смесь между жалостью и похотью.       Она всегда была с Йованом из жалости – ведь он только и делал, что попадал в неприятности. Но со временем жалость мутировала в нечто извращённое. Ей хотелось заставлять его страдать снова и снова, просто чтобы пожалеть. Заставлять его чувствовать себя виноватым, чтобы слышать, как он раскаивается. На её фоне он был таким жалким, и это возбуждало больше всего. И Йован был красивым – чёрт, он сам не понимал, насколько красивым. Тёмные синяки под глазами и покрасневшие веки сделали его серые глаза только выразительнее, а перебитый нос делал лицо только мужественнее.       Однажды Йован сбежал из одной тюрьмы – из круга магов. Затем он сбежал из другой тюрьмы – из Редклифа. Но из этой тюрьмы, этого томительного плена, он точно не станет сбегать. Он стонет, не сдерживаясь, и сдавленно хрипит, когда руки Амелл смыкаются на его шее. Замерев над ним, она командует:       — Плачь.       Юноша дёргается, но Солона сжимает слишком крепко. Его лицо краснеет и покрывается испариной, пока из глаз, наконец, не начинают течь слёзы. Ведьма ослабляет хватку, довольно ухмыляясь.       — Ты раскаиваешься передо мной?       — Д-да… — отвечает лежащий под ней малефикар, даже не помня, за что.       — Как сильно ты раскаиваешься? Ты подвёл меня, Йован… ты выбрал эту рыжую суку вместо меня… ты сбежал от меня… — с каждой фразой хватка на горле становится сильнее, а её тяжёлые, широкие бёдра вдавливают мужское тело в постель. — Ты должен молить, чтобы я простила тебя.       — Я молю… нет. Я нед-дост… ин тво-о-ег-г…о прощения.       Женские руки освобождают горло из плена, и он кашляет, давясь слезами, пытается набрать в лёгкие воздуха, пока девушка нетерпеливо водит руками по его торсу, намеренно царапая незажившие полосы шрамов, пока из них не пойдёт кровь.       — Я заслуживаю только наказания.       — Да-а…       — Я недостоин твоего милосердия… но я прошу… я умоляю…       Девушка растирает кровь по телу и гладит саму себя. От этого вида Йован кончает раньше, чем следовало, и получает пощёчину. Она трётся об него сильнее и наклоняется ближе. Слизывает солёные слёзы с его щёк, царапая язык о щетину, кусает губы в настойчивом поцелуе, пробуя на вкус его кровь.       — Прости… — только и шепчет малефикар, едва Амелл отстраняется.       Ей нравится, как он молит о прощении, в слезах. Наверное, ему и самому это нравится. Чувствовать себя виноватым. Всю жизнь Йован провёл в темнице. Дом, Круг, Редклиф. Быть подле Солоны – такая же темница. Ещё когда они жили в холодных стенах башни на озере Каленхад, Амелл всегда держала его на поводке. В переносном смысле, конечно. С самого начала он был прикован к ней незримыми цепями, и даже когда их пути разошлись, Солона снова потянула за цепь. Она с честью стала серым стражем, а он трусливо сбежал, подставив её и Лили. Она героически пережила битву при Остагаре, а он подло отравил эрла Эамона. Казалось бы, на этом их дружбе пришёл конец. Меньше всего Йован ожидал увидеть Солону снова. И ещё меньше он ожидал оказаться под ней голым.       Амелл нравится слушать, как он молит о прощении и плачет, но, лёжа под ней, Йован знает – она и так давно его простила.