Закрытые двери

- Где твой боевой настрой? - спрашивает Луссурия, кривляясь, кажется, всей поверхностью своего тела. У Сквало нет боевого настроя. Совсем нет. Был, но весь вышел, ушел. Пропал в сонной тени вечера. - Кое-кто вчера так кричал, так кричал, что пойдет к боссу и все ему расскажет, - в голосе Бельфегора к привычным интонациям, которые Сквало про себя зовет "дай мне пизды", примешиваются еще и потуги на язвительность. Он смотрит на закрытую дверь. Будь он другим человеком, сейчас развернулся бы и ушел. Конечно, фраза "я сказал - я сделаю" такая же херня, как и все общие фразы, но на этот раз Сквало в самом деле собирается держать свое слово. Может быть, у них с Занзасом даже выйдет конструктивный диалог. Или хотя бы просто диалог. Что-нибудь, хоть немного напоминающее диалог. Обмен репликами, ну вы понимаете. Они через многое прошли вместе - о, эти патетичные фразы - и Сквало знает, что Занзас помнит об этом. И даже ценит, хоть и предпочитает делать это где-то глубоко внутри, никак не проявляя даже тот эквивалент признательности, на который способен. И все же Сквало знает. Знает и Луссурия, и Маммон, и Леви, и даже этот ненормальный Бельфегор. Они никогда не говорят об этом, как никогда не вспоминают первые дни после разморозки Занзаса, или штопанного-перештопанного Сквало, или почти умиравшего от потери сил Маммона, которого они по очереди несли на руках, пока он иллюзиями прикрывал им спины. Они не заботятся друг о друге - в привычном смысле этого слова. Предоставляют друг другу возможность выкарабкиваться из любого дерьма самостоятельно. Но если ты все же выкарабкался - тебе не дадут сорваться обратно. Сквало помнит слова, сказанные Занзасом в первый же день их знакомства, - "Никто не будет вытирать тебе сопли". И помнит собственный смех. Он берется за ручку, Бельфегор начинает хихикать, как умалишенный, как он делает всегда, как смесь гиены со старой колымагой. И Сквало только успевает подумать, что хоть из них и получилась очень гармоничная семья, некоторым все же стоит запретить быть до такой степени ебанутыми, как из-за двери слышится звук опрокинутого стула и рев Занзаса: - Заткнулись все! Бельфегор затыкается и вытягивается в струнку, напоминая извращенную пародию на Леви, разве что не салютующего закрытой двери. - А ну по норам. Всех разметает по разным концам коридора, в зависимости от того, в какой стороне их комнаты. Сквало медленно отпускает ручку. - В другой раз, думаю, - говорит Луссурия, показываясь ненадолго из-за угла и снова исчезая. Сквало еще какое-то время стоит, разглядывая дверь, и размышляя, до чего же им нравится эта игра в кота и мышей, а потом, тряхнув головой, тоже уходит к себе. В комнате Занзас прислушивается к удаляющемуся звуку его быстрых шагов и допивает остатки виски. - Эй. Дверь не поддается. Этот маленький паразит снова заперся изнутри. - Маммон, - говорит Бельфегор, толкая дверь еще раз. - Эй, Маммон, открой. Бесполезно. Ни слова, ни шороха. - Ты же знаешь, что я не уйду, - предупреждает Бельфегор, продолжая наваливаться на дверь. Он знает, что это бесполезно - ну и что с того? - Слышишь? Я буду стоять здесь, прямо здесь, не сходя с места, - для убедительности он чуть притопывает и одновременно ударяет раскрытой ладонью по гладкой поверхности двери. - До тех самых пор, пока ты меня не впустишь. Ты слышал? Не сходя с места. - Заткнись, - раздается приглушенный голос. - Я занят. Бельфегор довольно улыбается. Маммон отозвался - контакт налажен. - Интересно, чем, - говорит он, задумчиво ведя ладонью вдоль края двери, ловя кожей несуществующий сквозняк, пробирающийся сквозь почти не существующую щель. - Интересно, какое тебе дело. Бельфегор делает глубокий вдох. Вдох терпения. Вдох успокоения. Выдох. Прежде чем ему откроют - и если ему откроют - разговор будет долгим. Но он все-таки будет. Посадишь семечко – вырастет дерево. Поливая, ты протянешь его ветви вверх, поможешь его стволу раздаться вширь. Ты укрепишь его корни. Ты создашь что-то удивительное и живое. Из одного только семечка. Леви разглядывает пустой цветочный горшок. Мысль о собственном дереве завораживает. О чем-то, полностью зависящем от него. Обязанным своим существованием ему, Леви. О хрупких зеленых ростках. О гладких, разворачивающихся все шире, листьях. О гибких, вытягивающихся все дальше, ветках. Мысль о чем-то маленьком, желающем его заботы и защиты. Мысль о чем-то слабом, нуждающемся в Леви. Она заманчива. Когда он спросил у Луссурии, что нужно делать, тот долго смеялся. - Да ты решил стать садоводом, мой нездоровый на голову друг. Я расскажу тебе, как это делается. Он наклонился ближе к уху Леви, его голос звучал приглушенно, его голос звучал так, словно он открывал великую тайну – а для Леви это и в самом деле было тайной. - Берешь в одну руку горшок с землей. Запоминаешь? Леви кивнул. - В другую берешь семечко. Леви кивнул еще раз. - На счет три втыкаешь его поглубже и начинаешь регулярно поливать. Все. - Все? Луссурия пожал плечами. - Все, чему я могу научить тебя. Остальное тебе предстоит узнать самостоятельно. Иди, и не греши. Темнеет. Воздух в комнате становится словно тяжелее. В тишине, за закрытой дверью своей комнаты, Леви разглядывает пустой цветочный горшок. Сквозь его мысли прорастает дерево. Расчесывая волосы нужно соблюдать осторожность. Вы не подумайте, что Сквало какой-нибудь озабоченный, вроде Луссурии, нет. Просто так оно на самом деле и есть: осторожность соблюдать нужно. На памяти Сквало это успели засвидетельствовать и сломанные расчески, и выдранные клочья волос, и подозрительно хрустнувшая однажды шея. В тот раз рядом оказался Занзас и, недолго думая, хрустнул шею Сквало обратно, резко вернув ей подвижность и умудрившись даже не добавить синяков. Не исключено, что у него было тщательно скрываемое медицинское образование, и то, что он не свернул Сквало шею и не оказалось чистым совпадением и незамутненнейшей удачей. Но проверять это еще раз не хотелось. Сквало медленно ведет расческой от корней и до самых кончиков, почти не встречая сопротивления. Вот оно - удовольствие расчесывать еще мокрые волосы. Влага скапливается на концах и медленными каплями срывается вниз, оставляя темные следы на ковре. Сквало встряхивает расческу, увеличивая число этих пятен, и начинает сначала. В такие моменты кажется, что нет дела бессмысленнее того, которым ты сейчас занят. Хочется только поскорее закончить - других желаний не то чтобы нет. Они есть, но отходят на второй план. Сквало медленно ведет расческой вниз. У самых корней, если двигаться резко, это причиняет боль. У концов это не ощутимо никак. Но на протяжении этого пути, где-то не доходя до середины длины волос, это доставляет удовольствие. Массаж головы, он приятен. Может быть, и не дарит чувство легкости, но часть усталости все же исчезает. Продвигается вместе с каплями воды все ниже по длине волос, и неохотно капает с кончиков, впитываясь в густой ворс ковра. Медленно, медленно, непривычно медленно, Сквало начинает сначала. Падает стакан, выпущенный ослабевшими, уставшими, засыпающими пальцами Занзаса. Бельфегор медленно соскальзывает на пол, прислонившись спиной к двери в комнату Маммона. Сквало задумчиво теребит кончики своих волос. Его голова запрокинута вверх, его глаза закрыты. Пальцы Леви неторопливо исследуют поверхность цветочного горшка. Из-за запертых дверей не слышно ни звука.