Баллада о крови и вечной жизни

Наспех коронованная пародия на государя не снисходила до него довольно долго. Это время Марсель потратил с относительной пользой — днём, как и полагается больному страдальцу, лежал дома, по вечерам выползал в кое-какие общественные места, но больше всего ночей он потратил не на женщин, а на церковников. Точнее, на аббатство, ну к нему и аббаты прилагаются. Нужно было придумать, как попасть в Ноху, а потом ещё и разобраться, как из неё выпасть… В голове у виконта крутились разные варианты, в том числе те, где он прибегал к чужой помощи, но Марианна, видимо, была пока на него обижена, а скотский Валтазар — и того хуже: подобно кокетке, всего лишь некстати усопшей, он пропускал мимо ушей все знаки внимания. Пересечься со знаменитым призраком удалось лишь раз, и то случайно. Увы, удача повернулась задом: омерзительное привидение игнорировало вампира целиком и полностью, подтверждая, что он ни жив ни мёртв в самом что ни на есть буквальном смысле. — Не видишь ты меня, что ли, сволочь? — не выдержал Марсель. Сволочь не ответила и растворилась, оставив после себя лишь тухлый запашок. Ну и пожалуйста, не больно-то и хотелось… Вздохнув, он отправился дальше пересчитывать под покровом темноты решётки, ворота, окна и флигели. Помогала память — несколько раз он бывал внутри, ну и то, что массивные ворота иногда открывались, являя взору внутренний двор. Кое-что удалось и подслушать, и подсмотреть. Левий держался невероятно стойко против всяких государственных посланцев и почти никого не пускал — это выяснилось через оговорку Робера на одном из вечеров, ну а на кардинала лично Марсель полюбовался как-то вечером, проезжая мимо. Случайно, конечно же. — …требуем! Именем государя, — не очень уверенно требовал очередной посланец. — Ваше Высокопреосвященство, был же уговор… — Уговор был, я помню это так же ясно, как вы, — мягкий голос кардинала доносился издалека, пришлось напрячь вампирский слух. Цокот копыт и стук чужих шагов не особенно помогали сосредоточиться. — Но всё же я верю, что люди, с которыми он был заключён, остались… людьми. — Я не уполномочен вести… вести такие разговоры, Ваше Высокопреосвященство. Мне поручено узнать, почему мы не видим пленника во дворе каждое утро. Это вызывает подозрения у Его Величества. — Не будьте столь мнительны, дети мои, — странное дело: голос будто бы не изменился, но в нём определённо проступила сталь, холодная и острая. — Все возможные подтверждения тому, что Рокэ Алва находится в Нохском аббатстве, у вас на руках. Если он не спускается во двор, то лишь по той причине, что не может этого сделать. Дальнейший разговор ничего не дал: пожалуй, он вообще ничего не дал, кроме поиска комнат выше первого этажа и предательской дрожи в ногах. По пути в особняк Марсель всерьёз подумывал о том, чтобы наплевать на это всё и немедленно ринуться обратно, хоть с боем, хоть с воем, но сейчас такой исход был уже невозможен. Весь город в курсе, что он дожидается подачки от короля, а штурмовать аббатство выйдет только один раз — и к этому разу нужно как следует подготовиться, чтобы не сплоховать. А дома его ждало красивенькое запечатанное письмо с королевской печатью — Альдо Ракан соизволил снизойти до обещанной аудиенции. Тысяча проклятий! Марсель готовился на совесть и честно ждал встречи с положенной порцией решимости и страха, но сейчас поймал себя на том, что пялится на печать в немой надежде, что она как-нибудь исчезнет… и заберёт с собой отправителя. — Разрубленный Змей, что же ты с ним сделал? — процедил он сквозь зубы, да так непохоже на себя, что слуга от испуга выронил поднос. Ни страха, ни решимости не осталось: только капелька отчаяния и нечеловеческая, звериная злоба. Это прошло. Позже. Позже, когда он невозможным усилием заставил себя успокоиться, умывшись ледяной водичкой. Бояться смысла нет, а злиться… можно позлиться, скажем, на себя, но это уже порядком надоело. Головой он понимал, что никак не мог предупредить Рокэ о наклонностях Альдо Ракана, находясь в Урготе и ни кошки не зная, что происходит в столице. Головой, но не сердцем — чувствовать иррациональную, совершенно неуместную ответственность за случившееся было чудовищно глупо, растягивать свою совесть до подобных масштабов мог только Робер Эпинэ. Да и что бы это изменило в итоге? Ничего… Ничего бы не изменило, и всё равно Марсель не мог отделаться от мысли о своей причастности. Да, пожалуй, причастность — единственное подходящее слово.

***

К аудиенции Марсель подготовился тщательнее, чем если бы он в самом деле был каким-нибудь послом. Защитные масла и бальзам, помимо своей практической полезности, создавали видимость нездорового блеска — подумают, что несчастного лихорадит, и побрезгуют трогать. Не то чтобы его величество собиралось, но мало ли… по пути много любопытных. Самой сложной проблемой стал свет: небо ещё не было весенним, однако солнце завело привычку вылезать в самые неожиданные моменты. Нужно подумать, чем защитить глаза… Неприятно, но необходимо. Поморщившись, Марсель открыл очередную шкатулку и принялся рыться в склянках. Да уж, какой тут посол — со стороны он прихорашивался, как дорогая куртизанка. Каплями он в глаза не попал — попал на щёку, на брови, на кончик носа, да сколько ж можно! Пришлось просить слугу. К счастью, уж в этом-то доме все всё понимали. — Должен предупредить, сударь, — сообщило размытое пятно перед глазами, — что возможны другие неприятные последствия. Яркий свет вам не повредит, но… В этот момент всё и так стало ясно: зрение прояснилось, но в глазах начался нещадный зуд, а ещё его пробило чихать. Через десять минут, более-менее придя в себя, Марсель почти без раздражения ответил: — Вы заслуживаете тёплой благодарности за то, что предупредили меня вовремя. Слово «тёплый» вовсе не было намёком на пытку свечой, но слуга почему-то смылся. Так, что ещё он мог забыть… Что-то забыл наверняка, но тут уж как карта ляжет. От пули из серебра спасёт только плотный нагрудник, который неуместно надевать больному аристократу на встречу с щедрым государем, а от любой другой — благоразумие и возможность грамотно притвориться мёртвым. Проклятье, да не будет там никакой пальбы. Или будет? О светской и политической части своего визита Марсель вспомнил только по пути, забравшись в карету, и ему стоило немалых усилий сосредоточиться на этом. Против природы не попрёшь — можно сколько угодно хорохориться, но ехать на милую дружескую встречу с агарисским охотником было страшно. — Мне назначено у Его Величества Альдо Первого, — раскланявшись со всеми, с кем положено, сообщил он. Называться виконтом казалось неосторожным — решат ещё, что горе-капитан злоупотребляет королевской щедростью. — Всё верно, пройдёмте, — с плохо скрываемым чувством ответил дежуривший в приёмной виконт Мевен. Прежде их связывали скорее приятельские отношения, но Мевен вполне естественно бывал в столице чаще — и, судя по неприязненному взгляду, нынче имел политические взгляды, отличающиеся от общепринятых. Все уже знали, что Марсель Валме сбежал из армии и кого-то грохнул. — Слышал, вы… Что он там слышал, может кому-то повредить. Вежливо дождавшись ровно середины фразы, Марсель неуклюже махнул рукой и закашлялся — приступ удался на славу, когда он тряхнул головой и извинился, на лице старого приятеля вполне оправданная неприязнь боролась с искренней жалостью. — Прошу меня простить, — прохрипел виконт в отставке и поправил шейный платок. Закатные твари, перестарался, теперь в самом деле горло дерёт. — И не обращать внимания на моё пошатнувшееся здоровье. Видите ли, лекари в один голос твердят, что это не заразно… Это единственная причина, по которой я осмелился просить аудиенции у Его Величества лично. — Мы не боимся хворей, — раздался откуда-то сверху звучный голос. Мевен тут же изобразил поклон, и Марсель повторил за ним, малодушно не глядя на лестничный пролёт: малолетнего захватчика бояться было глупо, но внутри что-то будто оборвалось. Снова. — Мевен, пригласите через пять минут… Хватит! На трусливом скакуне далеко не уедешь… В последний момент Марсель выпрямился, слишком резко для больного, но этого никто не заметил — Альдо Первый уже развернулся и скрылся за дверьми приёмной. Скрестились алебарды, и от хлопка колыхнулись симметрично окружавшие проём огоньки. Шаги стихли. Пять минут прошли в неловком молчании, которое Мевен не решился нарушить, только сказал под конец: — Прошу простить мою резкость, всех обстоятельств я не знаю. — Пустое, — дружелюбно отмахнулся Марсель. Если б не те самые обстоятельства, он бы с радостью возобновил былую дружбу, насколько это возможно для человека и вампира. Мевен ещё немного поколебался и добавил: — Вам стоит почаще бывать на солнце. Какое счастье, что придворный этикет позволяет благодарно склонить голову! Почаще бывать на солнце!.. Спасибо, добрый друг, именно этого нам и не хватает. Алебарды разошлись, отступила охрана, и вампир медленным шагом вошёл в логово охотника. Сознание будто раздвоилось: одна его часть узрела богатую, вычурную и чудовищно безвкусную приёмную, конные портреты, новенькую обивку, позолоченные ширмы и нелепо, под старину одетых подданных за креслом государя. Другая выхватила чётное количество свечей, серебро и небольшие зеркальные панели, направленные в разные углы комнаты. Одна часть согнулась в подобострастном поклоне, у другой подкосились ноги. Одна часть готовила рассказ об Урготе и мятеже, другая застыла в облике дичи — ещё не пойманной, но отчётливо видящей ружьё. — Ваше Величество!.. — собственный голос донёсся будто со стороны и, к счастью, не подвёл: что-что, а врать он за это время научился отменно. — У меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность уже за одну возможность этой встречи. — Не стоит, — великодушно ответил Альдо Ракан, откидываясь на спинку своего кресла. — Что же вы будете делать, когда мы сообщим, что восстановили ваш титул и все фамильные права… Садитесь, виконт, мы также рады вас видеть. Лаптон, а вы нас оставьте. Ещё раз поклонившись, Марсель — виконт! — уселся напротив государя и выдал заранее заготовленные изъявления благодарности. Альдо, оказавшийся весьма смазливой сволочью, слушал и кивал — очевидно, он был крайне собой доволен и не сомневался, что владеет целым миром. — Вы могли и не переживать. С того дня, как вы оказали нам услугу, усмирив мятежные провинции, наше расположение целиком и полностью на вашей стороне: при всём уважении к вашему отцу, нас не тревожат принятые им решения относительно ваших заслуг… Здесь, в столице, вы защищены от несправедливости и унижения. Надо полагать, за пределами столицы всё это навалится разом. Марсель горячо поблагодарил, отметив про себя забавную закономерность: графа Бертрама тем более не тревожат решения, принятые каким-то Раканом. — Ваше Величество говорят о целых провинциях, но, признаться, слухи несколько преувеличены. Всё, что я сделал — усмирил одного яростного противника власти Раканов. Это было честью для меня и навсегда ею останется, — даже не запнулся, — однако ваши слова… — Мы знаем, что говорим, — отмахнулся государь и притянул к себе какие-то бумаги. — Мы получили сведения от надёжных людей, там готовился государственный переворот… Одной благородной дуэлью вы срезали крылья зла, так что довольно скромничать. Что ещё мы можем для вас сделать? Альдо как бы невзначай бросил взгляд в ближайшее зеркало. Разумеется, все присутствующие в нём отражались — но он мог по личному опыту знать о вранье Дидериха. — Ваше Величество… Я боялся желать уже и того, что вы мне дали. Для меня важнее всего умереть человеком и дворянином, а не безродным, лишённым всего бродягой. — Можно было пожадничать и что-то попросить, но, очевидно, не стоило: Ракан ещё не задал свои вопросы. — Счастлив служить Вашему Величеству — быть может, я могу сделать что-то ещё? В моём нынешнем состоянии я, увы, не боец… — Но вы всё ещё можете поделиться с нами сведениями, — кивнул Альдо, несомненно улавливая нить. — Мы слышали, вы покинули армию узурпатора Оллара из-за ухудшившегося здоровья, но что привело вас туда? — О, сущая глупость, Ваше Величество. Я отчего-то решил, что буду счастлив умереть на войне за своё отечество, как подобает мужчине. Оказалось, я требовал от себя слишком многого… — И потом вы рисковали жизнью за настоящую династию? Когда были совсем нездоровы. Осторожно! Это была не похвала — Альдо, чтоб его, совсем не глуп и всякие несостыковки видит лучше, чем его маршал. Марсель поправил шейный платок и ответил: — Истинно так, Ваше Величество. Я всего лишь сделал то, что сделал бы любой другой уважающий себя дворянин на моём месте, но другого на тракте не было… — Королевский лоб прорезала морщинка. Виконт тоже хотел поморщиться от бессвязного бреда, который только что сорвался с его языка, но справился. — Ваше Величество могут подумать, будто меня беспокоит только титул, — он для убедительности замялся и понизил голос, вынуждая Альдо отлипнуть от спинки кресла и слегка податься вперёд. — Это не совсем ложь: доброе имя — всё, что у меня осталось, и всё, с чем я хотел бы умереть. Вы сделали для меня больше, чем я смел просить, и теперь я беззаветно предан Вашему Величеству. Достаточно «смерти» и «величества» в одном монологе, должно хватить. Конечно, игра совсем не тонкая, даже грубая — папенька был бы страшно разочарован и выгнал его взашей по-настоящему, но Марсель опасался вводить больше переменных — Альдо был не просто возомнившим о себе невесть что узурпатором, он нёс и другую опасность, которую глупо игнорировать. Если потребуется, придумаем что-нибудь ещё. Лучше бы, правда, не пришлось… В конце концов Ракан пришёл к каким-то выводам и снисходительно улыбнулся. Угадал! Слепо преданные болваны — то, на чём держится нынешняя Талигойя. Альдо ещё вряд ли знал, как использует нового дурачка в своей коллекции, но на это ему фантазии хватит. — Талигойя вам благодарна, — от тона государя бросало в дрожь: не напыщенного, не исполненного торжества и самолюбия, а обыденного. Всё так, как должно быть: есть Ракана и Талигойя, и есть Альдо Первый, не знающий сомнений в своей правоте. — Расскажите нам об Урготе, виконт. Какая там погода весной? Валме пустился в рассказ, не забывая прерываться на приступы фальшивого недомогания — он знал, что говорить и на что намекать, исходя из перехваченных папенькой писем к урготскому двору. В помещении не было жарко, лишь тепло, но натыканные по стенам свечи нервировали его: казалось, что пламя вот-вот сорвётся и укусит, да что там — сожрёт, не оставив и косточки. Чего так бояться? Марсель тщательно изучал молодого короля, пряча это под гримасой глупого восторга, и понимал — всего, что может сделать излишне самоуверенный и сильный человек, к тому же облечённый властью. Вопросы легитимности этой власти лежали в стороне… прикрытые предыдущими характеристиками, как кружевной салфеткой. Насколько сильно Альдо ненавидит вампиров — теперь? У него были и другие интересы: власть, столица, Золотая анаксия, реликвии Раканов, придворные интриги и враги. Очевидно, он до сих пор разгребает последствия провального суда, и всё равно… Чтобы знать, чего бояться, нужно было выяснить истоки этой ненависти, но спрашивать такое напрямую нельзя. Нельзя точно так же, как прямо сейчас наброситься на Ракана и прокусить его крепкую шею. Потому что любое действие, хотя бы наводящее на мысли о вампирах, будет приписано Рокэ, даже если на месте поймают кого-то другого. — Хотите сказать, что вам не встретился по пути талигойский посланник, — ровным голосом уточнил Альдо Ракан. — Вы должны были проезжать по одной дороге, хотя… пожалуй, мы не учли вашего состояния. — Если бы я видел хоть гонца, хоть его труп, — Марсель с неподдельным сокрушением покачал головой. — Увы… Неужели дипломатическим отношениям между Урготом и великой Талигойей не суждено даже зародиться? — Суждено, суждено, — заверил его Альдо слегка рассеянно. Думал, получается. — С гонцами часто случаются неприятности… мы вышлем другого. Вас не утомляет наша долгая беседа? — Ваше Величество — приятнейший из собеседников, — поклялся Валме, уже сорок минут сидевший как на иголках. — Мне намного лучше, чем в одиночестве в своём особняке… Вот дурак. — В таком случае мы рассмотрим ряд должностей, которые могут подойти вам и не будут требовать больших телесных усилий, — твёрдо сказал государь. Он явно вознамерился выжать из очередного поклонника всё, что можно, и не скрывал этого. Какие там эории — куда важней, чтобы делали всё, что прикажут! И ни в коем случае не пользовались мозгами. — Ваше Величество!.. Не смею просить об этом. — Пустое. Вы окажете услугу и нам, и себе. Может, и окажет, но насколько это будет сложно? Так, на следующую неделю он точно сляжет с лихорадкой, и за это время нужно пробраться в Ноху… Неделя — это недолго, неделю король подождёт, а потом — бежать как можно дальше. Бежать ли? Ни факт добровольного возвращения Алвы в Ноху, ни жёсткая оговорка Левия не внушали такой уверенности. — Пожалуй, на сегодня хватит. Вы неважно выглядите, — участливо заметил Ракан, весьма убедительно изобразив тревогу о подданном. Со смесью отвращения и ужаса Марсель вынужден был признать, что понимает, почему за ним шли: к сожалению, слишком многие нуждаются в таком вот… убедительном. — Выпейте, полегчает. Или лекари запрещают вам вино? — К Леворукому лекарей, — отозвался Марсель и, едва ли не помолившись про себя, взялся за бокал. Серебряный. Закатные твари, с него-то всё и началось — с серебряного бокала! Но теперь он был готов и знал, что его проверяют — не из каких-то подозрений, просто по привычке. Человек, в недавней юности испытавший не менее дюжины ядов на бессмертных кровопийцах, не мог не проверить. — Здоровье Вашего Величества! — Он выпил неразбавленного вина, горького, как поражение, посмаковал для видимости и сглотнул. Потом увлёкся бокалом, изучая пальцами причудливую гравировку. Проклятье, это похоже на то, что люди называют очень хорошим вином… Если его вывернет наизнанку во дворце — это сойдёт за часть болячки? — И за славу великой Талигойи, — второй глоток дался тяжелее, но подарил возможность посмотреть в глаза королю. Тот был доволен и как будто… спокоен. Последняя проверка прошла успешно, и это стоило зарождающегося зуда в ладонях. Альдо тоже выпил и видимо расслабился — очевидно, верные союзники ему сейчас были нужнее подопытных вампиров. Величество добавило ещё пару витиеватых фраз, почти отпустило Марселя и поймало его на полпути к дверям: — Постойте, виконт. Пламя на свечах как будто вспыхнуло ярче — ну конечно, это всего лишь игра воображения, а потемнело в комнате из-за ветра, пригнавшего облака. Марсель с готовностью обернулся, чувствуя себя как в мышеловке. — Чем ещё я могу услужить Вашему Величеству? — Успеется. Скажите мне, каково это — служить вампиру? Его взгляд из нарочито-равнодушного превратился в цепкий и внимательный, хотя губы продолжали улыбаться. Валме отметил про себя уход от монаршего «мы», но только отметил — сейчас куда важнее дать ответ, который всех устроит и никому не навредит. От мысли подыгрывать в этой лжи он отказался сразу, задолго до аудиенции — хватит этого вранья, просто хватит. К тому же, Марсель до сих пор не имел чёткого представления о том, что произошло между Альдо и Рокэ на суде и перед ним. — Простите? — немного затравленно переспросил он. — Боюсь, я не понимаю, о чём вы. Какому вампиру? По плану здесь была ещё недоверчивая усмешка, но от этого Марсель воздержался. Если честно, просто не мог смеяться. Альдо пристально поглядел на него, потом отвернулся к стене, поглаживая нагрудные цепи. — Пожалуй, мы не приняли в расчёт вашу прежнюю жизнь. Вы ведь не так много знаете о столичной жизни. — Что-то мне известно, — возразил Марсель. Сейчас нельзя поддаваться — сопротивление вслепую, желание угодить будет выглядеть куда более естественно. — Но то, что вы сказали… прошу прощения, не могу понять. Вампиры — это ведь выходцы, питающиеся кровью живых? — Вампиры не совсем выходцы, — снисходительно пояснил Альдо, окончательно поверив в неведение собеседника. — У них иная природа, но в целом вы правы — это противоестественные кровопийцы. И весьма искусные в обмане, как показала мне жизнь… Неудивительно, что вы ничего не заметили, виконт. Вы что-то вспомнили? — Нет-нет… не смею перебивать ваше величество. — Мы настаиваем. — Кажется, я и в самом деле слышал такие сплетни об Алве, — извиняющимся тоном сказал Валме. — Только меня это не особо интересовало, и я не обращал внимания… О, Создатель, это же кошмар. При одной мысли о том, что этот страшный человек мог пить мою кровь, становится дурно. Вашему Величеству известно достоверно?.. — Ещё бы, — тоном, не терпящим возражений, ответило величество и потянулось за шнуром звонка. За ширмами затопали. — Мне хватило бы показаний бывшего оруженосца Алвы: герцог Окделл, хоть и был запуган после года в услужении нечисти, не стал скрывать правду от своих друзей. Мы верим ему, к тому же… да, Лаптон, проводите виконта до экипажа: ему может стать нехорошо. — Премного благодарен Вашему Величеству за заботу… — о, он и в самом деле недалеко от обморока. — Прошу прощения… «к тому же»? Весьма неосторожный вопрос, но нельзя же вот так обрывать фразу! Ракан наверняка хотел, чтобы его переспросили. Если нет — виконт Валме ни кошки не смыслит в придворных игрищах. — Мы убедились в этом сами, — Альдо не без удовольствия закончил фразу и улыбнулся; лучше бы он так не делал. — Вы свободны. До улицы он добрался кое-как, опираясь на чью-то руку. Марсель отчаянно переигрывал — ему бы и хотелось сейчас дать слабину, но иммунитет своё дело сделал — от вина всего лишь мутило, а сознание оставалось предельно ясным. То, что он слышал в салонах о бывшем оруженосце Ворона, вписывалось в картину мира Альдо — молодой человек был достаточно доверчив и впечатлителен, чтобы поверить в вампирство своего эра, даже если эр пил с ним неразбавленное кэналлийское из одной бутылки и воевал в разгар лета. Вызывала сомнение нерушимая уверенность самого Ракана… Как он мог железно убедиться в том, чего не было? Ложь становится явью быстрее, чем яблоко летит с ветки до земли. Тот же Чарльз, чтоб он был здоров и уже у Савиньяка, даже не допустил, что может быть неправ. И всё же Альдо не слепой, он не мог не видеть… — Домой, сударь? — Домой, — какие-то разговоры, слова, стук колёс, зачем всё это? Альдо не слепой, он делает слепыми других. А если ему не нравится то, что он видит? Что тогда? Полная уверенность в своей правоте — такая, какую он только что продемонстрировал на аудиенции во всей красе. Тогда, в самом начале, Рокэ сказал: «если до такого дойдёт, легко доказать, что я ненастоящий». Только есть люди, которым бесполезно что-то доказывать — даже видя, что не сходится ни кошки, они продолжат бороться за свою правду с большим ожесточением, как будто это поможет спрятать фальшь. Дальше всё решает расстановка сил, а этот момент стал до жути однозначен в день несостоявшейся казни Фердинанда. Луи буквально выковырнул своего господина из кареты. Марселю совершенно не хотелось успокаивать взволнованного камердинера, он только принял охлаждённой крови и спросил: — Как думаешь, Луи: вампир под крылышком церкви — это противоестественно или смешно? Камердинер немного подумал, а потом осторожно ответил: — Зависит от чувства юмора говорящего. — Ну да, — пробормотал Валме. — Спасибо, можешь идти. И распорядись, чтобы к вечеру мне приготовили парадный камзол.