на самом деле

Когда Дилан произносит заранее заготовленную речь перед тысячами людей, раскрывая кованные планы Тресслера, как игральные карты в конце игры, Дэниел смотрит не на него. Он смотрит на Джека. А Джек стоит и улыбается, совсем счастливо, как ребёнок, которому позволили сделать какую-то шалость, да не просто позволили, но ещё и похвалили за это. Уайлдер отлично выполнил свою работу, Атлас знает это. И он абсолютно уверен в том, что все Всадники считают ровно точно так же. Только сказать это правильно почему-то Дэниел не может: никак не найдет нужных слов, чтобы звучало все так искренне и красиво, чтобы Уайлдер запомнил это надолго. А Атласу хочется, чтобы так и было. Когда Джек называет Дэниела по фамилии, указывая на него рукой и говоря о чипе в его кармане, Дэниел не обижается. Он давно привык к тому, что среди Всадников его зовут именно так, или же, напротив, кличут противно-ласково ”Дэнни”, от которого Джей никак избавиться не может. Меритту что говори что не говори – все равно будет звать так, как удобно ему, и плевать если это кому не нравится: у телепатов свои правила, свои тузы в рукавах и провода в голове, соединяющие мысли друг с другом. На Джека Атлас не злится – на такого мальчика, как он, злиться бывает трудно, даже если он действительно где то накосячит или проявит себя с более глупой и неудачной стороны, чем хотелось бы. Дэниел все равно не злится, потому что на Уайлдера он злиться не умеет. Даже когда Джек не позвонил сразу после выполнения операции с аварией во время их первого дела, даже когда он чуть было не попался во время своих выкрутасов в руках Уолтера и даже когда он почти провалил задание во время кражи чипа: Дэниел все равно не злился. Потому что не умел. Он может злиться на кого угодно – на Меритта с его вечным чёрным юмором и неудачными шутками, на Лулу с ее жуткой легкомысленностью и пугающим оптимизмом, на Дилана, который едва не утонул только потому, что решил помочь Всадникам, но только не на Джека. На него просто нельзя было злиться. Физически нельзя. Зрители шумят и аплодируют, со всех сторон сбегаются агенты ФБР, уже готовые вот вот схватить провинившихся Тресслера и Уолтера, а Всадники смыкают свой круг семьи, счастливо улыбаясь и смеясь тому, как ловко они все провернули. Дилан хлопает Меритта и Джея по плечу, стараясь перекричать шум вокруг них дабы они услышали его одобряющие слова; Лула целует Джека в щеку, но не страстно, а как то даже скомкано – сам Атлас бы заикаться начал от этой неловкости между ними. Но Уайлдер, судя по всему, чувствует себя превосходно: он оборачивается к Дэниелу и улыбается – так, как умеет только он, и Дэниелу страшно хочется потеряться в этой улыбке и никогда не находиться, лишь бы остаться в ней навсегда. Когда они исчезают с баржи, все выглядят уставшими, но на удивление развеселившимися и довольными: успешно проделанная работа сказывается на их настроении очень и очень сильно. У них ещё есть время перед уездом, а потому они задерживаются в каком-то помещении, которое больше похоже на гримерку артистов или ещё что то подобное. Меритт тут же устраивается на диване, лихо болтая с Лулой и то и дело выкидывая в ее сторону странные, свойственные для себя шутки, от которых она заливисто смеется; Дилан сидит рядом на старом офисном стуле, закинув ногу на ногу и улыбаясь их разговору, но не вступает сам, а только слушает: слишком уж вымотался этими всеми событиями. А Джек затаскивает Дэниела в самый тёмный закуток коридора. Пальцы Уайлдера лихорадочно бегают по телу Джея, освобождая его от одежды и запутываясь в пуговицах рубашки: Атласа это раздражает, и он, оторвав руки юноши от себя, расстёгивает их сам. Джек едва не краснеет от такой неловкости, но уже через минуту припадает к тонким губам Дэниела, целуя его так, что крышу сносит. — Я так сильно хотел это сделать последние несколько часов, ты не представляешь,-жарко шепчет Джек, выцеловывая худую шею Атласа и спускаясь ниже к ключицам. Тот отчаянно старается не застонать, но губы Уайлдера такие мягкие, а поцелуи его такие нежные, что сам Джей Дэниел Атлас плавится, как мороженое на солнце, в его руках. — Ты долго ещё меня по фамилии называть будешь?-едва юноша разрывает поцелуй, в своей обычной манере произносит Джей, растягивая губы в лёгкой усмешке. Уайлдер тихо смеется, почти стыдливо потирая шею, но потом снова вливается в процесс: целует Атласа в выемку между ключиц, сжимая его плечи и практически вдавливая в стену, и льнет ближе, обжигая шею дыханием. — Как будто тебя что то не устраивает,-весело бросает он, на секунду останавливаясь и кладя голову на плечо Джея. Его пальцы бегают около рёбер Атласа, оглаживая их и пересчитывая по одному, как будто Джек хотел убедиться, что Дэниелу ничего не сломали. Это заставляет дыхание сбиваться, но мужчина пока держится: концентрируется на чужом голосе, забывая про рваные вздохи, и они моментально утихают. — Все таки хотелось бы, чтобы ты к моей фамилии добавлял ещё и ”мистер”, раз уж на то пошло,-Джей язвит, но не зло, а по доброму, выкидывая сарказм за сарказмом в сторону юноши, но тот не обижается: в конце концов, перед ним Джей Дэниел Атлас, а не кто то другой. С ним уже можно было привыкнуть. Уайлдер поднимает голову, преданно, почти как собака перед хозяином, глядя на Дэниела, и снова целует его в шею, интимно проводя языком по худому подбородку, и вот тут то Атлас не выдерживает: с губ срывается хриплый вздох, смешанный со стоном, и Джек довольно улыбается. — Хорошо, мистер Атлас. Тогда хотелось бы ещё, чтобы эта фамилия была не только у вас. Дэниел усмехается, но в этой усмешке столько тепла и любви, что Джек тает от одного осознания того, что все это адресовано именно ему, Джеку Уайлдеру, и никому другому. Это греет душу не хуже первоклассного дорогого глинтвейна, и Джек готов отдать все на свете, чтобы так было и дальше. — Чтож, пожалуй, я готов исполнить вашу просьбу,-Дэниел понижает голос до шепота и теперь уже сам целует юношу, притягивая его к себе за шею и ощутимо сжимая волосы на его загривке. Конечно, возможно это неправильно, возможно, их фанаты не смогут смириться с мыслью о том, что сердце молодого Джека Уайлдера навеки отдано другому – по крайней мере, они знают, что друзья их осуждать не будут и все станет как надо. Как должно быть, и как они хотят чтобы было. На самом деле, в реальности, по-настоящему.