I
Суккуленты, сука. Грёбанные суккуленты и кактусы. Эти зелёные черти заполонили всю когда-то пустую квартирку Арсения в тихом и таком же неприхотливом спальном районе Москвы. С приходом летних каникул Арсений заскучал и однажды послушал совет вежливой пожилой соседки. «Заведи цветочки», — сказала она. — «Раз детей не заводишь, хотя бы за ними поухаживай». И Арс, как последний дурак, завёл. Вот на кой чёрт ему сдались эти пакеты с грунтом, эти дурацкие керамические горшки-дьяволы всех возможных форм и размеров? На кой ему приспичило знать, что такое перлит и куда его насыпать? Ответы на эти вопросы так и не прозвучали. С подходом истинного учёного он составил план, расписал все правила ухода и даже бережно записал в небольшую тетрадку все процедуры, боясь пропустить какой-нибудь важный этап. Консультант в ближайшей цветочке знала его уже по имени и встречала с той же ровной интонацией, что и обычного поставщика. Он её попросту уже достал своими расспросами об уходе за кактусами, он это понимал, но энтузиазм в выдумывании всё новых и новых нюансов поражал даже его самого. Как будто с каждым приходом Попова в магазин продавец проходила квиз на тему: «Что вы знаете о растении?», зато Арсений уходил довольным и полным знаний. Опунция, цериус, эхинокактус — эти слова Арсений стал употреблять ежедневно, стоило только вычитать на форуме новый факт о них, тут же бежал в цветочку, докучая этим несчастной владелице. Просил заказать новый импортный грунт, потому что с ним можно меньше сыпать дренажной прослойки, а, услышав в ответ, что какой-то хотя бы мало-мальски упомянутый товар не продавался, закатывал спектакли покруче коммивояжёров, демонстрируя в картинках его превосходство над аналогами. Ассортимент магазина его устраивал, но разговоры с продавцом давали ему мнимого единомышленника в своём нелёгком деле (пусть даже бедную девушку никто и не спрашивал). Потому всякий раз, найдя тему дискуссии, Арсений спешил на угол улицы, чтобы вступить в ожесточенные колючковые дебаты. В начале августа, в день первого распустившегося цветка в одном из горшков, Арсений почувствовал себя молодым отцом. Он прыгал по квартире и делал фотографии каждой его колючки, каждого малюсенького ответвленного острия, а несчастный полураскрывшийся бутон получил такое количество внимания, словно был признан самим Нобелем. Да, помимо продавщицы, страдали и подписчики Арсения. Для них он всегда готовил стопки сторис с надписями: «Я родился!», «Кто тут папочка?» и хэштегом «#Первый_дачнЕГ_на_деревне». Попов расцветал вместе с этими зелёными созданиями и щедро одаривал их удобрениями, как мог бы одаривать молодую привлекательную девушку комплиментами и вниманием. Действительно молодую — он сам, несмотря на, по своей оценке, почтенный возраст, в тридцать лет, был мальчишкой душой, сердцем и всей своей атлетической формой. Ему одинаково хорошо шли и строгие преподавательские костюмы, с жилетом или без, с кардиганом, игривыми лацканами, всех цветов и их градаций, и расписные подростковые наряды — драные джинсы, жуткие широкие штаны с таким количеством карманов, что Вассерман бы засудил его за плагиат, если бы не был так занят наукой, футболки, глядя на которые не сразу поймешь, сумасшествие это или искусство. Арсению шло всё, собой он любовался. Шло настолько, что студенты умудрялись делать фото его образов исподтишка, чтобы купить себе такое же или сохранить в галерее — Попов замечал и ухмылялся. Юное и развратно-попустительское, взрослое и надменное — оба этих начала играли на руку начинавшему академику. Арсений, будучи одним из преподавателей юридического факультета в престижном государственном вузе Москвы, уже несколько лет стремился вбить в головы молодёжи основополагающую роль гражданского права в современном мире. Попов успел стать кандидатом наук, проходил докторантуру, был известен в узких профессорских кругах как «подающий надежды» и прикладывал максимум усилий для дальнейшей карьеры. После пары грантов его стали звать в качестве эксперта на всевозможные комиссии, суды и семинары, и в итоге его график стал практически круглосуточно состоять из работы. Сейчас, когда студенты катались по миру и вдыхали свободу, а несчастные преподаватели дежурили в приёмной комиссии, Попов целиком и полностью посвящал себя незатейливым мохнато-колючим питомцам. Суббота по всем канонам Арсения была таким же рабочим днём, как и понедельник. Раз уж планов не предвиделось, а выдумывать их из ничего — его конёк, он решил, что устроить продуктивное утро будет более чем уместно. Сырник заорал из кухни раньше, чем Арсений успел сформулировать алгоритм дальнейших действий. Огромное чёрное пушистое нечто требовательно пинало плюшевой лапой пустую миску и недовольно выло. — Встаю, встаю, сейчас. Попов нехотя перекинул ноги и попытался добраться невредимым в направлении душа. Уже намыливая бока, он понял, что банный день во всей квартире — отличная идея, которая займёт его до самого вечера. Тряпки, вёдра, пульверизатор, моющие средства и накормленный кот — готовность максимальная. Арсений не ждал ни гостей, ни важных звонков и почти полностью заглушил своих внутренних демонов наушниками. Учитывая их несчётное количество, это было весомым достижением. Его порой накрывало одиночество и мысли о том, как приятно люди проводили время с кем-то, прогуливались по дендрариям, паркам и улочкам, держались за руки и отдавали подержать стакан с латте, пока поправляли шарф. Или просили кого-то поправить им шарф. А ещё вечно мешавшую чёлку. Как проще стал бы мир, если бы у Арсения появился специальный человек, который бы помогал ему заправлять волосы! Крайняя его попытка сделать это, разговаривая среди улицы по телефону и закрывая брелоком сигнализации машину, обернулась раскалённой катастрофой. Чай полился, как бодрый ручеек, по джинсам, и Арсений почти успел воззвать силу земли. А вот был бы кто-то рядом — такого бы не случилось, ведь бумажный стаканчик был бы крепко сжат в чужих руках. И Арсений, такой беспечный, точно бы получил нагоняй за то, что говорил по телефону на ходу, не смотрел по сторонам, перебегая дорогу, и носил не пойми какую одежду. Забота. Забота через ворчание. Вот, чего требовала душа сию секунду. Арсений грезил романтикой и дурашливыми поступками. Порой ему казалось, что прекрасный принц увезёт его на край земли, чтобы вместе, свесив ножки, смотреть на плывущие облака. С принцессами Арсений, так уж сложилось, напрочь завязал. Были долгие и насыщенные годы общажной влюблённости, были взлёты (когда он оставался у неё ночевать) и падения (когда пробовал наутро её стряпню). Был какой-никакой сексуальный опыт (под одеялом тихо-тихо и почти по десять минут), но всё это казалось не тем и не с той. Упрёки в излишней мягкости или, напротив, заносившей на виражах вспыльчивости, топили надежды Попова на совместное будущее. Тогда, в разгар одной из студенческих движух, у соседа в комнате он отмечал такое, как оказалось, необходимое расставание. И чёрт его дернул засыпаться и замедлиться, вылупившись в ступоре от шуточного вопроса про самого сексуального мужика в универе. А что? Стандартный диалог мужской компании, настолько поразивший Арсения своей внезапностью, что он тут же ответил: «Ты» своему знакомому, задавшему такой прямой вопрос. Тот самый знакомый остаток ночи провёл между ног Арсения в попытках качественно отсосать ему буквально за стенкой от вечеринки. То ли к счастью, то ли к сожалению, кончить в тот раз Попов так и не смог — сыграла доза спиртного и искромётный шок первого гомосексуального опыта. Однако восемь лет практики с тех пор не прошли для него даром. Были парни, в основном, хорошенькие и опытные. От них Попов кончал по многу раз и с ярко выраженным удовольствием — ребята явно не первый раз похаживали в этот густой лес. Приложения для гей-знакомств, через допустимый период времени, отведённый на стеснение, заменили ему горячую кнопку экстренного вызова помощи. Поначалу он осторожничал и искал нейтральную территорию. Клише о сексе в отелях отнимало у Арсения шарм и капельку гордости, но тащить каждый раз домой нового парня было ещё более грязной мыслью. Как ни крути, а Арсений считал себя птицей высокого полета (хоть и был снизу), и на минимальные параметры не соглашался. Пришлось искать парней, согласных на повторные встречи, причём и у них дома тоже, а таких, на удивление, была тьма. Арсений очаровывал их своей податливостью, раскрепощенностью и точным знанием целей встречи. В этом был большой плюс знакомств ради секса — если уж тут ты не получил всё, что хотел, то смысла в них не было совсем. К тому же брюнет очень нравился любителям доставлять ласку — тем, для кого очень важно удовлетворить партнера и утвердиться за счёт чужих громких стонов. Сам Попов на подобные вещи себя не растрачивал. Ему было абсолютно плевать, насколько удовлетворён его новый друг, ведь через пару часов он и не вспомнит о нём. Потому он просто перечислял всё, чего хочет (список был огромен и соразмерен его самооценке), и на что категорически не согласен (не менее впечатляющий список, судя по которому Арсений был монашкой). В таком темпе еженедельного секса ради здоровья он и справлялся в свои тридцать с тяжбами преподавания и внутренними демонами. Нередко ему встречались симпатичные студенты, и, будь он на людях таким же открытым, как в постели, давно бы завел себе любимчиков или, как минимум, обожателей, желавших облизать его с головы до ног. Несмотря на активное потреблядство, в душе он хранил маленькую шкатулочку с сокровенными местами, куда бы отвёл возлюбленного в первую очередь. Среди перечня были и его квартира, обставленная по последней обложке ежемесячника «Садовод и огородник», и розарий, и планетарий, и куча всего вдобавок к наиболее примечательным местам в голове самого Попова, куда он не приглашал вообще никого, боясь спугнуть сюрреалистическими набросками. Вот только этого «самого-самого» на горизонте не виднелось. Там были только коллоквиумы, суккуленты, астрофитумы, конкурсы молодых учёных, публикации в рецензируемых журналах и выступления. Брызги от хлюпнувшей по воде тряпки разнесли мурашки по оголённой ноге, и Арсений вышел из транса. Влажная уборка почти завершена, за окном ещё светло. Стоило отнести в ванну парочку колючих чудовищ, и можно было со спокойной душой предаться отдыху. Он перетащил с полки на поднос четыре маленьких горшочка и аккуратно спустился с табуретки. Если бы только это действие можно было смотреть в кино, если бы только у Арсения был заботливый друг или, на худой конец, просто докучливый добродушный сосед, они (зрители немого кино или гости) тут же предупредили бы парня о возможных рисках. Они бы охнули или вскрикнули. Они были бы участливы и спасли преподавателя от неминуемого краха. Но рядом никого не было. Аннушка не разлила масло, зато Сырник тактически выгреб из поилки воду и расплескал по всему ламинату. Большая мокрая дыра среди сухой безопасной пустыни стала точкой отчёта. Раз, и домашний тапочек скользнул на разлитой воде. Два — Арсений, раскинув руки и испугавшись, потерял опору под ногами. Три — колючки выскочили из орбит собственных горшков, захватывая с собой кверху корни, опутанные землёй. Четыре — грохот упавшей с подноса посуды и ошеломляюще звонкий шлепок задницы об пол. Пять — осознание. Шесть — острая боль в руках и ягодице. Зрители не досчитали бы до семи, потому что крик: «Суууука!» волной заглушил всю считалочку. Острые, мелкие молодые колючки несчастного трихоцереуса впились в ладошку и угрожающе торчали, упрямо вглядываясь в лицо Арсения в поисках зачатков совести. Нет, он, конечно же, в лицо любил, но только чтобы это было что-то упругое и потом резко горячее. Из горячего были только его стоны и причитания, коими сопровождались поиски пинцета. Один за одним он вытаскивал шипы из всего, что только видел, но зад беспокоил больше остального. Опять же, он горячо любил «укольчики» в зад, но требования оставались неизменными — только если упругое и горячее. Скинув с себя шорты, он, грязный и мокрый, встал перед зеркалом, рассматривая свою несчастную задницу. Вроде шипа не видно, видимо, только накололся мельком, без занозы, хотя жгло чертовски. Боже, он тут себя жалел, пока бедные растения погибали в луже грязи на полу кухни! Такой стресс для них — смена грунта не по сезону, снова вода, из-за которой мог быть переизбыток влаги в почве, а ещё поломанные колючки! Бедные кактусы. Бедные кусачие друзья. И кота не обвинить — давно же собирался постелить Сырнику плёнку под миски, да руки никак не доходили. Спохватившись, Попов помчался собирать кактусы обратно в их домики, пришёптывая добрые заклинания на рост, развитие и процветание. Повторная уборка с раздражёнными и ранеными руками не вернула прошлого равновесия, хотя порядком утомила. Хватив кота подмышку, Арсений завалился на диван и задремал в беспокойстве. Ранним утром воскресенья преподавателя разбудил отнюдь не будильник и даже не голодный кот. Правая ягодица горела, как вулкан. Осознав, что этот жар — далеко не следствие страстного шлепка любовника, а что-то очень подозрительное и нехорошее, Арсений мигом подскочил в постели. Всё это было не к добру. На бегу, с нараставшей ежесекундно ипохондрией он ринулся к зеркалу и спустил трусы. Масштаб бедствия был соразмерен вулкану Попокатепетль. Покрасневшая и вспухшая кожа ныла настолько сильно, будто минутой ранее её облюбовал пухлый шмель. Причем присосал её так, как Арсению могло только сниться в самых пошлых фантазиях. Сейчас, даже в тусклом коридорном свете, отчётливо виднелась красная точка посередине припухлости. Попов был готов биться об заклад, что там засела мясистая и упорная колючка. Он схватил пинцет и попытался дотянуться до иглы. Мостиком, в упоре животом об стенку, выгнувшись до позы с последних страниц Камасутры — никакая вариация не помогла бедному, хоть и гуттаперчевому, мужчине: иголка вошла глубже, и из-за отёчности с каждой минутой её было всё труднее достать. Спустя час истерики Арсений опёрся об косяк дверного проёма головой и придался самобичеванию. Ему нужен был человек уже с двумя важнейшими функциями — поправлять волосы и доставать колючки из задницы. Или поправлять колючку в заднице и доставать волосы. Откуда угодно. Скоро семь утра, и, несмотря на воскресенье, регистратура в частной клинике начнёт работать. Попову любой ценой нужно попасть в приёмное отделение, пусть кто-то с цепкими пальцами (в этом случае, так уж и быть — любого пола) облапает его, главное, чтобы избавиться от занозы. — Алло, доброе утро! Мне срочно нужно записаться на приём сегодня. К кому угодно. Нет, не специализированный врач. Подождите, нет. Подойдёт даже медсестра. Приём с двух? Нет, слишком поздно. Сейчас, самое ближайшее. Да, у меня экстренное, — Попов закипал с каждым вопросом, почёсывал бедную ягодицу, и после ответа о том, что в случае необходимости оказания неотложной помощи ему стоит обратиться в скорую, заорал на запрограммированную на ответы по бумажке регистраторшу и швырнул телефон. «Плевать я на них хотел, тоже мне — медики. Где ваша клятва, когда мой зад вот-вот умрет?». Он решительно двинулся в спальню в поисках самых свободных штанов. Грустно, что поводом их надеть не послужил горячий парнишка, от которого нужно было бы этими штанами скрывать стояк, разыгрывая невинность.***
Прохлада летнего утра чуть взбодрила Попова. Но что-то, помимо кожи на пятой точке, было явно не так. Может, дело в идее мчаться в клинику, чтобы врач вытащил из тебя останки кактуса? Нет, это логично, когда ты один, и упрямые рёбра не давали тебе вволю прогнуться. Тогда что? Навязчивая мысль ещё не сформировалась, но уже подступала. Когда ноги привели Попова к любимому магазинчику на углу улицы, он, даже не взглянув на время, машинально дёрнул ручку двери. Она была заперта. Еще бы: половина восьмого утра, выходной, а салон цветов — далеко не самое востребованное, в отличие от бара, заведение. Несмотря на это, мозг сказал Попову дёрнуть дверь ещё раз, прежде чем развернуться и восстановить проложенный к клинике маршрут. О чудо! За отзеркаливавшим стеклом мелькнула тень. Попов замер. Внезапно перед глазами мелькнули яркие вспышки. Он посмотрел на свои руки, сжимавшие мобильник и кошелёк, и этот факт ему показался невероятно смешным.***
Дверь открылась, и перед опешившим от раннего визита Антоном предстала настоящая психоделика: тёмненький и очень симпатичный парень стоял на пороге у входа, рассматривал свои руки и хихикал с безумным взглядом. «Солевой, что ли?», — подумал Шастун. — Мужик, тебе чего? — хрипло проговорил он вслух. Мужчина, очевидно, зачатками мозговой деятельности осознавал, что в его восприятии явно кто-то возник рядом, что-то изменилось, и приложил максимум усилий, чтобы вести себя адекватно. — Прошу прощения за столь внезапный приход, — тут этого ненормального взорвало. Он начал громко ржать прямо посреди улицы. Глаза Антона выкатились и уже были готовы послужить шарами для боулинга. — Чем ты упоролся? Что с тобой? — Нет, — отсмеиваясь и оправдываясь, попытался реабилитироваться тот, — я не наркоман, если вы так решили. Но мне правда очень нужна помощь вашей хозяйки. — Моей хозяйки? Точно упоролся... — Стойте, — со всем отчаянием вскрикнул незваный гость, видя, что Шастун спешит запереться от него в магазине. — Я имею в виду Ангелину, она владеет этим магазином, девушка, худенькая такая, светленькая. — Сегодня её нет, сегодня инвентаризация. Напишите нам в Директ. Аккаунт вот, по QR-коду можете посмотреть, — Шастун ткнул в наклейку на стекле, — если ждёте заказ, то база доставок обновится только завтра к десяти утра, а если... — Помолчи секунду, прошу! Ты так быстро говоришь! — взбесился парень. — Я не жду заказ! Я пострадал! — он вскинул руками и пнул бордюр. — Мне нужно знать, какой именно вред мне нанёс ваш товар! Антон округлил глаза.***
Вот она! Вот она, родная: та самая навязчивая мысль, не давшая поехать сразу в клинику — жажда поиска виноватого. И смутность сознания. Совсем небольшая заторможенность. Почему в восемь утра на улице всё такое яркое, Арсений не мог понять. — Вы сейчас серьёзно? — этот тип из магазина как будто уже порядком устал от Арсения, может, работы было много, и он спешил к ней вернуться. Попову лишь оставалось надеяться, что какое-то беспокойство не даст парню бросить его в таком взбалмошном состоянии. — Похоже, что я шучу? Я чем-то заразился от вашего кактуса! Мне нужна помощь! — Я похож на медбрата? На дерзость Попов не рассчитывал, и даже столь невинный подъёб карикатурно отразился на его лице. Зря. Зря-зря-зря. — Издеваешься? — натурально заорал Арсений. — Звони ей немедленно, зови сюда! — в гневе и с чётко ощутимым скачком бешеной энергии Арс протиснулся мимо парня в помещение и двинулся к двери служебного входа. — Замкни двери! Тот откровенно застыл от неописуемой наглости и смог проговорить лишь: — Ты охуел? — Рад, что мы перешли на «ты». Звони! — Я не собираюсь её беспокоить. Вали отсюда, у меня работа. — А у меня задница отмирает! Кто мне поможет? — Арсений не сразу разгадал двойное дно своих слов. — У меня кактус в жопе. Помоги.***
Шастун окаменел. В свои двадцать два он встречал наркоманов в подъезде, видел криминальные сводки с типами, которые крутили фристайло под кайфом на полу, но чтобы засунуть под этим делом себе кактус промеж булок — это было что-то совершенно невообразимое. «Как он вообще ходит?!». — Ты как вообще? — тихо пробубнил в край выпавший в осадок Антон. — Тебе бы в больницу, это же, господи, боль какая. — Вот именно! Вытащи её! — взвыл тот, словно ему снова стало сильно хорошо. — Умоляю тебя, подойди. — Кого — её? Ты представил, что кактус — это девушка? Боже, ты больной на голову! Мужчина оторопел и, с трудом сообразив, ответил не сразу: — Заноза. Я наткнулся на иголку. Задницей. Всё очень плохо. Там, — он медленно указательным пальцем потянулся назад. Винтики сошлись, и Шастун, секунду помедлив, начал ржать, всё больше задыхаясь. — Настолько бурный секс? Того снова, видимо, перемкнуло. Что-то бесконечно счастливое потекло по его лицу, тело с виду двигалось, как жидкое. То ли наркоманская радость накатывала, говорили же, что у них будто тепло разливалось постепенно, когда усталость, нервы и боль отступали, Антон много читал разной херни. — Я очень люблю секс, — медленно и мечтательно протянул тот. Он от переизбытка эмоций уже готов был опуститься на стул, как вдруг отпрянул от острой боли. — Кто теперь меня захочет с проколотой задницей? Помоги мне! Шастун уже вытирал слёзы от смеха. Такой странный мужик, что хотелось смотреть и слушать, как испорченный телевизор, переключавший каналы от стука по крышке. Он подошёл к нему ближе, почувствовал приятный запах цитрусов и посмотрел прямо в глаза. Растерянный взгляд, расширенные зрачки, но полное подчинение и доверие. Жаль лишать сексуальной жизни несчастного. — Показывай, — коротко кивнул Антон. Долго упрашивать не пришлось. Светлые мысли Шастуна о том, что перед ним, судя по всему, успешный и недурной собой, весьма солидный мужчина в дорогой одежде, собирался прямо сейчас оголиться... перед ним — каким-то землекопом горшков, пробирались где-то глубоко в подкорке, но что-то крепкое и резкое нетрезво давило на его поведение. Мужчина этот, не мешкая, развернулся лицом к стулу, поставил одно колено на него и медленно стал спускать штаны-парашюты с пострадавшей ягодицы. Проскользившая по занозе ткань вызвала ёмкое и красноречивое шипение, как будто кто-то решил приложить его еще и раскалённым клеймом. Вся эта картинка для Шастуна выглядела странно. — Какой пиздец, мужик, — многозначительно протянул Шастун. Пятно вокруг шипа было сантиметров пять в диаметре и красным светофором отдавалось на белоснежной, почти гладкой коже. «Кожа, как в салоне нового порше», — мелькнуло в голове. — Я скоро умру? — Потерпи, я найду пинцет. Шастун рылся в ящиках под внимательным взглядом гостя, так и продолжавшего стоять на одной коленке. — Нашёл, терпи, — гнев и испуг при виде показавшегося психом брюнета сменились вдруг жалостью. Несчастный малый. Насколько же сильно она туда вошла? Антон хотел выдержать хоть какие-то приемлемые в сложившейся ситуации приличия, но с расстояния вытянутой руки разглядеть шип было невозможно. Он отошёл ещё раз, взял телефон и, включив фонарик, снова приблизился к горячей от воспаления ягодице. Мужчина резко замер. Шастун не знал, как ухватится за кончик малюсенькой иголки, вертелся над занозой из стороны в сторону, но она не поддавалась. В конце концов он психанул и выдал: — Так, я сейчас подержусь за тебя... об неё... короче, ничего личного, только не шевелись, ок? — накатившее смущение так сильно ударило по щекам, что могло показаться, будто Шаст смотрел в задницу, как в отражение — красное к красному. — Отвлеки меня. Ты должен сказать что-то успокаивающее! — захныкал тот. — Я тебе, блядь, не сестричка в костюме. Заткнись и отвернись. Левая рука Шастуна плавно опустилась на ягодицу, и секунду оба парня боялись пошевелиться. — Можешь продолжать, Джуди, — захихикал этот придурок. Шаст отпрянул, напуганный и озлобленный одновременно. Над ним просто издевалась вселенная! — Ты сейчас со своим кактусом в жопе пойдёшь лесом, слышишь? Или ты замолчишь, или я воткну тебе пинцет вдогонку. Какая, к хуям, Джуди? — В каком-то сериале слышал. Прости-прости, — затараторил мужчина, — это нервное. Шастун поверил, промолчал и повторил ритуал. Рука снова коснулась кожи, но почему-то во второй раз это показалось чем-то вдвойне неприличным. Стараясь сконцентрироваться на выполнении хирургической задачи, Антон отмёл из головы всю похабщину и, прикусив язык, стал тщательно подковыривать иголку. На третий раз она поддалась, и парень медленно вытянул результат своего кропотливого труда. — Охуеть, какая маленькая и какая паскудная, — рассматривая тончайшее волокно, проговорил он. На автомате, совершенно не думая, зачем, Антон всё ещё не убранной с ягодицы рукой похлопал по ней, как хлопали по плечу лошадь, удачно взявшую барьер. — Ещё раз так сделаешь, и я скажу «сильнее», — пошутил недопациент, после чего ладонь молниеносно испарилась. — Смотри, — Антон с видом отчаянного натуралиста поднёс к его лицу крошечного дьявола в пинцете и, повернувшись, в щеку произнёс: — Я Антон, кстати. Антон Шастун. Заворожённый мужчина ответил на выдохе: — А я Арсений. Попов. Кстати. — Кофе будешь, Попов-Кстати? А то мне срочно нужно переварить стресс.***
Почти полчаса преподаватель молча, с чашкой в руке, наблюдал за сновавшим по складу парнем. Тот не врал, говоря о завале в воскресенье. Он пересчитывал каждую полочку, затем бежал к компьютеру, что-то отмечал, снова пересчитывал. Всё бы ничего, если бы не одно «но»: он светился. Не метафорически, когда ты смотришь на счастливого человека, а буквально. Как грёбанная гирлянда. Видя застывшего Арсения, Антон насторожённо приблизился и спросил: — Ты как вообще? Должно же пройти, заразу вытащили. Скорее всего, это аллергия. Она стихнет. — Я нормально, если считать нормой, что у тебя лицо переливается оттенками голубого, а тот горшок, — он указал на дальнюю огромную посудину, — показывает мне крутой мультфильм. — Что ты принял? — Кажется, я вижу в тебе ангела, — прошептал Арсений. — Чего ты нажрался, Арсений? — Говорят, что ямочка над губой — это поцелуй ангела. Давай проверим? — Блядь, ты конченный долбоёб. Где ты успел? Антон подтянул его лицо к себе и обеспокоено посмотрел. — Это точно что-то сильное. Кислота или нечто подобное? Грибы? Тебе нельзя шевелиться, скоро отпустит. — Ох, как ты близко, мой ангел! Распусти для меня свои крылышки, я хочу полетать на тебе! — Арсений взвизгнул и обхватил стоявшего перед собой парня двумя руками за бёдра, прижавшись лицом к животу. — Эй, эй, потише, успеешь полетать, но сейчас тебе нужно взбодриться, — замученно сказал Антон в попытке отлепить мертвую хватку. — Давай ты посидишь, а я ещё кофе налью? — Почему ты меня не целуешь, Антончик? — стал канючить обиженный Попов вслед уходящему работнику.***
Шастун зашёл за перегородку, прижался спиной к стенке и ударил по ней кулаком. Чайник шумел, закипая, и злобные стенания парня точно не были слышны. Чёртов организм! Какое-то наказание! Стоило упоротому мужику уткнуться в него, как член вмиг зашевелился. Чем он это заслужил? Тем, что перешагнул через себя и впустил эту дворнягу, вытащил из него колючку и выслушал его одурманенный бред? Стояк на наркошу? Отвратительно. И футболка у него отвратительная. Надо потом узнать, где он такую взял. Словно пытаясь убедить себя в своих же доводах, Антон выглянул из-за угла и подсмотрел, чем был занят Арсений. Картина маслом — обдолбан: рассматривал пальцы, водил ими, изображая как будто волны, смеялся. Смеялся? Сумасшедший. И красивый. Какой же красивый мужчина. Шастун вернулся к холодной стенке. Стояк не спадал, а только усиливался. Трахаться с мужиком в таком состоянии точно нельзя, нужно было успокоиться. Он уже разлил свежую порцию по кружкам и нёс к Арсению, как вдруг, словно наваждение, в голове мелькнуло — укол, кактус, шип, яд. Чудом от нахлынувшего озарения он не окатил себя и коленки милейшего отуманенного Попова кипятком. — Что за кактус? — спросил Шастун. — На какой кактус ты сел? — На твой. Но только в фантазиях, — Арсений кривлялся, тыкая пальцем в висок. — Я серьёзно спрашиваю, какой именно кактус? Где ты его взял? — О, бедный мой кактусик, — затянул Попов, — его зовут Кактус. Кактус по имени Кактус. Понимаешь, да? Прекрасный экземпляр трихоцереуса. Знаешь, как сложно было его купить? Но я смог, я нашёл его, мой алмазик. Он особенный, дорогущий. — Бляяяять, Арсений, — Шастун схватился за голову, — вот не зря же говорят, что долбоёбы всегда найдут приключения на задницу. Тебе известно, что он ядовитый? — Я отравлен? — испугался Арсений. — Помоги мне! Высоси яд! То, что происходило в следующие секунды, не мог бы объяснить ни один врач. Попов, видимо, полностью готовый к процедуре исцеления, встал на колени на крошечном стуле, снова развернулся задом к Шастуну и одним резким движением спустил штаны. Действительно ли он ожидал, что тот приложится губами к его ягодицам, или просто стебался, даже будучи не в себе, Антон не знал. Но вскочивший член отозвался на эту нехитрую картинку и гордо развевался вместе с брюками. Шастун резко просунул руку в карман, пробуя скрыть постыдную непроизвольную реакцию, но случайно коснулся головки и проскулил. — Всё так плохо? Ещё больше воспалилось? — опешил Попов. — Да, — вздохнув поглубже, ответил Шаст, — очень плохо. Мы едем к врачу. Срочно.