***
Чонину плохо. Его несет. Хорошенько так несет: Чонин начинает скупать женские шмотки в катастрофически идиотских количествах. Половину отдает нуне, когда не идет или не лезет. В его гардеробе появляются колготки, кроп-топы и _не по-мальчишески_ красивое нижнее белье. Он учится ходить на каблуках и красить губы. Зачем — не знает. Помада и каблуки исчезают из обихода как-то сами собой вскоре после того, как Чонин начинает управляться и с тем, и с другим в совершенстве. Ну и, если честно, все это — палево страшное. Единственное, что можно себе позволить — бальзам для губ с едва заметным мерцанием. И колготки. Черные, в крупную сетку. Чонин носит их буквально повсюду, надевает под любые не по-модному целые джинсы. Сумасшествие. Чондэ свою невесту на него явно не променяет, хоть ты тресни. Но остановиться уже тяжело. Да Чонин и не хочет.***
Чонин не знает, зачем пришёл на эту вечеринку. Не знает, зачем стал напиваться, а затем вышел мёрзнуть на балкон. Кажется, он уже совсем ничего не понимает ни о себе, ни о своей жизни. — Можно? Скрипнувшая дверь впустила на балкон тёплый воздух помещения, заклубившийся паром. — Да. Вообще-то нет. Но Чонин всё ещё слишком воспитан, чтобы отказывать старшим. А До Кенсу безусловно старше. Держится по-другому, больше ест, чем пьёт, говорит мудрые вещи. Не женится в 25. И сердце ничье в конце концов не разбивает. Кенсу хороший — так думает Чонин, вспоминая о всех тех разах, когда с ним пересекался по учёбе и не во время неё. Но побыть одному всё ещё хочется ужасно. Поныть, пожалеть себя, по… — Тебе не холодно? Кенсу делает движение рукой, обрисовывая участок голой кожи между кроптопом и джинсами. Смотрит при этом странно как-то. Чонину под этим взглядом становится не то что неуютно, а как-то… смущающе. — Нормально, — буркает он и ежится, потому что хен продолжает смотреть. — Хотя знаешь, вообще-то прохладно, я пойду. Чонин не успевает открыть балконную дверь, — Кенсу встает сзади слишком быстро и так же быстро пропихивает пальцы в шлевки для ремня, чтобы Чонин не сбежал и не дрыгнулся слишком сильно. — У тебя колготки из-под джинсов торчат, — спокойно оповещает замершему Чонину. И тянет джинсы за шлевки вверх. Чонину плохо. Штаны Чонина не предусмотрены для такого, у них низкая посадка и достаточно плотная ткань, чтобы швы надавили там, где давления сейчас хотелось меньше всего. Чонин задыхается, Чонин пищит: — Хен, отпусти. Кенсу не пускает. И откуда в маленьком и субтильном на вид хене столько силы? Он удерживает Чонина от побега за шлевки, упираясь одной ногой в дверь, чтобы не открылась. — Ты вроде как пытаешься не спалиться? — Ты вроде как должен быть в шоке, — в тон отвечает Чонин и обхватывает себя руками. Кенсу усмехается. — Я вроде как хочу увидеть больше. Чонин от неожиданности признания разевает рот, и сжатые в кулаки руки безвольно повисают вдоль туловища. Кенсу разворачивает его легко и смотрит прямо в глаза. Хрен бы его знал, что он там пытается увидеть. Тот момент, когда Чонин впервые решил надеть женскую одежду? Он выглядывается долго, как по Чонину, целую вечность, и это, честно говоря, стремно как-то. Свалить. Нужно быстро свалить, пока не произошло ничего непоправимого. Чего именно, Чонин не знает, но очень боится этого непоправимого все равно. Пока Чонин думает о возможных вариантах будущего, руки Кенсу осторожго подбираются к кромке джинсов в настоящем. Пальцы оглаживают плотную строчку, и всё это время Кенсу не разрывает зрительного контакта с горящим от эмоций Чонином. А потом случается непоправимое. Кенсу расстегивает пуговицу. Звук получается настолько оглушающим, что Чонин рефлекторно дергается, чтобы закрыть уши ладонями. Старший, кажется, тоже на секунду-другую теряется, но быстро берёт себя в руки, медленно выдыхая через нос. Он опускает взгляд вниз и так же медленно, как и осознанно контролируемое дыхание, отгибает край джинсы. Мышцы на животе Чонина судорожно сокращаются, делая рельеф более очевидным. На лице Кенсу отображается какая-то простая, но пугающая мысль, когда он оглаживает кожу в ромбике сетки, а затем мягко прихватывает её двумя пальцами. Губы ползут в ухмылке. Кенсу нравится. Кенсу так давно хотел… Он просовывает все пальцы сквозь сетку колгот, прижимая ладонь к теплому, и, вновь поднимает взгляд, теперь рассредоточенный и такой горячий, искры разве что не сыпятся. Кенсу нетвердо шагает вперед, прижимая Чонина к балконной двери. — Хен… — только и успевает задушенно шепнуть Чонин, перед резким коротким вдохом. Никто. Никогда. Не смотрел. На него. Так.***
На кухне съёмной квартиры, к счастью, никого не оказывается. Чонин залетает туда, закрывая за собой дверь, и надеется, что Кенсу не пошёл следом. Он опрокидывает в себя стакан холодной воды и, по ощущениям, трезвеет до состояния огурчика. Что это за фигня произошла на балконе?! Нет, Чонину, конечно, хочется внимания, но явно не от хёна, с которым он практически не общался. Эмоции не умещаются в исхудавшем за последнее время Чонине, хочется заплакать или заголосить в панике. В идеале — и то, и другое сразу. — О, Чонина-а, тоже решил отдохнуть от толпы? Чонин отвечает. А потом оборачивается и узнает в вошедшем Чондэ. И, если честно, всё ещё пребывая в шоке, не сразу замечает, как вытянулось его лицо. А когда замечает… от природы смуглый, Чонин белеет, кажется, до оттенка слоновой кости, осознавая как грубо ответил секунду назад. Он. Послал. Чондэ. Он отшил своего почти женатого краша. Блять. В воздухе повисает не то чтобы неловкое молчание, а откровенный ахуй. С обеих сторон. И в момент, когда Чонин пытается выжать из себя извинения или хотя бы их звуки, на кухню заходит Кенсу, резко останавливаясь, словно врезавшись во что-то. Он смотрит на Чондэ, смотрит на Чонина, о господи, опять прямо в глаза, и, кажется, понимает — произошло некоторое дерьмо. Чонин уже даже пошевелиться не может. Два человека буквально растеревших его в мелкодисперсный порошок за столь короткий промежуток времени стоят рядом и ждут от него… чего-то. — Твоё такси прибыло, — бросает Кенсу и отходит в сторону с маленьким жестом открытой ладони, мол, беги, я его задержу. Разумеется, никакого такси нет. Но Чонин чувствует себя таким благодарным за возможность сбежать. До дома он решает добраться пешком. В куртке не так холодно, да и к тому же нужно подышать. Если не в пакетик, то хотя бы так, полной грудью. Путь занимает не больше часа, и Чонин, преисполнившись спокойствия и отстраненности, останавливается у входной двери в поисках ключа. В кармане коротко вибрирует. Чонин достаёт вместо ключа телефон и видит сообщение от незнакомого номера. «Позавтракаем вместе? Кенсу»***
— Ты сейчас в них? Чонин давится кофе. Порядком остывшая жидкость вытекает из носа и больно щиплет, а Кенсу не подаёт и вида, что зрелище так себе. Наоборот, пялится, будто готов сожрать. Вытерев лицо и стол маленькой салфеткой, Чонин отодвигается подальше и скрещивает руки на груди. — Хён, ты извини, — пробует начать он твёрдо, хотя голос малодушно подрагивает, — но мне стремно слушать такое от незнакомца. Кенсу вдруг делает то, чего Чонин от него не ожидает. Улыбается. И в этой улыбке столько пугающего для Чонина обожания, что становится плохо. — Красивый, — низким тихим голосом утверждает Кенсу, продолжая улыбаться. — Ты настолько красивый, когда не боишься выразить себя. Внутри Чонина истошно орёт, потому что До Кенсу говорит очень, очень смущающие вещи. Заглядывая назад, его даже от Чондэ так не перетряхивало. Буквально ни разу. — Ты сейчас про колготки? — пробует пошутить, чтобы отпустило. — И про них тоже, — легко смеётся Кенсу. Он делает глоток из своей кружки и отворачивается к окну. Чонину иррационально хочется, чтобы он повернулся обратно. Чонину хочется, чтобы Кенсу на него смотрел. Чонину вдруг много чего хочется. И как же стыдно и неловко становится от этих мыслей — как будто горишь. Кажется, что Кенсу даёт ему время. Переварить или пережить, или в конце концов спокойно допить кофе. — Я давно тебя заметил, — делится Кенсу. — Ты выступал на студенческом концерте вместе с первокурсниками. Мы тогда сидели в первом ряду на правах старших, я, Чондэ и Бэкхен. Я был под таким впечатлением, — он говорит всё это, продолжая смотреть сквозь стекло на улицу. Может, не хочет больше смущать, а может, ему так легче вспоминать. — На энкоре ты смотрел на Чондэ. Чонин тяжело вздыхает. — Это из-за него, — признаётся просто. — Вся эта одежда дурацкая, — и добавить-то больше нечего. Чонин смотрит в стол, но краем глаза замечает, — Кенсу повернулся. Хён не выдвигал теории о влюбленности в Чондэ, Чонин сам только что признался, и как же свободнее становится дышать, когда чувства озвучены. — Он отличный парень, я понимаю. Они молчат некоторое время, и Чонину снова кажется, что ему дают передышку. — Но я буду для тебя парнем намного лучше. Передышки не будет.