🖤🖤🖤
Антон, пребывая ещё одним глазом и одним ухом во сне, дернулся от громкого шума, напоминающего хлопок входной двери. Он мысленно отмахнулся от раздражающих звуков и перевернулся на левый бок, укрываясь теплым пледом. Проснулся он, как по ощущениям, не от громкого будильника, а от неприятного сновидения, как ебнулся на проезжей части под свою же машину — только водитель был другой, не он и не знакомые. Серым незнакомым пятном, но другой. Чуть не ебнувшись — блять, и в реальности туда же — с постели, мужчина встал, недолго потягиваясь. Вырубив без конца орущий будильник, Антон посмотрел устало на перекрученный плед на кровати, которая, словом, была заправленной и чуть мятой от тела. Но заправленной. Антон помнит, как вчера ему было слишком лень разбирать, расправлять, убирать и складывать утром, что просто сейчас парочкой легких движений застелил плед обратно — красиво и приятно для глаз. Монотонными шагами сходил в туалет, умылся холодной водой, замечая слегка осунувшееся, но, спасибо, более-менее выспавшееся лицо без отряда огромных синих картошек под глазами. Когда он вышел с ванны, взгляд невольно упал на дверь сбоку, и Антон, кратко думая, заглянул в нее. Пусто. Он ожидал увидеть сонного спящего сотрудника на кровати, интересно было бы посмотреть, в какой позе сна Арсений, может, вообще проснулся совсем недавно, как он, заправляет кровать также пледом. Но Антон совсем не ожидал увидеть, во-первых, да, уже заправленную пледом кровать, а во-вторых отсутствие Арсения на этой же самой кровати, или около нее, вокруг, рядом, сука. В голове моментально начинают прорабатываться серые железные шестерёнки, крутятся и крутятся, и первым делом Антон решает проверить кухню, в зал заглядывает по пути — также пусто, и ничего не даёт знак на пребывания здесь человека — а в ней он уже замечает сразу лежащий на столе бежевый листочек с очевидными словами. Взяв резко, как полагается, записку, думается Антону, от Арсения, он судорожно читает, что в начале из-за неровного вторжения буквы расплываются, и смысл совсем непонятен. — Сука, — не сдержавшись, выругался Антон. Его разочарование отчётливо виднелось на лице. — Да блять, Антон, что ж тебе не везёт с этим Арсением? — говорил он сам с собой, заваривая себе кофе из специальной кофемашины. А он, между прочим, купил эту машину специально для Арсения, любящего до одури кофе (Дима как-то говорил нарочито громко: «–Арс, сколько можно уже свой кофе из термоса пить днями и ночами. Ты уж, для друга, чай попробуй. В этой столовой он ахуенный!), чтобы в будущем он, в его квартире, точнее в их общей, без проблем заваривал то капучино, то латте. Тут уж, к сожалению, Антон не знает точное любимое название из всех категорий. Расстроившись отсутствию Арсения, Антон решил позвонить верному Эду, благо записка не вынуждала звонить самому обладателю такого настроения мужчины и спрашивать, где он, почему его нет. А с запиской звонить какие-такие имеются проблемы — совесть и поставленные давно принципы: не врываться в чужую жизнь нарочно, — не позволяли. — Алло, привет, Эдя-скредя, как твоя жизнь? — умышленно буднично и жизнерадостно начинает Шастун. Ага, конечно, он всегда (нет) так здоровается со своим лучшим другом. В их зоне комфорта всегда лишь: «Я заебался, пошли бухать». И стоит ли говорить, что Выграновский из большего выпивает лишь пиво с просекко, а не дорогой (деньги позволяют, чё нет-то) виски, как у Антона. Альфа Эда сам не пьющий, вот с него последний и берет примеры. Эх, вот Антон до сих пор помнит, как они в университете отмечали всем доступным бухлом успешно сданную сессию… — Здарова, заебал, — в стиле казаха здоровается с ним Выграновский. На фоне у него слышна проезжая часть, значит, вышел на балкон. — Я уверен, что ты мне не просто так звонишь рано утром, как соскучился. А если бы под вечер надо было сходить бы выпить, ты бы сразу об этом, не церемонясь, сообщил в соо. Что-то серьезное, я прав? Выучил всего его, зараза. — Да, так все, дядь, — хмыкнул Антон, ставя звонок на громкую связь, а сам телефон на кухонный гарнитур. Он чуть-чуть имел вину за то, что рано звонит с просьбами к всегда (да) спасающему другу от его говно затей, но это действительно для него важно! — Очень серьезное, касается Арсения, — достал кружку из шкафчика, и только сейчас увидел другую мытую в раковине. Всё-таки помыл Арсений своими руками, что вчера так рвано и умоляюще рвался в знак благодарности за поздний ужин. Ну, не дурачок ли? Посудомоечная машина все сделала бы, как и сейчас. Но ее, видно, Арсений не хотел воспринимать, как помощницу. Задумавшись, Антон чуть ли не пропустил слова Эда мимо ушей. А тот не любит повторять второй раз по кругу. — И что ты там опять натворил со своей принцесской, а, дядь? — у них было некое согласное правило называть друг друга именно «дядями». — Он, как Золушка, убежал с твоего поля видения, не оставив даже малую туфельку? — тон его был насмешливый, несерьёзный. Антон представляет его сейчас курящим — а вот это, к сожалению, от своего некурящего Альфы Эд в пример не взял. — Ты не представляешь, как попал, Скруджи… — удивлённо выдохнул Шастун, медленно размешивая получившийся кофе с машинки. — Чё, рил, Шаст? — видно (ну, или слышно), как сам Выграновский малость так прихуел. — Да, блять, так, — Антон уже не медленно размешивал чайной ложкой, а быстро и с достаточным шумом битья ее об стакан. — Вчера решил подбросить его до дома, но когда сел в машину, подумал: а может, вообще к себе домой отвезти? Я уверен, что нет никакого альфы у него, ибо же тот где-то дабы показался в поле зрения. Вот и думал, отличная идея. Не сказал сразу ему конечно, боялся тот возьмёт и убежит как все в прошлые разы, после успокоил. Да и, видно, получилось. Поели макароны, разговорились. Спать пошли, а утром просыпаюсь, а, блять, никого нет, только записку и оставил. Говорит, непредвиденные дела появились. Злой обиженный тон Антона в начале сменился удручающим грустным, он отпил чрезмерно сладкий кофе, не морщась никак от огромной сладковатости. — Чё скажешь? — Эд молчал слишком долго, кажись, даже не вдыхал сигаретой. — Эгоист ты, Шаст, вот, чё я тебе скажу, — наконец прозвучали слова друга на том конце провода. У Шастуна это было, как ударом по его самооценке (средней, никакая высокая и подавно). — Чё это я эгоист по-твоему? — возмутился Шастун, подчёркнуто громко отхлебывая кофе, чтобы показать таким действием всю степень его недовольства. — Да потому что ты не оставил ему выбора нах, по пути отрезая тем, что везёшь к себе домой, дядя. Он не смог бы по своей воле выпрыгнуть из машины, потому терпел, как последний, — Эд не был поучающим в голосе и недовольным происходящим, лишь говорил, как ни крути, действительно — факты. — Ты не думаешь, как после такого он не захочет самостоятельно тебе ближе придвинуться? Да, куда там, репейник блохастый, опасаться будет. Вот сейчас, как вышла удобная свободная минутка, свалил. И я уверен всеми доступными хуями-зуями, что никаких этих ибанных дел у твоей принцесски нет. Лишь после окончания речи друга Антон понимает — какой он всё-таки дебил, и впрямь заведомо эгоистический эгоист. Ни мнения Арсения не спросил, взял и отрезал, и доверие первого вряд ли придет к нему в ближайшие пару лет усердных стараний все возвратить снова. — Но он был вчера на ужине бесспорно рад. Шутил, слушал меня внимательно, а не делал вид… — вот это, толком, Антон и не понимает. Раз Арсению было неприятно, что ж он разговоры с ним давал, вопросы кидал нужные в тему? Антон сел на стул, кладя телефон уже на кухонный стол с заправленной белой скатертью. Громкую связь не выключал, Эда было взаправду хорошо громко слышно. — Вот это, дядь, я выяснить достоверно не могу. Вот был бы я с вами, вот это другое дело, — к тавтологии Эда Шастун уже давно привык, ещё со времён университета, потому не закатывает глаза от частых «вот, это». — И что делать-то теперь? — жалостливо выдает Антон, осторожно верча кружкой кофе на донышке. — Что делать, что делать, — преувеличенно громко вздыхает Выграновский, словно через вздох пытаясь показать, как Шастун знатно облажался. — Надо опять составить план, как ты будешь обратно завоёвывать свою недоступную принцесску. — И какой же он будет? — Вечером встретимся — обсудим. Без виски и другого чего-то крепкого только, просекко сойдёт. Я не желаю опять тащить твою пьяную тушку домой, дядя, — Антон точно представляет у себя в голове, как Выграновский закатил глаза. — Ну спасибо, блин, — буркнул Антон. — Тебе тридцать пять, а не пятнадцать, дурик. Сам за себя уже ручайся, доходи до дома самостоятельно уже, а не моля меня проводить, чтобы скучно не было, или как ты загодишь в какие-то ебеня и сдохнешь в канаве. — Понял я, понял.🖤🖤🖤
— Арсений, ты есть сегодня вообще собираешься? Или ты забыл взять с собой контейнер? Так я могу тебе свой дать, мне Катька столько всего положила в три сразу, что будто меня в ссылку отправляют навсегда, — Дима подходит к загруженному (нет) работой Арсению, сидевшему с горбом в кресле на колесиках, вяло уставившись в экран компьютера. Он есть не собирается в разгар обеда с вкуснейшими пирожками от добродушной тети Зины в столовой! Они меня никак не воодушевляют сейчас. Хотя, я уверен, что в конце дня буду жалеть об этом, как не купил, не взял, не всегда же тетя Зина приносит домашнюю выпечку. Арсений также вяло к нему поворачивается, правой ладонью поддерживая щеку. — Да не, что-то не хочется. Я с собой взял гречку, если что, не переживай. Но вправду есть совершенно не тянет, — Арсений никак не увиливает от ответа, говоря одну правду. Хоть где-то он будет с Димой честен до конца. Да, в еде. — Гречку? — переспрашивает Дима, облокачиваясь на край офисного стола. — Ну, да, гречку, — с недопониманием переспроса подтверждает Арсений. — Что-то в последнее время только и вижу тебя с гречкой, ты, случаем, не на диете? — рассуждает Дима, поднимая одну бровь. Только ее мне бы ещё не хватало. Хотя, если так поглядеть, действительно выглядит так, словно я на диете. Но я не на диете! Просто рацион питания скупой, ничто позволить себе не могу, эх… От конфеток бы, этих, раффаэллок не отказался бы… — Арсений? — Ты что, Дима? — притворно удивляется Арсений, для надобности поднимая и брови. Ну реально, какая мне диета. Мне бы пожирнее стать. — Какая там диета? Я просто так устаю, что сплю большинство времени, а сил остаётся сделать себе только гречку или кашу пшенку. Рис не люблю, — поясняет, мягко массируя виски закрытыми глазами. Да, а вы не знали? Арсений отлично высыпается у себя дома каждые вечера после офисной рутинной работы, просматривая после вдобавок какие-то различные сериалы на телеканалах «ТНТ» и «СТС», запивая горячим чаёчком. Нури ценит, что ее покупают в пятёрочке за углом. И да, Арсений спит плохо в случае отсутствия нужных приспособлений, страдая ужасной бессонницей. Играет с сыном в дешёвые машинки за восемьдесят рублей, когда работает на второй работе. Также и кормит его свежесваренным супом на неделю; моет его в старой пожелтевшей ванне; и в конце концов плачет раз в полгода от своего положения в молодом возрасте. Нет. Это все «нет». Не было никогда. У него не жизнь, а сказка обычного холостяка. — О-о-о, чувак, у тебя ещё и детей нет, — не злостно поддел Дима, улыбаясь во все тридцать два. — На моем месте ты бы не выжил, раз один еле как выживаешь, сам не понимаю, как до сих пор живым остаюсь. Но я сам к этому осознанно подошёл, что сейчас нос воротить? — Дима прям в точку попал с этим «Выживаешь». У Арсения играет на постоянной основе программа «Сдохни или умри». Надо бы добавить, что не только физически умереть можно, но и есть отдельная страница: морально. — Да, согласен. Уверен, у тебя дети прекрасные, — Арсений слегка улыбнулся, смотря на клавиатуру. Грустные мысли он сводит прочь, как и мысли о его начальнике, сегодня удивительно не наблюдающегося на горизонте — просиживает в своем кабинете. Неужто, обиделся? Да не, мы же не подростки малые. Тем более я прекрасно ему объяснил «Причины». Надеюсь, он действительно не в обиде… А вдруг накроет где-нибудь? Димке рассказать бы, да не смогу же передать, почему именно уехал, какие причины были у меня. Когда-нибудь он обязательно признается во всем Позову. Но не сейчас. Может, вообще не признается. Арсений не уверен в своей смелости. Арсений вообще не знает самого себя. — Ну, так есть, получается, не будешь? Один пойду в столовую? — звучит вопрошающий голос Дмитрия рядом. Тот продолжает смотреть на него сквозь очки карими очами. А у Антона чисто-зеленые… Да бля. Что ж он в моей голове забыл? Уходите! Проваливайте срочно, мне ещё вас не хватало для полноты картины! Ну-ка прочь быстро. — Да, иди, — Арсений пытается придать непринуждённый тон — горло саднит, глотать становится вблизи с другом сложновато. Вроде получается. — Тебе точно не надо брать пирожки? Булочки твои любимые с корицей? — Арсений чутка обомлел — Дима брал ему булочки лишь один раз, и то Арсений проболтался случайно, что их любит, а из-за завала работы нет сил встать. Это было год назад, и Дима изумительно помнит. Он точно мой друг. Не лучший, но друг. Какой приятель, к черту? Приятели так друг к другу не относятся. — О, я был бы не против. Возьми две, если ещё останется, — внутренний Арсений по-девчачьи визжит от восторга и, да, лучшего заботливого Позова, но наружный Арсений продолжает держаться в слабой улыбке. Ну, хотя это не улыбка — так, уголок губ приподнялся. — Заметано. — А, Дима! — окликнул Арсений, когда Позов уже сделал пару шагов в сторону. Тот повернулся, передавая безмолвное «Чего?». — Карта у тебя та же? — Да, но не смей даже переводить мне за такую дешёвку, — Арсений не думает, что две булочки по пятьдесят пять рублей, что в сумме даётся сто десять рублей — дёшево. Но умалчивает, ибо же мера богатства у всех разная. Для Димы сто десять рублей за две булочки — копейки. Арсению же это, как пять булочек по двадцать рублей в пятерочке без начинки. Ну, без любимого лимона и сыра, корицы, ну и что? Зато дешевле! — Ладно, — Арсений все же в противовес выпячивает нижнюю губу обиженно. На Позова не действует — уходит, махнув рукой с лаконичным «Скоро принесу». Принес — две булочки аппетитно лежали сбоку на столе, пока Арсений уже не ленился — трудился работой, составлял отчёты. Они манили, но парень подумал, что лучше сначала закончить все, чтобы после отведать. Но работать было крайне сложно — как бы Арсений не пытался не кидать мыслишки об Антоне, тот все равно напролом изгнания появлялся, наперекор шел, чтобы напомнить о себе постоянно. Дима не задавал каких-либо вопросов — всё-таки у Арсения «вроде получается» превратилось в «вообще не получается», совсем плохо с актерством. В детстве сильно мечтал, но понял — говно идея, им не по пути. Хотя, может, актерство не работает только на Позова. Возможно, у него супер-лучшие-сканеры очки, помогающие различать притворство от действительности. Не задавал — педантично упрямо ждал, когда Попов сам к нему явится излить свою израненную поломанную душу. Попросить совета, просто выговориться, услышать его мнение, или молчание будет отличным знаком слушания и молчаливой поддержки через одно касания крепкой ладони беты к хрупкому плечу уставшей омеги. Арсений — омега, и он так ненавидит себя за это. Быть альфой — лучшее. Равноправие в стране, да, но есть те ещё подонки. Быть альфой — преимущество. Никаких страданий в отношениях, если сам не испортишь. Преимущественная сила, отличающееся мировоззрение. Другие инстинкты. Никакой надобности скрывать запах. Альфы — другие за последнее столетие, не разорвут за запах, не сделают плохое, не поддаются инстинктам, чтобы тебя в прямом смысле разорвать, но Арсений — тот ещё параноик. Ему после тех отношений все хорошее даётся подозрительным и опасением. И это первый факт для отмены их с Шастуном отношений. Какие отношения вообще? Антон точно не любит меня, он играется, да, играется. Или нет? Просто уйди от меня, блять.🖤🖤🖤
— Алло, привет, Оксан, ты где? На площадке, да? За углом которая, да? Окей, мы сейчас подойдем с Темой, только-только вышли из сада, — беседовал с Оксаной Арсений, держа левой рукой правую детскую ладошку сына. Последний тихо-мирно следовал за ним, не проговаривая и слова. Обычное «привет, пап», шаг навстречу к объятьям на руках омеги, быстрое надевание вещей. И все. Молчок. На потресканном телефоне показывало семнадцать тридцать три. Антон за все время так и не показался, не выходил из своего кабинета. Лишь его секретарша бегала туда-сюда, то к нему, то вызывая кого-то на ковер, возможно. Дима тем более вдобавок вкинул: «Что-то Антона Андреевича не видать в столовой. Удивительно». На форме имени «Антон Андреевич» Арсений моментально тогда вздрогнул — уже привык к простому лаконичному «Антон» у себя в мыслях, к обращению к самому обладателю этого имени. И что? На работе опять придется обращаться с отчеством? Или у Арсения будет некая фишечка? Ага, фишечка у меня, как же. Стопудово одноразовая акция, или как там говорится. Зачем я вообще за это цепляюсь? Делать больше нечего будто. Надо сейчас к Оксане идти, ждёт нас как раз. Арсений будет выступать аккуратно — наедине — попробует «Антон». Не понравится, будет какое-то неодобрение на лице, мягкая просьба так не делать — окей, официально так и официально, проблем никаких не возникнет с возмущениями. — Тем, как день в садике прошел? — задал обыденный вопрос Попов, кладя телефон в карман куртки. Сумка черного цвета была крепко удержанной за ручки правой рукой. — Хорошо, — буркнул в шарф Тема, смотря себе под ноги. Он сегодня плохо спал — может, чувствовал как-то, что один, потому на утро было заметное опухшее лицо. У Арсения покамест вина лежит тяжким комком на душе. — Ты в садике хоть спал? — волнующе спросил Арсений, слегка нагибаясь при ходьбе к сыну. — Да. — Ну и славно, — облегченно выдохнул Попов — если бы сын сказал «нет» — он бы не знал, что с собой сделал. — Кстати, у меня для тебя кое-что есть вкусненькое и сладенькое. Арсений остановился на дороге, отошёл вместе с сыном в сторону — прохожим людям не мешаться. Маленький Попов смотрел с нескрываемым любопытством — ура, спасибо — и интригой, пока старший Попов на корточках доставал из сумки две несколько помявшиеся булочки в целлофановом пакете. Он решил доставить все удовольствие сыну — тот всегда просил, когда они вместе заходили в пятёрочку, булочки. И как тут самому съесть двух румяных красавиц, а не отдать ребенку, у которого глаза мигом загорелись искренней радостью? — Будешь? — спросил Арсений, мягко улыбаясь на светящегося сына снизу вверх. Он так любит его. — Угу. — Только давай сначала дойдем до площадки, где нас ждёт тетя Оксана, а то по дороге неудобно будет, хорошо? — нежным голосом проговаривает Попов, вставая с колен и поправляя съеженную шапку у Артема. Последний согласно кивнул. — Держи, только не тряси пакет — порвётся. А там руки вытереть салфетками и поешь, хорошо? — Угу, — Артем в ладу забрал пакет, осторожно удерживая левой маленькой ладошкой. — Спасибо, папа, — четко выдал ребенок. — Да не за что, сынок, — доброжелательно, также мягко улыбаясь, произнес Арсений, закрывая сумку обратно. Дошли до площадки в хорошем обустроенном дворе они минут за двадцать. Договорились встретиться сразу же — Оксана позвонила ему в момент, когда Попов только-только отошёл от раздевалки, придерживая сгибом локтя свою куртку. Оксана предупредила, что его смену отменили по какой-то причине, волноваться не стоит — вот и Арсений не волновался, соглашаясь на предложение просто прогуляться, побыть на детской навороченной площадке. Тёма с Оксаной на прошлой неделе, на выходных были в парке, который находится совсем рядом с этой площадкой — Суркова заприметила, потому и решила оставить ее на следующую прогулку. Вот и получилась она. Да и случай удобный выпал. Арсению, как кстати, было сейчас полезно проветрить голову на свежем воздухе, не забивая ее посторонними мыслями. Оксана знает о его семейной жизни, о его рабочей жизни. Арсений сам не понял, когда смог выдать все личное сокровенное наружу девушке, с которой на тот момент они были знакомы две недели. Пересекались на совместных сменах, выдался момент — Оксана, когда шла домой, увидела выходящего из детского сада Попова с неизвестным маленьким мальчиком — пришлось объяснять кратко. Попов понял сразу — девушка выдаёт полное доверие, полное скрытие от выдавания чужих жизней. Сын тогда заметно напрягся, стоя рядом со стоящими Попов и Сурковой, привычно молча, не проговаривая и слова. Но, парень разглядел — девушка приятна для ребенка, не даёт ощущения опасности и сжатия. Как и Арсению, ибо же Оксана — альфа, это естественно для омег, стала для него словно старшей заботливой сестрой. Конечно, по Оксане и не дашь, что она альфа, но если увидеть девушку, удерживающую себя на полном контроле в злости — успеешь поменять свое мнение моментально. Так Попов и увидел один раз, когда девушку сильно разозлил молодой неопытный альфа, которого и альфой назвать язык не поворачивается. Он обозвал администратора слабой омежкой, которая только и умеет ноги раздвигать, а Арсения — ужасным официантом той же категории слабого пола, не умеющим просто еду донести до столика (а по чесноку друг этого парня, отошедший в туалет, намеренно поставил ему подножку). Мда, те два альфенка ещё как убегали, сверкая пятками от красных глаз альфы. Если бы вместо Оксаны в тот день был бы какой-то другой человек, Арсений уверен, как всеми способами пытался бы уйти от разговора, сбежать, лишь бы ничего не выдавать при вопросе: «У тебя есть ребенок, что ли?». Оксана — другая с первого дня их знакомства. Первая подошла к Арсению познакомиться, и уже тогда излучались комфорт и уют рядом с этим человеком. Возможно, потому ей захотелось впервые за несколько лет довериться. Ну, и она девушка. Да, альфа, но девушка, а не парень. Дима не альфа — бета, но парень. Мужчина. И при таком раскладе уже все равно имеется незначительный страх из прошлого, чтобы довериться, рассказать личное о себе. Перед Димой суще внутренне стыдно, но Арсений ничто не может с собой поделать. Нужно время. Опять я об этом думаю. Когда там уже будет встреча с психологом… — Вон — тетя Оксана, помаши ей ручкой, — Арсений ладонью указал вперёд, где около дуба стояла Суркова, смотрящая внимательно как раз-таки на них. Артем сделал веленное, недолго вертя рукой. Пакет издавал шуршание при махании. Оксана взаимно помахала, приветливо улыбаясь. — Привет, Окс, — поздоровался Попов, отпуская ладошку сына. Обнял невесомо Оксану, не касаясь лопаток, ощущая, как по правой щёчке эфирно прошёлся краткий поцелуй. — Надеюсь, не останется след твоей помады. — Ой, да ну тебя, — дружелюбно отмахнулась Оксана, отстраняясь. Она обняла стоящего около них Артема. — Привет, мой маленький друг. Дай пять. Артем радостно, но слегка смущённо дал в молчании ответное пять с несильным хлопком при встрече двух ладоней. — Вот так, мой мальчик! Как я могу забыть угостить тебя всегда чем-нибудь сладеньким? — добродушно отозвалась Оксана, начиная после копаться в женской сумочке, надетой через плечо. — Будешь чокопай? — она протянула ребенку печенье, упакованное в красивой яркой обёртке. — Буду, — Артем, продолжая быть с лёгким показавшимся румянцем на щеках, принял конфету. Теперь у него обе руки были заняты: в одной — пакет с булочками, во второй — печенье. Сын задрал голову. — Пап, можно? — Да-да, конечно, солнышко, — Арсений закивал, переводя взгляд на подругу. — Оксан, у тебя не будет влажных салфеток? Я знаю, что у тебя они всегда имеются. — Ой, найдутся обязательно, куда они денутся, — и это был не вопрос в конце. Оксана сразу засуетилась, рыская в сумочке. Через некоторое время спустя Артём шёл впереди, чутка подпрыгивая своими темными ботинками с гонщиком из «Щенячий патруль», отгрызая молочными зубами держащую пальцами булочку. В кармане едва виднелся край обёртки предложенного печенья. С удовольствием побежал на горку, увидев согласие Арсения в виде кивка. На площадке было мало детей, большинство сидели на недавно высохшей песочнице. Погода была пасмурная, не обещающая солнечных лучей. Да и какие лучи в конце ноября? Тут уж скоро, верно подходят тучи. Лучи летом — тучи ноябрем. — Ну, рассказывай давай, что у тебя случилось, — начала Оксана, как только сын убежал, медленно шагая с Арсением в сторону свободной лавочки. — В смысле рассказать, что случилось? — непонимающе обернулся Арсений, пряча руки в кармане куртки. Он предпочел думать, что они сейчас будут обсуждать заурядные рутинные дела, нежели переходя на личное. — Мне не нужно знать, что случилось от тебя самого. Я всё читаю у тебя на лице, Арсень. Ясно вижу, как тебя кто-то или что-то гложет, — Оксана пожала плечами, стреляя в него успокаивающим взглядом. Все хорошо — распозналось. — Да ничего не случилось, Окс, — пытался отбиться Арсений, делая выражение лица «Ты что, реально не видишь, как я в полном порядке?». Кажется, я никогда не привыкну обсуждать себя. Арсений знал заранее, как вся показуха не сработает, всё равно придется рассказать, да и отмахиваться, отнекиваться не хочется. Делает лишь для вида. — Твоя взяла, — продолжительно выдохнул Арсений. Они сели на пустую безлюдную лавочку. Дряблый слабый ветер качал деревья, раздувал почерневшие от грязи, высохшие полностью осенние листья. — Да, я даже не знаю, с чего начать, собственно… На его неуверенность Оксана без слов поддерживающие положила ладонь на левое колено. Это ничем, по существу, не помогло, но вылитый знак поддержки через касания придавал недолгое успокоение. Боже, надо собраться. Давай, ничего плохого не будет. Не покусают же меня, в самом деле. Это тебе не таинственный начальник Антон. — Ну, ты же знаешь про ситуацию с Антоном… Антоном Андреевичем, — Арсений запнулся. Оксана, продолжая пребывать в молчании, положительно качнула головой. — Так вот… Вчера он был влиятельным гостем в конце смены, поджидал меня около раздевалки, предложил, негоже ему взять не подбросить меня до дома. Ну и я согласился, смысл отказываться? В самом деле быстрее дома окажусь. Только вот по дороге оказалось, что меня не в мой дом везёт, а к себе домой. Я знатно переволновался, как могу на целую ночь Артема одного оставить? Оксана не проговаривала и слова, давая окончательно выговориться. Такой подход подруги Арсений оценил — не хотел сейчас слышать надоедающих вопросов. — Антон меня успокоил. Смотрел на меня такими умоляющими глазами, как побитая собака, чтобы я согласился. Ну, я и не выдержал. Ляпнул «да», и не заметил как вылетело… — продолжал свою речь Арсений, смотря себе устало под ноги. Он рассказал всё от начала и до конца, не забывая все моменты. И про преследования чувства в стиле «это всё не твоё», опадающее при разговоре с Антоном. Сам преследующий Антон целый вчерашний вечер и сегодняшний день. Пытался вдаваться во все подробности. Артём со спокойной душой катался с одной и той же горки, не подходя к ребятам в песочнице. Арсению, если наблюдать за ним, становилось легче и проще высказываться. И когда он закончил продолжительную собственную речь, молча уставился на Оксану, ожидая ее реакции. — Он тебе нравится? — напрямую спросила Оксана ровным голосом, уставляясь на него серыми глазами. Не зелёными. В них не было холода, не было сущей нежности, жалости. Было только какое-то осознанное понимание чего-то. Что? Ты смеёшься надо мной, да? — Нет! Ты что? — неожиданно повысил голос Арсений, в отрицании качая головой и отворачивая голову в сторону гуляющего сына. Вот, ему это точно знать не надо. — Оксана, когда я тебе высказывался, я не рассчитывал на такие вопросы, — он специально выделил слово, делая короткую паузу. — Ответь на вопрос, Арс, — настаивала на своём Оксана. Девушка не отворачивала от него взгляда, начиная где-то нагнетать и давать волнующую атмосферу. Ну, что ты ко мне пристала с этим вопросом? Я не хочу отвечать на него. Не хочу! Сам уже не знаю, что ответить самому себе. — А можно отказаться? — неуверенно ответил Попов. Он поежился на скамейке, невольно чутка отсаживаясь от подруги. Случайно, ага. Жопу решил на холодное местечко присягнуть. — Попов, — буквально рыкнула Суркова, обнажая от недовольства альфачьи клыки. Ну теперь точно альфа передо мной. У меня тоже как бы клычки маленькие имеются! Но сразу смягчалась, придвигаясь к нему ближе. — Ответь на вопрос. — Да зачем? — не понимал Арсений, всеми силами пытаясь отказаться говорить. Неугомонная, блин. И что мне сказать? «Не знаю»? Знаю же, что не успокоится. Эх. — Без лишнего, Попов. Просто ответь, — Оксана продолжала говорить без жёсткого напора, но явно уже едва держалась в терпении и ожидании ответа. Была не была. — Не знаю я, Окс. Честно не знаю. Сам ещё не разобрался в себе. Вроде и хочется, но и колется. Понимаешь? — доверчивые голубые глаза вернулись обратно, наблюдая за девушкой. — Понимаю, — качнула головой утвердительно, — не в смысле, что была в такой ситуации. Обычно сразу знаю, что чувствую к человеку. Но твое само состояние, хочется и колется, понимаю. Это можно приписать к любому, как и к вещам. — Поясни?... — неуверенно отразил Арсений, хмурясь, опуская темные брови. — Ну, было у меня в детстве колесо обозрения совсем рядом с домом, — осторожно на первых порах сказала девушка, поправляя волосы. Шапку так и не носит, дурында. — Парк находился напротив него, прям дословно. А я в детстве высоты боялась, и всегда, когда родители спрашивали «пойдем на колесо обозрения?», я отрекалась, мотала головой. Но всегда с замиранием сердца смотрела, как дети моего же возраста садятся в кабину, поднимаются, выходят абсолютно спокойные и вовсе счастливые. И, преодолев свои страхи и сомнения, в одиннадцать лет решила попробовать. Металась между двух огней: надо или не надо. Окончательно решила «надо», села в испуге. А вышла такая же, как те дети: абсолютно спокойная и вовсе счастливая. Попов внимательно вслушивался в каждое прозвучавшее слово. Он согласен с тем, что мечется между двух огней: он насквозь боится вступать в близкий контакт с Антоном, но при этом в глубине души отчаянно хочет этого. Но чувства ли это? Не привязанность ли с его избегающим типом? Кто, блять, даст мне действующий спасающий ответ? — Ты права, да, ты права. — единственное, что произнес Попов, тихо вдыхая чувствующийся влажный воздух. Дождь что ли будет?🖤🖤🖤
Аутентичный трушный ресторан-бар, построенный на концепции итальянских просекко-баров, которые были придуманы в Северо-Восточной Италии, встретил Антона достаточно приветливо: люди сидели за столиками, была непрерывная непрекращающаяся болтовня со всех сторон, но не режущая и не надоедающая ушам. Была по-своему атмосферная. Камерное помещение, вобравшее в себя элементы винного бара и паба. Лаконичный интерьер заведения выполнен в сдержанном тоне — кирпичные белые стены, мраморная барная стойка и простая строгая мебель. Бар достаточно маленький, но очень атмосферный. Это все было по вкусу Шастуну и Эду, потому это было их любимое заведение. Не, не напиться в жесткач в ужасные, в болевые, в трудные моменты своей жизни, чтобы открутиться, как пробка, отрубиться и забыть — больше, как обычные заговоры, решение какой-то ситуации, дилеммы. Хоть ментальной. Для ахуенного, помогающего, мужского, альфачьего бухича у них есть совершенно другое контрастное местечко по сравнению с этим. Эд поджидал его за столиком в углу. Запах Эда, мускатный шалфей, Антон сразу учуял четким альфачим нюхом, развитым в два раза явственно и веско. Он сидел в телефоне, кому-то что-то печатая. «Возможно, Егору» — подумал Шастун, аккуратно проходя мимо других занятых столиков, отдавая ритм надетых черных, кожаных ботинок на жёсткой тугой шнуровке. Такая же черная кожаная куртка цвета пантеры, водолазка с горлом, брюки-карго. Но самая выделяющаяся во всем этом темном наряде: обворожительная круглая цепочка на шее из настоящего золота. — Ты что, на разборки собрался, дядя? — усмехнулся Выграновский, оборачиваясь и обращая внимание на пришедшего друга, как только Шастун лёгким хлопком коснулся его левого плеча. — Меня, случаем, бить в придачу не собираешься? Ну, конечно он так отреагировал — Эдуард, по сравнению с Шастуном, сущий полу-оффник: подвернутые белые джинсы, кроссовки (не, не адидас) с белыми полосками, простая черная майка, слава богу что без рунических надписей, и сверху примитивная простейшая олимпийка. — Не, не кидаюсь на своих друзей, — довольно улыбнулся Шастун, отвечая на крепкое, дружеское, приветственное рукопожатие. Он сел за стул со спинкой и с мягкой бархатной седушкой, слыша наигранное ворчание «ой, как мило, вы поглядите, что делает с ним принцесса». — Заказал уже что-нибудь? — Да, как обычно. Прошутто, просекко, салат Цезарь. Все так? — перечислял Эд, выключая и откладывая телефон. Они с Эдом — веские любители Итальянской кухни и просекко, тому такая находка — на вес золота. Большая часть меню состоит из итальянского просекко, но есть и белые, красные вина, а также подборка вермутов и крепкий алкоголь. Кухня заведения, как и все остальные элементы — итальянская с авторским уклоном. Итальянское меню состоит из множества закусок: брускетты, тартары, полента, прошутто, салаты с овощами и фруктами, легкие горячие блюда. — Ага. Я голодный как волк, поел утром только Арсеньев омлет, — Шаст действительно был голодным. Хорошо, что друг уже все заказал, меньше времени придется ожидать заказ. — О, а ты говорил, что он только записку и оставил, а тут, поглядите-ка, целый, приготовленный своими — своими! — руками омлет, — мужчина развел руки, притворно щурясь своими серыми глазами. Не голубыми. — Ну что ты начинаешь, козел, — Антон закатил глаза. — Это же не столь важное было, важно же — он ушел! — Дядя, то, что он тебе сам приготовил омлет — это не частое явление у омежек этих. Хз, у мня альфа кнш, но и омежки не редкость в жизни, слышал как-то разговорчики подобные. Он мог бы просто собраться и уйти, а тут и омлетик вдобавок. Это уже о многом говорит, сечешь? — Эд качал головой пока говорил, словно Антон маленький ребенок-несмышленыш, который не понимает, что ходить в туалет на разложенный палас — нельзя. Эд был меньше Шастуна по росту (на двенадцать сантиметров — один метр восемьдесят пять сантиметров, когда у Антона один метр девяносто семь) и младше по возрасту на четыре года. Но выглядело так, ощущение проявлялось такое, что это Шастун меньше и младше Эда. — Такое ощущение складывается, что я вообще не знаю про омег совершенно ничего, хотя не по альфам и бетам, — устало выдохнул мужчина, правой ладонью проводя по правой части своего лица. — И что это значит, раз он мне оставил омлет? Омеги в том разговоре не упоминали? — Не, дядь, не было пояснения. Была бы у меня своя омежка, мож и дадавал понятное, если на опыте был бы. А тут, сорь, я сам хуй знаю, — выдал Выграновский слегка взгрустнувшим голосом со сгорбленной спиной. После сразу восстановился, аж выпрямляясь. — Ну чё, будем шоль твою принцесску опять завоёвывать? Не успел Антон ответить, как их прервал голос молодого статного официанта в официальной одежде. — Ваш заказ, молодые люди, — он поставил осторожно блюда из подноса на белых плоских тарелках, после также саму бутылку итальянского, сухого, игристого вина. — Приятного аппетита. — Спасибо, — поблагодарил за них двоих Антон, придвигая свою порцию ближе к себе. Парень отклонился от столика с лёгким поклоном. Итальянская ветчина, сделанная из окорока, натёртого солью, без дополнительных ингредиентов, кроме морской соли — моментально давала слюнки во рту, лишь бы быстрее отведать вяленое мясо. Вперемешку шёл слабый аромат цезаря, состоящего из куриных грудок, сыра пармезан, сухариков из белого хлеба, анчоусов. Сверху виднелся яичный желток, чувствовалось оливковое масло. — М-м-м, какой запах вкусный. Дядя, без тебя я бы один сюда не пришел. Егор не фанат этой кухни, да в принципе такую еду не жрет, а вот одному как-то не оч,— Эд аппетитно повёл носом, сразу вбирая в себя первый кусочек мяса. — Не благодари, — отозвался сам удовлетворённый принесённой едой Шастун, облизывающий медленно губы. За едой они забыли про главную часть обсуждения их сегодняшней встречи, увлекаясь обычными будничными разговорами о футболе, о музыкальном творчестве Эда, заебанных клиентов Шастуна. Не говорили о своих вторых половинках, к кому эти два дурака чувствуют весьма непростые односторонние чувства. Но через час медленного чувственного жевания еды, таких неспешных глотков для пробы, будто тут находятся не два альфы, а двое солидных омежек, Антона переклинуло к такому неприступно непонятному Арсению, к которому явно путь нужно прокладывать с умом, точными решениями, просчитанными шагами через корни и уравнения. Ну да, Антон же любил в школе алгебру. Вот, и сейчас ебись. — Эд, что мне-то делать с Арсением? — уныло жаловался Антон, отхлебывая уже скоростным движением глоток недешевого просекко. — Как к нему подступиться? Я уже в полном отчаянии. Коснусь — уходит, обращаюсь весьма интимно — ускользает от ответа. Может, у него просто кто-то есть? Другого варианта Антон больше не видел, лишь видел свое ревностное лицо — в мыслях высветился Арсений и какой-то левый альфа, обнимающий нежно за талию его Арсения. Утром только-только говорил Эду, как у Арсения никого нет, этот альфа бы давно показался в поле зрения. А сейчас уже думает от поглощающего внутреннего отчаяния и безнадёжности к самому себе: а, может, действительно он есть? — Дядя, нет у него никого, шо поникать сразу. Давно уже тогда воспользоваться успел бы словами этими, не размышляй об этом, — Эд мягко похлопал его по плечу, наклоняясь. — Надо реально думать, как подступиться. — И как? — продолжал безотрадно Шастун, но в зелёных глазах плескалась едва видимая различимая надежда. — Есть у меня одна идейка… — таинственно загадочно протянул Выграновский, поднимая и опуская брови.🖤🖤🖤
Антон неспешно, неторопливо шел по ровному серому тротуару, смотря только себе под ноги, пребывая в долгих размышлениях. Прокручивал, перекручивал из раза в раз придуманную идею от его лучшего друга, и сам думал, как ее до конца идеально выполнить. Идея сама по себе казалась довольно-таки неплохой и удачной для выполнения, с единственным присутствующим условием от организатора Эдуарда Выграновского: все своими руками не потянуть на дно говна. Вспомнив это, Антон на силу усмехнулся, заворачивая в какие-то неизвестные ранее дворы. Сам не догнал, как оказался в мало богатом районе Москвы, рассматривая сосредоточенно и пристально такие же, как и было его ебало в баре, унылые девятиэтажки, приметно въявь поведав непростую жизнь за пройденные тяжёлые года в то время. Конечно, это тебе не пиздатая сталинка в новом районе в новых домах. Делая шаг за шагом, пребывая в каком-то, в таком же, как и район, в неизвестном ранее лёгком диссонансе, Антон впрямь различил среди хорошего обоняния что-то знакомое… Был бы сейчас Эд, вдруг у него что-то бывало такое ранее. Его нет сейчас рядом — ушел в другое направление своего дома, как только они прогулялись до разъединяющего их дорог парка. Антон хотел прогуляться шагами, но не в сторону дома, оставляя машину на платной стоянке того заведения, а Эду нужно было к своему любимому. Ага, дошел, блять, своей прогулкой не в сторону дома до каких-то ебеней, где чувствовался явно знакомый запах. Словно что-то родное, но забытое давным-давно. Скользящее в давних воспоминаниях слишком-слишком размыто. Шаг. Десять. Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Тысяча. Другая дорога, другой двор. Девятиэтажки уже нормальные, не покалеченные жизнью. Антон заворачивает из одного двора в какой-то другой двор, где виднеется хорошая обустроенная площадка. Падает по ней внимательным взглядом, и буквально замирает, широко вытаращив свои глаза, что даже не моргают. В носу — полностью ощущающийся запах теплого молока с медом и примесью какао. Перед глазами скатывающийся по детской красной горке мальчик с кудряшками, точного цвета его волос. Мальчик останавливается, когда скатывается. В следующий момент суетливо озирается, словно ищет кого-то и не может найти. И застывает также, как и сам Антон, только голубыми глазами — спасибо за острое хорошее зрение у альф — разглядеть его вдалеке. Они такие яркие, такие светлые, такие непорочные слезами и болью. Он смотрит прямо в его глаза, как и сам Шастун. В горле резко пересыхает, недостаток кислорода. Читает по губам мальчишки, будто профессионал в этом деле. — Папа? — одними губами. Антон так и не двигается, цепенеет, столбом смотрит лишь на выявленного в толпе других ненужных сейчас детей маленького худого мальчика в простой не дорогой одежде, который смотрит на него в ответ, держа в руках пакет с — если сильно приглядеться и сощуриться — с недоеденной булочкой. А в голове одно. А на губах в ответ: — Сын? Оба смотрят, оба не двигаются, оба говорят одними губами неизвестное, но родное…