Дай мне повод убежать от тебя

      Стефан настойчиво стучал в дверь. Крепкое старое дерево приятно гудело под кулаком. Он был обеспокоен, появление Элайджи Майклсона на пороге дома, с его неизменно вежливой улыбкой и манерами, заставило волноваться. Так что сейчас Стефан отчаянно хотел получить ответы на вопросы, которые гудели, роясь в его голове. Он был настойчив, продолжая стучать. Через большое окно гостиной, задернутое плотной темной шторой, виднелся мягкий желтый свет, так что дома кто-то был. Стефан ударил еще трижды, начиная терять терпение. Этот ублюдок действительно умел быть раздражающим, когда хотел. Наконец, дверь открылась, и Клаус, чуть удивленный, расслабленный и довольный, встретил гостя, покручивая в левой руке бокал виски. Чертов пижон. Сальваторе протиснулся внутрь, не дожидаясь приглашения, и устремился сразу в гостиную. Потрескивающий в камине огонь снова вернул ему спокойствие и уверенность. Стефан облокотился об обеденный стол, окидывая взглядом комнату. Нагромождение дорогих антикварных вещей, картин, мебели — словно музей сумасшедшего. Майклсоны обожали кичиться своим богатством. По крайней мере, один из них — точно. Никлаус смотрел на него поверх бокала, скользнул взглядом от макушки до ботинок и уставился на растрепанные волосы. Обычный вид Стефана, куда-то торопящегося и забывающего о себе.       — Ну, и какого черта вы снова удумали?       Его голос прозвучал в комнате так, будто здесь никогда не было посторонних звуков, кроме треска дерева в камине. Тени от огня плясали на стенах. Тихо и спокойно, пытаясь выяснить нужную информацию, очень по-деловому. Никлаус подумал, что Элайдже бы понравилось вести переговоры с младшим Сальваторе, они даже чем-то были похожи. Признавать этот факт он не собирался просто потому, что это ставило на нем грязную печать неправильного интереса к собственному старшему брату. А Никлаус его на дух не переносил и терпеть мог не больше десяти минут, если у Элайджи был закрыт рот.       — И тебе добрый вечер, Стефан. Прекрасная погода, неправда ли? Рад тебя видеть, ты хорошо выглядишь сегодня. Что привело тебя сюда? — Клаус закончил говорить, медленно отпил из бокала и посмотрел на гостя. В его глазах блеснуло раздражение от бестактного появления вампира. — Не пробовал быть вежливым, когда приходишь в чужой дом?       — Приношу свои искренние извинения. Мне жаль, что я повел себя столь невоспитанно, вломившись в твой дом и нарушив твое вечернее уединение. Но у меня есть вопрос, который не дает мне покоя, так что я был вынужден явиться сюда, — Клаус улыбнулся, услышав, с каким сарказмом прозвучали обычные слова Элайджи. Звучало прекрасно. — Какого черта вы задумали, первородные ублюдки?       Никлаус пожал плечами, будто не знал, о чем идет разговор. Увидев Стефана на пороге, он рассчитывал на что-нибудь другое, а не нудное обсуждение каких-то насущных дел. В конце концов, было множество интересных занятий, которые они могли разделить. Но ему все равно пришлось ответить — вампир смотрел на него, не мигая, дожидаясь объяснений. Лишь на мгновение он оторвался, чтобы взять бокал и налить себе выпить. Так ему стало намного комфортнее. Дорогой алкоголь мягко обжег ему рот, укусил за глотку, а потом раскрылся на языке ирисом и сладкими плодами. Стефан улыбнулся, это был один из его любимых сортов. Клаус улыбнулся в ответ и подбросил пару небольших поленьев в камин, заставляя огонь радостно взвиться, затрещать и ярче осветить центр комнаты.       — Это было грубо, Стефан, — парень закатил глаза и еще раз отпил виски. — Врываться в чужой дом и хамить очень невежливо. Так что будь любезен объяснить, что привело тебя сюда.       Их мягкая, беззлобная перебранка была словно аперитив. Короткие улыбки, скрываемые дорогими бокалами, дистанция между их телами, уместная и вежливая. Стефан смотрел поверх его головы. В нем было слишком много чувств, которые он никак не мог проанализировать и уложить ни в голове, ни в сердце. Все наладилось. В городе было относительно спокойно: Клаус никого не убивал, Элайджа никуда не совал свой аристократичный нос. Между ним и Никлаусом все наладилось. Черт возьми, они даже сблизились. Больше, чем Деймон или кто-либо еще в Мистик Фоллс хотел и представлял. Стефан нервно крутил кольцо на безымянном пальце, оно стало частью его, и без него было куда хуже. Он медленно покручивал его — семь раз влево и семь раз вправо, после повторить — чтобы успокоиться и поговорить с гибридом.       — Прошу прощения, Ваше величество, что мои манеры потерялись по дороге сюда. Впредь я не потревожу Вас своим бесцеремонным вторжением и присутствием, — Сальваторе шутил, не в силах сдержать это. Было весело наблюдать за вытягивающимся от такой манеры речи лицом мужчины. — Но мне хотелось бы знать, какого черта твой брат приглашает нас с Деймоном на ужин? Что вы оба задумали, первородные ископаемые? Что ты хочешь от нас?       Клаус допил виски и снова наполнил бокал. Потом посмотрел на своего незваного гостя и долил ему. Стефан принялся мелкими глотками цедить алкоголь, наслаждаясь раскрывающимся на языке вкусом.       — Считай, что твои извинения приняты, но я бы предпочел что-то более изысканное. Приглашение на ужин — личная инициатива моего брата. Так сказать, в знак перемирия между нашими семьями. Я от вас ничего не хочу, — Никлаус хмыкнул над своим бокалом, и его взгляд впился в вампира, словно клыки. — Но я хотел бы тебя.       Стефан закатил глаза. Он бы с удовольствием ударил по этому самодовольному лицу, но у него не было шансов. На животной крови он для Майклсона был словно беспомощный котенок, которому можно сломать хрупкий хребет одним щелчком пальцев. Он не верил заверению гибрида о мирном ужине и отсутствии злого умысла. Майклсоны так не действовали. Внезапно мысли в его голове, те, которые он прятал как можно дальше, темные и гнусные, застучали внутри черепа. Его настроение переменилось в момент. Сальваторе одним махом допил виски, грохнул стаканом по столу и направился к двери. Ему стоит провести несколько часов в лесу, охотясь и наслаждаясь тишиной укутанного в поздний темный вечер леса. Это заставит его перестать думать о тех ужасах, которые Элайджа и Никлаус могли причинить городу и любому его жителю. А потом он, возможно, вернется, и они смогут поговорить.       — Я ухожу, — он уверенно пересекал гостиную, тем же твердым шагом, которым и вошел, почти добрался до двери. — Хорошего вечера, господин Майклсон. Еще раз простите мне мои манеры.       Ему оставалось сделать всего несколько шагов до долгожданной свободы, когда Клаус оказался перед ним, теперь уже обеспокоенный и взволнованный, все еще с бокалом в руке. Его прикосновение к запястью обожгло Сальваторе кожу.       — Подожди, давай поговорим. Объясни, что тебя тревожит, мы со всем разберемся.       Телефон разразился трелью входящих сообщений. Стефан прервал их игру в гляделки, чтобы посмотреть, что же такого важного произошло. Одно от Деймона, информирующего о своей ночевке в доме его лучшего друга в компании бутылки или двух бурбона. Четыре сообщения было от Кэролайн. Она задавала много вопросов, которым лучше бы никогда не прозвучать. Стефан завелся еще сильнее, хотя это было абсурдно и неправильно. Не сейчас, когда они с Никлаусом почти во всем разобрались. Кэролайн все портила своим любопытством. Почему ей обязательно нужно совать свой нос в чужую жизнь?       — Сейчас я не хочу разговаривать, Никлаус, — от того, как грубо и резко прозвучало имя, гибрид вздрогнул. Как от удара хлыстом. — Мне нужно побыть одному, а потом у нас, наверное, сможет получиться разговор. Слишком много лжи вокруг, грязных дел и недомолвок. Я хочу побыть один.       Клаус продолжал смотреть на него, и у Стефана развязывался язык. Это не было принуждением, просто он почувствовал, что должен сказать это. Это мучило его месяц, медленно разъедая изнутри, а он игнорировал и заталкивал поглубже. А теперь оно вылезло наружу.       — Я все еще пытаюсь разобраться в том, что между нами. Мне нужно пространство и немного времени, Клаус. Я должен уложить в голове тот факт, что ты оставил меня под носом у Майкла, что ты пытался убить Елену. В конце концов, ты заставил меня уйти с тобой, чтобы мой брат выжил. Мне нужно все обдумать.       Клаус пожал плечами. Стефан никогда не поймет его мотивов просто потому, что он никогда не был на его месте. Он не знает, каково это — бояться Майкла каждую секунду вечной жизни. Но ему было, что парировать на некоторые факты.       — Ты сам предложил уйти со мной, я тебя не принуждал. Это был полностью твой выбор, — Майклсон мягко попытался оттеснить вампира обратно в комнату, но тот уперся и двигаться с места не собирался.       — Ты не оставил мне выбора вообще-то. Ты выливал в раковину единственное, что могло его спасти, когда я отказался пить человеческую кровь, — Клаус снова пожал плечами и покрутил в руке бокал с виски. — Ты вынудил меня снова стать Потрошителем, вынудил уйти за тобой, а потом открыл мне правду о нашем общем прошлом. Я хочу уйти, Никлаус, мне правда нужно побыть одному. Я запутался.       Голос Стефана стал тише, а пальцы мелко задрожали. Это было трудно. Будучи Потрошителем, он едва мог сдерживаться, чтобы не влезть к гибриду в постель. Ему пришлось убеждать себя крохотным отголоском сознания, что это плохая идея. А потом к нему вернулись все воспоминания о ревущих двадцатых, и все встало на свои места. Прямо сейчас он хотел уйти и, по возможности, провести достаточно времени наедине с собой, где-нибудь в глубине леса, где у него получилось бы прочистить мозги без нравоучений и жестоких комментариев Деймона о его депрессивном состоянии. Первородный потянулся, чтобы снова схватить Стефана за запястье.       — Убери руки, пожалуйста, дай мне пространство, — Сальваторе чувствовал, как его снова стало потряхивать. Он чувствовал слишком много и не понимал, что именно. — Дай мне уйти, Никлаус, выпусти меня.       Стефан едва ощутил перемещение. Вспышка воздуха вокруг него, а потом под его спиной оказался твердый стол. Край больно впился в спину, когда Майклсон уложил его. Предплечье упиралось в его грудь, пришпиливая к столу и не давая пошевелиться. Стефан, наверное, мог сопротивляться, но не хотел. Он устал.       — Ты тогда говорил тоже самое, — Клаус склонился над ним, мягкий шепот ласкал ухо. — Просил отпустить, будто я насильно держал тебя. Дверь моего дома всегда была открыта для тебя, но твои ноги разъезжались, и ты стонал так, что невозможно было заглушить ни джазом, ни выстрелами. Тебе нравится эта игра, Стефан? Злой высокоморальный недотрога, уложенный лицом в пол или подушку. Ты уверен, что хочешь именно этого?       Стефан боялся даже рот открыть. Он чувствовал опасность в этом шепоте, Потрошитель внутри него требовал подчиниться сильному хищнику и склонить голову. Проблема была в том, что сам Стефан тоже этого хотел. Неопределенность его собственных чувств к Никлаусу, невнятность их взаимоотношений, закрытость Клауса — это заставляло его нервничать и срываться. После визита Элайджи он наорал на Деймона, а потом вылетел из дома, словно сумасшедший, устремляясь прямо сюда. И вот теперь он здесь, прижат к обеденному столу, как главное блюдо, а Клаус наблюдает за его выражением лица.       — Я хочу, чтобы ты перестал мне врать. Будь честным хоть раз, прежде чем трахнуть, словно одну из своих сук, — Стефан пытался сдержаться, но его горло схватило спазмом. Пока это только крутилось мыслью в голове, звучало не так больно. — Чего ты сам хочешь?       Никлаус ненадолго задумался, разглядывая черты лица лежащего под ним мужчины. Факт того, что настроение молодого вампира изменилось сразу после полученных сообщений, не скрылся от него, и ему нужно было все выяснить. Кто был тем ублюдком, испортившим прекрасное начало вечера, Клаус обязательно выяснит и превратит его жизнь в ад. Он чувствовал себя странно в таком откровенном разговоре со стороны Сальваторе, утонул в его претензиях, ответа на которые не мог дать. Но он мог показать. Стефан всегда был умным парнем, он должен был понять. Клаус наклонился и осторожно коснулся его губ своими, обдавая запахом виски. Бокал пришлось отставить в сторону, потому что руки схватили его за кофту и потянули вниз, к еле ощутимому теплу сильного тела. Стефан целовался отчаянно, каждое его движение сквозило болью и нервозностью. Неприемлемые чувства между ними. С тех пор как они месяц назад снова встретились в этом проклятом городке, Клаус не позволял себе ни единого грубого действия в отношении этого юного вампира. Элайджа обо всем догадывался, лез со своими нравоучениями, но терпел неудачу. Никлаус мог сам разобраться в этой трудной ситуации. Стефан цеплялся так сильно, что на коже быстро заживали синяки от пальцев. Он ерзал, хныкал, кусал губы и торопился, будто хотел закончить это побыстрее. Майклсон обхватил его лицо ладонями и заставил посмотреть, хотя мужчина под ним отчаянно пытался отвести взгляд.       — Стоит напомнить, что я не принуждаю тебя. Если ты не хочешь, то нужно просто сказать, — внезапно Стефан так крупно задрожал, что пришлось прижать его крепче, чтобы успокоить. — Или расслабься. Каждый раз, когда ты приходил в этот дом, я причинял тебе вред?       Сальваторе замотал головой, но посмотреть в глаза так и не смог. Он сделал над собой усилие, чтобы расслабиться, и разжал зубы, до крови сжимавшие измученную покрасневшую нижнюю губу. Клаус торопливо слизал алые капли и раскатал вкус на языке. Страх, недоверие и боль, которые он не мог выносить. Он убрал руку, крепко удерживающую мужчину, позволил больше свободы, но Стефан с места не сдвинулся. Лежал, не зная, что ему делать, но дрожа от потери близости и тяжести чужого тела. Никлаус снова накрыл его собой, в этот раз неторопливо, мягко, неспешно и ласково целуя сильную, подставленную под губы шею. Его пальцы медленно перебирали мягкие волосы, поглаживали чувствительное место за ухом, чуть выше выступающей кости, легко царапали кожу, вызывая у вампира мурашки. Наконец, Стефан расслабился. Закрыл глаза и податливо потянулся навстречу ласке, притираясь, как только мог в своем положении. Его руки метнулись вверх и схватили Клауса за плечи, крепко сжимая и поглаживая сквозь тонкую ткань его кофты. Треск камина окончательно расслабил его, вслед за влажными поцелуями Стефан смог ощутить тепло живого огня, полыхающего рядом. Стало хорошо. К нему вернулось утерянное доверие, и он мог себе позволить подставлять уязвимые участки тела, не боясь, что ему причинят страдания. Прямо сейчас Клаус не выглядел как тот, кто поступил бы так. Он скользил губами по шее — от уха до ключицы, вдоль напряженной твердой мышцы, едва прихватывал кожу тупыми человеческими зубами, заглаживал быстро исчезающие фиолетовые отметины языком. Медленно и неспешно, лаская как самую большую ценность. Стефан снова напрягся, стоило зубам задеть ключицу, но быстро взял себя в руки и поддался прикосновениям. Никлаус с опаской наблюдал. За короткое время их тесных отношений он не сталкивался с таким нервным ответом. Теперь это было его целью — развалить Стефана на куски, заставить его тело и его разум принять их близость и насладиться ей. Время, когда их взаимодействие было наполнено болью, принуждением и яростью прошло, только вот Сальваторе это так и не мог понять. Он крупно вздрогнул, когда пальцы скользнули под край рубашки и погладили напряженный живот. Твердые мышцы сокращались под теплым прикосновением, кожа покрылась мурашками. Клаус чувствовал пробивавшийся сквозь недоверие запах возбуждения, терпкий, дикий, пробирающийся ему в самое нутро. Он снова вернулся к искусанным клыками губам и одним движением языка слизал подсыхающую на них кровь. Стефан податливо подставился под поцелуй, закрыл глаза и позволил своим рукам слепо шарить по крепкой спине, царапать ногтями и пытаться задрать мешающуюся хенли. Ему хотелось ближе, кожа к коже, знать, что они вместе. Как только его пальцы коснулись горячей поясницы, Клаус прижался к нему сильнее, а его поцелуи стали напористей. Весь его мир в этот момент сосредоточился вокруг Стефана, наполовину лежащего на обеденном столе и тянущемся навстречу его прикосновениям. Никлаус неспешно расстегивал мелкие пуговицы на рубашке, смакуя момент появления каждого участка загорелой кожи под расходящимися в стороны кусками ткани. Можно было разорвать, отшвырнуть в камин, чтобы огонь сожрал ненужную тряпку, но вряд ли бы настолько нервный Сальваторе оценил такой поступок. Так что Клаус прижался губами к ямке между ключицами и плавно двинулся вниз, оставляя след из лиловых отметин, помечая любовника. Стефан под ним завозился, прогнулся в пояснице, подставляясь под ласку, и обхватил ногами чужие бедра, притягивая ближе. Когда поцелуи сменились укусами, а тонкие струйки крови оставили на его коже изумительные алые росчерки, Стефан застонал. Звук вырвался из самого центра его груди, заставил вибрировать кости, заполнил комнату и растворился в треске огня. Наверное, он хотел, чтобы было больно. Чтобы его разорвали на куски, и он больше не мог ни о чем думать, кроме боли, охватившей его тело. Неторопливая нежность Никлауса путала его сознание. Тот был груб в начале их разговора, а теперь его руки держали так осторожно, что у Стефана щипало в глазах. Он подался навстречу очередному прикосновению губ и снова застонал, когда язык и зубы принялись неспешно ласкать кожу вокруг его пупка и внизу живота. Пояс джинсов давил нестерпимо, оставлял ожог жесткой тканью. Клаус хмыкнул, его теплое дыхание проскользило вверх, холодя кожу там, где остался влажный след от слюны. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы снова вернуться к чужим пересохшим губам. Теперь их поцелуй был глубже, доверчивее, настойчивее. Сальваторе притягивал к себе мужчину все ближе, пытался стянуть мешающуюся хенли, но претерпевал одну неудачу за другой, соскальзывая пальцами на поясницу. Никлаус с недовольным ворчанием разорвал поцелуй и сдернул с себя кофту одним резким движением, тут же снова прижимаясь к вампиру. Кожа к коже, так близко, что хотелось подпустить к ним огонь, чтобы сплавил в одно целое. Стефан запрокинул голову, наслаждаясь ощущением. Он позволил своим рукам шарить по чужому телу, царапать кожу на плечах и между лопаток, заставляя Майклсона рычать в очередной жадный поцелуй. Никлаус укусил, едва проколов клыками опухшую губу, и ловко расправился с тугой пуговицей джинсов. Стефан мог только смотреть, как с него совершенно неаккуратно сняли ботинки, штаны и носки. Черная ткань белья едва скрывала его возбуждение. Клаус рванул к нему, вжался всем телом, и грубая ткань его джинсов терла Стефану внутреннюю сторону бедер, но это было ощущение, которое он ни на что не собирался менять. Комната заполнилась звуками их влажных поцелуев, тихих стонов и рыков, смешавшихся в одну им понятную песню. Их глаза блестели, и Никлаус, наконец, не побоялся показать свое истинное лицо. У Сальваторе вспыхнуло все внутри. За признание, что у него рвет все к чертям от этого дикого, волчьего в Клаусе, его бы заперли навечно в цепях, пока дурь не покинет его тупую голову. Но он даже не пытался это контролировать. Его член дернулся, как только взгляд золотых глаз встретился с его собственными. Майклсон принялся раздеваться. Торопливо и резко, соскальзывая пальцами с крохотного язычка молнии на джинсах, будто он был перевозбужденным подростком, а не тысячелетним гибридом. Стефан мог только наблюдать за его поджарым, гибким телом, появляющимся перед ним без ненужных тряпок. Как же он был жаден до этого первородного ублюдка, кто бы только знал. Сальваторе давно перестал молить Бога об избавления от этих чувств. Он принял их и растил внутри, охранял от чужих, никому не показывая. Клаус смотрел на него сверху вниз, наслаждался контрастом загорелой кожи и темного дерева, алых разводов и черной ткани слишком тугих боксеров. Любовался каждым дюймом кожи, которую изучил от и до. Изучил так хорошо, что мог почувствовать на языке вкус соли и крови, хлопка и мыла, которые навсегда въелись в это тело. Никлаус втиснулся между сильных ног и зажмурился, когда бедра крепко стиснулись вокруг него, запирая в капкан. Он не стремился сбежать. С жадностью прижался губами к подставленной шее, оставляя синяки и укусы, проходящие настолько быстро, что и глазом заметить было трудно. Стефан укусил в ответ, неглубоко, но достаточно, чтобы кровь потекла по коже, а он собрал ее языком, не пытаясь скрыть стон наслаждения. Наконец, Клаус сжалился и скользнул поцелуями ниже, прикусывал кожу, добавляя кровавых пятен на покорное тело под собой, лаская до одури, пока у самого не начала кружиться голова. Он совершенно потерялся в их запахах, смешавшихся в один плотный кокон, окутавший их обоих, укрывший с ног до головы. Никлаус сдернул с одуревшего вампира белье. Голый, податливый, доверчивый. Он прижался спиной к твердому темному дереву стола, все еще крепко стоя ногами на полу. Майклсон в предвкушении облизнулся. Он заставит этого глупого мальчишку забыть обо всем, что взбрело ему в голову, сотрет из памяти сообщения, которые испортили настроение. Оставит только себя, и этого будет достаточно для них обоих. Стефан вздрогнул и еле слышно застонал, стыдясь собственного голоса, когда Клаус поцеловал его вдоль выступающей тазовой кости сначала с одной стороны, а потом и с другой, щекотно касаясь языком и опасно прижимаясь клыками. Никлаус неспешно двигался ниже, уткнувшись носом в жесткие темные волоски, давясь тяжелым мускусным запахом возбуждения. Он застрял у него в носу навечно с той первой ночи в Чикаго, когда Сальваторе был перепачкан кровью, а его глаза горели от жажды и адреналина. Стефан всхлипнул и зажал себе рот ладонью. Ему хотелось напомнить гибриду, что они посреди столовой, прислуга может прийти, Элайджа мог вернуться в любой момент. Но Клаус прижался языком к головке его члена, и Стефан потерял последнюю здравую мысль. Он с трудом сдерживался, чтобы не толкнуться вперед, его поясница болела от перенапряжения, но он мог сосредоточиться только на жарком влажном рте. У него дрожали колени от того, как язык Клауса медленно двигался от уретры до коронки, как оставил там короткие, жалящие прикосновения и скользнул ниже, вдоль шва, пока не достиг основания. Стефан вцепился в край стола, зажмурился до белых пятен, лишь бы сдержаться. Неспешные поцелуи рассыпались на внутренней стороне его бедер, щекотка от холодящего кожу дыхания заставила его вздрогнуть. А Клаус не торопился. Ласкал языком и губами, крепко удерживая любовника, оставлял крохотные следы от укусов, зализывал их широкими движениями, а потом снова возвращался к поцелуям. У Стефана внутри все гудело. Яйца поджались, будто он готов был кончить немедленно, но не мог. Никлаус, воодушевленный такой реакцией, был щедрым на ласки. Его язык неторопливо скользил от основания члена к промежности, двигался так медленно и тщательно, что Стефан больше не мог сдерживать ни дрожь, ни стоны. Он схватил первородного за волосы, не боясь его гнева, чтобы притянуть туда, где было нужнее всего. И Клаус поддался. Послушно открыл рот и позволил вампиру направлять себя и задавать темп. Его так трясло, что не дать ему желаемое было грешно. Звуки, срывавшиеся с припухших губ, были лучше любой великой мелодии. Стоны и хрипы, рык и мольбы — Клаус наслаждался этим, позволяя своим губам и языку доводить Стефана до края. И тот, несмотря на все свои попытки, не продержался долго. Вскрикнул, его бедра дрожали, а пальцы до боли стиснули волосы Майклсона, пока он кончал глубоко в глотке первородного. Когда последняя дрожь оргазма покинула его тело, он обмяк и наслаждался теплыми, неторопливыми поглаживаниями по животу и бокам. К его сожалению, Никлаус умел быть заботливым, и это заставляло забыть о боли даже без внушения. Окровавленное запястье прижалось к его губам. Стефан заставил свой язык двигаться, чтобы собрать такое щедрое подношение. Кровь взорвалась на его рецепторах фейерверком чувств. Возбуждение, страсть, восхищение, это сделало вампира беззащитным перед властью Никлауса. Беззащитным, но в полной безопасности посреди столовой, где он все еще был главным блюдом. Стефан боялся думать о том, как сильно жаждал продолжения. Он был готов, и желание зудело у него под кожей, пузырилось в венах, горело глубоко в груди. Он почувствовал стаю бабочек, изрезавших ему изнутри живот своими острыми крыльями, когда у него хватило смелости посмотреть на Никлауса. На его блестящие голубые глаза, опухшие ярко-розовые губы, растрепанные волосы. Стефан застонал и рванулся ему навстречу, сталкиваясь губами с его и крепко хватаясь за плечи. И Клаус держал его. Целовал жадно, успокаивая нервную дрожь, скользил пальцами по спине, пересчитывая позвонки и стирая тонкие дорожки пота, стремящиеся к пояснице. Майклсон отстранился от него, и вампир тут же почувствовал пробирающий до костей холод. Короткий поцелуй, едва ощутимое соприкосновение губ, и пальцы первородного обхватили Стефана за подбородок, поворачивая его лицо к свету.       — Ты даже не заметишь моего отсутствия, — Сальваторе потянулся за его прекратившимся прикосновением. — В этот раз я точно вернусь быстро.       Стефан заметил только движение воздуха и то, как колыхнулся огонь в камине, а Никлаус уже стоял рядом с ним, беззастенчиво рассматривая его обнаженную фигуру. Взгляд был жадным, хищным, собственническим. Но времени на смущение совершенно не было. Стефан едва ощутил, как его схватили и перевернули. Он еле успел подставить руки, чтобы не удариться лицом о стол. Клаус нервничал и торопился, собственное возбуждение причиняло ноющую, раздражающую боль. Но, глядя на Стефана, покорного, пахнущего им, с его кровью внутри, он не смог быть быстрее. Майклсон снова опустился на пол и мысленно рассмеялся, как часто у этого юного вампира получалось ставить его на колени. Он раздвинул его ноги и несколько секунд просто смотрел. Податливый, жаждущий его Стефан был слишком большим подарком. Клаус провел пальцами от поясницы и ниже, развел ягодицы и, издав тихий рык, прижался губами к тесном отверстию. Сальваторе под ним заелозил, пытаясь вырваться. Они не делали это часто, и вампир предпочитал, чтобы о таком его предупреждали. Но сейчас Никлауса это не волновало. Он вылизывал тесные мышцы, еще неготовые его принять, дрейфовал в эйфории от протяжных стонов, заполнивших столовую. Стефан хныкал каждый раз, когда юркий кончик языка толкался в него, а пальцы неспешно кружили вокруг мокрого отверстия. Ему нужно было больше. Так много, сколько Никлаус готов был ему дать, даже если цена за это будет слишком высока. Но язык сменился смазанными пальцами, и ноги Стефана разъехались в стороны еще шире. Он принимал пальцы один за другим, хрипел, когда собственный снова затвердевший член прижимался к деревянному краю стола. Клаус растягивал его долго, будто они были в спальне и у них было все время мира. Пальцы скользили внутри, потирали простату в неуловимом и непонятном ритме. Стефан стонал и царапал стол, кусал собственную руку, чтобы не кричать. Майклсон снова поглаживал его, царапал ногтями у основания и еле ощутимо ласкал кончиками пальцев уздечку. Пальцы исчезли, оставляя после себя лишь влажную пустоту.       — Ненавижу эти запахи. Раздражающая химия, — Клаус провел кончиком носа по подставленной шее и плечу, вдыхая знакомые ароматы. — Если бы я мог, то использовал вместо смазки кровь. Ты был бы так прекрасен.       Стефан застонал, закусил губу, и кровь потекла по подбородку на стол. Он помнил двадцатые, вечно окровавленные простыни после их близости, рубашки, с которых было невозможно вывести алые пятна. Он боялся представить, как бы это ощущалось сейчас, когда он держал себя под контролем, все помнил и отдавал себе отчет в действиях. Клаус снова укусил его, но неглубоко, как и до этого, сделал два маленьких глотка и зализал быстро затягивающуюся рану.       — Надеюсь, ты будешь не против, если мы с тобой проигнорируем защиту? — Стефан судорожно кивнул. Он тоже это ненавидел, хотел ощущать Майклсона целиком. — Вот и славно, любовь моя.       Сальваторе прогнулся, выставляясь еще сильнее. Он прикусил ладонь, когда гибрид, растягивая удовольствие, потерся горячей влажной головкой между его ягодиц, дразня близким, но недоступным пока удовольствием. И только когда Стефан умоляюще застонал, завертел бедрами, ища близости, Никлаус сжалился над ним. Крепко ухватился одной рукой за вертлявые бедра и медленно толкнулся в горячую тесноту. Стефан широко раскрыл рот и постарался сосредоточиться на проникновении. Закрыл глаза, прижался грудью к столу так сильно, словно пытался слиться с ним в одно целое, и концентрировался на движении, как скользкая головка растянула его тугие мышцы, как преодолевала их сопротивление, с каждой секундой проникая вся глубже. Стефан шумно задышал, наслаждаясь тем, как горело и ныло его тело, принимая первородного. Он чувствовал свою наполненность, удивительное чувство, будто они были цельным существом, никогда не существовавшим раздельно. Клаус прижался грудью к его спине, целовал шею, пока стоял неподвижно. Стефану нужно было привыкнуть, несмотря на то что всего несколько дней назад он принимал куда более жестокие и агрессивные ласки. Сейчас Никлаус никуда не торопился. Где-то глубоко внутри его волчья часть чувствовала, что нужно быть спокойней и нежнее, не форсировать, не пугать. Он сам был в ужасе от того, что испытывал нестерпимую потребность заботиться о юном вампире, шарахавшемся от него большую часть времени. Наконец, Стефан пошевелился. Тихо выдохнул, приподнял голову и разжал зубы, выпуская из плена клыков собственную ладонь. Клаус легко прикусил его плечо, больше ради предупреждения, чем какой-то ласки. Зато он нашел восхитительным оглаживать узкие бедра, дрожащие под его ладонями от каждого медленного толчка, целовать гряду острых позвонков, выступающих между лопатками. Стефан стал податливым и мягким, двигался ему навстречу, не скрывал удовольствия, перестав сдерживать особо громкие стоны. Стало так хорошо, как ему требовалось. Смазка противно хлюпала, когда Никлаус выходил почти полностью и медленно толкался назад, но было в этом звуке что-то грязное, чего никогда не было в спальне. Стефан схватился за край стола, когда движение первородного было особенно точным, а его пальцы, обхватившие член, — особенно умелыми. Сальваторе взвился, захныкал, когда ласка прекратилась, и обернулся через плечо. Его глаза, черные от возбуждения, с прожилками темных вен вокруг, заставили всю кровь в теле Клауса замереть и рвануть вниз, едва не убивая. Стефан был слишком прекрасен, чтобы лишать себя возможности смотреть на него. Так что, наградив вампира двумя медленными толчками и коротким, острым, словно укус, поцелуем над остро выступающим шейным позвонком, Никлаус вышел, наслаждаясь отчаянным сиплым выдохом. Он знал, что Сальваторе был готов принять больше, знал, что тот хотел этого, потому резко перевернул к себе лицом и впился жадным, горячим поцелуем в искусанные губы, покрытые коркой запекшейся крови. Стефан застонал, вцепился в его плечи и прижался теснее, притираясь твердым членом и ища трения. Он не мог сообразить, что делал и почему, лишь просил больше ласки, словно никогда не знал ее. Клаус зарычал ему в рот, позволил себе потерять человеческий облик, пригрозил быстрым касанием острых клыков к языку, а потом буквально потеря над собой контроль. Смахнул все со стола на пол, подхватил Стефана под задницу и уложил его целиком, на мгновение кидая хищный, довольный взгляд. Он влез вслед за ним — два тела на обеденном столе у камина — и грубо развел его ноги в стороны. Стефан, потерявшийся в своем возбуждении и своей жажде, обхватил мужчину, притягивая к себе ближе. Его нога медленно поднялась вверх, пока на нашла свое место на сильном плече, прямо над рисунком разлетающихся скворцов. Клаус рычал, его глаза сверкали в теплом свете огня, а волчьи клыки и пугали, и заставляли покориться. Стефан принял очередной жадный поцелуй и приглушенно застонал, когда чужой член снова заполнил его. Ему оставалось только царапать все, до чего он дотягивался, настолько хорошо ему было. Стол под ними скрипел и шатался, цельное красное дерево, уже несколько столетий служившее семье Майклсон. У них был огромный шанс развалить его на куски. Стефан снова застонал, рука Никлауса нашла его член, и пальцы ловко, точно зная, где касаться, вели его к краю. Клаус чувствовал, как свело у него низ живота, как тянуло яйца в преддверии близящегося оргазма. Сальваторе распахнул свои глаза, черные, будто самая дьявольская ночь, и впился взглядом в любовника. И в этом взгляде было столько доверия, столько нежности, которых Клаус никогда не знал, что ему пришлось зажмуриться, лишь бы не видеть этого. Стефан притянул его к себе, как только мог близко, облизывал его губы, ранил клыками, позволяя крови смешиваться у них во ртах во время поцелуя. У него звенело в голове, так громко, будто безостановочный набат, комната вокруг поплыла, и стол выдержал еще один след от ногтей.       — Ник, — Стефан подался ему навстречу, прижался грудью к груди, слепо скользил губами по челюсти и шеи, боясь смотреть. — Ник, пожалуйста…       Этого было достаточно для обоих. Освобождение было ошеломительным. Стефан дрожал всем телом, пока пачкал чужой кулак, собственные живот и грудь, конвульсивно вскидывая бедра. Клаус кончил вслед за ним, глубоко в его теле, рыча, словно дикий зверь. После они оба, обмякшие, лежали на столе, обменивались ленивыми поцелуями и не открывали глаз. Казалось, если посмотреть вокруг, то все рассеется, словно ведьмовское наваждение. Тихо трещали догорающие поленья в камине, за окнами дул усилившийся ветер. Где-то в глубине дома ходила прислуга, а стол под ними противно поскрипывал. Никлаус пришел в себя первым, хотя не хотел лишаться их близости. Время было к ним неумолимо. Элайджа, конечно, мог погулять еще час-другой снаружи, чтобы не мешать, но мог ворваться кто-то другой, а делиться Клаус не собирался. Так что он напоследок поцеловал Стефана за ухом, огладил его сильные плечи и шею, прежде чем снова крепко встать на полу, разглядывая картину перед собой. Восхитительно, достойно кисти Микеланджело. Сохранив образ в памяти, Никлаус осторожно поднял на руки почти бессознательного любовника и неспешно понес наверх. Как бы ему этого не хотелось, он не мог позволить Сальваторе выйти на улицу и заявить своим видом и запахом, кому он принадлежит. Так что ему нужно было привести вампира в порядок, чтобы не привлечь к нему излишнего внимания. Стефан был абсолютно покорен в его руках. Позволил вымыть себя, отвечая на новые поцелуи, принял кровь, чтобы прийти в себя. Но даже после этого он оставался медлительным и разнеженным. Клаус усадил его на край кровати и спустился за вещами. Ему нужно было побыть минуту в одиночестве, чтобы и самому взять себя в руки. Сегодня близость со Стефаном совершенно разбила его. К тому моменту, как он снова поднялся наверх, Сальваторе уже очнулся от своей странной эйфории. Совершенно голый, он разглаживал покрывало, застилающее постель, и чувствовал себя в этой комнате совершенно уютно. Будто он был здесь хозяином. Никлаус смотрел на это и готов был отдать ему не только комнату.       — Твоя рубашка, к сожалению, не подлежит тому, чтобы ты в ней шел по улице, — Стефан посмотрел на него своими восхитительными зелеными глазами и кивнул. — Но я пришлю ее, как только прислуга отстирает. Можешь взять эту.       Сальваторе принюхался. Он был не таким жилистым и поджарым, как Клаус, вряд ли бы ему подошли его вещи, если только пара свитеров, которые он заприметил в шкафу в прошлые свои визиты. Эта рубашка пахла Элайджей. Стиральный порошок, лавандовый кондиционер для белья и старший Майклсон. Не тот запах, который Стефан хотел на себе иметь. Но у него не было выбора. Так что он натянул жестко выглаженный хлопок с идеально накрахмаленным воротником, но не спешил застегивать пуговицы. Клаус помог ему с этим. Неспешно протолкнул каждую в маленькую петлю, оставляя не застегнутыми верхние две, заправил нижний край рубашки в джинсы и вжикнул молнией, приводя Стефана в приличный вид. Было что-то волнующее в том, как его одели, словно безвольную куклу. Никлаус вернул ему телефон, а после прижался, оставляя на одежде свой запах, и поцеловал, чтобы его вкус никогда не смылся изо рта вампира.       — Я могу попросить накрыть ужин, — Сальваторе вскинулся, даже боясь думать о том, что за тем столом можно есть. Теперь это место для него навсегда будет ассоциироваться только с сексом. — В кабинете или на улице.       Стефану нужно было побыть одному. Все его органы чувств были перегружены, а его мозг горел, пытаясь обработать все, что он почувствовал этим вечером. Так что он отрицательно покачал головой, все еще не отстраняясь от первородного. Сегодняшним вечером в его руках было спокойней и безопасней, чем за дверями дома.       — Мне нужно идти. У Деймона будут вопросы, если он узнает, что я задержался, ты знаешь его, — Клаус сделал вид, что согласился. Он не понимал, почему Стефан, столетний вампир, должен бояться мнения старшего брата. — Завтрашний ужин…       — Шесть вечера, как и сказал Элайджа. Мы будем ждать вас.       Никлаус перешел на официальный тон, что, впрочем, не могло скрыть искр веселья в его глаза. И лишь когда Сальваторе прошел половину дороги до дома, он понял. Ужин состоится за тем столом, где он дважды сегодня кончил. Это будет очень трудный вечер.       Стефан метался по комнате с самого утра. Деймон несколько раз громко и грубо позвал его, потому что они опаздывали, но это было неважно. Стефан перевернул всю комнату, сунулся в корзину для грязного белья, под кровать, каждый уголок в прихожей. Он потерял кольцо. То, которое для других не имело никакого смысла, просто украшение, которых, при их богатстве, могло быть сотни и тысячи. Но это кольцо было для него так же важно, как и то, что защищало его от солнечного света. Простое серебряное украшение, которое Никлаус надел ему во время их первой встречи в Чикаго, всего за несколько дней до того, как объявился Майкл. Оно было с ним почти сто лет, даже когда он не знал ничего о нем, оно дарило ему спокойствие и тихое счастье. Стефан взвыл и с яростью смахнул книгу с прикроватной тумбы. Мог ли быть знак хуже, чем этот. Послышались тяжелые шаги, и дверь в комнату с грохотом открылась.       — Долго я тебя еще должен звать? Сколько ты собираешься искать свою дурацкую побрякушку? — Стефан оскалился на такое заявление. — Переживаешь как какая-то малолетка, пошли уже.       Младшему Сальваторе пришлось смириться. Если его многочасовые поиски ничего не дали к этому моменту, то в них уже не было смысла. Потерял где-то на улице, когда возвращался вчера домой, а теперь какой-нибудь проходимец подобрал и заложил. Стефан тяжело вздохнул, пропуская воздух сквозь зубы. Всю дорогу до дома Майклсонов он бездумно потирал пустой палец и дергался, зная, что больше не вернет себе это кольцо. Оно так много значило для него, а теперь он должен был жить без него. Будто часть себя потерял. Потому и порог дома он переступил, не слыша вежливого приглашения, молча проследовал за братом и принял бокал, лишь во время глотка понимая, что пил виски. Стефан осмотрелся, будто что-то со вчерашнего вечера в доме могло измениться. Но нет — треск поленьев в камине, запах еды, смешавшийся с крепким запахом горящего дерева. И стол. Стоящий на своем месте, с сервировочными салфетками и без скатерти. Стефан даже отсюда видел на его поверхности царапины — следы от своих и Клауса ногтей. Он почувствовал, как вспыхнули его щеки, и молча занял свое место. Стоило ему поднять взгляд, как он тут же столкнулся с глазами Никлауса, заинтересованными и хитрыми, будто он снова что-то затевал. Оставалось надеяться, что он не будет рассказывать об их вчерашнем приключении. Стефан снова потер палец, нервно передернул плечами, и это не укрылось от взгляда гибрида. Им принесли первое блюдо, и младший Сальваторе молча пялился в свою тарелку, пока Деймон раскрывал свой рот, забыв вспомнить о манерах.       — Очень рады, что попали на ужин к такой семье, — Элайджа скривился от язвительности гостя. — Для нас это такая честь, господа. Правда же, Стефан? Не могу передать словами, как мы благодарны…       — Не думаю, что твое поведение уместно. Мы собрались ради разговора и перемирия, а не для соревнований в сарказме. Боюсь, против Никлауса у тебя не будет шансов, — старший Майклсон слегка кивнул и приступил к ужину.       Деймон нахмурился и собирался вспылить. Потом он решил, что довести вечер до драки он всегда успеет, а выслушать предложение первородных ублюдков все-таки стоило. Поэтому он кивнул в ответ, допил свой виски и схватился за приборы. Стефан ковырял салат. Он не следил за разговором, который вели старшие братья. Он сосредоточился на том, чтобы не смотреть на Клауса и на содержимом своей тарелки. В этом проклятом салате, скорее всего приготовленному по мишленовскому рецепту, был лук. Отвратительный, едва припущенный, все еще хрустящий на зубах. Стефан ненавидел лук. Так что он, убедившись, что никому до него нет дела, принялся незаметно выковыривать мелкие кусочки и складывать их на краю тарелки. Если уж он сюда пришел, то хотя бы поест, чего бы ему это не стоило. Голоса Деймона и Элайджи слились для него в один монотонный гул, нога Клауса изредка касалась его собственной, чтобы расшевелить, но Стефан ни на что не реагировал. Только он, изящная дорогая тарелка, столовое серебро и чертов лук.       — Я правильно понимаю? Вы покинете город и оставите нас в покое? — Элайджа кивнул, отправляя вилку в рот. — Но хотите, чтобы у вас здесь были связи.       — Все верно, — старший Майклсон успевал смотреть за обоими Сальваторе, отмечая и попытки Деймона скрыть страх, и нервозность Стефана, которую тот прятал за молчаливостью.       Деймон кинул на брата взгляд, раздраженный, почти бешенный, и попытался взглянуть на Элайджу.       — Стефан, прекрати, — младший Сальваторе на секунду замер, так и не подняв взгляд. Он все еще ковырялся в своей тарелке, так и не приступив к ужину. — И мы должны будем прибежать, если вам что-то понадобится? Не услышал, чтобы это работало и в обратную сторону. Стефан!       Клаус вытянул руку, призывая к тишине. Он наблюдал, сколько младший Сальваторе будет терпеть, но даже его сердце гибрида не было каменным. Страдание на лице Стефана причиняло ему боль. Никлаус позвал прислугу.       — Замените ему тарелку. По-моему, я четко озвучил, что в одной из порций не должно быть лука, — Деймон со злостью посмотрел на первородного. — Он никогда его не ел.       Стефан по-прежнему не поднимал взгляд. То, что Клаус помнил о нем такие вещи, грело, но могло привести к неприятным последствиям. Например, его старший брат уже завелся и собирался затеять скандал.       — И как много ты знаешь о моем брате? Не хочешь поделиться?       Никлаус хищно ухмыльнулся и щелкнул зубами. Это была его территория, никто не сможет его победить.       — Я знаю достаточно, чтобы ему было комфортно находиться в моем доме. И, очевидно, больше тебя, раз он несчастен в своем собственном , — Деймон напрягся, готовясь к драке. — Впрочем, тебе некогда было проявлять интерес к своему брату, было же столько других интересных занятий вокруг. Поиски Кэтрин, ухаживания за Еленой, алкоголизм.       Деймон готов был вцепиться гибриду в горло. Вилка в его руках погнулась, а сам он больше не контролировал свое лицо. Вены проступили под кожей, а клыки заныли в ожидании боя. Прислуга принесла новую тарелку и поставила перед Стефаном.       — Никлаус, мы собрались не для этого…       — Но я не собираюсь в собственном доме слушать нытье плохого старшего брата, — Деймон огромной силой воли оставил себя на месте. — Так же лучше, любовь моя? Вот и славно. Позволь налить тебе вина.       Старший Сальваторе перехватил его запястье и оттолкнул, когда Никлаус уже собирался наполнить бокал. В его глазах полыхал гнев, ярче, чем огонь в камине. Клаус наслаждался этой яростью, которая не имела выхода. Ему могли вырвать сердце раньше, чем он моргнет.       — Он достаточно взрослый, чтобы сам себя обслуживать. У него есть руки, — количество яда в своей речи Деймон не контролировал.       — Поверь мне, я знаю, какие у него руки и на что они способны, — Клаус ухмыльнулся, когда Деймон поперхнулся выпивкой. Стефан же покраснел до самых ушей.       Их перебранка затянулась. Младший Сальваторе уже закончил со своим салатом и ждал основное блюдо, гипнотизируя царапины на столе. Даже не додумались прикрыть скатертью. Будто Клаус хотел выставить их на всеобщее обозрение, а потом ткнуть кого-нибудь в авторство этих следов. В конце концов взаимные обвинения по правую руку ему надоели, и Стефан решил продолжить разговор. —       Мы согласимся, только если поддержка не будет односторонней. Играть в одни ворота мы не собираемся. Если нам понадобится помощь, вы ее окажете, — Элайджа отвлекся от спора, за которым наблюдал несколько минут, и сосредоточился на госте. — И мы не хотим, чтобы вы считали это своей территорией. Это перемирие, можете даже называть это дружбой. Но это не ваш город.       Элайджа согласно кивнул. Они могли быть друг другу полезны, а если бы здесь всплыли какие-то важные артефакты, у них была бы возможность узнать о них первыми. Слову Стефана Сальваторе он верил, в отличие от его вспыльчивого и безответственного брата, все еще не закрывающего свой рот. Это начинало раздражать.       — И в этом городе не будет ни одного гибрида.       — Закрой свой рот, Деймон, иначе я… — Клаус запнулся и резко обернулся в сторону Стефана. — Почему здесь не должно быть никаких гибридов? Не вижу ни единой причины для такого условия.       — Наверное потому, что они могут нас убить? Их укуса достаточно, чтобы любой из нас умер мучительной смертью, а вы заполучили город. Назови хоть одну причину, по которой они этого не сделают ради своего развлечения?       Никлаус поймал, наконец, взгляд вампира. Напряженный, хоть и смущенный, а еще полный внутренней силы. За это он так любил его.       — Они не сделают этого, потому что у них будет мой приказ, — Стефан ухмыльнулся одним уголком губ, не доверяя словам. — По крайней мере, за свою жизнь ты можешь быть спокоен. Насчет твоего брата не уверен.       Деймон снова перешел на оскорбления, явно провоцируя драку. Как только вспышка ярости прошла, он все же обратил внимание на брата. Тот, очевидно, был не в себе, раз так легко соглашался на перемирие с Майклсонами.       — Ты сошел с ума, Стефан, — он не мог поверить во все, что происходило. — Тайлер останется здесь. Будет лучше, если мы за ним будем присматривать. А то с него станется стучать своему предводителю, как тюремная крыса.       — Деймон, перестань. В контроле гибридов я больше доверяю Клаусу, чем кому-либо. Это его гибриды, а не твои, Рика или кого-нибудь еще.       Деймон зашипел и недовольно оскалился. Идеи брата ему совершенно не нравились. Он хотел больше выгодных для себя и города условий, а не пакт о взаимном ненападении. Ужасные, бестолковые условия. А вот Никлаус приободрился.       — Благодарю за оказанное доверие, любовь моя, я польщен, — Стефан снова покраснел, сосредоточился на основном блюде и вине. Так было проще не смотреть гибриду в глаза. — Позволь предложить тебе компромисс. Они останутся на границе, чтобы помочь при необходимости.       — И не перейдут ее, если не будет опасности. По крайней мере, до тех пор, пока мы не убедимся, что они выполняют условия сделки. Потом их появление в городе можно будет пересмотреть, — наконец, Стефан посмотрел на него. Глаза Никлауса горели восхищением.       — Приятно иметь тебя… в союзниках, Стефан, — младший Сальваторе поперхнулся вином. Элайджа спешно постучал ему по спине. — У тебя отличная хватка.       Стефан хотел провалиться сквозь землю. Деймон не должен был знать об этом, иначе это привело бы к кровопролитию и смерти. Элайджа смерил брата недовольным взглядом и протянул гостю салфетку. Когда Стефан склонился, чтобы вытереть вино со стола, то вспомнил, как был прижат грудью к этому дереву, как сдерживал стоны и кусал сам себя. Жар окутал его тело, а руки задрожали. Никлаус долил ему вина. Он опустошил бокал тремя большими глотками и постарался выкинуть из головы волнующие образы вчерашнего вечера. Его ноги лежали именно там, где сейчас сидел Деймон. Будь прокляты Майклсоны.       Остаток вечера прошел спокойней. Никлаус и Деймон все еще перебрасывались язвительными, иногда грубыми комментариями, но старались вести себя прилично. Стефан продолжал обговаривать с Элайджей детали их перемирия, иногда кидая короткие, едва заметные взгляды на гибрида. После десерта они решили откланяться. Вечер и так слишком затянулся, а Стефан не мог больше здесь находиться. Двусмысленные фразы Клауса, его взгляды, воспоминания — все это было сильнее него. И та неопределенность, которая сквозила между ними, делала пребывание в этом доме еще сложнее. Стефан пожал руку старшему Майклсону, потер палец и медленно двинулся к выходу. Он почти дошел до двери, когда Никлаус осторожно коснулся его плеча, прося остановиться. Стефан испытал дежавю. Сбежать у него не вышло — Элайджа бросил понимающий взгляд и вывел Деймона на улицу. Там у них завязался разговор, в который было бесполезно вслушиваться. Клаус отвел его от двери подальше, чтобы лишние уши не узнали ничего, посмотрел младшему Сальваторе в лицо, улыбнулся из-за румянца на щеках и полез в карман. Стефан мог только удивленно таращиться на раскрытую ладонь, где лежало его утерянное кольцо. Это точно было оно — он мог видеть царапины, оставшиеся за почти сотню лет постоянного ношения, инициалы Никлауса, выгравированные внутри. Но, как только вампир протянул руку, Клаус сжал кулак, пряча от него украшение. Стефан нахмурился. Он не был готов к конфронтации с гибридом, не сейчас. Никлаус подошел к нему ближе, еще шаг, и его дыхание обожгло бы губы.       — Все еще не хочешь мне рассказать, что вчера так расстроило тебя? — Сальваторе закатил глаза, не желая это обсуждать. — Потому что у меня есть ответ. Но хотелось бы услышать от тебя.       Стефан замотал головой. Он не хотел об этом говорить, это не касалось Клауса. Это он слишком много себе надумал об их отношениях и теперь занимался самобичеванием. Клаус ничего ему не был должен. А его желания никогда не будут исполнены. Майклсон никогда не будет принадлежать ему, а находиться рядом с ним будет больно. Стефан и весь последний месяц пытался держаться от него подальше, но срывался, словно одержимый, и оказывался в чужих руках и чужой постели. За это он ненавидел себя еще больше.       — Хорошо, тогда я скажу за тебя. Свое кольцо ты выронил в моей комнате, и я возвращаю его тебе. Я надел тебе его в Чикаго, потому что ты был моим. И оставался моим все эти годы. И я не позволю тебе думать, что что-то изменилось. Разве гравировка внутри не натолкнула тебя на правильные мысли? — Стефан зажмурился, не желая слушать. — Если ты хочешь, я выйду к твоему брату и все расскажу. Или соберу целый город и надену тебе это кольцо? Через сутки вся нечисть в этой стране будет знать, а к концу недели — во всем мире, что ты мой король. Ты же этого хочешь? Знать, что я принадлежу тебе так же, как и ты мне?       Стефан тихо застонал. Клаус приблизился достаточно, чтобы их губы могли столкнуться. Он хотел это услышать, хотел знать, но не был готов, чтобы его брат оказался в курсе. Деймон действительно запрет его, а Бонни попытается найти проклятье, которое вскружило ему голову. А у проклятья было только одно название — любовь. Он прильнул к Никлаусу, уложил подбородок ему на плечо. Стефан чувствовал себя в безопасности. Руки обняли его так осторожно и нежно, будто он был самым хрупким созданием в мире.       — Мы не можем пока никому рассказать, — Клаус недовольно выдохнул, но кивнул. — Я так запутался, Ник, так запутался.       — Ты можешь прийти ко мне в любое время. Тебе не нужно даже спрашивать разрешения.       Он взял руку Стефана и надел кольцо ему на палец. Как в Чикаго, только вокруг не было наряженных девиц, запаха крови и преследующего попятам Майкла. Они простояли так несколько минут, пока покашливание Элайджи, донесшееся из-за закрытой двери, не прервало их уединение. Клаус поцеловал его мягко и неспешно, обещая этим поцелуем все богатства мира. И Стефан поверил ему. Наконец, ему пришлось поторопиться, брат не стал бы его так долго ждать. Всю дорогу Деймон кидал на него подозрительные взгляды и задумчиво бубнил себе под нос. Когда до дома оставалось несколько десятков метров, Деймон резко остановился.       — Они что-то замышляют. Не могут Майклсоны так просто предложить мир, — Стефану было не до разговоров. Он еще чувствовал на губах вкус поцелуя, а кольцо горело на его пальце. — Я пойду к Рику и останусь на всю ночь. Нужно обсудить с ним это перемирие. Не доверяю я им. И то, как Клаус с тобой обращается. Тебе лучше никуда не ходить, пока мы не разберемся со всем. Я не хочу больше следовать за тобой по кровавому следу через всю страну.       Стефан кивнул, пытаясь выглядеть убедительным для своего брата. Чем спокойней будет Деймон, тем больше шансов продолжать скрывать свою жизнь от него. Конечно, рано или поздно ему придется рассказать правду. Или Деймон сам все узнает, и тогда будет грандиозный скандал с попыткой убийства и еще чем-нибудь похуже. Поэтому Стефан покорно направился домой, где собирался провести всю ночь за обдумыванием их с Клаусом разговора, пока брат будет методично напиваться и пытаться найти скрытый смысл в перемирии с Майклсонами.       Дом встретил его звенящей тишиной. Только шаги Стефана, тяжелые и неспешные, разгоняли ее, чтобы в следующую секунду их эхо растворилось в темноте. В комнате тоже не было никаких изменений с тех пор, как он вышел отсюда несколько часов назад, разбитый и опечаленный. Младший Сальваторе окинул взглядом беспорядок, устроенным им в поиске кольца, и неторопливо принялся за уборку. Это всегда успокаивало его, позволяло навести порядок в мыслях, сумбурных и спутанных. Одна за другой, вещи складывались в небольшие стопки, отправляющиеся на свои полки в шкафу, книги и бумаги занимали свои места на стеллаже и столе. Клаус вернул ему кольцо. Помнил каждую секунду, когда дарил его впервые в Чикаго, объяснил все сейчас, надевая холодный металл на палец. Стефан взглянул на свою руку. Там, где внутри кольца была гравировка инициалов имени гибрида, жгло кожу, будто клеймило его до скончания веков. Никлаус был честен, Стефан знал это. Научился различать ложь и хитрые уловки, которые всегда окружали первородного. В этот раз он говорил правду, и от этого у Сальваторе заходилось мертвое сердце. Можно было перестать думать о том, что он — просто еще одно имя в жизни Майклсона, очередной пункт в списке его достижений, на которые он не сильно обращал внимание. Все было куда серьезнее, чем могло бы. Стефан поставил на полку итальянский оригинал Данте и посмотрел в окно. Темнота была теплой и уютной. Кое-где на небе сияли холодные желтые звезды, своим блеском напоминая рассыпанные по черному бархату крохотные бриллианты. Стефан тяжело сел на кровать и уставился в потолок. У него еще были вопросы, многое в их отношениях с Никлаусом оставалось неуточненным и мутным. Хотел ли он ввязываться в это, снова нырять с головой в эту любовь, чтобы потом, возможно, захлебнуться насмерть? Кольцо приятно жгло кожу, словно в том коридоре, в приглушенном искусственном свете, они обвенчались перед Небесами и Преисподней. Конечно, он хотел этого так сильно, что не мог совладать с собой. Стефан закончил уборку. Также неспешно, обстоятельно, укладывая вещи на свои места. Наконец, как только он закончил, можно было приступить к тому, что он обдумывал в течение этих полутора часов наведения порядка. Сальваторе запер дверь, поправил куртку и неторопливо двинулся в западном направлении. Уже знакомый дом он заприметил издалека. Массивное здание с крепкими, толстыми стенами, словно оборонительный пункт. Тяжелая дверь приветливо загудела от его стука. Клаус открыл через несколько мгновений, удивленный его приходом. Видимо, рассчитывал, что юному вампиру потребуется время, чтобы все осознать и принять. Стефан мягко улыбнулся, кидая робкий взгляд из-под ресниц.       — Могу ли я войти? — он покручивал кольцо на пальце под пристальным взглядом гибрида, осматривающем его с ног до головы.       Улыбка Никлауса блеснула словно одна из бриллиантовых звезд на небе.       — В любое время, любовь моя, — Клаус протянул ему руку, помогая переступить порог, а потом прижал к себе, утыкаясь носом в гладкую, дивно пахнущую шею. — Как я сказал, тебе не нужно разрешение.       Стефан улыбнулся и позволил своим рукам обвить мужчину. Возможно, он пожалеет об этом позже, но сейчас он был до боли в груди счастлив.