Раненый тигр

Все должны ответить за то, что совершили. И ответят. В этом полковник Моран себя убедил ещё до встречи с братьями Мориарти. Не убедил бы — сгнил бы в заплесневелых трущобах лондонского подполья. Сколько раз в ответ на его историю барышни в трактирах строили жалостливую мину? «А не хотите ли зажить с чистого листа полковник? Начать всё сначала?». Идиотки, ха! Дело не в желании, просто начать жизнь с нуля может только тот, кто ещё жив. Себастьян Моран мёртв и повышен до полковника посмертно. Он — не упокоившийся дух, жаждущий мести. И до её исполнения он не исчез бы, а что стало бы с ним после — неважно. Моран вообще, честно сказать, не думал, что наступит то самое «после». Не думал, как оно будет ощущаться. Но теперь, проходя по коридорам штаб-квартиры МИ-6, он по-прежнему ощущал под ногами качку корабля, что так долго вёз его обратно в столицу. И ему казалось, она не закончится. По крайней мере, до тех пор, пока все не ответят за то, что с ним сделали. Месть совершена. Основные виновники всех его злоключений встретили Мрачного жнеца на индийской земле — там, где и проливали чужую кровь за свои непомерные амбиции. Но не все ещё понесли ответ. Остался тут один пройдоха… Моран нервно разминает пальцы единственной настоящей руки на подходе к двери, которую тут же толкает, распахивая. В зелёных глазах успевает мелькнуть лживая невинность в тот миг, за который Моран в пару шагов перекрывает расстояние от двери до его стола. — С возвращением, полко… Моран хватает Альберта за жилет и мощно дёргает на себя рукой, что недавно сжимала по его же приказу новенький заковыристый пистолет разработки Фон Гердера. Альберт, вырванный со своего места, бьётся животом о письменный стол, почти проезжается по нему. На пол падают несколько папок, записная книжка и перо. — Ты, блядь, знал, что так будет! — Моран стреляет словами, не думая, но ему и не до размышлений. Слишком он взведён сейчас, слишком его бесит напускное сочувствие в глазах Альберта. Тот смотрит опечаленным ягнёнком, будто изучая, желая понять, что так встревожило полковника. Хорошая игра, но Морана не обмануть. Альберту не нужно ничего понимать: он знает, всегда знал, потому что они из одного теста. Что одержимый идеалами аристократ, что выплюнутый джунглями Бангалора однорукий мертвец — оба палачи. И в голове у них херня абсолютно одна и та же. — Возьми ответственность, — уже куда спокойнее требует Моран. — Знаю, что с разрешения Уильяма, но отправил меня туда именно ты. Большего Моран не уточняет, и не нужно. О чём ему, чёрт возьми, рассказать? О своих кошмарах на корабле? О том, как морская качка напоминает ему водяной гроб, куда его, израненного и отчаявшегося, выстрелом сбросили с обрыва? О том, как труп мудака Дэррила во снах вдруг сменяется безжизненным телом его доброго товарища Рэнди? А может, Альберт хочет послушать, как проваливаются в черноту глаза мёртвой Манипенни с дырой во лбу? Как бледнеет её круглое лицо с забавными конопушками, как неподвижна и бездыханна её массивная грудь. И как Моран, глядя на пистолет в своей руке, осознаёт, что никакого двойного механизма с краской не существует: он всегда мог стрелять только пулями. Осознаёт ровно перед тем, как проснуться. Каждый. Чёртов. Раз. О нет, чёрт подери. Он не расскажет это всё Альберту. Потому что Альберт это уже видит, читает по полным горечи глазам, которые не скрыла маска злости. Красивое лицо Мориарти холодеет, но не выражает привычной вежливо-самодовольной улыбки. — Пустите, полковник, — бережно отняв руку посетителя от своей жилетки, просит Альберт. Просит, не приказывает, хоть Моран и его подчинённый. Когда крупные пальцы разжимаются, Альберт поправляет стол и, обойдя его, присаживается на диванчик у стены кабинета. Изящная ладонь мягко, зовуще похлопывает по колену Мориарти, и на Морана наваливается усталость. Наваливается тяжесть за все беспокойно-бессонные ночи, проведённые в костлявых объятиях прошлого. С трудом переставляя свинцовые ноги, полковник плетётся к дивану. Бессильно падает Альберту в ноги, уронив гудящую голову ему на колени. Альберт гладит его по волосам. Гладит уверенно, но осторожно, как делают укротители тигров, безусловно доверяющие своему зверю, но помнящие о его диких инстинктах. Успокаивает нежными касаниями. Растирает ладонями затёкшие широкие плечи, которые теперь хаотично дрожат. Моран рыдает всухую: он не роняет ни слезинки, не издаёт ни звука. Альберт не прекращает его гладить до тех пор, пока Моран не поднимается сам. Но и тогда не уходит. Редким, без подколов и улыбок, тоном предлагает: — Вам бы поспать сегодня здесь. Мне как раз работать ночь напролёт. — Угу, — мычит Моран и позволяет чужим тёплым рукам плеснуть ему полбокальчика виски. Да, он жаждал мести. Но месть не сотрёт прошлое, а лишь отравит настоящее. Моран был на это согласен с самого начала. А теперь, когда яд свершившегося правосудия отравляет его сны и проникает в реальность, сводя с ума, он не ждёт спасения, нет же. Не ищет жалости и не придумывает другим грехи. Выжил тогда, выживет и сейчас. А всё, что для этого нужно: хорошее бухло, пара сигарет и разовое напоминание, что он не один на этом проклятом свете.