-Две судьбы-

      Деревня "Ивантеевка", СССР 1943 год* Анфиса Кузьминична с самого утра копошилась в избе, тщательно готовясь к приезду единственного внука, которого не видела уже почитай шестнадцать лет. Да вот как уехали они в Америку, в двадцать седьмом году, так и всё…глухо. Дай бог, если письмо напишут как они и что они. А вообще, так уж случилось, что дочка её, покойная нынче, Катерина сошлась с американцем («хлыщом заграничным», как про себя прозвала зятя старушка). Ага. Послал господь не туда его, нищего студента сначала в Москву, а затем уж и к ним в деревню. Ну так не мудрено, ведь в столице то, попробуй обустройся, а тут вроде как, худо-бедно колхоз, совхоз, да сельское хозяйство. Почему бы и нет, собственно? Как бы смешно ни звучало, но иностранец по имени Алан Бьюкенен Барнс довольно-таки споро и шустро освоил прелести сельской жизни, органично вписываясь в среду, в чужой для себя стране. И это тоже с его стороны являлось подвигом, да ещё каким. Вот так вот взять, оставить родину, всю привычную жизнь — это не каждый сможет. В общем работал в колхозе трактористом, а уж местные мужики всему его обучили остальному — и как по русски говорить, и как на грудь принимать, и по каким критериям девок оценивать. А уж девки то у них на деревне, дай бог каждому. Да вот только приглянулась юному американцу всего одна единственная. Та, что с волосами цвета зрелой пшеницы, обезоруживающе красивым станом, аппетитной фигурой и просто бьющим наповал очаровывающим, кротким взглядом в пол. Она работала в их столовой, всегда принося им обед в положенный полудень. Зацепила юная краса Алана, не отводил от неё заинтересованного взгляда, заставляя её круглые щёчки покрываться румянцем. Нежно так, ненавязчиво посматривал надеясь на ответный, робкий взгляд и когда это всё-таки случилось, его сердце как стрела пронзила. Понял, что влюбился. А мужики заметив это, так вовсе одобрительно качали головой, похлопывали по плечу, да подначивали: — Ты молодец, Алан. Катька ладная девка, из семьи приличной. Мать дояркой в райцентре нашем, а отец на войне погиб, помогая Ленину к власти прийти. Ты смотри, не оплошай, да не медли, а не то как другой жених сыщется — напутствовал ему Антип Прокофьевич, их бригадир. Юноша кивнул в ответ, уверенно вздёрнув подбородок: — Не сыщется. — проговорил он по русски, под одобрительный гогот остальных, принимаясь за порцию наваристых щей. Парень он был не из робкого десятка: статный, метр семьдесят пять ростом, не тощий, а скорее подтянутый, широкие плечи, глазища голубые, с серой окантовкой и длинные до плеч волосы, которые он собирал то в хвост, то в пучок. Стеснительным он не был от рождения, а уж если понравится кто, так и вовсе готов бороться до последнего. Вот так у них и завертелось. Сразу они друг друга полюбили. Катька так и вовсе, всё бегала к нему на свидания что в день деньской, что в ночь глухую. И вот как бы ни хотелось Анфисе Кузьминичне найти какие-нибудь несовершенства в зяте, так и не получалось у неё. Как дошло до помолвки, так и тут не подкачал — пришёл, как положено в дом к будущей тёще, попросил руки Катиной, голос даже не дрогнул, ни на миг не сорвался, не сбился. Был уверенным, твёрдым, но нежным и любовным, стоило ему перевести взгляд на невесту. Крепко держал за руку, обнимал, целомудренно, свято целовал в лоб и розовые щёки. — Ну, куда уж деваться то? Коли воля божья, вот вам благословение. Отыграли свадьбу, повенчались, а перед этим Алан всё же принял православие и крестился. Жили они душа в душу, крепко друг друга любили и почитали. Зять Анфису Кузьминичну радовал, уважал и никогда между ними небыло конфликтов. Да и сама женщина перестала искать в нём изъяны. Потом сын у них родился, которого назвали Джеймс и его тоже крестили сразу же после рождения. Эх, до чего же озорной мальчуган, но никогда не было от него проблем ни ей, ни родителям, как раз наоборот. Отец с шести лет обучал его всему, что положено, а мать русскому языку, чтобы не было проблем с адаптацией. Мальчик был приучен к хозяйству с малолетства: и печку сам растопить мог, и за водой сходить, и скотину покормить, и дров нарубить. Под чутким присмотром отца конечно, но всё же. Так они и жили дружной, крепкой семьёй, но однажды всё изменилось. Сменилась власть и всех прибывших иностранцев принудительно начали депортировать, не взирая на то, что по всем законам они уже являлись гражданами Советского Союза. Делалось это в целях предотвращения формирования шпионов и разведчиков, передающих информацию о положении дел в стране. Катерина не задумываясь уехала вместе с Аланом и Джеймсом в Америку, вынужденно разумеется. Сколько слёз они пролили пока прощались, сколько криков было, но такова судьба. Жила женщина лишь не частыми письмами, что доходили до их деревни едва-едва. А спустя три года узнала, что Алан погиб в результате несчастного случая, на авиационном заводе, куда устроился, чтобы помогать производить вооружения. Следом за ним, спустя четыре года умерла и Катерина. Это она узнала уже от внука, что прислал ей письмо. Тридцать пятый год, оказался сложным, трагичным, голодным. Великая депрессия, чтоб её пробрало! У женщины душа болела лишь за него, единственного внука, который едва сводил концы с концами пускай в наполовину чужой стране, зарабатывая гроши на лодочной станции, лишь бы с голоду не околеть. Сколько ни умоляла, богом ни просила она вернуться внука на родину, даже хотела в Москву, к самому Сталину ехать, просить что бы дал разрешение на приезд Джеймса, да вот только внук отговорил. Поклялся, что справится. Уверял, что всё будет хорошо. И вот спустя столько времени, написал что хочет приехать, новость сообщить, по его словам очень важную. Конечно же старушка сама не своя от радости, уже перестирала занавески, прибралась, да накрыла стол. Всё, как любит её птенчик: варёная картошка, прямо из печи, огурчики, помидорчики, лук зелёный. Его кстати Джеймс пока был маленьким очень уж любил есть не мытым прямо с огорода. Всё своё, не магазинное. — Баб Анфис! — Ау! Тут я. Старушка кряхтя поставила на стол самовар, проверяя пальцем степень его горячности. Судя по звонкому голосочку она приметила, что пришла Тася. Таська — дочка её соседки Ольги. Очень уж они с Джеймсом в детстве были близки. Ему было десять, а ей шесть и как обычно по деревне их уже нарекли женихом да невестой. Как это обычно бывает, когда детки друг с другом ладят так, что водой не разольёшь. Вот и они такими были, а уж Джеймс всегда за неё заступался, ждал чтобы вместе пойти со школы и даже носил портфель. Хотя если он увидит её спустя столько времени, уже в ряд ли узнает. Потому что она действительно превратилась в настоящую невесту. Уж шестнадцать стукнуло, справная, видная, с курносым носиком, круглым как луна лицом, и красивыми серыми глазами. Фигура ещё мо девичьи не складная, но грудь уже сформировалась. Да, для свадьбы уж возраст подошёл. Во время летит. А сейчас, девочка вошла внутрь держа в одной руке алюминиевую мисочку с малиной, а в другой банку с крыжовниковым вареньем. — Ой, как всего мало то! — посетовала Анфиса Кузьминична, расставляя стулья, пока Тася ставила всё принесённое на стол. — Ой, баб Анфис, а хлеба то не купили. — вспомнила девушка, оглядев накрытый стол. — А ба! Точно! — Ничего, я сбегаю — тут же подхватилась Тася. — Ой, давай голубушка. Девочка выпорхнула из избы, а старушка присела на кровать, рядом со столом. Сердце было ни на месте от того, какую же новость заготовил для неё внук. Тут дверь в сенник скрипнула, впуская дородную фигуру Антипа Прокофьевича. — Здорово хозяйка! Он прошёл, держа под мышкой бутылку с самогоном, ставя её на стол. — Ты чего, Антип, белены наелся? Внука алкоголиком сделать хочешь? — Не стрекочи, Кузьминична — старик ухмыльнулся, пододвигая стул, присаживаясь. — Такое событие, сам бог велел. А ты чего смурная то? Он взглянул ей в глаза со всем вниманием. Старушка вздохнула и поправила платок на плечах. — А то что новость он мне сообщить хочет и на беду догадываюсь я, что то за новость. На войну, птенчик мой уйдёт, сердцем чувствую. Только вот не за нашу отчизну, а за ихнюю. Анфиса Кузьминична всхлипнула и махнула рукой на слове «ихнюю». — И как тут не кручиниться, когда Таська вон, полоумная тоже собралась на фронт. — Да иди ты! — ахнул Антип Прокофьевич. — Ага. Олюшка то все глаза уж мне выплакала, что делать не знает. Вот, надеюсь Джеймс то приедет мозги то ей вправит, дурь эту из бошки повыбьет. — Мдааа, дела. Не переживай, Кузьминична, прорвёмся. Давай-ка лучше иди переодевайся по красивше, а я пойду баньку истоплю, парень приедет хоть помоется. — Ой, верно говоришь Антип. Пошла. ***